“Моя любовь, мой друг, душа моя!

Мой капитан!¹

Уже  столь долгое время не получал я известий он тебя. В слепой надежде я продолжаю рассылать письма во все порты, куда заходит твой корабль, и каждый раз грежу об ответе всё сильнее. Моя любовь придаёт мне смелость, дарует силы и терпение, но к чему скрывать, что пара строк, выведенных твоею рукою, вдохнула бы в меня спокойствие и радость жизни?

Когда-то очень давно я поступил неосторожно, поддавшись милой привычке видеть тебя ежедневно, а теперь, когда от тебя мне не приходят даже письма, расплачиваюсь за это. Сердце моё тяжелее камня, потому пиши мне, а лучше возвращайся, любовь моя; я нуждаюсь в тебе. Зачем решаешься ты проводить время в молчании, зная состояние души моей, зачем же смеешь оставлять своего друга среди сомнений, которые устранило бы твоё присутствие? Не слишком ли ты суров ко мне? Ужели одну лишь тоску заслужил я за своё благоговение?

О, сколько событий произошло со времени твоего отъезда! Я думаю о том, как буду рассказывать тебе о них ночи напролёт, целовать твои ресницы, смотреть в твои глаза и любить, любить, любить. С каждым днём я всё сильнее чувствую, что любовь наша — величайшее благо; ничего равного ей нет и быть не может. И если б передо мной стал выбор меж твоим сердцем и правом не знать тебя и жить со спокойствием души, я бы ни секунды не колебался.

Заклинаю тебя, мой милый и единственный друг: приезжай поскорее! Я никогда не смел просить ни о чём, но если любовь твоя сильна — то раздели её со мной. Родной мой, на всём свете у меня нет никого ближе тебя. Верь моему сердцу, что бьётся в унисон с твоим, надеется и ждёт, что мы ещё свидимся, что коварное море не разлучит нас навеки.

Навеки мыслями с тобою,

твоя буря»

Де Сарде привычно опрыскал письмо своим любимым парфюмом, пузырёк с которым хранил в нижнем ящике стола, сложил в конверт и аккуратно капнул поверх расплавленным сургучом, чтобы отпечатать в нём золотой перстень. Разумеется, не официальный, с гербом Содружества, не княжеский, с гербом Серены, даже не с фамильным гербом де Сарде — таких вольностей он себе позволить не мог — а специально заказанный для их переписки перстень с изображением бегущего по волнам корабля. Когда всё было готово, приложился к уголку конверта губами, запечатлев краткий поцелуй. Таких писем перед ним сейчас лежало пять штук: по одному в каждый порт, в который на своём маршруте меж островами мог бы зайти “Морской конёк”.

Когда де Сарде вскинул голову от рабочего стола, лицо его ничего не выражало. Если бы в тот момент его увидел кто-то посторонний, то ни за что бы не догадался, письма какого толка сейчас покоятся перед ним. Однако сколь бы ни был собран Антуан внешне, мысли его были мрачнее тучи. Прошло более четырёх месяцев с тех пор, как он получил от Васко последнее письмо. Семнадцать недель неукротимых ветров и бурь. За это время с капитаном “Морского конька” и его командой могло случиться всё, что угодно. О том, что Васко попросту забыл о нём, найдя приют на чужой стороне, Антуан даже помыслить не мог: за четыре года, проведённых им в Серене, широкие паруса “Морского конька” сигналили о приближении корабля к городскому порту с определённой регулярностью, когда чаще, когда реже. С вынужденными разлуками де Сарде успел свыкнуться, Васко, как он надеялся, тоже, но столь длительное отсутствие писем он сейчас переживал впервые. Когда-то давно они условились, что Васко будет отправлять весточку из каждого промежуточного порта, откуда ходят корабли на материк. Как правило, в письмах своих капитан был скуп на слова, писал сжато и по существу, не в пример самому де Сарде, кто по привычке придерживался стиля высокопарного и витиеватого. Но длинные строки были Антуану и не нужны: для спокойствия души, как он и написал со всей искренностью, ему хватило бы пары слов, выведенных рукой любимого мужчины.

В двери постучали, и де Сарде встрепенулся, пробудившись от своих раздумий. Следом он быстро смахнул любовные письма в верхний ящик стола.

Вошедший слуга объявил:

— Ваша Светлость, к вам посетитель, министр де ла Круа.

— Да, я ожидаю его. Пусть войдёт.

Молодой чиновник замер на пороге и кратко поклонился. В руках он сжимал папку с бумагами.

— Вы просили принести вам отчёт за этот месяц как можно скорее.

Де Сарде жестом пригласил гостя подойти ближе и сразу же предложил:

— Да-да, отлично. Пойдёмте к камину.

Сам он почти весь день провёл за письменным столом, потому с удовлетворением опустился в мягкое широкое кресло и раскрыл перед собой первую страницу документа. Де ла Круа встал рядом, и князь с интересом глянул на него снизу вверх:

— Так и будете стоять, Рафаэль? Может, присядете?

— Благодарю, я постою.

Де Сарде непонимающе вскинул брови, но тут же забыл об этом странном факте и с головой погрузился в изучение государственного бюджета. Всё это время де ла Круа недвижимой статуей возвышался рядом, пока яркие блики от огня плутали в его густых вьющихся волосах. Наконец Антуан захлопнул папку и вынес честный вердикт:

— Это блестящий отчёт. Мне нравится ход ваших мыслей. И то, что мы в столь короткий срок добились определённых результатов. Пусть и работы ещё остаётся немеренно, на долгие десятилетия вперёд. Я поразмыслю над вашими расчётами ночью и предоставлю свои указания и замечания к завтрашнему утру.

В ответ на похвалу ярко-синие глаза сверкнули драгоценными сапфирами.

— Благодарю. — Голову Рафаэля невольно посетили воспоминания из прошлого, и после небольшой заминки он всё же решился их озвучить: — Помните, когда-то давно мы мечтали вместе сделать Серену великой — вы, я и Константин.

— Конечно, помню… А теперь остались только мы с вами.

Де Сарде улыбнулся, но эта вымученная улыбка была полна печали. Де ла Круа неспешно забрал у него отчёт, при этом осторожно скользнув по пальцам в знак поддержки. И Антуан ответил на жест, сжав протянутую ладонь в бессознательном проявлении секундной слабости. Большего знака де ла Круа не требовалось: он бросился к Антуану и бесстыдно впился в его губы, насильно вырывая давно желанный поцелуй.

Поначалу де Сарде оторопел, но очень скоро выражение изумления в распахнутых глазах сменилось гневным возмущением. Он резко откинул от себя Рафаэля и вскочил на ноги, оказавшись с ним лицом к лицу.

— Что вы себе позволяете? — процедил он сквозь сжатые зубы.

Министр, казалось, не ожидал столь сильного отпора и постарался объясниться, хоть и вышло несколько нескладно:

— Вы так напряжены. Позвольте скрасить ваш досуг. Только сегодня. Как в старые добрые времена.

— “Старые добрые времена” давно прошли, — бесцветным голосом откликнулся де Сарде. — Не представляю, как вам могло прийти в голову, что я желаю видеть вас в своей постели.

— Послушайте, Антуан, я вовсе не стремлюсь заменить вам вашего любовника…

Де ла Круа просчитался: одно упоминание Васко наполнило сердце Антуана горячей решимостью. Васко был далеко, известий от него не приходило целую вечность, но допустить хоть мысль о ком-то другом означало потерять веру. Лицо князя совсем потемнело, и он отчеканил одним прозрачным льдом, тщательно выговаривая каждую букву:

— Для вас я "Ваша Светлость".

— Как скажете, Ваша Светлость, сир, — послушно согласился де ла Круа. — Знаете, когда вы уехали, я постоянно вспоминал вас. Такой страсти и такого единения мыслей, что были между нами, я больше ни с кем не испытывал. Нам было так хорошо вместе — неужели вы ни разу не задумывались, что мы могли бы вновь попытаться сделать друг друга немного счастливее?

Кулаки де Сарде невольно сжались. Поймав и впитав в себя блики от огня в камине, медовые глаза вдруг вспыхнули, покраснели и воспылали гневом. Антуан придвинулся к бывшему любовнику ещё ближе, чтобы презрительно выплюнуть ему прямо в лицо:

— Вы блестящий финансист, де ла Круа, и только поэтому вы ещё в моём дворце и на занимаемой должности. Но попробуйте ещё хоть раз предаться столь неподобающему поведению — и клянусь, вы будете изгнаны из Серены быстрее, чем успеете договорить извинение.

Лицо Рафаэля приобрело холодное выражение. Он медленно отступил на пару шагов к выходу, с тихой тоской и обидой глядя на Антуана.

— Вы так изменились с тех пор, как вернулись с Тир-Фради. Я не узнаю вас. 

— Сочту это за комплимент. А теперь вон из моего кабинета.

— Я оставлю отчёт на столе, — тихо проговорил де ла Круа. Антуан ничего не ответил и с места не сдвинулся, и министр медленно прошествовал к выходу. Стоило дверям захлопнуться за его спиной, де Сарде вновь осел в кресло. Пальцы дрожали от напряжения, и он неосознанно потянулся за трубкой во внутреннем кармане одежд. Её там не оказалось: разумеется, он же сам выложил её на стол, поскольку уже курил сегодня.

Однако на трубку Антуан внимания не обратил. Вместо неё он взял со стола отчёт и вынул из верхнего ящика стопку драгоценных писем. Последние он вручил личному слуге в коридоре и приказал отослать как можно скорее, а сам направился в спаленное крыло. Никогда ещё он не ощущал так остро необходимость поговорить с кем-нибудь, чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

Ни в княжеской опочивальне, ни в её личных покоях Изабель не оказалось. Отыскал её он в одной из гостевых спален, где она обыкновенно принимала любовников. Де Сарде вежливо постучался и мысленно досчитал до десяти, прежде чем потянуть на себя дверь.

Увидев князя, мужчина в постели встрепенулся и громко ойкнул нежным, тонким голоском. Со дня их свадьбы Изабель сменила уже с десяток любовников, но этот, как отметил про себя Антуан, отличался особым изяществом... и молодостью.

— Простите, что отвлекаю, но мне необходимо поговорить с супругой, — возвестил де Сарде и выразительно воззрился на оторопевшего юношу с растрёпанной копной чёрных кудрей. Изабель приподнялась над одеялом, явив свету розоватую бронзу обнажённых плеч, с невозмутимым спокойствием положила ладонь любовнику на плечо и ободряюще кивнула.

Де Сарде наконец сообразил, в чём заминка, и отвернулся, скрестив руки на груди, чтобы излишне стеснительный юноша смог спокойно натянуть на себя кальсоны с кюлотами. С каким-то странным отеческим разочарованием он подумал, что сам в его возрасте был в тысячи раз решительнее, а уж одеваться и раздеваться в чужих спальнях и вовсе умудрялся со скоростью дикой лошади.

— Ваша Светлость, — запинаясь, пробормотал юноша. Он пропрыгал мимо, на ходу застёгивая камзол, но едва не повалился своему князю в ноги, когда одна туфля слетела со сползшего чулка.

— Лорд Больё, — приветственно кивнул Антуан и галантно отодвинулся в сторону, чтобы гость смог пройти мимо и покинуть спальню без дальнейших приключений.

Когда супруги остались наедине, Изабель приглашающе похлопала ладонью по простыни рядом с собой.

— Что такое, мой князь?

Антуан скинул с себя туфли и забрался в постель, положив голову поверх одеяла на бёдра супруге.

— Дружочек мой, мои мысли не на месте. Прошу, отвлеките меня разговором.

Изабель задумалась. Её рука принялась ласково гладить князя по волосам, словно любимое дитя, пытаясь передать ему спокойствие и утешение.

— Расскажите мне о нём.

— О ком? — не сразу сообразил де Сарде.

— О том, из-за кого ваши мысли не на месте. О том, чьи письма не получали уже так давно.

— Откуда ты знаешь? — Де Сарде внимательно посмотрел на супругу снизу вверх. Но вместо прямого ответа княгиня вымолвила лишь:

— Я завидую вам, Антуан.

Тот удивлённо вскинул брови и поймал её ладонь на своей голове, чтобы приложить к губам и оставить на ней краткий поцелуй.

— Чему, дружочек мой? Поверь, твоя жизнь куда слаще моей.

— Нет, нет, — быстро возразила Изабель. — Я завидую тому, что есть меж вами с Васко. Мало кому выпадает шанс любить так сильно — вот мне, например, ни разу не доводилось испытывать ничего подобного. Признаться, я думала, что такие чувства бывают только в сентиментальных любовных романах для наивных юношей и девушек. Но вот вы лежите на коленях своей законной супруги — и прямо сейчас изо всех сил любите его, и желаете его, и тоскуете по нему, несмотря на многие мили, что отделяют вас друг от друга.

— Это так заметно? — недоверчиво переспросил Антуан.

Изабель усмехнулась одними кончиками губ.

— По одному вашему лицу я могу определить дни, в которые вам приходят письма от него. Но не переживайте: это лишь потому, что я слишком хорошо вас знаю. В чужой компании вы держитесь безупречно.

Де Сарде заметно успокоился.

— Что ж, неудивительно, дорогая кузина. Ведь мы с тобой знакомы почти всю нашу жизнь.

Двое немного помолчали, наслаждаясь душевной компанией друг друга. Антуан в который раз уверился, как же прав был в своём выборе. Как бы настойчиво ни сватала ему своих дочерей княгиня де Кастро, Изабель всегда была его стеной и опорой, потому в вопросе женитьбы, столь же неприятном для Васко, сколь неотвратимым для него самого, он не думал дважды.

Изабель первая прервала тишину:

— Скажите… когда вы впервые увидели его, что почувствовали? Может, в этом и кроется великий секрет всех подобных сюжетов?

Де Сарде было даже немного жаль разочаровывать кузину и спускать её с небес возвышенно-поэтичных рассуждений на грешную землю. Однако то, что он поначалу испытывал к Васко, было куда приземлённее и любовью, да и влюблённостью, зваться никак не могло.

— Едва ли. Сначала я просто увлёкся им, как увлекался сотни раз до этого.

— А когда вы осознали, что любите его?

Большинство влюблённых едва ли смогли бы ответить на этот вопрос. Но только не Антуан де Сарде: тот осенний день, отмеченный красным в его мысленном календаре, он помнил с педантичной точностью, как и все ключевые события в своей жизни.

— Однажды на Тир-Фради Курт, Васко и я попали в западню. Нас предали и чуть не убили. И тогда я вдруг осознал, что его жизнь для меня ценнее собственной, а его судьба беспокоит меня куда больше судьбы всего Тир-Фради, что напрямую противоречило моим обязанностям. Мы уже давно были вместе и делили постель, но в тот день я впервые признался ему и себе, что люблю его.

Такой ответ, казалось, вполне удовлетворил Изабель. Как и большинство знатных серенок, выросших при дворе, была она женщиной практичной, воспитанной на неизменной установке удачно выйти замуж — с чем справилась блестяще — однако же не лишённой внутренней струны романтизма, почерпнутой из классических серенских произведений сентиментальной направленности.

— А что у вас там? — поинтересовалась княгиня.

Де Сарде уже и забыл о папке, которую до сих пор не выпустил из рук. Потому ответил с удивлением даже для себя:

— Квартальный отчёт.

Уголки губ Изабель растянулись в едва заметной улыбке и тут же вернулись на место.

— Раз вы гоните моих любовников за порог квартальным отчётом, значит, дело не терпит отлагательств. Давайте подумаем над ним вместе? Или вы собирались корпеть над ним всю ночь в гордом одиночестве, как последний страдалец на службе у государства?

Де Сарде тихо засмеялся и ещё раз быстро клюнул губами ладонь супруги.

— Что бы я делал без своей спасительницы!..

***

— Для меня есть сообщения?

Едва задав свой вопрос, Васко устроился на стуле напротив пожилого навта Басилио, начальника порта на острове Вила-Балейра. В этот момент Басилио скользил сморщенным пальцем по заполненным декларациям, но тут же оторвался от своего занятия и воскликнул:

— Ох, и не одно! Подождите-ка, капитан…

Старый навт почесал лысую макушку, покрытую несимметричным рисунком из чернильных якорей, и принялся рыться в ящиках стола. Вскоре он нашёл то, что искал.

— Вот, письмо от адмиралов. Думаю, вас можно поздравить?

— С чем? — не понял Васко.

— Да говорят, вас назначают командующим флотом.

Васко резко выдохнул, поспешно вскрыл письмо у себя в руках и заскользил взглядом по длинным заковыристым строчкам. Пока он читал, Басилио вдруг вспомнил ещё кое-что и запустил обе руки в коробки с корреспонденцией позади себя.

— Только вот это ещё не всё, — сообщил он и выудил на свет целую стопку аккуратных пухлых писем, перевязанных тонкой бечёвкой, а затем заговорщически подмигнул. — Сколько же поклонниц с материка у вас, капитан? Или это всё одна красотка, которая столь настырно требует от вас ответа?

— Это всё мне? — не понял Васко. Он оторвался от сочинения, выписанного адмиральской рукой, и в нетерпении потянулся за новыми письмами.

— В последнее время они приходят чуть ли не еженедельно, с каждым кораблём с континента. Это пришло месяца полтора назад, это — три недели… Это — две… А это я получил на руки буквально пару дней назад, вам очень повезло, надо сказать…

В смятении Васко вскрыл последнее. Судя по всему выходило, что Антуан не получал его писем с предыдущей остановки на острове Сен-Крепо, а значит, не слышал от него известий уже добрых пять месяцев. Васко замер, его сердце похолодело. Он тут же смял письмо от адмиралов и небрежно сунул на дно бокового кармана. Подхватил письма от Антуана и вышел с ними, осторожно держа перед собой, словно они могли разбиться, подобно хрустальному бокалу.

Он немедленно отошлёт сообщение отсюда. Вскоре “Морской конёк” и сам выдвинется на материк, но если повезёт и сегодня-завтра он отыщет почтовый корабль, новое письмо имеет все шансы опередить его хотя бы на неделю-другую.

***

Белёсый дым рассеивался в воздухе дворцовой гостиной, собираясь в клубы и неясные круглые узоры. На софе напротив де Сарде восседали двое мужчин в широких шёлковых одеяниях и высоких чалмах, украшенных крупными кистями и вышивкой с полумесяцами. Курили они свой собственный табак в длинных, с руку, трубках — более резкий и острый, чем любой, что можно приобрести в Серене. Ноздри Антуана подёргивались от терпкого аромата, и последние полчаса он беспрерывно размышлял, как бы выкупить у уважаемых гостей хоть пару горстей столь потрясающего товара и при этом ненароком не нанести им обиду. Он выпустил изо рта пару ровных дымовых колец и уточнил: 

— Значит, говорите, регулярная гигиена предупреждает распространение малихора?

— В Альянсе это всем давно известно, — гордо ответил один из гостей, доктор Мецели. — В более богатых городских районах, где расположены ароматические купальни, вспышек заболевания почти не случается.

Говорил он с сильным акцентом, но подбирал слова довольно скоро, поскольку прожил в Серене уже некоторое время. Антуан сразу уточнил, не хотели бы гости перейти на альянсовый на время своего визита во дворец, но те отказались наотрез, и князь не стал настаивать.

— Поразительно, — отозвался де Сарде. — Впрочем, мои учёные тоже замечали, что поражает малихор, как правило, бедные слои населения и стариков. Вероятно, между всем этим есть некоторая связь. Как вы знаете, в Серене ситуация с малихором довольно печальна, но я твёрдо намерен переломить её в нашу пользу. Как считаете, возможно ли устроить такие купальни в Серене?

— Устроить-то можно, Ваша Светлость, только вот среди вашего народа нет больших любителей мыться, простите меня за прямоту, — заметил доктор Джалал и усмехнулся в угольно-чёрные усы.

Де Сарде ненадолго задумался и закачал ногой, даже на время перестал пыхтеть трубкой.

— Вы правы, мне придётся как-то переломить народное сознание... — Князь вдруг просиял: ему в голову пришла занятная идея. — Вот что, надо построить городские бани и первое время предлагать медяк за каждый поход туда. Отмоем Серену, посмотрим на результаты, а со временем, возможно, люди и сами привыкнут к регулярному мытью. 

— Лишним не будет, — согласились оба доктора.

Антуан улыбнулся самой вежливой и гостеприимной своей улыбкой.

— Я рад видеть вас, господа, в своём дворце. Увидеть имена столь знаменитых светил медицины во главе нашей Академии — великое чудо и великая честь для всего Содружества. Я верю, что только совместно мы сможем одолеть эту страшную напасть…

Де Сарде только начал длинную красивую речь и уже медленно подбирался к важнейшему вопросу, где уважаемые доктора берут такой качественный табак, как в дверь постучались. Князь нахмурил брови и ничего не ответил, но стук раздался во второй раз — пришлось пустить незваного гостя, которым оказался один из его личных слуг.

— Что такое? — возмутился Антуан. — Я занят.

— Ваша Светлость, только что слуга из вашей городской резиденции привёз вам письмо. Говорит, вы приказали доставлять корреспонденцию от этого адресанта с максимальной срочностью.

Сердце пропустило удар и едва не остановилось. Не смея даже надеяться, де Сарде кивнул и принял письмо из рук камердинера.

— Благодарю. Вы свободны.

Слуга низко поклонился и удалился восвояси, а Антуан наконец позволил себе взглянуть на то, что держал в руке. Небольшое, грязное, измятое письмо, которое на своём непростом пути наверняка пережило немало злоключений, прежде чем оказалось в сияющем дворце Серены.

Доктора с большим интересом смотрели на странное письмо, в которое с силой вжались пальцы князя. Опережая вопросы, де Сарде проговорил нарочито бесстрастным тоном, стараясь не выдать волнения:

— Джентльмены, прошу меня извинить. Мне нужно ненадолго отлучиться по очень важному государственному делу. Пожалуйста, зовите слуг, угощайтесь выпивкой и ни в чём себе не отказывайте, я совсем скоро вернусь.

На глазах удивлённых гостей де Сарде торопливо покинул гостиную, взлетел по лестнице к себе в спальню и запер за собой дверь на ключ, после чего дважды проверил, что она не поддаётся. Его руки дрожали, словно держали перед собой величайшее сокровище мира. Прежде чем вскрыть письмо, Антуан прижался к нему носом и закрыл глаза, вдыхая резкий запах плесневой сырости, промозглого ветра и засохшей соли — самый чудесный, самый желанный аромат на всём белом свете. Слёзы сами покатились по щекам неровными дорожками. Но в его сердце больше не было места горю.

В его сердце разливалось безграничное, ничем не сдерживаемое счастье.