“Моя буря!
Сегодня днём мы вошли в порт на Сан-Домитос. На три дня позже предполагаемой даты: попали в непогоду, спустили паруса. Корабль не пострадал, команда добралась в целости и шлёт вам привет. Пока что точно не знаем дальнейший маршрут, потому я вновь напишу отсюда, когда станет ясна наша следующая остановка. Могу лишь обещать, что в Серену мы прибудем быстрее, чем соберётся следующий совет.
Хотелось бы мне знать, как вы живёте — но отсюда я могу лишь отсылать письма. Потому позвольте фантазировать. С утра опять откупорили новое вино, какую-нибудь очередную белую кислятину? Поди дымили любимым табаком, пока подписывали документы у себя в кабинете? Ну и, признайтесь честно, опять заказали себе новый халат? Когда я вернусь, то хочу получить подробный ответ на каждый из этих вопросов.
Позавчера я обнаружил в каюте старый томик с поэзией, который мы с вами ни разу не открывали. Дело в том, что он на навтовском — представляю, как вы разочарованно пожали плечами и засунули его подальше на полку, где я его и нашёл. Потому прекращаю строчить на серенском — всё равно вы найдёте кучу ошибок и посмеётесь над безграмотностью своего невоспитанного, необразованного капитана — и перепишу одно понравившееся стихотворение. Одну из строк поймёте сами: эта фраза вам уже известна, а с остальными, уверен, уж как-нибудь разберётесь. В крайнем случае позовите из доков пару красивых юнг — пусть переведут за бокалом этого вашего неприлично дорогого вина и заодно составят вам компанию. Но вы же честный мужчина, с вами я могу не переживать за целомудренность юных навтов?”
Васко громко усмехнулся, словно рядом был ещё кто-то, хитро прищурился на раскрытый перед ним медальон с портретом юного де Сарде и принялся точно переписывать стихотворение, водя пальцем по странице старой книги.
“Я люблю тебя здесь,
Где в тёмных соснах запутался ветер,
Где мерцает луна над волной бродячей
И тянутся дни, похожие друг на друга.
Танцуют в тумане неясные тени.
Чайка горит серебром на фоне заката.
И парус порой. И высокие-высокие звёзды.
Чёрный крест корабля.
Одинокий,
Прихожу на заре и даже в душе своей чувствую влажность.
Шумит и снова шумит далёкое море.
Это гавань.
Здесь я люблю тебя.
Здесь я люблю тебя, и напрасно тебя горизонт скрывает.
Я люблю тебя даже среди этого холода.
Порою плывут поцелуи мои на тяжёлых больших кораблях.
Корабли эти рвутся туда, куда им вовек не доплыть.
Как устала моя бесполезно голодная жизнь.
Нет у меня того, что люблю я. Ты так далеко.
С горечью вижу, как лениво спускаются сумерки.
Но тут надвигается ночь и петь для меня начинает.
Луна заставляет кружиться и сны, и мечты.
На меня твоими глазами смотрят огромные звёзды.
Я люблю тебя — и поэтому тёмные сосны
Поют на ветру твоё имя бубенцами иголок.¹”
Васко едва успел дописать последние строки: в дверь капитанской каюты постучали, а затем внутрь ввалилась Флавия и громко заявила, поправляя съехавшую повязку на голове:
— Капитан! Уже вечер, все в трактир отправились. Давайте с нами?
Васко отложил перо, заботливо убрал медальон в ящик стола и коротко кивнул:
— Иду.
В Серене стояла зима, холодная, сырая, заросшая плесенью, но здесь, на юге, на островке под названием Сан-Домитос, ни ветра, ни дождей знать не знали. Порт, что даже в столь поздний час звенел голосами жизнерадостных навтов и сотен экзотических птиц и насекомых, плотным кольцом окружали пальмы. Океан вокруг был совершенно спокойным, бесконечно глубоким и абсолютно точно бескрайним, густого чернильного оттенка. Всё вокруг дышало крепчайшим ромом и божественной красотой южной природы.
Портовый трактир, в который направилась часть команды “Морского конька”, носил самое тривиальное название, какое только можно придумать — “Старый навт”. Как и любой островный трактир на юге, до которого не добрались руки гаканцев-колонизаторов, славился он не только кухней. Здесь собирались контрабандисты, торговцы запрещёнными товарами и прочие тёмные личности, потому постоянно приходилось следить, чтобы чем-нибудь не опоил хозяин, а в приобретаемом табаке не было посторонних веществ, скажем, убойной дозы опиума или чего похуже. В остальном это было славное местечко: выпивку здесь подавали отменную, к тому же подозрительно дешёвую, потому обычно сюда набивалось столько моряков, что невольно возникал вопрос, как от такого напора не лопаются стены.
Вошедших навтов сразу взяла в оборот стайка миловидных юношей и девушек, немногочисленная полупрозрачная одежда на которых не оставляла даже малейшего простора для фантазии. Некоторые матросы сразу побежали с ними на второй этаж заведения, некоторые — протолкнулись вперёд, сквозь гогочущую толпу, и устроились за столами, чтобы за пару монет девки посидели у них на коленях и покормили фруктами изо рта. Одна из этих “портовых леди”, как обыкновенно называл их де Сарде, сразу прильнула голой грудью к Васко, оплела его руками, и её полные алые губы зашептали на навтовском горячие слова страсти.
— Не интересует. — Капитан убрал с себя её руки — осторожно, но твёрдо, мимоходом проверил, что кошель на месте, и демонстративно прошёл мимо. Краем уха он слышал, как она разочарованно выговаривает Джонасу:
— Какой красавчик ваш капитан… Я б с ним и забесплатно, знаешь ли. А чего с ним, чего компании не хочет? От бессилья мучается?
— Хуже. Он влюблён.
Васко выразительно фыркнул и наконец устроился за столом, где уже собралась компания его братьев. Под ухом Лауро орал во весь голос, что готов выпить весь ром в этом заведении, Флавия выкладывала на стол картишки, старик Дамиано на свой страх и риск накуривал перехваченную в порту пахитоску и о чём-то громко беседовал с Фабианом. К тому времени, когда к ним присоединился Джонас, успевший перецеловать каждую из девушек в этом заведении, трактирщик принёс им сразу с дюжину кружек рому. Васко понюхал и пригубил выпивку, но предосторожности были излишни: Лауро уже влил в себя две и, по всей видимости, чувствовал себя замечательно.
— Картишки, капитан? Делаем ставки.
Не дожидаясь согласия, Флавия начала раздавать на всех. Каждый привычным жестом побросал в середину стола по несколько монет и схватился за свои карты. То же сделал и Васко. Как капитан, ходил он первым, только вот дальнейшая партия вызвала в нём одно лишь недоумение. На его глазах его же матросы, один за другим, сбрасывали крупные козыри, будто разменную мелочь. В конце концов Васко не выдержал. Он выразительно изогнул одну бровь и язвительно поинтересовался:
— В чём дело? Что, от местной выпивки разом все правила позабыли?
Лауро захохотал от души, и Флавия с размаху ударила его по его дурной башке. Она вскрылась раньше времени и разочарованно пожаловалась, что сегодня карта не идёт. В следующем раунде столь же бесславно сдались все остальные, на что Васко аж скривился: вот это навтовский стыд!
— А банк-то ваш, капитан! — наперебой затараторили матросы и сразу в несколько рук придвинули к Васко возвышающуюся над столом горсть монет. В голове капитана вертелись десятки немых вопросов и ругательств, а когда он взглянул на выигрыш, их стало в сотни раз больше. Перед ним лежали медные, серебряные и даже золотые монеты разных стран, с разным рисунком, самых разнообразных размеров и форм.
— Капитан, мы специально собирали всякие монеты по всем городам и островам, чтобы вы передали их де Сарде с приветом от нас, — пояснила Флавия.
— А то он, поди, так и ходит без монетки в кармане, больно жаль нам этого бедняка! — поддакнул Лауро.
Васко сидел молча, не зная, что ответить. Он медленно поднял руку и прошёлся пятёрней по лбу, вспотевшему от жары и внутреннего волнения. Навты вокруг уж подумали, не перетянули ли они трос и не обиделся ли их ворчливый капитан, но тот вдруг заулыбался, не отнимая ладони от лица — тепло и открыто, как не улыбался в их компании уже очень давно.
— Спасибо…
***
Васко спешил во дворец Серены так, словно на пятки ему наступал сам морской дьявол. К счастью, стража у ворот вопросов давно не задавала, лишь приветственно кивнула, а затем махнула лакею проводить его к князю. Обыкновенно вычурный интерьер помещений приводил Васко в крайнее раздражение, но сегодня ему не было никакого дела до обстановки вокруг: хотелось лишь поскорее увидеть де Сарде и удостовериться, что всё в порядке.
По прибытии в порт капитана не ждала карета. С этим-то он смириться мог, только вот в городской резиденции Антуана также не оказалось, словно он и не ждал его приезда, а слуги рассказали, что князь уже давно ночует только во дворце. Поговаривают, кто-то из его семьи болен, потому он и сам не отходит от докторов.
— Пожалуйте сюда. — Лакей открыл перед ними двери и пропустил внутрь. Эта спальня была Васко не знакома. Светлая и просторная, как и все дворцовые комнаты, она, тем не менее, отличалась от прочих: у стены были установлены полки с различными безделушками, деревянными игрушками и целой армией серебряных солдатиков, почти кукольный письменный столик рядом едва доставал ему до колена, а в центре у дальней стены красовалась роскошная детская кровать с балдахином. Из-за пышных одеял лежащего в ней ребёнка видно не было, но пустовать она никак не могла, поскольку по одну сторону от неё восседал смуглый доктор в высокой чалме, а по другую — тот, кого Васко всё это время жаждал увидеть.
Прежде чем капитан успел поздороваться, де Сарде вскочил со стула и замахал руками, беззвучно шикая. Князь сам подошёл к нему и тихо пояснил:
— Молю вас, будьте потише. Николя только заснул.
Васко кивнул и ободряюще сжал плечо де Сарде.
— Я примчался сюда, как только узнал.
Антуан нахмурился, словно пытаясь что-то припомнить, а потом в ужасе распахнул глаза и прижал ладони ко рту.
— Ох, нет! Васко, клянусь, я хотел отправить за вами карету, даже подозвал для этого слугу, но потом совершенно запамятовал! Они должны были доставить вас прямо сюда и по пути рассказать, в чём дело… Простите меня, прошу, простите…
— Не надо, не извиняйтесь. — Васко сам отнял его руки от лица и сжал в своих ладонях. На пару мгновений Антуан благодарно сплёл его пальцы со своими и обернулся к кроватке.
— Пойдёмте.
Князь тихонько зашептал на ухо доктору:
— Пока что оставьте нас одних, но не отходите далеко. Вас позовут.
На прощание альянсовец коротко поклонился им, приставив к груди сжатые в кулак руки, но Васко уже не обращал на него внимания. Его взгляд был прикован к маленькому мальчику под слоем одеял, очень бледному, на чьём лице не было ни пятнышка румянца. Ясно было, что к нему прицепилась какая-то серьёзная болезнь: дышал он тяжело и спал крайне беспокойно.
— У Николя уже несколько дней не спадает жар, иногда становится то хуже, то лучше, — зашептал де Сарде и вновь устроился на стуле подле кровати, — и доктор говорит, что больше так продолжаться не может, иначе тело не выдержит. Либо жар уйдёт сам, либо он будет пробовать новые подходы и лекарства, притом далеко не самые приятные и безопасные…
Ребёнок что-то промямлил во сне и беспокойно завертел головой. Васко так и не отрывал взгляда от его лица, силясь увидеть в нём хотя бы намёк на черты лица де Сарде. Однако мальчик, темноволосый, тонкогубый, с острыми скулами, не нёс в себе совершенно никакого сходства с возможным отцом — в отличие от матери. Васко не стал озвучивать свои мысли, да и Антуан сам прекрасно знал об этом, как, наверное, и все во дворце, потому такое замечание прозвучало бы не к месту.
Васко наблюдал за тем, как де Сарде склоняется к кроватке и берёт сына за руку — как бы там ни было, во взгляде его не читалось ничего, кроме сострадания и огромной, всепоглощающей любви.
— Он ещё так мал, Васко, и не сделал в своей жизни ничего дурного. За что это ему?
— Всё будет хорошо. Если ему передалась хоть капля вашего упорства, он ни за что не сдастся.
Тихий голос навта прозвучал нежным и успокаивающим весенним бризом, и Антуан невольно улыбнулся ему в ответ, не отнимая руки от сына. Васко опустился на второй стул у кровати и осторожно поинтересовался:
— А где ваша жена?
— Изабель отдыхает. Она и так сидит подле него целыми днями, пока я занят делами государства.
Долго разговаривать про княгиню Васко не желал: что бы там ни утверждал де Сарде, да и сама Изабель, думать об этой женщине по-прежнему было ему не в радость. Потому он быстро сменил тему и полез в карман бушлата.
— Команда передала подарок для вас. Возьмите, может, это немного отвлечёт от дурного.
Де Сарде удивлённо принял мешочек и осторожно высыпал содержимое на ладонь. Несколько мгновений князь Торгового Содружества в недоумении глядел на горсть монет, пытаясь сообразить, что к чему, а потом вдруг заулыбался: видимо, вспомнил.
— Передайте им мою искреннюю благодарность! Отдам монетки Николя, когда выздоровеет: он любит перебирать блестящие вещички разных форм и размеров.
Васко кивнул и поинтересовался:
— А мой подарок пришёлся ему по вкусу?
— О, да! — заверил его де Сарде и подлетел к шкафу с книгами, чтобы вытащить оттуда уже немного потрёпанный сборник альянсовых сказок. — Он просто без ума от этих приключений, все гувернёры читают их ему. Знаете, особенно ему нравятся те, где есть корабли и морские приключения. Мне кажется, у всех мальчиков в его возрасте или чуть старше был такой период.
— Могу его понять, — усмехнулся Васко, задумчиво глядя на громко сопящего ребёнка. — Меня он так и не оставил.
Де Сарде отправил книгу на место и молвил:
— Так что, как вы понимаете, пока я никак не могу покинуть дворец... Прошу, останьтесь здесь со мной хотя бы на несколько дней.
— Разумеется. Я вас не оставлю.
Антуан благодарно кивнул и протянул к Васко руки.
— Думаю, вы тоже устали с дороги и нам обоим пора хоть немного отдохнуть. Давайте я позову доктора — и отправимся в спальню.
К утру, как доложил доктор, мази подействовали, жар у пациента спал и он наконец заснул спокойно, дыша полной грудью. Услышав эту новость, де Сарде громко выдохнул от облегчения, кинулся к Васко и бурно заключил его в объятия.
— Видите, я же говорил, что всё будет хорошо… У меня нюх на такие вещи.
Антуан наградил его быстрым, но крепким поцелуем и коротко велел одеваться. Он так торопился, что не стал тратить время и звать камердинеров, более того, даже сам расчесал волосы Васко и повязал их лентой на затылке. Вдвоём они быстро пересекли коридор и приблизились к детской, но де Сарде вдруг встал как вкопанный, не сводя взгляда с одного из двух замерших у входа стражников. Он удержал спутника за рукав и проговорил:
— Васко, погодите! Тома, это ты!
Глаза Томы расширились от удивления и стали совсем круглыми, прямо как его лицо, по-прежнему юношеское, несмотря на минувшие годы. Он вдруг начал запинаться от волнения, и его сосед-стражник непонимающе поглядел на него.
— Ва-ваша Светлость! Вы что, меня узнаёте?
— Как же мне тебя не узнать? — всколыхнулся Антуан и обратился к Васко: — Васко, это тот самый стражник, который во время мятежа тётушки приносил мне в темницу еду и питьё. Вполне возможно, если бы не он, я бы не стоял сейчас здесь рядом с вами.
— Ч-что вы… — попробовал отбиться от таких подвигов Тома, но Васко вдруг крепко сжал его руку и проговорил коротко и искренне:
— Спасибо. Большое спасибо.
Антуан ненадолго задумался, припоминая, и спросил:
— Но, сержант, если я не ошибаюсь, тебя же переводили в другое место? Теперь ты снова на службе во дворце?
— Да, я брал назначение на север, чтобы быть ближе к семье: они служат там. Но вот он я, опять вернулся во дворец с разрешения полковника Курта. А ещё теперь я старший сержант.
— Старший сержант, — с широкой улыбкой повторил де Сарде, словно смакуя слова на вкус. — Что ж, я рад, старший сержант, что теперь вы лично охраняете покой моего сына.
В ответ на комплимент Тома выпрямился по струнке и покраснел до кончиков ушей.
Детская была залита весенним солнцем, как сладким сиропом, да так сильно, что ослепительно сияла позолотой на мебели и стенах. Доктор приказал слугам открыть окна, чтобы окончательно прогнать болезнь и впустить внутрь свежий воздух и звуки утреннего пения птиц.
Подле кровати, на одном из стульев, сидела женщина. Судя по тому, что на ней был лишь халат поверх спального платья, а шелковистые волосы не были уложены в аккуратную причёску и волнами лежали вдоль спины, находилась она тут ещё с ночи. Васко встал как вкопанный, прищурился и небрежно бросил:
— Изабель.
— Васко, — в его фамильярной манере поздоровалась княгиня. — Рада видеть вас.
Навт проворчал в ответ что-то невразумительное. Не обращая никакого внимания на их натянутый тон, мимо прошёл де Сарде и встал возле плеча супруги.
— Как он?
— Просыпался разок, когда стало лучше. Нам даже удалось его немного покормить. Сейчас он опять заснул, — тихо ответила Изабель и погладила сына по руке. К счастью, цвет лица Николя выглядел более здоровым, а сам он дышал ровно и глубоко. — Я оставлю вас одних.
— Да, благодарю, — тут же согласился де Сарде. — А сама иди отдохни и выспись. Это не обсуждается.
Васко выразительно отодвинулся в сторону, пропуская Изабель к выходу, и она разочарованно помотала головой: этот упрямый навт неисправим. Если Антуан и полюбил его за что-то столь крепко, то явно не за его приятный характер.
— Хорошего вам дня, капитан.
Антуан предложил Васко сесть рядом, и некоторое время они просто обменивались последними новостями на ухо друг другу и следили за тем, как ребёнок тихо дышит во сне. Маленький Николя, со своим изящным личиком и пушистыми ресницами, выглядел совсем хрупким и невинным. Васко пришлось признать, что к бедному мальчику, в отличие от Изабель, он не испытывает никаких негативных чувств. Этот ребёнок, даже если он действительно кровь от крови де Сарде, совершенно безгрешен и не виновен ни в одной из его бед. И уж точно не виновен в том, что его отец никогда не сможет полностью принадлежать мужчине, которого любит.
Осторожный стук в дверь прервал безрадостные мысли Васко.
— Ваша Светлость, срочно необходимо ваше присутствие.
Де Сарде вспомнил о чём-то, встрепенулся и виновато поглядел на своего капитана.
— Я вернусь так скоро, как смогу. Посидите с Николя, последите за ним? Врач в соседней комнате, можете позвать его сразу или воспользоваться колокольчиком.
— Хорошо. Не переживайте.
Антуан поспешно двинулся в коридор, на ходу перешёптываясь о чём-то со своим слугой, и Васко остался в комнате один — если не считать спящего ребёнка в постели перед ним.
Чтобы хоть как-то занять себя, Васко достал с полок тот самый сборник сказок из Хикмета, который когда-то сам же подарил Антуану. Несколько загнутых уголков сигнализировали о том, что даже сам князь порою находил время, чтобы почитать сыну что-нибудь отсюда — как и наставлял его Васко. Он перелистнул очередную страницу, углубился в чтение, но был прерван внезапной ремаркой на серенском, что звучала скорее как утверждение, чем вопрос.
— Вы навт.
Васко мгновенно оторвался от книги. На него с неподдельным любопытством глядели большие, спокойные ореховые глаза. Из которых, на удивление, тут же пропала всякая сонливость.
— Капитан Васко. Будем знакомы.
— Николай де Сарде, — представился трёхлетний мальчик таким тоном, словно ему было далеко за тридцать и он прибыл послом на какой-нибудь официальный дворцовый приём. Он приподнялся на подушке, приоткрыл ротик и принялся оглядываться по сторонам, будто давно не видел свою же спальню.
— А ты серьёзный малый, — заметил Васко. — Много учишься?
— Много, — гордо подтвердил мальчик. — Иногда я не хочу. Скучно. Но все говорят, я должен учиться. Я должен стать умным, как папа́.
— Не думаю, что хоть кому-то из нас это под силу, — весело усмехнулся Васко. — Знаешь, я много хожу в море на больших красивых кораблях. И я привёз тебе подарок из дальних стран. Отец отдаст его тебе, когда увидит, что ты проснулся.
Николя обиженно поджал губы.
— Папа́ всегда занят.
— “Папа́” не отходил от тебя, пока ты болел, — с укоризной заметил Васко.
Ребёнок с сомнением потёр ладошкой щёку и уставился в стену, раздумывая, чем бы заняться. Васко давно не имел близких дел с маленькими детьми и не знал, о чём ещё их следует спрашивать. Де Сарде всё не возвращался, и навт глянул на книгу у себя в руках.
— Хочешь, почитаю тебе сказку?
— Хочу, — деловито откликнулся Николя и тут же уселся поудобнее, обхватив колени руками, готовый слушать. Васко в очередной раз усмехнулся: из малого вырастет идеальный князь Торгового Содружества.
Васко начал читать, но быстро спохватился. И продолжил уже, на ходу переводя с общеконтинентального на серенский:
— “Давно-давно жил в городе Аль-Сад купец, которого звали Синдбад. У него было много товаров и денег, и его корабли плавали по всем морям. Капитаны кораблей, возвращаясь из путешествий, рассказывали Синдбаду удивительные истории о своих приключениях и о далёких странах, где они побывали. Синдбад слушал их рассказы, и ему все больше и больше хотелось своими глазами увидеть чудеса и диковины чужих стран. И вот он решил поехать в далекое путешествие. Он накупил много товаров, выбрал самый быстрый и крепкий корабль и пустился в путь. Долго плыл корабль из моря в море и от суши к суше. И вот однажды, когда они уже много дней и ночей не видели земли, матрос на мачте закричал: “Берег! Берег!” Капитан направил корабль к берегу и бросил якорь у большого зелёного острова. Там росли чудесные, невиданные цветы, а на ветвях тенистых деревьев пели пёстрые птицы...²”
— А вы были на этом острове? — прервал его слушатель.
Васко покивал:
— Я побывал на многих островах. Наверное, на всех островах, где есть гавань для моего корабля.
— А папа́ был на Тир-Фради. Это большой остров. Он сам мне говорил.
— Мы были там вместе, — ностальгически улыбнулся навт. — На самом деле именно я на своём корабле отвёз твоего папа́ на Тир-Фради. Да если б не я, он бы точно потерялся где-нибудь посреди океана.
Васко слишком поздно сообразил, что, наверное, не стоило говорить ребёнку такие страшные вещи: вдруг бы он принял ехидную шутку за чистую монету. Однако Николя обратил мало внимания на ремарку о неспособности отца. Его куда больше заинтересовал остров. Он подался вперёд и засыпал Васко вопросами:
— Тир-Фради большой? Красивый? Там живут большие птицы? Расскажите!
— Тир-Фради… — Васко так и замер с приоткрытым ртом, пока перебирал в голове множество воспоминаний об их приключениях в поисках тех, которыми можно поделиться с ребёнком, и наконец вымолвил просто: — Большой. Лучше пусть папа́ сам расскажет тебе о нём. Он куда лучше меня обращается со словами.
Растерявшегося Васко спас де Сарде, который к этому моменту успел подписать стопку документов, раздать министрам указаний на целый день работы и прибежать обратно в детскую. Князь навещал сына не так часто, потому Николя весь встрепенулся и радостно воскликнул:
— Папа́!
— Николя, смотрю, тебе уже много лучше! — Антуан улыбнулся широко и заразительно, озарив комнату светом не менее ярким, чем вездесущее солнце, и обратился к Васко: — Смотрю, вы уже успели подружиться.
И навт молча показал ему сборник сказок у себя в руке.
***
Петляющий по синему бархату узор из золотой вышивки сплетался вдоль пол костюма в маленькие золотые солнца-монеты. Новая рубашка с кружевными манжетами слепила глаза белизной, а пышное жабо закреплялось овальной брошью с россыпью мельчайших бриллиантов по периметру и вызывающе ярким гербом Торгового Содружества в середине.
Даже если бы Васко не знал, какое мероприятие сегодня проводил де Сарде, то тотчас бы догадался по одному этому костюму.
— Как прошёл совет Содружества? — из вежливости поинтересовался навт и тут же пожалел о том, что вообще задал этот вопрос: столь аккуратный внешний вид, сияющий и безупречный, контрастировал с мрачной тенью, что пролегла на бледном лице князя. Де Сарде скользнул невидящим взором по его лицу, явно до сих пор погружённый в свои безрадостные мысли, и принялся угрожающе неспешно избавлять тонкие пальцы, один за другим, от белоснежной лайки перчаток. Васко выразительно приподнял брови, ожидая ответа, и Антуан тяжко вздохнул.
— Пойдёмте наверх, расскажу, когда останемся наедине. — Князь обернулся к застывшей за их спинами Жоржетте и отчеканил не терпящим возражения тоном: — Как можно скорее подай в спальню кофий и какие-нибудь закуски. А завтра утром не забудь разбудить нас в половину шестого и подать завтрак не позднее шести!
— Будет сделано, Ваша Светлость, — пролепетала та и поспешно скрылась в коридоре, ведущем на кухню. Васко проводил бедную девушку задумчивым взглядом и язвительно заметил:
— Что ж, с нетерпением жду от вас свежайших новостей. Только всех слуг не распугайте, а то никакого кофе не дождётесь, не говоря уже о завтраке.
Де Сарде сразу отправился в гардеробную, чтобы передать парадный костюм в заботливые руки камердинера. Когда он вернулся в спальню, уже в домашних кюлотах и расписном баньяне поверх рубашки, то сразу подлетел к неприметному графину с кальвадосом, надёжно сокрытому от чужих глаз меж книг на верхней полке, и разлил крепкий янтарный напиток по двум низким бокалам.
— Итак? — нетерпеливо напомнил об обещанном рассказе Васко, покручивая свой бокал в руке. Прежде чем ответить, Антуан сделал два жадных глотка и с наслаждением прикрыл глаза, словно весь день только и ждал этой возможности.
— Итак, хорошая новость в том, что половина князей довольна моей работой на нынешнем посту и результатами, которых мы вместе добились. Ди Савойя отчего-то называет меня талантливым молодым человеком, как много лет назад, словно мой нынешний возраст ускользает из его слабеющего с возрастом внимания. Пожалуй, отправлю к нему несколько надёжных докторов.
Навт ожидал логического продолжения, но оно так и не последовало: де Сарде был слишком занят тем, что вновь наполнял свой бокал кальвадосом. Потому спросил сам:
— А плохая?
— Плохая новость, соответственно, в том, что одна сторона по-прежнему выказывает мне недоверие и всеми силами, даже, я бы сказал, с завидным упрямством, сеет смуту среди общего согласия, которого мне с таким трудом удалось достичь.
Не одна беда — так другая. Только Николя выздоровел и под присмотров нянек и гувернёров вернулся к обыкновенным детским делам дофина серенского, как жизнь де Сарде омрачила новая напасть.
Васко невесело усмехнулся и поставил нетронутый бокал на столик у окна.
— Догадываюсь, что это за сторона.
— Вы совершенно правы. Де Веспе так давно желают моей отставки. Пока они не выступают в открытую: боятся осуждения со стороны соседей, которые оказывали мне всяческую поддержку ещё в самые первые годы.
— Если они снова замышляют переворот… — угрожающе прорычал Васко. Загорелая рука сама потянулась к рапире на поясе, которой, разумеется, там не оказалось: всё оружие осталось в прихожей. Де Сарде заметил это и перехватил её успокаивающим взглядом, заставив опуститься.
— Если они снова замышляют переворот, поверьте, я узнаю об этом первым. Сколько бы пар глаз они ни наняли для слежки за мной, я всегда вышлю в ответ удвоенное их количество. — Де Сарде покачал головой. — Не беспокойтесь. Пока дела идут в гору и остальные князья получают прибыль, им нечего мне предъявить. Разумеется, когда-нибудь они дождутся своего неурожайного года и вместе с ним — агонии общества и экономики, роста числа смертей от голода и болезни. И тогда наконец с превеликой радостью повесят всю вину на меня. Ведь не иначе как я один управляю государством, контролирую сами силы природы и взмахом руки могу остановить подобные пагубные явления, но отчего-то этого не делаю.
С некоторым удивлением Васко отметил: де Сарде был настолько раздражён, что перешёл от обычных тонко завуалированных насмешек к едкому сарказму, что было ему совершенно не свойственно.
— Они просто взъелись на вас из-за всего, что произошло на Тир-Фради, и после нашего… триумфального возвращения сюда. Вы фактически оставили их дом без наследника.
С тяжёлым вздохом де Сарде потёр двумя пальцами переносицу.
— Вы же знаете, у меня не было выбора. Сейчас в Перене правит племянник Александра, Карлос де Веспе. В нём больше голоса разума, чем в его предшественнике, но против воли семьи он ни за что не пойдёт. Там слишком крепки родственные связи.
— Будьте осторожны, — обеспокоенно вымолвил навт. — Такие люди, как они, могут воспользоваться любой мелочью, чтобы хоть сколько-то очернить вас в глазах соратников.
У Антуана невольно вырвался смешок. Он одним махом осушил бокал с бренди, и тот опустился на стол рядом со вторым.
— О, они неоднократно пытались это сделать, но кроме моего низкого бастардового происхождения, которое они так неистово пытались доказать, не имея за спиной надёжных, неподкупных свидетелей, им нечего мне предъявить. Скажу честно, если бы лет десять назад кто-то сказал мне, что единственным пятном на моей репутации будет наличие одного постоянного любовника, о котором и так знает всё Содружество, я бы просто не поверил.
Де Сарде произнёс это без всякой задней мысли, но эта полунасмешливая ремарка, направленная скорее в сторону фамилии де Веспе, нежели предназначенная ушам собеседника, объяла сердце последнего волною ядовитого, жгучего чувства. Губы Васко сжались в тонкую линию.
— Моя буря, вы говорите так, чтобы я заревновал?
Антуан мигом осознал свою ошибку и поспешил успокоить любимого капитана. Он шагнул ближе и осторожно взял его за руку, заглядывая в глаза. Голос его при этом сделался мягким и ласковым, точно княжеские перины.
— Помилуйте, Васко. Я ведь только что доказал вам ровно обратное: ревновать вам абсолютно незачем.
Разговор был прерван нерешительным, даже боязливым стуком в дверь. Де Сарде мгновенно подобрался и напрягся, голос, которым он позволил посетителям зайти, вновь обрёл твёрдость. Служанка поставила на столик у окна кофе и тартины, маслины и сухофрукты, а камердинер склонился перед хозяином в поклоне, протягивая сияющий поднос с целой стопкой писем.
— Сегодняшняя корреспонденция.
Антуан сгрёб письма в охапку и небрежным жестом приказал слугам откланяться. Только когда дверь спальни захлопнулась за ними, он сел за секретер, накинул шнурок очков вокруг головы и принялся перебирать конверты, обращая внимание на имена адресатов. При виде некоторых он недовольно бурчал нечто по-серенски, словно сменой языка мог осложнить Васко понимание того факта, что это были ругательства.
Навт подошёл и встал рядом.
— Вы же не собираетесь корпеть над ними всю ночь? Завтра я выхожу в море, и мы ещё долго не свидимся.
— Разумеется, я отлично помню об этом безрадостном факте, — мрачно отчеканил де Сарде, в секунду отбросив письма на столешницу. — Зачем напоминаете?
Быть может, в другое время Васко и запротестовал бы, обиженно выдав в ответ пару едких фраз лишь из чувства гордости и противоречия. Однако то ли с возрастом он стал мудрее, то ли наконец овладел искусством чтения определённых мыслей де Сарде — но этим вечером он видел в таком обращении лишь просьбу о помощи, которую князь никогда бы не высказал вслух. В знак поддержки капитан опустил руку на плечо любовника и медленно, с расстановкой проговорил:
— Я мало что смыслю в гаканской политике, зато знаю точно: в этой ситуации нет ничего, с чем вы бы не справились. А при любом другом исходе, клянусь, я приведу к этим берегам целую армаду с заряженными пушками. Так что кончайте переживать понапрасну и идите отдохните.
Встретившись со спокойным, полным благородного достоинства взором золотистых глаз, так не похожим на едкие взгляды, которыми в него полдня бросались на совете, точно пощёчинами, Антуан почувствовал стыд. Его раздражение, скопившееся, разумеется, не за один вечер, а за долгие годы у власти, не имело никакого отношения ни к слугам, на должном уровне выполняющим свою работу, ни, тем более, к единственному родному человеку, который всегда был рядом, несмотря ни на что — а то и вопреки всему. И вымещать на них дурные чувства он не имел никакого права. Ранее он всегда осуждал тех людей, кто не может держать свой нрав под контролем, и даже внутренне посмеивался над ними — а теперь, смотрите-ка, сам сделался одним из них. Какая ирония!
— Пока я знаю, что вы со мной, мне поистине ничего не страшно. Васко… — де Сарде запнулся, но быстро продолжил: — Простите, что вам пришлось всё это выслушать. Отныне всё моё внимание посвящено вам.
— На такое не смею и надеяться. Был бы рад хотя бы половине.
Де Сарде осуждающе поглядел на любовника, слегка поджав губы. Но нет, Васко не обвинял его. По-кошачьи сощуренные глаза светились лёгкой, беззлобной насмешкой, а на глубине их плескалась безоговорочная нежность, для поддержания которой с его стороны не требовались ни богатства, ни высокое положение, ни покладистый характер, ни прочие мелочные условия.
Антуан сжал ладонь навта на своём плече и ласково погладил её, а затем несколько раз поцеловал, намеренно задержавшись губами на каждом из пальцев. Когда медовые глаза скользнули вверх и встретились с драгоценным золотом направленного на них взгляда, Васко наклонился и припал к бледной шее, вдыхая аромат сладкого цветочного парфюма, к которому за долгие годы успел привыкнуть настолько, что этот резкий запах вызывал ассоциации с Антуаном, а потому на подсознательном уровне сделался много приятнее, чем казался изначально.
Когда шея оказалась покрыта поцелуями настолько тщательно, насколько позволяло жабо, де Сарде поднялся со стула вслед за губами любовника. Прежде чем прижать Антуана к себе, Васко осторожно стянул с его головы очки. Тот по привычке вскинул руку, чтобы всё сделать самому, но навт, не обращая внимания на сии манёвры, аккуратно сложил их в футляр на секретер, чтобы не поцарапать линзы. Князь благодарно взглянул на него: разумеется, во дворце у него хранилось ещё несколько пар для самой разнообразной работы с документами, но то, с каким уважением Васко относился не только к нему самому, но и к его вещам, для навта едва ли что-то значащим, наполнило его сердце настоящей любовью.
Более Васко не намерен был терять ни минуты: у них и так оставался всего один вечер. Он обнял де Сарде за талию, проведя рукой по частой и жёсткой вышивке баньяна, и впился губами в его губы. Руки Антуана сами взметнулись вверх, скользнули по груди любовника и обвили его шею, чтобы прижать ближе к себе. Де Сарде с трепетом ощутил, как капитан прошёлся по его увлажнившимся устам, быстро клюнул в желобок сверху и принялся посасывать нижнюю губу, и сам стал в ответ ласкать языком тонкую верхнюю губу любовника. Сердца обоих застучали галопом о рёбра, и они сильнее прижались друг к другу, складывая причудливую мелодию из сбившихся с привычного ритма вдохов и выдохов.
Бледные ладони нащупали конец кушака и стали уверенно развязывать его, как делали бесчисленное множество раз до этого. Выразительно глядя прямо в глаза любимого мужчины, Антуан совершенно искренне и с чувством проговорил:
— Я так сильно хочу вас, вы и представить себе не можете.
— Меньше слов, моя буря.
Васко вдруг запустил обе ладони в янтарные волосы, провёл ими до затылка и ловко, по-паучьи, развязал чёрный бархатный бант. Длинные яркие локоны, уложенные к совету Содружества аккуратными волнами, свободно ниспали на спину и плечи, и Васко приложился к виску, вдыхая их аромат, продолжая при этом перебирать пряди, легко накручивать их на пальцы, нежно гладить линию роста волос. От этих касаний голова подёрнулась лёгким дурманом, и Антуан принялся развязывать кушак втрое усерднее, а после избавил любовника от бострога так скоро, будто пуговицы на нём сами расстёгивались от одного его касания. Васко уже повесил княжеский баньян на спинку стула и с удовольствием прижимался к оголившейся груди в обход кружевного жабо, которое картинно разметалось по рубашке. Антуан шумно выдохнул, когда губы любовника прошлись по нежно-розовой выступающей коже, и вновь перехватил инициативу, с молчаливого согласия Васко спустив вниз широкие моряцкие штаны. Он усадил капитана на кровать, а сам встал перед ним на колени, глядя на него как-то особенно чувственно и томно, погладил по внутренней стороне бёдер, не забыв наградить и это место парой влажных поцелуев, и припал к паху. Навт даже не пытался сдержать стоны: настолько это было бесполезно. Голову вело в сладчайшем экстазе от одной лишь картины склонившегося к его ногам князя, возбуждённого, с бордовыми от страсти устами и в небрежно распахнутой рубашке, а своими ласками, точными и неизменно возжеленными, тот и вовсе доводил его до лёгкого помутнения рассудка.
Янтарные волосы, более не стеснённые благопристойным бантом, то и дело раздражающе ниспадали вперёд, и де Сарде не раз прерывался, чтобы заправить их за уши. Широкой ладонью Васко убрал передние пряди назад и придержал их сверху. Антуан наградил его быстрым благодарным взглядом, но тут же вновь сосредоточился на своём интимном искусстве. Горячие поцелуи, прикосновения умелых рук и обжигающее ощущение плотно сомкнутых губ, движущихся вдоль всего его естества, заставляли пальцы с силой сжиматься в волосах — и каждый раз де Сарде ликовал в душе, бросая на стонущего любовника по-лисьи хитрые взгляды.
Антуан последний раз провёл по Васко языком, поднялся и навис над ним, упершись одним коленом в кровать, чтобы прикипеть к губам липким поцелуем и разделить на двоих солоноватый вкус плотского желания. Бледные пальцы сжали плечи навта, прошлись по шее выше и свершили свою месть: развязали ленту в русых волосах, которые тут же осели на плечи, вплетаясь узорами в вязь татуировок на коже.
— Идите сюда, — вне себя от страсти, прохрипел Васко. Он утянул Антуана за собой в постель, уложив на спину, а сам устроился у него в ногах, чтобы расстегнуть кюлоты и снять сначала их, а затем кальсоны с чулками, каждый раз будто бы ненароком проводя рукою по напряжённому паху. Но по-настоящему князь вздрогнул тогда, когда навт взялся вспотевшей ладонью за его естество, а второй рукой отодвинул измятую рубашку как можно выше, чтобы пройтись губами по мгновенно втянувшемуся молочно-белому животу.
Де Сарде всё же успел стянуть с себя рубашку и с тягучим, ничем не сравнимым наслаждением выдыхал своему капитану в плечо, изо всех сил цепляясь за поджарую спину с упругими мышцами, пока тот целовал его оголённую шею и посасывал мочку уха, ритмично двигая рукою. Он и сам двигался бёдрами навстречу, смакуя сладость, с которой тёрлись друг о друга их разгорячённые тела. И не выдержал весьма скоро: едва почувствовав подкрадывающееся наслаждение, опрокинул любовника на спину и навис над ним. Его губы выцеловывали украшенное татуировками лицо вдоль точёных скул и загорелых щёк, пока не скользнули вбок, к подаренной им золотой серьге с удивительно прозрачным морским камнем. В следующее мгновение ухо навта обожгло горячим дыханием:
— Любовь моя, сегодня я хочу сделать вас своим. Вы позволите?
С небольшим промедлением Васко кивнул: на самом деле, он уже знал, что сегодня услышит эту просьбу, едва посмотрев в серьёзные медовые глаза, вокруг которых собрались усталые морщинки — единственные внешние признаки уязвимости. Глаза, что так упрямо и решительно смотрели на него. Антуан крепко поцеловал его ещё раз и потянулся за одной из неприметных склянок на прикроватной тумбе. Он имел привычку делать всё легко и грациозно, особенно в постели — и вскоре Васко, забыв про всё постороннее, остервенело сминал пальцами простынь и постанывал то под натиском языка, то тонких пальцев, что так точно и под нужным углом устремлялись ровно в то самое чувствительное место, раз за разом даруя сладостное наслаждение.
Вошёл де Сарде так же плавно и изящно, давая любовнику время привыкнуть. Глаза Васко крепко сощурились, превратившись в одну сплошную линию из выделяющей их ниточки сурьмы и не менее чёрных ресниц, но сам он не издал ни звука. Антуан наклонился, жадно целуя его губы, и от этого движения вперёд к нему в рот опустился рваный выдох любовника — а затем ещё и ещё один, когда он задвигался внутри, неспешно наращивая темп. Васко спустил руки по спине князя, отыскал ложбинку и надавил сзади пальцами, намекая вжиматься сильнее — и иного знака де Сарде не требовалось. Антуан наблюдал, как с каждым толчком в золоте глаз под ним вспыхивает яркая искра, как напрягаются крепкие плечи, как дёргается вниз-вверх на загорелой шее острый кадык, и от этого тело горело втрое сильнее, молило не сдерживаться в своём желании. Не останавливаясь ни на миг, де Сарде спустился на грудь и исписал языком несколько кругов по двум тёмным точкам выступающей кожи. Мягкие локоны щекотали и без того напряжённый торс, многократно множа возбуждение. Васко зарычал от страсти и требовательно притянул Антуана к себе за шею, ловко и крепко сцепив ноги наверху бледной спины, точно вокруг реи — и они слились в бесконечном поцелуе, жадно впиваясь в губы друг друга под ритмичное и оттого идеально гармоничное движение тел. Горячие капельки пота выступали на спинах и стекали в единые дорожки на животах, когда двое сплетались в единое целое, словно два корабельных троса, и чем туже те затягивались, чем слаще был момент, когда этот узел наконец расплёлся, отпустив натянутую нить возросшего напряжения.
Антуан почувствовал, как Васко изливается ему на живот, но не расставался с его губами, лишь жадно впитывал в себя чувственные хрипы дыхания и помутившийся, почти пьяный взгляд, что ласкал его нежнее самого дорогого шёлка. Он и сам был уже на грани: через несколько мгновений его обдало жаром, что хлёсткой волною окатил его снизу вверх, и когда тот ударил в виски, в которых дикой птицей билось сердце, де Сарде громко застонал прямо в любимые уста.
Антуан толкнулся в последний раз и замер, обессиленно упав любовнику на часто вздымающуюся грудь. Васко мгновенно обнял его, и они ещё долго целовались, не в силах оторваться от любимых губ. Вечер неумолимо подходил к концу, и оба слишком хорошо знали, что это значит. Чем горше была мысль о скором расставании, тем плотнее они прижимались телами, вбирая в себя, растворяясь в мыслях и объятиях друг друга. Навт поднялся, чтобы загасить оставленные свечи, но быстро возвратился в негу тёплых одеял, прижал к себе де Сарде, который отчего-то стал шептать ему в ухо слова любви на серенском, то ли из чьих-то стихов, то ли из головы, и отвечал ему одними молчаливыми поцелуями в полуприкрытые веки, пока не заснул.
Васко резко пробудился среди ночи. Он не знал, сколько времени прошло — но за окном ещё даже не брезжил рассвет. Колотящееся сердце быстро успокоилось: ещё рано, можно спать дальше. Прикрыв отяжелевшие после сна веки, он неосознанно провёл рукою по простыни рядом, рассчитывая отыскать там тепло любимого тела. Однако меж пальцев заструилась лишь атласная ткань, совершенно холодная и отрезвляющая, словно вода в горном ручье. Васко перевернулся, приподнялся и опёрся на один локоть, чтобы оглядеть комнату. Долго искать не пришлось.
Антуан стоял у окна так, что Васко видел лишь его профиль, и обнимал себя одной рукой, запахнув ею баньян на голое тело, а второй держал у лица трубку, из которой струилась вверх тонкая лента дыма. В свете луны, что висела за окном округлой выцветшей монетой, его длинные волосы приобрели холодный посеребрённый оттенок, пролёгший меж непривычно поблекших прядей.
— Де Сарде? — устало позвал навт. — Почему не спите?
От звука его голоса Антуан вздрогнул, торопливо отвернулся и принялся поспешно тушить трубку, плотнее кутаясь в халат, словно навт застал его за неким крайне постыдным занятием. Васко не мог не отметить, как тщательно князь прятал от него своё лицо.
— Я разбудил вас? Прошу прощения.
Капитан подозрительно прищурился: о чём там в одиночестве размышлял де Сарде, что так отреагировал на его пробуждение?
— Сами-то почему проснулись? Возвращайтесь в постель.
На удивление, Антуан действительно послушался его: скинул баньян и скользнул под одеяла рядом, покрывая быстрыми поцелуями горячую, помятую со сна кожу. Но Васко не так просто было провести.
— Ну так что с вами?
— Так, причуды разума, — небрежно бросил де Сарде.
Васко воззрился на него, ожидая более подробных объяснений. Вместо них Антуан лишь придвинулся ближе, провёл кончиками пальцев по чернильным узорам на груди своего капитана и тихо попросил с каким-то странным отчаянием:
— Вернитесь ко мне, любовь моя.
— Я вернусь, даже если меня вышвырнет за борт и добираться до Серены мне придётся на спинах черепах, — клятвенно пообещал Васко, причём без малейшей тени сомнений. — Так вы поэтому спать не могли? Навоображали себе, что завтра я сбегу от вас?
— Да, да, — послушно согласился князь, — именно поэтому.
Васко недовольно нахмурился.
— Какие глупости. Я ведь уже говорил, что буду возвращаться столько раз, сколько вы пожелаете меня видеть. А теперь попробуйте поспать: уверен, завтра у вас не менее насыщенный день, чем у меня.
Навт крепко стиснул де Сарде в объятиях, чтобы тот не успел ничего возразить, и князь удобно устроился на его груди, вслушиваясь в постепенно замедляющийся ритм сердца. Как правило, в руках любимого мужчины он легко проваливался в тихую дрёму, однако в этот раз утро, ознаменованное стуком служанки в дверь, настало предательски неожиданно и заснуть у Антуана не вышло.
Васко так никогда и не узнал о мысли, что мучила его князя той ночью. Мысли, из-за которой де Сарде самого охватывал стыд, не свойственный его возрасту и статусу: настолько по-детски глупа и наивна, настолько неправильна, насколько неосуществима она была. Да, надо признать, порой эта мысль действительно посещала его, притом исключительно по ночам, в безжалостной темноте, но он не придавал ей большого значения: знал, что с приходом рассвета и началом тяжёлого рабочего дня она сама исчезнет из его головы. Обыкновенно его прозрачный, как хрусталь, отточенный самодисциплиной разум мог легко совладать с ней, но сегодня, после холодного приёма во дворце и обжигающе тёплых объятий Васко следом, даже он не смог ей противиться. И только горсть верного табака помогла унять разволновавшееся сердце.
Которое со странным, болезненным остервенением твердило, что навсегда оставить Серену, взяв с собой маленького сына, и устроить дальнейшую жизнь на борту “Морского конька” или на прибрежной вилле острова навтов было не такой уж плохой идеей.
Какая глупая мысль, право, ребячество! Все вокруг считают, что у нынешнего главы совета Торгового Содружества всё под контролем — вот и пусть продолжают верить в это.
А Васко тем более знать о ней ни к чему.