Короткая стрелка кабинетных часов лениво подползала к округлостям цифры три, нещадно повествуя о том, что де Сарде уже более семи часов вчитывается в документы на дядином столе. Сам д’Орсей лишь показал ему устройство офисной комнаты и расположение всей отчётности, а затем заковылял в спальню, едва пробило девять. Выглядел он прескверно, ходил пошатываясь, и оставалось надеяться, что прогрессирующая болезнь позволит ему присутствовать на коронации, назначенной уже через пять дней.
Антуану, напротив, стало много лучше. Он был необычайно бодр и принялся за работу с энтузиазмом поистине деятельного человека, которому вынужденно пришлось бездельничать много суток подряд. Помимо внутреннего чувства удовлетворения, такая загруженность позволяла ему отвлечься и не думать о будущем. Он никак не мог назвать себя неподготовленным к управлению страной — напротив, с юных лет он строил множество планов по развитию государства, которые намеревался претворить в жизнь в качестве правой руки бедного Константина. Однако столь громкая роль, что теперь официально предназначалась лично ему, даже в нём вызывала немалое волнение.
Палец Антуана скользил по бумагам, не пропуская ни строчки, когда за стеной в коридоре раздались грохочущие шаги, совершенно нетипичные для столь позднего часа. Кто-то вскрикнул, но звук его голоса быстро оборвался. Де Сарде невольно вздрогнул, сразу заподозрив неладное. Он вскочил с места и бессознательно огляделся по сторонам в поисках несуществующего выхода, но в этот момент в кабинет ворвалась неизвестная группа людей в масках. От шока Антуан даже не успел испугаться, зато инстинкт опытного переговорщика сработал мгновенно:
— Джентльмены, уверен, мы обо всём сможем договориться…
Очевидно, договариваться незнакомцы вовсе не собирались, поскольку синхронно подлетели к де Сарде и схватили его, грубо заломив руки за спину. Антуан попытался сопротивляться, но силы изначально были не равны.
— Стража! — изо всех сил выкрикнул он, уже зная, что никто не ответит.
Один из незнакомцев, огромный детина с сальными волосами и жёсткой щетиной, весело гоготнул. Он крепко ухватил де Сарде за подбородок и приставил кинжал к самому глазу. Сердце Антуана готово было выпрыгнуть из груди, ноги невольно подкосились, но трое бандитов держали его надёжно, так, что он при всём желании не смог бы осесть на пол.
— Не трогать его без моего разрешения!
Приказ раздался от двери, а голос принадлежал женщине.
Де Сарде резко повернул голову в том направлении. В отличие от её сообщников, на женщине не было маски. В этом предмете гардероба не было необходимости, поскольку Антуан сразу узнал её по голосу и осанке.
Княгиня Джулия д’Орсей.
Сознание Антуана вдруг прояснилось и стало чистым, как горный родник. В одно мгновение он осознал, что происходит.
— Где дядя? — спросил он, уже догадываясь об ответе.
Джулия сложила руки перед собой и притворно вздохнула.
— Скоропостижно скончался от малихора, какое несчастье.
Воцарилось молчание, вязкое и зловещее, в котором слышно было, как минутная стрелка на часах оглушительно громко сдвинулась с места. Де Сарде не терял ни мгновения, чтобы выровнять голос и задать главный вопрос:
— Позвольте узнать, дорогая тётушка, почему пока ещё жив и не “скончался от малихора” я?
— Не думай, что отделаешься так просто.
Пронзительно-голубые глаза женщины зловеще блеснули. Она кивнула своим подручным, и следующим, что почувствовал де Сарде, был резкий удар в живот. От сильной боли он согнулся, насколько позволяли держащие его руки, и с удивлением для себя сплюнул вязкую кровавую слюну на пол.
Княгиня наблюдала за этой сценой с нескрываемым удовлетворением. От злобы, что долго томилась внутри и наконец вырвалась наружу, её изящные черты лица заострились, а тонкие белёсые брови, точно как были у Константина, свелись к переносице.
— Ты — несчастье нашей семьи! Убил моего сына, занял его место, очаровал Клода и думал, что тебе всё сойдёт с рук? Думал, тебя здесь примут с распростёртыми объятиями? Думал заполучить Серену себе?
— Я никогда не думал “заполучить Серену”, как вы выразились, — как можно спокойнее ответил Антуан, хотя сам Озарённый не смог бы сказать, чего это напускное спокойствие ему стоило. — Отпустите меня, и давайте спокойно всё обсудим. Все ваши условия. В тесном семейном кругу.
Джулия д’Орсей подлетела к нему и с размаху ударила по лицу.
— “Семейном кругу”?! Подонок! Негодяй! Мразь! Ты! Убил! Моего! Сына!
Каждое слово, выплюнутое сквозь сжатые зубы, сопровождалось очередной пощёчиной. Боль была терпимой, куда терпимее той, что разливалась внизу живота, но щека пылала обжигающим огнём. Когда Джулия наконец прекратила истязания племянника и взяла себя в руки, он поднял на неё помутневшие радужки глаз и тихо подтвердил:
— Да.
Его ещё несколько раз ударили в живот и по бокам. Несильно, со знанием дела, чтобы оставался в сознании. А потом один из них, с огненно-рыжими кудрями и золотым змеевидным перстнем на большом пальце, приказал кончать с пленником. Антуан тут же получил по затылку чем-то тяжёлым. И после этого всё померкло.
***
Очнулся де Сарде в тюремном полумраке. Он полулежал, прислонившись лопатками к холодной стене, глаза резало от тяжёлого запаха отходов и крови, пропитавшего даже огромные влажные камни дворцовой темницы. В голове звенело, и ему пришлось надолго зажмуриться, чтобы вернуть себе малейшую ясность сознания. Оказалось, что он один здесь, за тяжёлой дверью с чугунной решёткой, притом прикован за левую руку к стене толстенной цепью. Антуан попытался встать, но скулящее от тупой боли и онемевшее от долгой неподвижности тело плохо слушалось его: удалось лишь сесть чуть более прямо. Подбородок сковала засохшая кровь, от которой он тут же захотел избавиться, но сколько бы ни тёр, ему это не удавалось: в конечном итоге он лишь размазал грязь по лицу.
В беспросветном отчаянии пленник уронил лицо в ладони.
Неизвестно, сколько часов он просидел вот так. Мысли одна горестнее другой причиняли боль не меньшую, чем недавние побои. В том, что он один в камере и вокруг не слышно других голосов, он усмотрел одну лишь беду: значит, верных ему людей не берут в плен, а убивают на месте. О, бедный Курт! Он точно прихватит с собой на той свет не меньше дюжины мерзавцев…
Словно в ответ на его мысли, за дверью послышались тяжёлые шаги. Антуан мгновенно вскинул голову. Забренчали тяжёлые тюремные ключи, и дверь отворилась.
Де Сарде готов был увидеть кого угодно: хоть тётушку, хоть одного из заговорщиков, хоть сразу палача — но только не того, кто стоял на пороге с окровавленным мечом в руке, направив опытный прищур в полумрак камеры.
— Ты жив! — радостно просипел де Сарде.
Курт тут же бросился к нему, отложил меч на пол и принялся осматривать, деловито разорвав камзол и отвернув рубашку.
— Хорошо же они тебя приложили, зелёный. — Курт неодобрительно покачал головой и взялся мозолистыми пальцами за подбородок Антуана. — Но ничего, подлатаем, жить будешь. Глаза ясные, даже все зубы целы — так и останешься красавчиком.
От волнения наёмник начисто позабыл, что к будущему князю следует обращаться на “вы”, да и сам де Сарде не обратил на это внимания.
— Как ты проник сюда?
Пронзительно-голубые глаза Курта яростно блеснули. На его щеке красовался новый порез, совсем свежий, из которого до сих пор шла кровь.
— От меня не так просто избавиться, уж поверь! Хоть этим гадам и удалось застать нас врасплох и захватить дворец, не думай, что все разом отвернулись от тебя: на самом деле многие стражники на твоей стороне, даже если виду пока не подают, за свою шкуру боятся. А отряды, что мы привезли с собой с Тир-Фради, за тобой вообще хоть на дно самое, хоть в пекло…
Слова Курта значительно ободрили Антуана и вселили в него новую надежду. Он наконец нашёл в себе силы сесть прямо и открыто глянуть в лицо старому другу.
— Есть попить?
Курт сорвал с пояса флягу и собственными руками влил воду в мигом распахнувшиеся губы Антуана. Тот жадно глотал, словно не пил по меньшей мере целую вечность, и даже прикрыл глаза от удовольствия.
— Плохие новости. Ей помогают де Веспе.
— Знаю, — откликнулся Антуан, языком собирая капли живительной влаги с губ. — Я узнал перстень.
Оставшейся водой Курт смочил край рубашки де Сарде и подал ему, чтобы тот протёр лицо от грязи и крови. Сам он принялся изучать цепь, которая сковала руку воспитанника.
— Ключей от этого у меня нет. В общем, сиди здесь, а я принесу молот из пыточной. Уж сил разбить её нахрен у меня хватит.
Де Сарде выразительно помотал головой. Сил у него явно прибавилось.
— Не нужно.
Курт едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска, и грубо пробурчал:
— В смысле “не нужно”? Я тебя как отсюда утащу, вместе со стеной, что ли?
— Оставь меня здесь.
Курт едва не расхохотался от такой неуклюжей шутки, что была здесь совершенно не к месту и не ко времени, но с ужасом заметил знакомое выражение неукротимого упрямства на лице Антуана и мигом посерьёзнел.
— Да у тебя, видимо, бред начался, Светлость. Тебе что тут, понравилось больно с крысками сидеть?
— Курт, как думаешь, почему я ещё жив?
— Знать не знаю, но думаю, что тебе очень сильно, даже просто охренеть как повезло.
Де Сарде продолжал свои размышления как ни в чём не бывало, словно не заметил ремарки бывшего учителя:
— Я главный соперник в этой битве за трон, оставлять меня живым слишком опасно. Они должны были избавиться от меня на месте, вслед за дядей. То, что я ещё жив, означает, что у тёти и де Веспе есть планы на меня. Через пять дней должна была состояться коронация. Большинство приглашённых лордов, князей или их представителей уже на пути к Серене. Мятежники хотят устроить всеобщее собрание, обвинить меня в убийстве и заодно в узурпаторстве и казнить прилюдно с одобрения всего Содружества. Так они обратят вооружённый переворот в акт восстановления справедливости и положение тёти станет незыблемо. Держу пари, её снедает не только чувство мщения, но и ревность, что дядя даже не рассматривал её кандидатуру на роль правящей княгини.
Судя по лицу Курта, он уже всерьёз уверился, что у воспитанника начался бред.
— Это всё занятно, вот только оставаться здесь слишком опасно, так что продолжишь по пути отсюда, лады?
Антуан, сколь было сил, оттолкнул протянутые к нему руки.
— Если я попросту сбегу из дворца, то этим лишь подтвержу все обвинения, притом свидетелями моего позора станут все города разом. Дорога в Содружество будет навсегда закрыта для меня.
— Ты что, всерьёз намерен так рискнуть?
Вид де Сарде был красноречивее всяких слов, и Курт схватился за голову.
— Да морячок убьёт меня! Он же сам примчится сюда быстрее ветра, как только узнает, даже слушать не станет! Своей жизни тебе, значит, не жалко, а что насчёт его?
Антуану вдруг ясно представилась эта страшная картина. Он нахмурился и быстро заговорил:
— Прошу, только не говори ему всей правды! Скажи, что нашим силам удалось отбиться, что мы заняли правое крыло дворца. И что его поддержка очень пригодится нам для намеченных переговоров с мятежниками.
— Ты что-то удумал, верно?
Де Сарде медленно кивнул. Его глаза заблестели тем самым хитрым блеском, что Курт примечал сотни, а то и тысячи раз. Означал он одно: в голове Антуана оформился план, как обратить обстоятельства им на пользу.
— Они хотят выставить меня на суд перед всем Содружеством — что ж, обратим это нам на руку. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал… На самом деле мне нужно, чтобы ты сделал очень многое и ничего не упустил. Но в первую очередь — тебе и твоим людям нужно добыть документы о передаче обязанностей, которые мы подготовили вместе с дядей. То, что хранится у юристов — лишь копии, их де Веспе уже наверняка уничтожили. А оригиналы мы вдвоём спрятали в том единственном месте, где их никто не будет искать… В спальне Константина, за картиной.
Курт нахмурился, припоминая. Бывал он там всего единожды, много лет назад, когда вместе со слугами по всему дворцу искал пропавшего Константина, что не явился на занятия по боевому искусству.
— Ваш с ним портрет? Где вы дети? Который над камином?
— Да. Найди слуг, которые верны нам. Пусть зайдут в спальню убраться и незаметно вынесут их.
— Ладно, это просто, — признал наёмник. — Ну а мне-то что прикажешь делать? И что там насчёт морячка?
Де Сарде жестом попросил Курта придвинуться ближе и поведал ему свой план. С каждой просьбой лицо наёмника делалось всё серьёзнее, зато ситуация начала проясняться. Последним де Сарде сунул в грубую руку Курта свой перстень с фамильным гербом, который заговорщики, к счастью, даже не потрудились снять.
— Я рассчитываю на тебя, Курт… — Антуан вдруг вспомнил, о чём говорил ему на корабле Васко, и поспешно добавил: — И доверяю тебе. Я доверяю тебе свою жизнь.
Наёмник взял меч, поднялся и на прощание с болью взглянул на воспитанника, которому предстояло провести ещё несколько дней в этой грязной камере одному. Тот Антуан, которого он знал ещё года три назад, до отплытия на Тир-Фради, едва ли осмелился бы на такое самопожертвование, по мнению Курта, совершенно глупое и напрасное.
Тот Антуан никогда не оказался бы на троне Серены.
— Уж на меня можешь рассчитывать, зелёный. И на морячка тем более.
Уже на выходе до ушей Курта донеслась ещё одна просьба, последняя:
— Когда увидишь Васко, передай ему, что я доверяю ему и его навыкам тоже. И ещё кое-что. Передай ему, что я…
— А это сам передашь, когда увидитесь, — резко оборвал его Курт и пробурчал: — Я вам кто, чайка почтовая…
В замочной скважине с той стороны провернулся ключ. Курт покидал темницу с тяжёлым сердцем, но с решительностью во взгляде.
Антуан откинул голову назад, упершись макушкой в холодную стену, и закрыл глаза. Теперь до самого дня суда от него мало что зависело. Оставалось только ждать.
Где-то за дверью, в тёмных углах темницы, капала с потолка вода, звонко ударяясь о поверхность образовавшейся лужицы.
Кап! Кап!
Прозрачная капля скатывается с кружки, которой он черпнул воду из бочки на “Морском коньке”, и устремляется обратно в ёмкость. Вода уже немного душная на вкус, и внимательные золотые глаза следят за тем, как он морщится. Под ними вскипают волны, а тонкие губы наклоняются к нему, чтобы сделать вкус слаще. Ни одной беде не разбить то, что сложилось между ними.
Кап! Кап!
Мерзотно-болотные капли лекарства покидают горлышко пузырька и смешиваются с травяным чаем матушки. Та берёт кружку исхудавшими пальцами, слабо улыбается и смотрит на него с надеждой. Не для себя — для неё уже всё кончено — а с надеждой для своего народа. Если кто и должен отыскать средство от малихора, то только её сын. В этом её последнее желание.
Кап! Кап!
В окно дворцовой гостиной стучит дождь и задаёт ритм стихам, что они наперебой зачитывают с Константином, в скором темпе опустошая графин с вином. Кузен вдохновленно размахивает книгой и делает вид, что кружится в вольте, отвешивая поклон за поклоном в ответ на аплодисменты невидимых зрителей. Он полон веселья: никто никогда не умел радоваться жизни столь безоглядно. Если бы тот, прежний Константин увидел Антуана сейчас, в печали и сомнениях, то широко улыбнулся бы до морщинок в уголках глаз и в чувствах воскликнул: “Выше нос, дорогой кузен! Живи! Проживи жизнь за нас обоих!”
Антуан распахнул глаза. В одном он был уверен: он не собирается сдаваться.
***
Протяжно скрипнула дверь камеры, отъезжая вбок, и в слабо освещённом проёме возникли два мрачных силуэта. Один из них, крепкий мужчина со шрамом у рта, отщелкнул с руки Антуана надоевшую цепь. Пока тот с удовольствием растирал затёкшее запястье, стражник грубо встряхнул его и пробурчал:
— Вставай.
Легче сказать, чем сделать. От долгого бездействия ноги онемели и словно превратились в камни, и удержаться на них Антуану удалось не с первой попытки. Все пять дней он не забывал растирать их, но выпрямиться до конца или немного пройтись не мог из-за оттягивающей руку цепи. Головокружение, что при совершении резких движений разливалось вперёд от места удара на затылке, тоже нисколько не помогало делу.
Стражникам Джулии д’Орсей не понравилась немощность пленника, потому они сами выпрямили его крепким ударом в туловище. Один из них угрожающе процедил:
— От княгини.
От удара в глазах вновь потемнело, а рёбра заныли, словно лично требовали срочного осмотра доктором, но Антуан усилием воли заставил себя встать прямо. А голову свесил вниз, на грудь, чтобы более не встречаться взглядом с рассерженными сопровождающими. Несмотря на боль, несмотря на то, что этот день может стать последним в его жизни, он был до слёз рад избавлению из этих стен.
Пять самых долгих дней в жизни Антуана де Сарде, что впоследствии не раз навещали его в кошмарах до самой старости, подошли к концу. В этой мрачной клетке секунды ощущались как минуты, минуты растягивались в часы, а часы пускали крепкие корни тоски в его душе и взрастали настоящими годами ожидания. Однако вынужденное заточение ощущалось бы куда мучительнее, если бы не приятная компания…
Курт позаботился о том, чтобы среди стражников темницы оказался верный им человек. Антуан познакомился с ним на второй день, когда под покровом ночи тот осторожно просунул ему в дверцу кружку с водой и миску с буханкой хлеба и куском сыра. А затем едва слышно позвал:
— Ваша Светлость…
Задремавший в углу де Сарде резко проснулся и несколько мгновений оторопело моргал в темноту. Он уже уверился, что эти слова попросту почудились ему или привиделись во сне, как вдруг зов повторился:
— Ваша Светлость!.. От Курта.
Антуан невесело усмехнулся: сейчас он, осунувшийся и в рваной одежде, измазанный в грязи и подземных отходах, менее всего походил на того, кого можно так называть. Он стряхнул с себя редкую и дурно пахнущую солому, которой постарался укрыться для сна, подполз к двери и без лишних слов опрокинул в себя воду, жадно глотая.
— Есть какой-нибудь алкоголь?
За дверью раздалось шуршание, и в дверцу неуверенно проснулась рука с простой кожаной флягой. Антуан сделал несколько глотков непривычно ядрёного пойла и тут же закашлялся от жжения в горле, прикрыв рот ладонью. Однако своё дело бренди сделало: внутри пленника разлилось блаженное тепло, согревая тело и отгоняя слабость в мышцах. Он тут же принялся утолять голод.
— Кто ты?
— Друг, Ваша Светлость. Я от Курта.
Это ничего не значило, но союзник, очевидно, представляться не желал. Он забрал посуду и поспешно удалился, пока его отсутствие на посту никто не заметил.
На второй день любопытство пересилило всякую осторожность и скромный стражник явил ему своё лицо: в вырезанном проёме меж решётками де Сарде заметил круглую лопоухую физиономию. Его союзником оказался совсем ещё юноша, около двадцати лет от роду, и Антуан не удержался от мысли, что его смелости могли бы позавидовать многие прожжённые вояки.
На третий день юноша осмелел настолько, что решился познакомиться, и назвал своё имя. Звали его Тома, и три с половиной года назад он вступил в дворцовый отряд под командование Курта.
— Сегодня в меню Вашей Светлости жареная курица, — хихикнул он и тут же оборвал себя на полуслове, испугавшись, видимо, что шутить в отношении высокопоставленных особ карается смертью.
— Да вы гурман, благодарю за изысканный выбор блюд, — отшутился в ответ Антуан и вдруг заметил в миске ещё что-то, чего не видел раньше. — А что это?
Оказалось, Тома принёс подарок: лечебный пузырёк с чудодейственной настойкой для укрепления сил и смягчения боли в теле. На сердце потеплело: значит, как минимум один из придворных докторов остался верен им.
Четвёртый день стал лучшим среди всех. На четвёртый день Тома пришёл не только с похлёбкой из рыбной трухи и дежурной порцией свежей воды. Он пронёс с собой курительную трубку и дал де Сарде закурить через дверцу. Когда рот заполнил дым, Антуан едва не заскулил от счастья: пусть простая, поломанная с одного конца трубка и выглядела старше Томы, а табак был самый дешёвый, какой раздают рядовым стражникам на местах, но насколько же безмерно сладок оказался этот вкус из прошлой жизни!..
Де Сарде смахнул с уголков глаз выступившие слезы и проговорил очень тихо, чтобы его слова достигли лишь тех ушей, которым предназначались:
— Спасибо, Тома. Я вовек не забуду, обещаю.
Лицо промеж дверных решёток расплылось в широкой улыбке, но тут же помрачнело.
— Ваша Светлость, говорят, завтра будет суд над вами. Что вы будете делать? Что делать нам?
— За меня не беспокойся. А сам делай только то, что скажет Курт. Ему виднее, я мало смыслю в военных стратегиях.
— Я и мои друзья желаем вам удачи, — искренне проговорил Тома. — Мы помним, что Его Светлость князь д'Орсей выбрал именно вас.
Когда стражник ушёл, де Сарде невольно подумал, что в данном случае пресловутая удача, о которой бесконечно упоминали вокруг него моряки и военные, будет не лишней и ему самому. Хотя куда важнее было то, что ему удалось несколько раз поесть за эти дни: голодный разум не смог бы нормально функционировать, а он нужен был ему в лучшем своём проявлении, способным к трезвому расчёту и ясности мысли.
За пять дней заговорщики ни разу не покормили пленника — очевидно, забота о здоровье ходячего мертвеца в их планы не входила — зато питьё приносили с завидной регулярностью. Уже этот факт навёл Антуана на определённые мысли, однако в самый первый раз он подполз ближе к поданной через дверцу кружке и мизинцем взял немного жидкости на край языка. На вкус вода ничем не отличалась от обычной и постороннего запаха не имела, но де Сарде хорошо помнил яды, с которыми его команде пришлось столкнуться на Тир-Фради, и как никто другой знал, что коварство де Веспе не знает границ. По своей воле он бы не стал утолять жажду с помощью этой воды, однако от волнения и чёрствой еды пить хотелось беспрерывно, и если бы не Тома, на третий-четвёртый день он бы точно сдался, слепо понадеявшись на своё островное происхождение и ту малую сопротивляемость ядам, которую успел выработать за три недели пребывания в Серене.
Накануне суда к его камере явилась тётушка. Её бледное, снежно-белое лицо со сведёнными бровями источало не меньшую злобу, чем несколько дней тому назад. В своих мыслях она наверняка проклинала Антуана на чём свет стоит, однако хранила молчание, и трезвый расчёт подсказал де Сарде не заговаривать первым. Джулия так и ушла, не обронив ни слова, словно и не надеялась на ответ, и де Сарде во второй раз уверился в том, что вода, которую он упрямо продолжал выливать в угол комнаты, была не так уж безвредна.
Антуан молчал и сейчас, когда его вели из темницы вверх по ступеням, грубо подталкивая в спину и под рёбра. Чтобы ничем не выдать своё настоящее состояние, он демонстративно хромал и громко кашлял с полуприкрытыми глазами. А вот стоны сквозь сжатые зубы от редких ударов по бокам были вполне настоящие.
А затем он ослеп.
Антуан крепко сжал веки, не в силах совладать с резью в глазах. Серенское солнце, что едва пробудилось от зимней спячки и проникало сквозь окна первого этажа, давало совсем немного света, но после темноты подземелий сияло ярче всех известных небесных тел. Де Сарде знал дворец как свои пять пальцев и всё же на какое-то время потерял ориентацию в пространстве. Пришлось положиться на грубые руки, которые упрямо волокли его по ступеням вверх и дальше по коридору. Зрение полностью восстановилось только к тому моменту, когда они прошли несколько пустынных комнат и остановились перед громадными, инкрустированными перламутром белыми створками, ведущими в тронный зал.
Стражники втолкнули его внутрь, и де Сарде незаметно огляделся, не поднимая головы. За двумя длинными столами уже собрались высокопоставленные гости со всех концов Торгового Содружества. С большинством он, разумеется, был давно знаком и с лёгкостью узнавал лица, которые одно за другим вскидывались ему навстречу. В конце комнаты, на возвышении, стояли покрытые позолотой и обшитые лазоревым бархатом два трона. На одном из них, принадлежавшем ныне покойному князю, с видом полноправной хозяйки восседала княгиня д’Орсей. На ней сверкало чёрное шёлковое платье с золотыми вставками — знак траура по почившему супругу, впрочем, выполненный в соответствии с последними веяниями серенской моды.
Четыре делегации не сразу сообразили, что происходит и почему в залу ввели грязного оборванца со спутанными волосами и в разорванной на груди рубашке, но когда признали в нём Антуана де Сарде, с которым так или иначе вели давнее знакомство, громко ахнули от удивления. Князь флоренсийский, Джованни ди Савойя, что прибыл на несостоявшуюся коронацию лично и занял со своими придворными половину стола по левую сторону от трона, вскочил с места и экспрессивно вскричал, замахав морщинистой рукой:
— Это возмутительно! Его вина ещё не доказана! Как вы обращались с пленником? Вы подвергали его пыткам, морили голодом?
Джулия д’Орсей приосанилась на троне и словом и взглядом приказала гостю:
— Пожалуйста, сядьте, князь! Этот человек убил наследника серенского престола, он заслужил то, что получил.
— Я всё ещё не верю в эти обвинения! Я знаю Антуана де Сарде с младенчества! Они с Константином были хорошими ребятами и близко дружили с моей милой внучкой!..
Со стороны противоположного стола прозвучал уверенный, насмешливый голос Октава де Веспе, сына правящего князя Александра де Веспе. Тот самый голос, который в кабинете Клода д’Орсея приказал кончать с пленником — его де Сарде узнал бы из тысячи, сколько бы раз его ни приложили по голове. Кулаки его невольно сжались.
— Сядьте, князь. Вы мешаете собранию.
Улыбался Октав со всем довольством и почему-то исключительно правой стороной рта, демонстрируя скорее кривую ухмылку, чем улыбку. Всё это время он развлекал себя тем, что вызывающе крутил на большом пальце золотой перстень в виде змеи и звонко постукивал им по столешнице. Его соседка по столу, правящая княгиня Леонора де Кастро, то и дело бросала раздражённые взгляды в его сторону: своими ужимками инфант перенский уже успел ей надоесть. Поговаривали, что несмотря на культурную и географическую близость Химарайша и Перена, Октава де Веспе княгиня терпеть не могла, считая излишне вспыльчивым и избалованным мальчишкой.
Ди Савойя нахмурился и под общим натиском сел обратно, не сводя с пленника обеспокоенного взгляда.
— Антуан, скажи что-нибудь в свою защиту!
Губы княгини д’Орсей тронула хитрая усмешка.
— Все эти дни подсудимый хранит молчание: видимо, совесть не позволяет ему проронить хоть слово…
Одним резким движением де Сарде сбросил с себя руки стражников, пока те не успели среагировать. Он наконец выпрямился во весь рост и обвёл пылающим взором всех присутствующих, пока не скрестился взглядами с тётей.
— Позвольте, дорогая тётушка, я с удовольствием выскажусь сегодня.
Джулия д’Орсей и Октав де Веспе одновременно переглянулись, в их глазах застыл немой вопрос, на который оба не находили ответа. По всей видимости, никто из них не ожидал, что пленник сможет говорить, а уж тем более — связно формулировать мысли.
— Вы так удивлены моим отсутствием совести? — не удержался от дерзости Антуан. — Позволите, я продолжу?
Княгиня скривила рот от злости и кивнула на пленника:
— Стража! Взять его и увести!
Несколько стражников отделились от стены позади тётушки и направились к де Сарде. Он невольно дёрнулся и отступил на шаг — прямо в руки двух мужчин, что привели его сюда. Те быстро скрутили ему руки за спиной, и эта сцена насилия вызвала громкое волнение средь всех делегаций, которое волнами разнеслось по всему тронному залу. Антуан выкрикнул что есть мочи, чтобы перекричать остальные голоса:
— Так боитесь, что я скажу то, что вам не понравится?! Даже не дадите мне слова — какое же это правосудие?
На фоне всеобщего галдежа раздался кристально чистый, холодный, как лёд, голос, что прозвучал сегодня впервые. Князь де Вейр не соизволил прибыть на собрание лично: самому северному княжеству не было особого дела до того, кого именно коронуют на княжение в Серене. Даже отправить старшего сына, наследника престола, показалось князю чересчур великодушным жестом доброй воли. Потому делегацию из Махинллета возглавил его средний сын, Джордж де Вейр, который завидной невозмутимостью и хладнокровным поведением являл собой точную копию своего отца. Джулия д’Орсей приходилась ему двоюродной тётушкой, но ещё до его рождения была выдана замуж за Клода д’Орсея, потому внимания он обращал на неё не больше, чем на остальных, руководствуясь одним трезвым расчётом.
— Пусть выскажется. Прежде чем выносить вердикт, хотелось бы разобраться в этом вопросе, — отчеканил принц де Вейр и прикрыл ухо ладонью, словно таким образом пытался спастись от надоевших криков вокруг.
— Именно! — тут же поддержал его ди Савойя. — Пустите Антуана, пусть говорит.
Княгиня д’Орсей вскочила с трона и вскинула вверх тонкую руку, призывая всех к спокойствию.
— Изменник может ввести вас в заблуждение!..
— Не держите нас за детей, Джулия, — грубо прервала её де Кастро, вальяжно развалившись на стуле. — Пусть де Сарде говорит, мы разберёмся сами.
Миленькую Жюли д’Орсей Леонора не переносила тоже, и одного вида тонкого женского стана на троне, что пока не принадлежал по праву никому в этой комнате, хватило с лихвой, чтобы её презрительность выплеснулась наружу. Де Кастро сделалась княгиней по праву рождения, за неимением братьев, а супруга покойного Клода д’Орсея даже не представляет, что обязанности правителя страны простираются куда дальше красивого сидения в тронном зале в платьях от кутюр.
Джулия поджала губы и с вопросом взглянула на Октава. Тот незаметно пожал плечами: а что он может сделать? Д’Орсей тут же не очень старательно изобразила милосердие:
— Что ж, так тому и быть. Пусть выслушает все обвинения, что Торговое Содружество выдвигает ему.
Стражники отпустили руки Антуана и мрачными статуями встали рядом по обе стороны. Де Сарде не собирался подавать виду, насколько ему неуютно в их присутствии. Он выразительно изогнул одну бровь и поднял вызывающий взгляд на тётю.
— О, а вы уже имеете право говорить за всё Содружество, тётушка? Ведь сдаётся мне, достопочтенные князь и княгиня, а также принц де Вейр даже не знали, на какое мероприятие едут, пока не прибыли сюда.
Д’Орсей сделала вид, что пропустила слова дерзости мимо ушей, и продолжила:
— Антуан де Сарде, вы обвиняетесь в убийстве дофина серенского, моего единственного сына, принца Константина д’Орсея.
Ди Савойя фыркнул так громко и возмущённо, что слышно было в другом конце тронного зала.
— Полная чушь! Он бы никогда…
— Это правда.
Присутствующие дружно охнули от неожиданности, а князь флоренсийский зажал рот ладонью, не в силах сдержать чувств. Де Сарде поспешил объяснить:
— Мне пришлось загубить Константина, своего брата — и да, я называю его именно так, потому что родным братом он мне и был, это подтвердит вам любой. Ближе него у меня не было никого, господа. Потому можете представить, как тяжело далось мне это преступление и сколько обстоятельств предшествовало ему. Моё слово здесь мало что значит, но я могу предоставить свидетелей с Тир-Фради, которые поведают вам об этом.
Октав де Веспе не удержался от смешка.
— И свидетели эти — ваши друзья и сообщники, которые напридумывают что угодно, лишь бы вы вышли сухим из воды. За дураков нас держите, де Сарде?
— Своих друзей, как вы выразились, привлекать к даче показаний я не намерен. У них есть дела поважнее, — таинственно обронил Антуан и продолжил: — К счастью, мой дядя был достаточно дальновиден, чтобы отправить за мной своих агентов.
Де Кастро недовольно поёрзала на стуле.
— И сколько нам ждать, пока эти ваши агенты найдутся и прибудут сюда?
— Ждать не придётся. Как рассказал мне Клод д’Орсей, они два года следили за каждым моим шагом на Тир-Фради и вернулись сюда в одном караване со мной. Сейчас они здесь, в этой самой комнате, продолжают следить за моей судьбой по приказу уже покойного дяди.
Присутствующие как один заозирались по сторонам: в каждом соседе по столу мог скрываться шпион Клода д’Орсея. Де Сарде повысил голос и попросил:
— Монблан, Перрье, присутствующие хотят от вас одного — правды. Вы как никто иной знаете, что дядя намеревался передать правление в мои руки, потому я прошу вас как его официальный преемник: расскажите всем о том, что на самом деле произошло на Тир-Фради.
Один из слуг, сгорбленный старик, что подносил вино, вдруг разогнулся. Морщины на его лице разгладились, и присутствующие с удивлением обнаружили, что он не так стар, как могло показаться на первый взгляд. Одновременно с ним один из стражников выступил из тени позади делегаций и снял шлем, открыв свету бледное сосредоточенное лицо.
— Вы раскрыли имена двух серенских агентов, де Сарде, — процедила д’Орсей. — За одно это я могу обвинить вас в государственной измене и лишить головы.
— Обвиняйте себя, тётушка. Вы сами поставили меня в уязвимое положение, в котором у меня не было выбора, — парировал Антуан. И затем обратился к шпионам: — Господа, заниматься своей работой вы больше не сможете, но со своей стороны обещаю вам землю, титул и пожизненное обеспечение.
— Вы не можете ничего и никому обещать, — холодно напомнила Джулия. — Не сегодня завтра окажетесь на эшафоте.
— Это не вам решать.
Если бы д’Орсей могла убить племянника одним взглядом, то сделала бы это не задумавшись. К счастью для де Сарде, такими способностями она не обладала, так что ничто не помешало ему предоставить слово названным агентам.
Главы Содружества и их свита слушали показания в звенящей, давящей на уши тишине. На первый взгляд, шпионы несли какую-то бессмыслицу, и если бы о печальных событиях рассказывал лишь один человек, то слушатели точно приняли бы его за умалишённого. Однако свидетелей было двое, и показания их сходились в точности, потому не было причин им не верить — разумеется, со здоровой долей скептицизма. В одном, кажется, присутствующие уверились точно: в то время Константин д’Орсей сделался не в себе.
Де Сарде бросил быстрый взгляд на тётушку: судя по тому, как вытягивалось от изумления и боли бледное лицо, дядя не соизволил посвятить супругу в подробности тир-фрадийской трагедии. Антуан и не рассчитывал на прощение — в конце концов, факт того, что он собственноручно убил собственного брата, оставался фактом — но надеялся, что подобный рассказ хотя бы посеет в ней тень сомнения и мысль, что не всё так однозначно.
Когда шпионы кончили свой рассказ, никто не проронил ни слова. Наконец, после долгой паузы, первым заговорил Джордж де Вейр.
— Благодарю, господа, за свидетельствование, мы примем к сведению высказанные вами факты. Вы свободны.
Де Сарде вновь взял слово.
— Теперь уважаемые города Содружества знают правду. Знал её и мой дядя. И тот факт, что он всё равно сделал меня наместником Новой Серены, даровал мне герцогство, а затем намеревался передать мне бразды правления, доказывает, что даже он осознал и принял мотивы, которыми мне пришлось руководствоваться в своём болезненном решении… — Голос Антуана сочился горечью, и никто не смел бы обвинить его в том, что она хоть сколько-то наигранна. — Кстати, тётушка, позвольте узнать, что сталось с дядей? Его тело сейчас выставлено во дворце для прощания? Если это так, то в таком случае предлагаю организовать осмотр его независимыми докторами.
— Мы похоронили его в Сен-Дени по всем правилам, — моментально откликнулась Джулия, словно ответ её был давно заготовлен.
— По традиции вы должны были оставить его здесь на семь дней, чтобы каждый мог попрощаться с ним. Почему вы не дождались приезда наших уважаемых гостей? Почему так спешили похоронить его? Не для того ли, чтобы что-то скрыть?
После каждого каверзного вопроса Антуан пристально вглядывался в лицо тёти, будто выискивал уязвимости в её непробиваемой броне. На сей раз поиск благовидного ответа занял гораздо большее время.
— Лицо его было обезображено малихором.
— Когда я в последний раз видел его, в день, или, вернее, ночь, его смерти, он выглядел не очень бодрым, но умирать не планировал. Ходить и есть он мог самостоятельно, а косметика на лице успешно скрывала язвы. — Казалось, де Сарде искренне наслаждался замешательством на лице тётушки, которое проявлялось всё яснее. Он продолжил, не дав ей подумать как следует: — Господа, вам не кажется подозрительным, что Клод д’Орсей умер от малихора именно в тот момент, когда моя дорогая тётушка решила арестовать меня и подвергнуть суду за мои якобы преступления? Отчего она не могла сделать это при живом супруге? Отчего не заручилась его поддержкой? В таком случае и созывать эти театральные собрания не было бы нужды: меня бы повесили на главной площади по одному велению князя.
На этих словах Джулия словно сбросила с себя оцепенение. Маска спесивой уверенности спала с её лица, и княгиня сама перешла к решительным обвинениям:
— Он околдовал моего супруга, так что тот сделался слеп к тому, какое чудовище его драгоценный племянник! Он опоил его, может, от этого Клод так скоро и умер!
Все люди де Веспе одновременно повернулись к Джулии. В их глазах отчётливо виднелась тревога: строить подобные предположения ей точно не стоило.
Антуан легко улыбнулся: победа.
— Опоил его? Насколько мне известно, не существует таких зелий, что заставили бы человека любить или уважать тебя. Впрочем, об этом лучше уточнить у глубокоуважаемой фамилии де Веспе.
— На что вы намекаете, де Сарде?! — прорычал Октав.
— Позвольте, я — ни на что не намекаю, — невинно проворковал де Сарде. — А вот моя дражайшая тётушка чётко обозначила свою точку зрения: её супруга опоили, отчего его и постигла скоропостижная смерть, хотя до этого так яростно утверждала, что сгубил его малихор. Если бы было возможно провести эксгумацию для результатов суда, интересно, что бы сказал по этому поводу независимый доктор?
— Не смейте трогать тело моего мужа! — процедила княгиня д’Орсей. — Для вас велика честь даже просто приближаться к нему!
Антуан развёл руки в сторону, будто принимая поражение.
— Так что, дорогая тётушка, вы всё ещё утверждаете, что это я опоил его и свёл в могилу? Если хотите добавить это к длинному списку моих злодеяний, прошу, не сдерживайтесь, делайте это сейчас.
Раздражение княгини говорливым племянником достигло пика и вот-вот готово было выплеснуться за край.
— Ваши издевательские шутки вам ничем не помогут, — прошипела она. — Вы хладнокровно убили моего сына. Не удивлюсь, если выяснится, что и смерть моего супруга тоже на вашей совести.
Де Сарде прилежно изобразил удивление.
— И зачем же мне убивать дядю, скажите на милость? Я не могу придумать ни единой причины. Через пять дней он собирался лично передать престол мне в руки. В моих интересах было бы, если бы дядя до сих пор был жив и прямо сейчас своими руками водружал корону мне на голову.
— В последнее время Клод сомневался в своём решении, — мгновенно вскинулась Джулия, но Антуан не дал ей продолжить.
— У него не было сомнений, любой вам подтвердит. У моих людей на руках есть документы, которые доказывают, что дядя собирался передать мне власть в полной мере, к тому же добровольно и находясь в трезвом рассудке.
— Нонсенс! — фыркнула Джулия. — Ясно же, что эти документы — подделка.
— Вы ещё не видели их — так как вы можете знать, что они подделка? — парировал де Сарде. — Если только вы не были уверены, что избавились от оригиналов…
Свидетели этой семейной перепалки уже изрядно притомились. Первой не выдержала княгиня де Кастро: ей подумалось, что если она ещё хоть немного послушает этот раздражающе тонкий голосок Джулии, то непременно сойдёт с ума.
— Прекратите спор! Приведите его людей и доставьте сюда эти документы. Наши юристы должны взглянуть на них.
Ди Савойя и де Вейр тотчас же поддержали её, а Октав де Веспе увлечённо крутил на пальце перстень и играл в гляделки со стеной, словно происходящее его совершенно не интересовало.
Когда в зал ввели Курта и ещё несколько знакомых наёмников, де Сарде невольно испустил вздох облегчения. Бывший учитель кивнул ему, передал бумаги, а сам встал рядом, не отрывая от него насупленного взгляда. Тома, вероятно, нашёл способ доложить Курту о том, что Антуан жив, только вот о его болезненном виде вряд ли стал распространяться.
— Де Сарде, отдайте их моим юристам, — скучающим голосом попросил де Вейр и настойчиво поманил пальцем. — Боннет, взгляните. Что скажете?
Правоведы Махинллета изучали букву закона первее, чем азбуку, и по праву считались лучшими в Содружестве, потому принцу никто не смел возразить. Боннету не потребовалось много времени, чтобы скользнуть глазами и указательным пальцем по бумагам и уверенно заключить:
— Мы можем отправить эти документы на экспертизу, но я скажу вам, господа, со всей точностью: они, без сомнения, подлинны. Это почерк и подпись Клода д’Орсея, это серенская бумага последних лет, которую он использовал для составления государственных документов, к тому же сами они непревзойдённо точны. Вне всяких сомнений, князь д’Орсей собирался передать власть своему племяннику Антуану де Сарде.
Тонкий голос Джулии д’Орсей вознёсся над гудящей, словно пчелиный улей, комнатой.
— Если так там и указано, то эти документы недействительны! Антуан де Сарде — не племянник Клода д’Орсея. Он не сын его сестры.
Зал хором ахнул, словно во время театрального представления. Впрочем, в глазах многих происходящее всё больше и больше напоминало не судебное заседание, а комедию положений.
— Вы ходите по опасно тонкому льду, тётушка, — предостерегающе молвил Антуан. — А ещё смеете обвинять в раскрытии государственных тайн меня.
— Ты вынудил меня своей подлостью, племянник, — откликнулась д’Орсей в подражание его манере и попросила слугу подать ей подготовленную папку с документами, которой и потрясла перед присутствующими. — Господа, у меня есть доказательство, что перед вами — не сын генерала Марка де Сарде и Ливи де Сарде, в девичестве — д’Орсей. А один из детей, привезённых серенскими кораблями с Тир-Фради.
Этого Антуан боялся больше всего: что тётушке хватит наглости сорвать ключ с шеи супруга и спуститься в государственные архивы в поисках документов, которые могли бы очернить её племянника.
— Покажите мне, — приказал Антуан. А заметив, что тётушка не спешит отдавать ему документы, быстро добавил: — В чём дело? Я хочу знать, что вы мне предъявляете.
Его слова имели смысл. Отказать на глазах всего Содружества Джулия д’Орсей никак не могла, потому приказала передать ему бумаги. С замершим сердцем де Сарде просмотрел документы и, как ни странно, немного успокоился. Либо компрометирующей его напрямую информации в архивах отродясь не водилось, либо Клод д’Орсей заведомо избавился от неё, когда решил сделать его своим преемником… Либо из-за недостатка информации Джулия д’Орсей искала не то и не там.
— Совершенно не понимаю, — удивлённо проговорил Антуан. — Здесь лишь указано, что более двадцати пяти лет назад экспедиция на Тир-Фради вернулась с несколькими островитянами на борту. Столбец мужчин, женщин… Но здесь нет ни имён, ничего… При чём здесь я? К дате возвращения этого корабля я уже появился на свет.
— Кончай строить из себя невинную овечку, — нахмурилась Джулия д’Орсей. — Мои информаторы поведали мне, что тебя, тогда ещё младенца, доставили в Серену на том корабле. У меня есть свидетельница, которая подтвердит мои догадки и откроет всем правду, ведь ей пришлось вскормить тебя в отсутствие молока у Ливи де Сарде. Приведите её!
Стража Джулии вывела в зал сморщенную старушку. От страха её била крупная дрожь, и многие присутствующие невольно пожалели бедную женщину. Де Сарде, разумеется, мгновенно узнал её: это была его кормилица, а впоследствии — няня, что до сих пор служила прислугой в поместье де Сарде. Он попытался поймать её взгляд, чтобы ободряюще улыбнуться ей, но удалось ему это далеко не сразу.
Княгиня д’Орсей приосанилась на троне, предвкушая скорый триумф.
— Давай, женщина, скажи всем, чей сын Антуан де Сарде.
Старуха боязливо посмотрела на Джулию, но поймала молящий взгляд де Сарде и приосанилась. Она вдруг схватилась за левую руку, на среднем пальце которой что-то быстро блеснуло, и проговорила с искренней нежностью:
— Антуан, мой мальчик, — сын Ливи де Сарде.
Джулия д’Орсей едва не подавилась воздухом от удивления. Она была уверена, что с этой старухой они давно обо всём договорились! Ей что, жизнь не мила, что она говорит такие вещи?
— Что ты такое мелешь?! Образумься, женщина! За ложь тебе отрубят голову!
Но старушка всё мотала головой и уверяла:
— Я слышала крики Ливи де Сарде во время родов… Мне передали ребёнка, чтобы я вскормила и вырастила его, но он — родной сын моей ныне покойной госпожи…
Де Веспе схватился за голову и наконец не выдержал:
— Да вы только посмотрите на него! У него же на щеке метка, прямо как у тир-фрадийских аборигенов! Сестра видела этот факт своими глазами!
Почти все присутствующие не имели ни малейшего представления, какие метки бывают на коже тир-фрадийских аборигенов, потому попросили Монблана и Перрье подтвердить этот факт.
— Она действительно похожа на пятна на коже некоторых островитян, — осторожно проговорил Перрье. — Но насколько — судить не берусь, я не учёный.
Антуан нарочито громко фыркнул.
— Уважаемые присутствующие, князь, княгиня!.. Вы и сами прекрасно знаете, при каких обстоятельствах и сколько лет назад подобная особенность кожи могла коварно прокрасться в род де Сарде...
— Молчать! — рявкнула де Кастро и обернулась к писарю сегодняшнего заседания. — Это запрещается вносить в протокол!
Де Сарде кивнул и добавил:
— Не удивлюсь, если среди родственников или дедов отца найдётся ещё кто-нибудь с подобным родимым пятном… Оно ничего не доказывает. Я уверен в том, что я сын своей матери. Доказывать обратное — абсурд.
Антуан откровенно блефовал, но слушатели, кажется, не заметили подвоха: настолько филигранно он переключил всеобщее внимание на унизительный секрет, что скрывало Содружество уже долгие годы. Под общее аханье с места вскочил Джованни ди Савойя.
— Вот что. Не знаю, к чему это театральное представление, но выглядит всё это как персональный конфликт двух конкретных сторон, не более того. Лично я не намерен сидеть здесь и смотреть, как Антуану де Сарде вменяют вину за преступление, которое он не мог замыслить. Передайте пленника мне, и остаток дней он проживёт при моём дворе и не пересечёт границу с Сереной.
Де Сарде с благодарностью глянул на пожилого князя и поднял руку:
— Князь, прошу вас… Подождите. Давайте выслушаем финальное решение совета.
Де Вейр кивнул в согласии и обратился к присутствующим:
— Вы знаете, что я приемлю только язык сухих фактов, потому давайте подытожим. Если отбросить взаимные колкости, к делу не имеющие отношения, суд обвиняет Антуана де Сарде в двух преступлениях: узурпаторстве власти и убийстве своего кузена, принца серенского Константина д’Орсея. Первое обвинение не имеет силы, поскольку с точки зрения закона именно он — законный наследник Клода д’Орсея. Решение правящего князя, признанного советом, мы оспорить не вправе, даже если более его нет с нами. Потому нам лишь необходимо решить, виновен ли де Сарде в убийстве Константина.
— Что тут решать? — возмутился Октав де Веспе. — Он же признался сам!
Джордж де Вейр даже не повёл головой в его сторону.
— Убийство правящей персоны может быть оправдано в том случае, если под угрозой находились государственность или жизни подданных. Потому прошу остальных проголосовать, оправдываете вы Антуана де Сарде и его решение в этом конкретном случае — или нет.
Сердце де Сарде отбило громкий удар и замерло, прислушиваясь. Казалось, сейчас он должен трястись от волнения, но ничего подобного не происходило. Вместо этого он словно раскрыл перед собой пустую страницу книги и выслушивал вердикты делегаций как бы со стороны.
— Оправдываю, — без раздумий откликнулся ди Савойя и ободряюще улыбнулся де Сарде одними глазами. — Антуан никогда не допустил бы ничего подобного без веской на то причины.
— Виновен! — прозвенел голос де Веспе. Октав ударил кулаком по столу и недвусмысленно воззрился на соседку по столу. — Княгиня, скажите же!
Де Кастро приняла решение ещё несколько часов назад, едва узнав, какого рода собрание предстоит им сегодня. Если признать де Сарде виновным, того и глядишь, трон достанется Джулии д’Орсей, которая точно своего не упустит. Де Кастро скрежетала зубами от одной мысли о том, что в этом случае придётся вести дела с этой невыносимой женщиной. Де Сарде же, напротив, молод, умён и способен, на него можно попробовать повлиять, а также породниться с ним, выдав за него одну из своих дочерей. Выбор в данном случае для неё был очевиден, и никакое убийство, совершённое или нет, не повлияло бы на её решение.
— Я на стороне де Сарде, — заключила она и смерила Октава высокомерным взглядом.
Де Веспе опешил и обернулся к махинллетской делегации.
— Ну а вы что скажете, де Вейр? Вы здесь представляете волю своего сурового отца, так будьте добры соответствовать его репутации. Будь на вашем месте ваш старший брат, он бы дал справедливости свершиться!
Если до этого Джордж де Вейр и допускал мысль принять сторону своей двоюродной тётушки и Октава де Веспе, то после этой ремарки, которой тот недвусмысленно указал ему на его скромное место среднего сына в семье, она точно испарилась.
— Я воздержусь от голосования, — холодным тоном отчеканил де Вейр и продолжил: — Таким образом, один голос за то, что де Сарде виновен, два голоса — за оправдание его. Один воздержался. Обвиняющая сторона в лице княгини Джулии д’Орсей вердикт выносить не вправе, а правящее лицо в Серене в данный момент отсутствует. Что ж… Полагаю, мои юристы не дадут мне соврать: нам следует немедленно снять с де Сарде все обвинения и начать подготовку к передаче ему власти в Серене.
Бледное лицо княгини д’Орсей перекосило от гнева. Бессилие и злость сжирали её изнутри, и она впилась в подлокотники кресла так, что чуть не выдрала ногтями кусок бархатной обивки.
От её взгляда де Сарде вздрогнул и словно очнулся ото сна. Да, его оправдали, но этого мало. Окончательная победа всё ещё маячила где-то впереди. Потому он широко раскинул руки и громогласно обратился сразу ко всем присутствующим:
— На суд сегодня привели меня, хотя с вашего позволения я тоже желал бы выдвинуть ответные обвинения. Пять дней назад меня схватили и избили люди, возглавляемые моей дражайшей тётушкой и Октавом де Веспе. Инфант перенский был в маске, но я тотчас же узнал перстень в виде змеи у него на пальце!
Дело приняло диаметрально иной оборот. Десятки глаз уставились на Октава де Веспе, и тот выразительно загоготал.
— Придумать вы могли что угодно! Разумеется, вы знаете герб моей семьи.
— Именно так, — согласился де Сарде. — Получается, моё слово против вашего — потому в этом случае мы в равных условиях. Но скажите просто: когда вы прибыли в Серену?
— Вчера вечером, — без раздумий откликнулся Октав. — Потому ваши обвинения абсурдны.
— Пограничные посты смогут подтвердить ваши слова?
Принц вызывающе громко фыркнул.
— Надеяться на слова этих пьяниц — худое дело. Едва ли эти ваши серенские наёмники помнят, что делали утром.
— Думаете, ваши люди обладают лучшей памятью, чем “эти наши серенские наёмники”?
Де Веспе горделиво вскинул подбородок.
— Несомненно. Мои люди — лучшие из лучших.
— Тогда если я попрошу каждого из них написать на бумаге, в каком часу они вчера въехали вчера в Серену, можно ли ожидать, что в их показаниях окажется одно и то же время?
Глаза оппонента забегали, выражая напряжённую работу мысли, но вслух он лишь фыркнул в чувствах:
— Какой абсурд! Мы не обязаны запоминать, в каком часу въехали в какой город. Путь мы преодолели неблизкий.
— А ещё смеете обвинять в плохой памяти серенцев. В то время как сами даже не помните, в какой город держите путь, — насмешливо проговорил де Сарде, и несмотря на серьёзность ситуации, весь зал невольно хохотнул, чем вконец оскорбил Октава де Веспе. — Запомните это, господа. Октав де Веспе отказывается давать показания и предоставлять свидетелей.
В сопровождении дворцовой охраны в зал вошли ещё с десяток наёмников из отряда Курта и кивнули ему, а тот сделал знак де Сарде. Это не укрылось от обвиняющей стороны: те в смятении переглянулись, и Джулия громко возмутилась:
— Что это значит, де Сарде? Кто впустил их сюда?
— Та часть дворцовой охраны, что знает правду и ратует за справедливость. К собранию вам пришлось отозвать людей де Веспе, чтобы никто из присутствующих не узнал о их причастности — и вы наивно полагали, вам хватит собственных сил, чтобы остановить меня? Так узрите же, тётушка: отныне эта часть дворца под моим контролем.
Более де Сарде не шутил: на лице его не было и тени улыбки. Голос его звучал твёрдо, в нём сквозило неприкрытой угрозой. Октав невольно приосанился, поймав настроение соперника, и едва не вздрогнул, когда Антуан прямо обратился к нему.
— Октав де Веспе, в данный момент к Перену подходят верные мне войска.
Зал ахнул и зашептался на все лады, обсуждая это невиданное по дерзости сообщение. С каждым мгновением ситуация набирала обороты, наёмники и с той, и с другой стороны напряглись, схватившись за мечи, а охрана глав делегаций приняла боевые стойки.
— “Войска”? — медленно, словно нехотя переспросил Октав. Он осклабился и угрожающе упёрся в стол ладонями, вскинув локти. — Да ваши отряды не справятся и с десятой долей перенской армии наёмников. Мой отец сейчас в городе, он раздавит мятежников, как букашек, которыми вы и являетесь!
— Это ещё не всё, — спокойно констатировал Антуан. — Прямо сейчас мои люди удерживают западный участок серенской городской стены и имеют доступ к сигнальным пушкам. И три боевых корабля навтов стоят у перенского берега, готовые открыть огонь по первому нашему зову.
Свита де Веспе встрепенулась и зашепталась в едва скрываемом ужасе: в одиночку серенские наёмники никогда бы не взяли Перен, их бы расстреляли ещё на подходе, но навтовские корабли были грозной силой, с которой невозможно было не считаться. Однако Октав остановил пересуды небрежным взмахом руки.
— Навты угрожают Перену? — вызывающе усмехнулся он. — Они никогда бы не пошли на это. Это сродни объявлению войны Торговому Содружеству.
Антуан невинно приподнял брови вверх.
— О чём вы, Октав? Оглянитесь: всё Торговое Содружество здесь, в этом зале.
Повисло молчание. Самое чудовищное молчание, свидетелем которого бывали эти стены. В полной тишине Октав де Веспе уселся обратно и ошалело проговорил, уже не так уверенно:
— Этого не может быть.
— Хотите проверить? — зловеще поинтересовался Антуан. Судя по потерянному виду и блуждающему взору Октава, проверять он не желал. — Тогда выводите своих людей из дворца и сдавайтесь добровольно. Обещаю, жертв не будет. И обращаться с вами я буду как должно. Не так, как вы обращались со мной.
То, что произошло дальше, не смог предвидеть даже де Сарде. Октав вдруг вскочил на ноги, смахнул на пол всё, что лежало перед ним на столе, и страшно заорал в гневе:
— Мерзавец! Паршивец! Как ты смеешь угрожать моей семье?!! Мало было моей сестры?! Так знай, я так просто не сдамся!!
Прежде чем свита смогла утихомирить своего принца, тот сделал едва уловимый выпад рукой. Антуан даже не успел сообразить, что происходит, зато сразу почувствовал, как его бесцеремонно хватают закованные в латы руки и отталкивают в сторону.
Брошенный кинжал пролетел мимо сердца де Сарде и врезался в доспех Курта, но, к счастью, не пробил его, только лязгнул по толстому металлу. Посреди тишины оружие с громким звоном упало на лощёный паркет.
Антуан выглядел шокированным, но недолго. Он вскочил на ноги, уже уверенный, как обратить обстоятельства себе на пользу.
— Только что Октав де Веспе предпринял очередную попытку убить меня! — провозгласил он, осторожно поднимая с пола кинжал за тонкую рукоять. — Господа, образумьтесь наконец! Стража, докажите свою преданность Серене и воле Клода д’Орсея — схватите настоящего преступника и уведите его отсюда! Все, кто встанет на правую сторону прямо сейчас, подлежат помилованию!
Присутствующие наконец в полной мере осознали, что только что произошло. И наступил полнейший хаос. Гости кричали, расталкивали друг друга, кто-то пытался пробиться к выходу, но тщетно: его перекрыл отряд Курта. Шум ужаса и удивления всё нарастал. Де Кастро решительно вскочила с места, в чувствах воскликнув, что Октав совсем сошёл с ума, и подала князю ди Савойя знак успокоиться: тот рвался в бой, а вокруг него наперебой галдела вся делегация. Один Джордж де Вейр ничем не выдавал своего волнения. Заметна была лишь мрачная тень, что пролегла на его побелевшем лице.
Первым к де Веспе бросились Курт и его ребята. Вдохновлённые их примером, к ним присоединились и остальные стражники в комнате. Охрана Октава попробовала оттащить своего принца от обнаглевших серенцев, но те подмяли их под себя в несколько десятков рук — и скрутили тоже.
— Пустите! Пустите! — бешено верещал Октав, отбиваясь руками и ногами. Сопротивление ему не удалось: в конечном итоге его насильно потащили к выходу из залы. — Мой отец это так просто не оставит! Ты покойник, де Сарде! Слышишь?! Покойник нахрен!
Антуан провожал брыкающегося оппонента задумчивым взглядом, пока громогласные вопли его самого и его помощников не стихли в коридоре. Курт не отправился с ними, а вновь занял позицию рядом с де Сарде, слушая очередной приказ:
— Стража, сопроводите мою тётушку в её спальню, заприте там и проследите, чтобы она не покинула её. Нам с ней предстоит долгий разговор.
Д’Орсей осталась без союзников и в одиночку опасности не представляла. Двое наёмников поднялись к трону, чтобы подхватить княгиню под руки, но она остановила их резким взмахом ладони.
— Не трожьте. Я сама.
Когда Джулия д’Орсей проходила мимо племянника, то смачно плюнула ему в лицо. Де Сарде и бровью не повёл, лишь потянулся за платком во внутреннем кармане одежд — и только сейчас вспомнил, что никакого внутреннего кармана у него нет, как нет и камзола, а сам он ещё недавно едва держался на ногах, о чём успел запамятовать в столь напряжённых условиях.
Он едва мог поверить, что всё наконец кончилось. Кончилось так, как он и планировал.
На него мгновенно накатила дикая усталость. В то же время к нему начали подходить какие-то люди, знакомые и не очень, выказывали сочувствие, предлагали помощь, спрашивали, не ранен ли он. Однако для де Сарде все они слились в единое мутное пятно, обступившее его тенью фигур и неразборчивым шёпотом. Он брал чужие ладони в свои, кивал головой, благодарно улыбался, только вот впоследствии с трудом мог вспомнить, что говорил в тот момент.
Лишь один тихий разговор отложился в его памяти, что произошёл уже чуть позже, в стороне от толпы.
— Спасибо за помощь, кормилица. Я вовек не забуду. Как тебе передали, я прослежу, чтобы твои дети и внуки никогда ни в чём не нуждались.
— Что вы, милорд… Ваша Светлость… Вы и ваша матушка всегда были так добры ко мне, как будто и я была частью семьи. Я бы никогда не хотела, чтобы вас да вот так просто вздёрнули… Ну, вы сами понимаете. Заберите, это по праву принадлежит вам, чьим бы сыном вы там ни были. Мне-то уж такая награда не нужна.
Старушка вложила ему в руки перстень с фамильным гербом де Сарде, и Антуан с благодарностью сжал сморщенные руки. Золотой обод возвратился на палец, а вместе с ним — и важная часть его самого.
Антуан наконец покончил с приветствиями и благодарностями и обратился к Курту. С каждым словом улыбка де Сарде становилась всё шире, всё ослепительнее, и ещё до того, как он завершил свою просьбу, наёмник понял, что дело худо.
— Курт, уведи меня отсюда и позови доктора. Я в любой момент могу потерять сознание.