— Мы близко к берегу! Подготовить пушки! Полная боевая готовность! Подходить сбоку! Быть готовым к развороту!
Де Сарде не отставал от своего капитана ни на шаг и наматывал круги по палубам, пока тот отдавал приказы команде. Привычная суматоха на корабле, всегда подчинённая внутренней, поначалу невидимой логике, сегодня действительно отдавала хаосом. Флавия и Лауро раздавали безоружным членам экипажа пистолеты и пули. Дамиано, что уверенно проворачивал штурвал, кивнул, едва заслышав красноречивый приказ Васко, и стоящий рядом Антуан одарил его благодарным взглядом. Каждый матрос, от мала до велика, знал, что от него требуется, и отступать не планировал. И похожие приготовления наверняка происходили на каждом из трёх кораблей.
Свой маршрут спутники завершили в носовой части "Морского конька". Привычным движением руки капитан встряхнул перед собой подзорную трубу и напряжённо нахмурился в неё, пытаясь различить что-то в промозглой дымке. Сердце де Сарде замерло в ожидании вердикта, но его не последовало, потому он решил успокоить себя и заодно заполнить образовавшуюся паузу комментарием:
— Полагаю, то, что корабли не перехватили ещё на подходе — уже хороший знак… — Васко ничего не ответил, и Антуан уточнил: — Что-нибудь видите?
Колючий ветер налетал сбоку и со спины, бил в затылок, беспардонно развевал волосы, проникал в каждую клеточку тела, и де Сарде всё плотнее кутался в подбитый мехом плащ серенского фасона. В это время года было прохладно и на берегу, что уж говорить о морских просторах.
Васко вглядывался в подзорную трубу так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, это было недалеко от правды. Наконец он медленно проговорил:
— Там несколько карет. И Монетная стража окружила доки, сдерживает толпу.
— Дайте мне посмотреть, — скомандовал де Сарде. Он принял трубу из рук капитана и недоверчиво вгляделся в сторону берега. И вздохнул с некоторым облегчением:
— Там мой дядя. Он ещё жив.
— Он жив? Так что, выходит, мы тут зря дрожали, как пташки?
Курт подошёл сзади, грузно пыхтя, и вытянулся в напряжённую струну рядом с воспитанником, которого давным-давно поклялся защищать даже ценой своей жизни. Он был на удивление бодр, в полном боевом обмундировании, со шлемом под мышкой и отточенным до блеска мечом на поясе. По всей видимости, долгое плавание лишь разогрело его энтузиазм: наёмник не только был готов к бою, но даже отчасти жаждал его, чтобы разогнать застывшую кровь.
— Всё равно прошу вас не терять бдительности, — решил де Сарде, обращаясь одновременно к капитану каравана и начальнику стражи. — Но ни в коем случае не вмешивайтесь, если не будете уверены в успехе.
— Последнее не могу обещать. — Васко забрал трубу обратно и вновь уставился в неё, словно не доверял собственным глазам. Но лучше проверить дважды, чем ошибиться: слишком много жизней зависело от происходящего на берегу.
— Просто предоставьте разговоры мне и посматривайте по сторонам, — вздохнул де Сарде. Очертания материка пока ещё терялись в дымке, но он уже мог различить тёмно-серые и грязно-бурые пятна серенского поселения.
Де Сарде едва мог поверить, что они сделали это. Пережили все опасности Тир-Фради. Отправились в долгое путешествие. Добрались. Хоть и не все…
Мысли невольно вернулись к Константину, и у Антуана вновь защемило сердце от сильнейшей душевной боли и всепоглощающей вины. Он знал, что им с д’Орсеем предстоит серьёзный разговор, и всё же ожидал его с каким-то болезненным нетерпением, словно грешник в Телеме — долгожданного искупления на воскресной исповеди. Свою вину он отрицать не собирался, но к дяде и его роли в этой истории у него скопилось не меньшее количество вопросов.
Его рассуждения прервал Курт, беспардонно ткнув ему в грудь чем-то холодным.
— На всякий случай.
Антуан опустил взгляд вниз: ладонь его оттягивал своей тяжестью пистолет. Курт, не дожидаясь ответной реакции, уже щедро отсыпа́л ему пуль в поясной мешок.
— Вот как говорят у нас в страже, пуль должно быть либо много, либо одна. Одна теперь точно есть.
Васко скосил на них мрачный взгляд, но ничего не сказал. Де Сарде благодарно кивнул телохранителю и убрал оружие за пазуху.
— С вами, друзья мои, у нас всё получится. Но если нет, знайте, что я…
Курт выразительно фыркнул.
— Ну давайте, Ваша Светлость, ещё прощальную речь мне тут толкните. Лучше пойду ещё разок проинструктирую отряды, а вы с морячком пока готовьтесь к высадке.
Васко наконец заткнул подзорную трубу за пояс и глянул вслед удаляющемуся Курту.
— Знайте, как бы нас ни встретили там, на берегу, я буду прямо за вашей спиной.
— И я ценю это, любовь моя. Но всё же прошу: никаких поспешных решений.
Де Сарде сжал плечо капитана и развернул его прочь от себя, лицом к далёкому берегу. Вокруг них словно смолкли все звуки; корабли тихо скользили по волнам, всё ближе и ближе подходя к тёмной глыбе материка. Антуан тихо усмехнулся:
— Вот ведь ирония: я до сих пор не знаю, во что мне следовало облачиться сегодня. То ли в лучший свой костюм, то ли в тюремные лохмотья.
Часом позже караван вошёл в порт Серены, где новоприбывших воодушевленно приветствовали местные жители. Их восторг сдерживала вереница городской стражи, донельзя напряжённая и вооружённая до зубов, чья единственная задача состояла в том, чтобы гарантировать безопасность важнейших государственных особ.
С благородной осанкой и притворной улыбкой, достойной лучших театральных подмостков, де Сарде ступил на скинутый трап и поднял ладонь в лёгком приветствии, на что толпа мгновенно откликнулась новым рёвом сотен голосов. Антуан прекрасно понимал, что приветствуют серенцы вовсе не его самого, а иллюзорное избавление, которое несли на себе корабли с Тир-Фради во главе с княжеским племянником, что отправился туда с единственной целью — отыскать средство от малихора. А раз он вернулся, выходит, средство наконец найдено? О, как бы ему не хотелось их разочаровывать! И всё же прямо сейчас ему нечего было им предложить. Всё, о чём в один голос твердили doneigada , не несло в себе и зёрнышка рациональности и здравого смысла. Он непременно попросит учёных взять образцы земли из разных регионов, но едва ли они смогут отыскать в них корень проблемы.
По приказу Курта Антуана окружил прибывший вместе с ними отряд стражи, сомкнув ряды почти вплотную. Сам наёмник встал подле левого плеча воспитанника, грубая ладонь его решительно сжимала рукоять меча. Часть навтов высыпала следом и заняла свободные позиции позади процессии. Впереди всех мелькнула блестящая кожаная треуголка капитана.
Князь д’Орсей наконец вышел вперёд. Его высокая, объёмная фигура, облачённая в многослойные зимние одежды и тяжёлый меховой плащ, башней возвышалась над сверкающими шлемами личной охраны. Не менее стройный ряд стражи шагнул следом, но он остановил их небрежным взмахом руки.
— С возвращением! — как можно громче возвестил дядя. — Я, князь серенский Клод д’Орсей, приветствую своего племянника, лорда Антуана де Сарде, маркиза шамблийского, герцога бурбонского, будущего князя Серены!
Антуан наклонил голову чуть вбок, однако улыбка ни на секунду не слетела с его лица. Он быстро смекнул, к чему этот спектакль с публичной демонстраций нежных близкородственных чувств, и выразительно поклонился дядюшке, выставив вперёд ногу и сдёрнув с головы шляпу.
— Ваша Светлость, дядя! Я прибыл по вашему приказу и рад встрече с вами!
Радость никак не была среди чувств, что он испытывал в этот момент, зато вся Серена стала свидетелем счастливого родственного воссоединения и отреагировала на эту сцену соответствующе. Хороший знак: князь пытается убедить всех, что они с племянником на одной стороне. Де Сарде усмотрел в этом гарант своей безопасности, заметно успокоился и приказал Курту и его отряду оставаться на месте, а сам двинулся вперёд навстречу дяде.
Антуан сразу приметил, что голос д’Орсея звучит иначе, нежели два года назад. Если тогда он разносился в воздухе звучным рыком, проникал в каждую клеточку тела и заставлял дрожать поджилки, то сейчас скорее надломленно сипел от малейшего напряжения связок. А теперь, стоило подойти ближе, стала заметна и перемена в суровом, всегда непроницаемом лице: покрытое толстым слоем белоснежной рисовой пудры, оно, тем не менее, несло на себе клеймо тяжёлой болезни. Морщины мужской зрелости сделались жёсткими, глубокими, отрывистыми, щёки впали, а губы потрескались. И лишь тёмно-серые глаза сверкали закалённой сталью как прежде: даже малихору не удалось ослепить упрямого князя, что в своём долгом правлении привык следить за каждым своим подданным.
— Надеюсь, плавание было скорым и приятным, — вежливо продолжал д’Орсей. — Поспешим во дворец!
Антуан с гротескным воодушевлением согласился со столь щедрым предложением и подал незаметный знак Курту. Его люди заняли позиции вокруг княжеской кареты, смешавшись с дворцовыми стражниками, а сам наёмник сопроводил воспитанника к её дверце и забрался на ступеньку сзади, озираясь по сторонам, будто хищная птица в поисках добычи.
Васко поспешно шагнул вслед за ними, чтобы занять место если не в княжеском экипаже, то в одной из карет кортежа, но громадная фигура д’Орсея выразительно преградила ему путь.
— Торговое Содружество благодарит вас за вашу службу, капитан. Жалованье будет выплачено вашей гильдии в полном объёме. Вы свободны.
Брови Васко начали угрожающе сводиться к переносице, но прежде, чем он успел возразить, де Сарде возник между ними и едва слышно прошептал навту одними губами:
— Оставайтесь здесь. Я свяжусь с вами как можно скорее, обещаю.
Де Сарде навсегда запомнит взгляд, которым в тот день провожал его Васко. На пути к экипажу Антуан несколько раз оглянулся, и каждый раз вслед ему летело выражение бессильной тоски, какое бывает у человека, когда у него без возврата отбирают нечто очень ценное.
Княжеские экипажи покинули порт в сопровождении эскорта стражников, и серенцы тоже стали медленно разбредаться из доков по окрестным улочкам. Как и всегда, команда “Морского конька” кинула жребий, чтобы определить тех несчастных, что остались часовыми на корабле, и рассредоточилась по портовым трактирам. Только одному её члену было не до крепкой выпивки и доступных девок: широкими шагами тот отправился сначала к начальнику порта, а затем к себе в каюту, чтобы отвлечься на заполнение деклараций. Он намеревался лечь спать как можно раньше, чтобы с первыми лучами солнца отправиться ко дворцу.
***
В честь возвращения племянника князь д’Орсей устроил помпезный приём. Со всех концов Серены во дворец съезжались гости, чтобы как один выказать де Сарде своё восхищение, и тому приходилось беспрерывно сыпать приветствиями и комплиментами в ответ. Серенские дворяне завалили его вопросами о Тир-Фради и тамошних чудесах, и он с трудом успевал улучить время, чтобы сделать глоток вина или урвать что-то съестное со стола. Его даже усадили играть за клавесин на потеху публике, и никакие уговоры не помогли ему избежать страшной участи. Антуан почувствовал себя в центре внимания целого мира — прямо как несколько лет назад, стоило ему выйти в свет без сопровождения кузена.
Князь серенский, в парадном костюме и высоком белом парике, восседал на противоположном конце стола рядом со своей княгиней, Джулией д’Орсей, и не выказывал ни малейшего желания приблизиться к де Сарде, а тому за весь вечер так и не представилась возможность урвать хоть каплю его драгоценного внимания. Когда он пытался поймать взгляд дяди, тот демонстративно отворачивался и делал вид, что занят разговорами с гостями.
Антуан не сомневался в том, что приватный разговор с дядей о тайне его происхождения и судьбе Константина всё же состоится, вот только д'Орсей ясно давал понять, что сегодня он обсуждать это не в настроении — а может, не в силах, если учесть, что поездка в доки наверняка нагнала на больного смертельной усталости. Что ж, если угодно, они оба могут позволить себе повременить с беседами до завтрашнего утра, когда Антуан явится в кабинет князя и потребует срочной аудиенции.
Поздно вечером де Сарде покинул парадную залу вместе с другими придворными. Камердинер проводил его по лестницам до спальни и помог раздеться, и Антуан вдруг испытал мощнейшее чувство повторения прошлого, к которому пока не знал, как относиться. Спустя некоторое время дверь за слугой закрылась и де Сарде наконец смог спокойно осмотреться.
Дворцовая спальня, в которой он с перерывами ночевал более двадцати лет, сейчас казалась до боли знакомой и одновременно совершенно чужой. Без малого час он подходил то к бержеру у окна, в котором имел привычку читать и курить трубку, то к камину, на котором сверкали позолотой высокие вычурные часы, подарок д'Орсеев на совершеннолетие, то к мраморному столику с зеркалом, так часто служившему отправной точкой для плотских утех. При виде последнего ему отчего-то стало не по себе, и он отошёл к окнам, обняв себя руками. Здесь ничего не изменилось за те два года, что он служил послом, а затем наместником на Тир-Фради. Словно бы князь в любой момент ожидал его возвращения.
Антуану потребовалось выкурить ни много ни мало три горсти табака, прежде чем он решился попробовать заснуть. Но, как и ожидалось, сон не шёл к нему этой ночью. Он долго ворочался, хватаясь за распахнутый ворот рубашки, словно тот был плотно завязан и стягивал горло. Ещё вчера он ночевал в своей каюте на “Морском коньке”, положив голову на надёжное плечо Васко и вдыхая солёный запах родного тела, а сегодня находится в совершенно ином мире. На первый взгляд куда более родном и понятном… однако за время своих странствий Антуан успел порядком отвыкнуть от Серены.
Мысли сами вернулись к любимому мужчине. Вероятно, сейчас он в казармах навтов. Или, может, в трактире — празднует с командой окончание долгого плавания? Думает ли он о нём сейчас в ответ?
Де Сарде сжал подушку и нахмурился, недовольный капризами собственного разума, что подкидывал ему воспоминания из прошлого в слепом желании ощутить рядом присутствие любовника, услышать его дыхание и размеренный стук сердца. Завтра он непременно передаст ему письмо или отправит приглашение навестить его во дворце. Однако сегодня ему необходимо выспаться, чтобы с рассветом заняться решением более насущных вопросов.
Антуан прикрыл глаза и собирался перевернуться на другой бок, как вдруг услышал чьи-то медленные, тяжёлые шаги за дверью. Он мгновенно сел в постели и воззрился на створку двери, что неторопливо, с лёгким скрипом отворилась внутрь.
Только один человек во всей Серене мог позволить себе зайти в спальню княжеского племянника без стука. Д’Орсей был уже в домашнем одеянии и шаркал по лощёному паркету тяжёлыми полами баньяна. Но даже сейчас он не стал смывать с лица мертвенно-белую пудру, чтобы никто не заметил малейшего проявления уязвимости на покрытом язвами лице.
Болезненно-худые пальцы с выпирающими костяшками по-паучьи сжимали хрустальный бокал с выраженной ярко-красной, почти кровавой жидкостью, что зловеще сверкала в бледном свете луны. Князь молча присел рядом на постель и протянул его Антуану. Тот с подозрением глянул на замершую перед ним ладонь и быстро спросил:
— Что это?
— Яд.
Некоторое время де Сарде не мог издать ни звука. А затем вдруг усмехнулся с каким-то странным отчаянием и едва не рассмеялся в голос: нет, какая ирония! В одну ночь завершить столько дел на Тир-Фради, уговорить Васко следовать за ним, проделать столь долгий путь, чтобы в итоге не продержаться в Серене и дня, будучи обманутым собственной роднёй! По всей видимости, два года вдали от Содружества неблагоприятно сказались на его умственных способностях, выбив из него всякую осторожность. Неужто он забыл, куда вернулся?
Наконец совладав с собой, Антуан вымолвил как-то хрипло и надтреснуто:
— Прежде я обязан объясниться.
— Ещё как обязан, — не стал спорить князь. — Посмотри мне в глаза и скажи: что на самом деле случилось с моим сыном?
С момента прибытия в Серену Антуан впервые видел дядю так близко. Поражённые болезнью, черты лица д’Орсея заострились, меж широких бровей залегла складка, а взгляд тёмно-серых глаз был тяжелее стали — де Сарде физически чувствовал его вес на себе.
— Я убил его, — выдохнул Антуан так резко, словно с разбегу бросился в пропасть. — Я постараюсь рассказать как есть… Хоть и понимаю, как неправдоподобно это прозвучит. Видите ли, отсюда, с континента, Тир-Фради выглядит сказкой, поросшей мистикой и легендой. Но там, на острове, всё было иначе. Все невероятные чудеса казались такими… реальными.
Де Сарде был готов к тому, что после его признания дядя зальёт ему в рот яд насильно, даже без помощи стражи, что наверняка караулила у дверей на случай его возможного побега, но д’Орсей слушал предельно внимательно, не сводя с него прожигающего насквозь взгляда. Когда князь заговорил, его голос звучал на удивление спокойно, словно темой разговора было что-нибудь обыденное, а не убийство его единственного сына и наследника:
— Продолжай.
— После того, как Константин заболел малихором — разумеется, вам писали об этом — он очень изменился. Наши доктора ничего не могли сделать ни с его ослабленным телом, ни с притупившимся разумом, и я обратился за помощью к аборигенам. Местный шаман провёл над ним обряд, после которого он начал сходить с ума. — Антуан устремил на дядю прямой и честный взгляд, чтобы тот не сомневался в искренности его чувств. — Вы лучше прочих знаете, как мы с Константином были дружны, как сильно любили друг друга, но в тот момент он отдалился ото всех, даже от меня. Он вообразил себя богом и всё твердил о том, что установит новый порядок. Вы не поверите, но… Константин нашёл способ натравить местных зверей на другие колонии. Гибли люди, но ему было мало, он словно хотел уничтожить всех в своей слепой ненависти. А ведь на острове были твари много крупнее и опаснее. Вам должны были доставить тушу одной из них в день нашего отплытия.
— И ты решил, что единственным выходом будет заколоть его прямо там, у вулкана?
— Я не… — Де Сарде резко замолчал и воззрился на дядю. Ну разумеется, д’Орсей всё знал с самого начала! Всё, о чём он сейчас рассказывал, уже не раз доходило до сведения князя через письма верных ему людей.
Князь подтвердил его догадку:
— У меня есть глаза и уши на Тир-Фради. Твой рассказ соотносится с тем, что мне докладывали. Клянусь, если бы ты стал юлить… — Князь задумчиво покрутил бокал в своей руке. — Но ты не стал.
Антуан, тем не менее, чувствовал, что обязан добавить ещё что-нибудь. Не ради спасения собственной жизни, а ради Константина. Того Константина, каким он навсегда останется в памяти Серены и его собственной.
— В тот момент дикие твари разрывали на части моих союзников, а Константин продолжал твердить полную несусветицу, в которую, тем не менее, сам свято верил. У меня… Скажу честно, дядя, от происходящего у меня помутился разум. Я плохо помню, что было дальше, только кровь на руках и непереносимую тяжесть век. В какой-то момент я сам потерял сознание. Я… На следующий день я похоронил его как подобает.
На последней фразе голос де Сарде совсем затух, а сам он сделался ещё мрачнее, чем прежде. Князь явно почувствовал перемену в его настроении и уловил искренность его слов, поскольку наконец прекратил смотреть на него так, словно хотел задавить и растолочь одним взглядом. Однако решение его оказалось неизменным:
— Пей.
Князь практически ткнул хрустальным бокалом ему в грудь и удерживал его там до тех пор, пока де Сарде не приподнял руки навстречу. Антуан взял ношу с осторожностью, но ощутил идущий от питья мертвенный холод и ухватил бокал обеими ладонями. Лицо его сделалось совсем тёмным. Сам он безоружен, а смерть от яда достойнее, чем от десятков мечей ворвавшейся стражи, но не эта мысль волновала Антуана сильнее прочих. В рукаве у него ни единого козыря, который позволил бы ему выдвинуть свои условия: передать записку, не трогать его людей, дать “Морскому коньку” и его капитану спокойно покинуть порт Серены. Взгляд д’Орсея, подобно кисти художника, прошёлся по палитре сомнений на лице племянника, и князь пояснил:
— Я сказал, пей. Концентрация отравы здесь невелика. С завтрашнего вечера мой личный доктор будет приносить тебе такой бокал, чтобы ты постепенно привыкал к действию ядов. Только он знает соотношение ингредиентов, не доверяй никому другому.
Де Сарде переменился в лице. Всё это время хитрый лис проверял его на прочность характера и верность д’Орсеям! Что ж, идея действительно была хороша. И приведена была в исполнение в то время и в том месте, когда он чувствовал себя наиболее уязвимым: в дворцовой постели, вдали от Васко, в первую ночь после долгого путешествия, когда рядом нет даже верного Курта, всегда готового прийти на помощь. Антуан усмехнулся и честно вымолвил:
— Я восхищался вами.
Д’Орсей обратил внимание на то, в каком времени это было сказано.
— Теперь нет?
— Теперь нет. После всего, что произошло.
Брови князя взметнулись вверх.
— Уж не хочешь ли ты обвинить в том, что произошло, меня ? Ты, человек, что убил моего сына?
Де Сарде как-то странно дёрнулся, будто тогда, среди вулкановых пород Тир-Фради, близ тысячелетнего древа, кинжал оставил рану и на его сердце тоже.
— Я не отрицаю собственной вины — и поверьте, корить себя я буду до конца жизни. Однако если бы не ваш приказ, Константин бы никогда не отправился туда. Он не хотел покидать Серену и не стремился занять место наместника. Если бы только вы прислушались к тому, что он говорил! Но вы никогда не считались с его чувствами.
Одна бровь д’Орсея взметнулась вверх, отчего его напудренное лицо неестественно перекосилось и словно пошло мелкими трещинами.
— Обвиняешь меня в бессердечности? Посиди с десяток лет на моём месте — станешь таким же, как я.
— Не стану, — упрямо возразил Антуан.
— Станешь, помяни моё слово. Я всегда оказываюсь прав. Потому не надо оспаривать мои решения. Всю свою жизнь я думал прежде всего о благе Содружества и Серены в частности. И твоя задача — продолжить это дело и трудиться во благо государства и нашей семьи.
— “Нашей семьи”? Константин и матушка были моей семьёй. И вернулся я ради них, а не ва...
— Выходит, вся твоя семья мертва, — на полуслове прервал его дядя. — Потому советую переключить всё внимание на нужды страны.
Де Сарде резко замолк, осознав правдивость страшных слов, бьющих по сознанию, подобно приговору. Он опустил взгляд вниз и провёл указательным пальцем по кромке бокала.
— Так почему я? — уже спокойно спросил Антуан, полностью владея собой.
— Ты — самое сносное, что есть у Серены.
Палец выдавил из стекла протяжный звук и замер.
— Уж простите, дядя, но я не могу счесть это за комплимент.
— По крайней мере, тебе не нужно объяснять, какая доля нашего экспорта приходится на морские перевозки, у кого и когда требовать отчёты по северным провинциям и отчего графу луарскому никогда не следует подавать красное вино. Сколько лет займёт подготовка такого же, как ты? Время — роскошь, которую мы не можем себе позволить. Кроме того, я всегда полагался на твои знания и умения, ты же знаешь.
— И лишь из-за этого вы согласны передать престол тому, кто убил вашего сына?
— Я бы передал его тебе, даже если бы ты своими руками перерезал половину Тир-Фради. Потому что в данный момент у Серены нет варианта лучше. А значит, выбора нет и у меня.
Де Сарде молчал, обдумывая ответ. Столь категоричный тон не мог его смутить, он лишь в очередной раз убедился в полной бесчеловечности дядюшки, когда речь заходила о делах государственных.
Тем временем д’Орсей продолжал:
— Можешь сколь угодно не считать семьёй лично меня, но тем не менее ты её часть, хочешь ты того или нет. Я же всегда воспринимал тебя достойным её представителем. Способным украшением, если угодно. И отдать Серену в твои руки мне приятнее, чем подарить её кому-то со стороны, достаточно богатому и влиятельному, чтобы мёртвой хваткой вцепиться в трон, и потому совершенно не пригодному к этой роли.
Антуан хмуро спросил:
— Раз уж вы питали ко мне столь безоговорочную благосклонность, о которой так упорно твердите, почему же не рассказали правду о моём происхождении? Почему матушка не сделала этого?
— Я запретил ей, — как нечто само собой разумеющееся отрезал д’Орсей. — Ребёнок островитянки мог оказаться полезным в установлении политических связей. Я вырвал его из лап дотошных навтов, откупился, договорился — какая сейчас разница? Чего я не ожидал, так это того, что этот ребёнок пригодится мне в вопросе престолонаследования.
Антуан помотал головой: кое-что всё-таки не сходилось.
— Так зачем же вы послали меня на Тир-Фради? Ведь ясно, что среди других островитян тайна моего происхождения рано или поздно открылась бы мне.
— Именно затем, чтобы ты сам всё узнал. Ты же сам только что заявил, что не хотел бы прожить всю жизнь в неведении.
На первый взгляд в этом не было смысла, и всё же… это был единственный логичный ответ, что напрашивался сам собой. Князь серенский никогда не делал что-то просто так. Если он принимал решение — на то были веские причины.
— Вы обманывали меня всю жизнь, хоть я ничем не заслужил такого обращения. — Рельефные губы де Сарде сжались в тонкую линию. — Знайте: я никогда не прощу вас за это.
— Твоё право, — просто откликнулся д’Орсей. Антуан в который раз уверился: даже если бы он часами пытался воззвать к совести дяди, у него ничего бы не вышло. — Записи и отчёты обо всех экспедициях на остров хранятся в наших архивах. Ты, разумеется, получишь ключ от них, как только станешь князем. Там и найдёшь ответы на все интересующие тебя вопросы.
У Антуана вырвался невольный смешок.
— Ваш намёк мне ясен. Интересно, сколько ещё нелицеприятных фактов я сумею там отыскать.
— Что делать с ними, будешь решать уже сам: кто посмеет тебя остановить? Но если раскроешь их общественности, то уничтожишь и себя, и своих потомков, и память о матушке. Твоей настоящей матушке, а не дикарке, что родила тебя на свет из своей звериной утробы.
— Довольно! — резко, совсем не по-придворному прервал дядю Антуан. Его пальцы с силой сжали хрустальный бокал. — Из-за вас я никогда не знал её, но уверен, она была очень смелой и достойной женщиной. Так мне говорили.
Де Сарде не стал уточнять, кто именно рассказывал ему об Арелвин — с большой любовью и затаённой тоскою в глазах — но дядя наверняка догадывался и об этом.
— Тогда будь добр соответствовать ей. Слушай меня внимательно. Прежде всего, тебе нужно будет собрать вокруг себя надёжных людей. Не тех, на кого укажу я, а тех, кому доверяешь лично ты. Используй все свои связи, не зря же ты вёл столько знакомств при дворе. Следи за врагами, но ещё внимательнее — за своими друзьями. На советах Содружества наблюдай, делай выводы, высказывайся в самом конце, чтобы твоё слово всегда было последним. И конечно же, женись как можно скорее.
Антуан чуть раздражённо вздохнул и повёл головой: он определённо не скучал по приказным тирадам дяди. А менее всего он нуждался в наставлениях, словно какое-то неразумное дитя.
— Не беспокойтесь. Я справлюсь.
Князь недовольно прищурился, его глаза сверкнули посеребрённым металлом.
— Я ещё не закончил. Этот твой любовник из навтов — он будет только мешать. Завтра же напиши ему и прогони прочь.
Д’Орсею доложили даже об их с Васко связи! Секундное замешательство на лице де Сарде сменилось жёсткой, непроницаемой маской. Антуан приосанился, челюсть его напряглась, а ноздри расширились. Когда он заговорил, голос его звенел туго натянутой струной.
— С ним я сам решу, что делать. Без ваших непрошеных советов.
Князь оторопел. Раньше мальчишка никогда не смел ему так дерзко перечить! Даже когда он упомянул о его дикарке-матери, Антуан не выглядел таким возмущённым, таким глубоко уязвлённым. Неужели?..
— Не смеши меня, — фыркнул д’Орсей. — Ты же не можешь испытывать к нему какие-то глубокие чувства?
Уголок губ Антуана дёрнулся.
— Это не ваше дело. Вы сами сказали: когда я стану князем, кто посмеет меня остановить? Вот и чудесно. Этот вопрос я тоже беру на себя. Помощь мне не нужна, — каким-то чужим, ледяным голосом отчеканил де Сарде, всем своим видом давая понять, что разговор исчерпан.
В прямом и непокорном взгляде и сведённых бровях д’Орсей вдруг увидел то, чего не примечал в Антуане раньше. Он не смог бы на месте описать, что именно это было: твёрдая воля, оформленная природным умом, энергичная, непоколебимая решительность, уверенность в собственных силах? В ту минуту племянник даже стал казаться старше. Видимо, во время долгого путешествия ему довелось пережить больше, чем можно было предположить.
Князь усмехнулся, удостоверившись в правильном выборе. Отчего-то он выглядел даже довольным — насколько таковым мог показаться больной на поздней стадии смертельного недуга.
— Замечательно. Прибереги этот взгляд.
Д’Орсей наконец грузно поднялся, приподняв полы халата, и направился к выходу, шатаясь на ровном месте. Сил у него точно осталось немного, но просить о помощи он даже не помышлял.
— Пей, — напомнил он. — В первые ночи может быть больно. Потом станет легче.
Де Сарде поднял бокал высоко над головой и громко возвестил, не сводя с князя всё того же прямого, уверенного взгляда:
— Ваше здоровье, дядя.
Красная жидкость полилась в его горло, окрасив губы в бордово-кровавый оттенок. Д’Орсей без единой эмоции на лице наблюдал за племянником до тех пор, пока в хрустальном бокале не осталось ни капли. Князь молча отвернулся и уже намеревался идти прочь, как до него донеслось последнее признание:
— Вы знаете, что я любил Константина всем сердцем.
Ладонь замерла за тяжёлых ручках спаленных дверей.
— Знаю. Ты любил его больше, чем я.
Беспардонный визит дядюшки в столь поздний час и устроенное им испытание окончательно свели на нет все попытки уснуть. Де Сарде подумал было встать и закурить вновь, но справедливо рассудил, что табак может усугубить действие яда. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в тишину вокруг и в ускоренный ритм сердца, что разносило отраву по телу.
Менее чем через час внутренности резко связало узлом, а конечности стали тяжёлыми и непослушными, будто налились свинцом. Де Сарде насильно раскрыл рот, чтобы воздух поступал в мозг бесперебойно, и постарался отыскать положение на боку, в котором желудок не крутило бы так сильно. Однако перекат вышел неловким, и он оказался способен лишь жмуриться и затем вновь и вновь распахивать глаза в полном бессилии.
Теперь Антуан даже порадовался, что Васко нет рядом: он не хотел бы, чтобы тот лицезрел его в столь жалком виде.
***
Гвалт в “Муэтт Руж” стоял неимоверный. Курт был привычен к любым громким звукам, да и по питейным заведениям хаживал нередко, и всё же даже ему хотелось заткнуть уши. Посетители громко стучали кружками, хлопали в ладоши полураздетой девке, что танцевала на столах, а особо буйные завсегдатаи трактира таскали друг друга по углам за шкирку, готовые забавы ради учинить крепкую потасовку.
Курт отыскал Васко за дальним столом, где тот выпивал в компании трёх других навтов. На столе перед ними, если не считать немногочисленных яств, стояла пара дюжин пустых кружек, и хозяин трактира с пугающей периодичностью приносил новые. Васко покивал на реплику соседа и сделал пару жадных глотков, после чего утёр губы — и наконец заметил Курта. Его кулаки мгновенно сжались, под загорелой кожей выступили вены.
Наёмник помахал рукой и через плечо указал большим пальцем на выход.
— Эй, морячок, пойдём-ка, дело есть.
Золотистые глаза по-кошачьи прищурились и гневно сверкнули.
— А если не пойду?
Курт подошёл к Васко со спины, наклонился и со всей силы сжал его плечо, чтобы боль немного отрезвила его.
— Ты не понял. Кое-кто хочет тебя видеть.
— “Кое-кто” наконец вспомнил обо мне? — Васко раздражённо стряхнул с себя чужую руку. — Вот это новость! И какого дьявола я ему понадобился?
Семь дней подряд навт обивал порог дворца, и семь дней подряд стража гнала его прочь. Стражники с хохотом заверяли его, что у племянника князя то завтрак с послами, то бал, то важный банкет — и его, Васко, на эти мероприятия никто не приглашал. Он трижды пробовал передать записку, не только через гогочущую стражу, но и через конюха, и слуг, но так и не получил ответа, а сам де Сарде и вовсе не спешил с ним связаться, хотя отыскать его в доках не представляло большой проблемы. В том, что Антуан всё ещё во дворце, у Васко сомнений не было: не иначе как вчера он издалека наблюдал, как тот садится в карету вслед за дядей. Будущий князь не глядел по сторонам, а его лицо было покрыто слоем пудры столь же толстым, что и у д’Орсея, но Васко даже в бреду не мог бы перепутать его ни с кем другим. Оставалось смириться с тем, что Антуан потерял к нему всякий интерес, стоило ему сойти с корабля и оказаться среди этих своих утончённых аристократов, куда более достойных общества столь дражайшей персоны, чем он, простой капитан навтов.
Васко отличался отменной физической формой, но всё же сравниться в грубой силе с Куртом он не мог. Наёмник буквально выволок его из-за стола и с размаху влепил смачную пощёчину.
— На самом деле я просто хотел это сделать, — без обиняков признался Курт. — Можешь потом в отместку отдубасить меня как следует. А теперь — ноги в руки и марш за мной.
Курт повёл его ко дворцу, но не к воротам, а к одному из боковых ходов для слуг. На свежем воздухе разум немного прояснился, и Васко пристал к спутнику с многочисленными вопросами, но тот либо отвечал односложно, либо уверял, что такое лучше спрашивать у самого зелёного, потому что лично он ответа на это не находит. В одном Васко уверился точно: де Сарде наконец-то захотел его видеть.
Через длинные коридоры кухонь Курт вывел его на первый этаж и затащил в одну из небольших боковых гостиных. Де Сарде напряжённо вскочил с бержера в углу и быстро кивнул наёмнику. Дверь за Куртом едва успела закрыться: Антуан подлетел к Васко, обнял его лицо ладонями и с силой прижался к тонким губам, вырывая долгожданный поцелуй. Но вскоре отстранился и произнёс с некоторой обидой в голосе, аккуратно подбирая слова:
— Васко, от вас так… веет кутежом. Вы что-то праздновали всю ночь?
Навт едва не поперхнулся одним воздухом от такого предположения. Целую неделю от де Сарде не было ни слуху и духу, настолько он был занят своими банкетами — а теперь он смеет обвинять в кутеже его!
Васко хотел съязвить что-нибудь едкое, но не смог себя заставить. Перед его помутнённым взором обозначилось лицо де Сарде: мертвенно-бледное, с болезненно синюшными губами и слезящимися глазами, вдоль и поперёк испещрёнными красными прожилками. Навт мгновенно стряхнул с себя сладко-дурманящий флёр опьянения и обеими руками вцепился в Антуана.
— Де Сарде? Что с вами?
От такого напора Антуан пошатнулся и едва удержался на ногах. Васко пришлось усадить его в кресло и самому присесть рядом на одно колено, чтобы внимательно вглядеться в подозрительно вспухшие вены на бледных запястьях.
— Мне немного нездоровится в эти дни, потому я и не мог встретиться с вами. Но не переживайте, моё состояние уже заметно улучшилось.
Де Сарде постарался вырвать запястья из рук Васко, но тот не позволил ему это сделать.
— Я, конечно, не врач и не алхимик, но кое-что понимаю в ядах. И могу сказать со всей уверенностью: вас травят.
Антуан, казалось, никак не отреагировал на эту шокирующую новость, лишь отмахнулся.
— Пустяки.
— Пустяки?! — Голос Васко грохотал так, что походил на рык. — Мы немедленно отходим на корабль и отбываем прочь отсюда! Давайте, крепче держитесь за меня…
Васко закинул руку де Сарде себе на плечи, готовый поставить его на ноги и поддержать на пути к выходу, но тот засопротивлялся.
— Говорю же, со мной всё в порядке. — Заметив, что Васко не отстаёт, лишь с подозрением прожигает его взглядом, Антуан вздохнул и покорно пояснил: — Да, мне действительно пришлось принимать некоторые яды, но придворный доктор заверил меня, что мой организм весьма устойчив и прекрасно справляется с ними.
Некоторое время Васко молчал, пытаясь осознать информацию.
— Это безумие! — наконец выдавил он. — Хотите сказать, что сами творите это с собой?
— Лучше так, чем умереть на месте на каком-нибудь банкете, едва дотронувшись до кубка с нанесённым на него ядом.
Подобная перспектива впечатлила Васко ещё больше, поскольку он ещё раз повторил, уже более настойчиво:
— Моя буря, просто позвольте мне!.. Ничем хорошим это не закончится. Давайте уплывем отсюда. Вместе. Сегодня же.
Антуан прикрыл глаза, будто от усталости, и с силой сжал руку любовника.
— Васко, право же… Я просто так неистово хотел увидеть вас, потому и попросил Курта привести вас сюда. Мне не требуется план побега. Всё под контролем.
— Ваш вид говорит об обратном, — угрюмо буркнул навт. Глаза оттенка белого золота смотрели на будущего князя со странной смесью заботы, недовольства и сострадания. Именно последнего Антуан вытерпеть не мог.
— Кончайте с вашими переживаниями. Я не малое дитя и знал, на что иду. И нахожусь здесь совершенно осознанно. Лучше поцелуйте меня.
Васко с шумом выдохнул воздух куда-то в сторону, но в итоге подчинился. Не потому, что того желал де Сарде, но потому, что сам успел соскучиться. Состояние здоровья Антуана внушало опасения, но в то же время Васко невольно испытал некоторое облегчение: его буря не забыл о нём, за долгим молчанием крылась серьёзная причина.
Прежде чем отпустить его от себя, Антуан зарылся пальцами в любимые волосы, приложился губами к их линии роста и с наслаждением вдохнул впитавшийся в них портовый запах — тугой клубок морской соли и рома. Васко устроился в кресле напротив, но придвинул его ближе, почти вплотную, чтобы взять де Сарде за руку.
— Почему вы ни разу не ответили на мои записки?
Антуан искренне удивился.
— Вы писали мне? Мне не передавали никакой корреспонденции от вас.
— Я просил слуг отдать их вам, — пояснил Васко. Он уже сам понял, что дело тут нечисто, ещё до того, как де Сарде вздохнул и в расстроенных чувствах помотал головой.
— Кажется, я догадываюсь, в чём дело. Им строго-настрого запретили принимать от вас какие-либо сообщения. Но главное, что теперь мне это известно и я смогу повлиять на исполнение этого подлого приказа.
— Но почему вы сами не написали мне о своём состоянии?
— Я лишь хотел отгородить вас от необдуманных решений, — тщательно подбирая слова, отозвался де Сарде. Если бы Васко узнал, что по прибытии сюда его здоровье резко ухудшилось, то точно бы примчался ко дворцу со шпагой наголо, и неизвестно, чем бы завершилась эта потасовка у ворот. Одно Антуан знал точно: независимо от исхода, она бы точно сыграла на руку дяде.
— Какие глупости! — возразил навт. — Но вы бы послали за мной раньше, если бы вам становилось хуже?
Антуану не понравился этот вопрос. Он с силой сжал ладонь любовника в надежде, что столь простой жест будет красноречивее всяких слов. И Васко понял его, поскольку наклонился и поцеловал неестественно холодные кончики пальцев, согревая их своим дыханием.
— Уже говорили с вашим дядей?
— В первую же ночь. Это был не самый приятный разговор.
— Ему известно о нас? — поинтересовался навт, и де Сарде кивнул в ответ. — И что он сказал обо мне?
— А как думаете, что он мог о вас сказать?
Одна бровь Васко иронично взметнулась вверх.
— Полагаю, он пожелал отослать меня куда-нибудь подальше, в свободные воды между Тир-Фради и логовом самого морского дьявола, и изъять из моей головы всякое желание вернуться.
Антуан невольно усмехнулся.
— Вы полагаете верно. Но этого не будет.
— Разумеется, нет, — подтвердил Васко. — Он может сколь угодно гнать меня прочь из дворца, но пока вы здесь и вам нужна моя помощь, я буду возвращаться снова и снова.
Де Сарде удивлённо переспросил:
— Вы многократно приходили во дворец? Ко мне?
— Стараниями вашего дядюшки внутрь меня ни разу не пустили, но дорогу к воротам я притоптал знатно.
— Любовь моя… — Голос Антуана дрогнул, и он не сразу нашёлся, что ответить. — Я тронут вашей заботой. К сожалению, стража у ворот подчиняется действующему князю, но я лично поговорю со слугами на кухнях, чтобы с их помощью вы в любой момент могли пройти сюда тем же путём, что и сегодня. На тот случай, если вам вновь захочется меня видеть.
— Меня оскорбляет то, что вы вообще ставите этот факт под сомнение.
Антуан ласково улыбнулся и наклонился к Васко, чтобы припасть к его губам и оставить на них метку нахлынувшей нежности. Едва оторвавшись, он заговорил:
— Потерпите, осталось недолго. Коронация назначена через две недели. Дядя очень спешит: боится, как бы его состояние не ухудшилось. А его присутствие необходимо для подтверждения легитимности моей позиции. На данный момент — весьма шаткой, поскольку я не являюсь прямым наследником.
Васко лишь коротко вздохнул.
— Как же не люблю я эту вашу политику…
— Вы и не обязаны, — заверил его де Сарде. — Политику предоставьте мне. Скажите лучше, когда выходите в море? Вы сможете присутствовать на церемонии?
— Я не покину Серену, пока своими глазами не увижу вас на троне, в окружении верной стражи и в полной безопасности, — совершенно серьёзно пообещал Васко.
— Но что скажет ваше руководство? Они не спишут вас с корабля?
Навт неопределённо пожал плечами.
— Кто знает. С собой у меня рекомендательное письмо от Кабрал. Не думал, что когда-нибудь скажу это, но если бы эта женщина сейчас была здесь, она бы вошла в моё положение.
Де Сарде испустил лёгкий смешок: капитан всегда скептически выражался о талантах адмирала, но времена, видимо, настали совсем тяжёлые, раз даже его чувства к ней заметно потеплели.
Антуан сжал ладонь Васко обеими руками и уверенно проговорил:
— Скоро, любовь моя, всё в корне изменится. Обещаю.
В тот момент оба даже представить себе не могли, насколько де Сарде окажется прав.