Тяжёлые кабинетные часы в форме золотого павлина отмеряли минуту за минутой, пока де Сарде читал письмо от Васко, приставив согнутые пальцы к растянувшимся в улыбке устам. Три дня назад князю серенскому исполнилось тридцать пять, и Васко заранее извинялся, что не успевает к празднику — словно Антуану было до этого дело. Нет, улыбался он вовсе не в ответ на поздравления, а тому факту, что навт клятвенно обещал вернуться к концу этой самой недели. Перед сей знаменательной новостью меркли все беды, все опасности, что в последнее время лавиной навалились на него, уничтожив спокойствие разума и здоровый сон.
Его мысли прервал резкий стук в дверь. Ответить он не успел — оттолкнув слугу у двери, в кабинет бесцеремонно ворвался начальник тайной службы Прусс. За годы на своей должности уже старший лейтенант сильно изменился: отрастил бородку и усы столь же чёрные, как его пылающие глаза, оделся в качественный, плотный камзол и сам весь обратился комком сжатых нервов.
Судя по виду незваного гостя, дело не требовало отлагательств. И де Сарде уже догадывался, что произошло. Он аккуратно свернул письмо, чтобы дочитать позднее, стянул с головы очки и обратился к Пруссу жёстко и прямо:
— Вам удалось поймать их?
— Да, силами наших лучших агентов все заговорщики оказались схвачены!
Антуан удовлетворённо кивнул и произнёс фразу, которую говорил сотни, а то и тысячи раз до этого:
— Я хочу поговорить с ними.
— В этом нет нужды, — заверил его Прусс. — Они уже сами во всём сознались.
Князь удивлённо вскинул брови.
— И что же… что же они намеревались сотворить, скажите на милость?
Ответ не заставил себя долго ждать. Чёрные как смоль глаза Прусса сверкнули каким-то мрачным, нехорошим блеском, и он хмуро проговорил:
— Убить вас и вашу семью.
Сердце пропустило удар, а потом вовсе остановилось. Руки начали подрагивать, и де Сарде вжал их в стол, чтобы не выдать тремора. Казалось бы, он должен был быть готов к такому ответу, но столь откровенное признание словно безо всякого предупреждения окунуло его в ледяную воду и никак не давало выбраться обратно на поверхность.
Однако когда он заговорил, голос его звучал твёрдо:
— Вы уверены в этом?
— Они сами сознались.
Де Сарде фыркнул, и вместе с тем из его груди вырвался нервный вздох.
— Чего они добиваются, Прусс? Что им надо?
— У них есть на то свои причины, — туманно ответил начальник тайной охраны. От всех переживаний де Сарде пробило на искренность, и князь продолжал сетовать, словно не заметил его ремарки:
— Я отдаю Серене всё и даже больше. Всё, что у меня есть. Всего себя. Но им всё мало, они считают, что у них есть более предпочтительные варианты… Я собрал здесь лучших из лучших, самые блестящие умы нашего времени, блистательные светила в области политики и экономики. И я совершенно уверен, что если они не сделают Серену лучшим городом на свете, то с этим не справится никто. Особенно те, кто в своей жизни не получил никакого образования и только и умеет, что развешивать антироялистские листовки в трактирах, годные лишь на то, чтобы вытирать со столов пролитый ром…
На короткий миг де Сарде показалось, что Прусс порывается что-то сказать, что какие-то слова распирают его грудь, готовые вот-вот вырваться наружу в жаркой, обвинительной речи, но старший лейтенант намеренно умерил свой пыл и сдержанно проговорил:
— Я не могу ответить на ваш вопрос.
— Разумеется! Вы, как и все остальные, никогда не скажете мне правды, — разочарованно откликнулся де Сарде и спросил тихо, плотно сжав губы: — Полагаю, выбора у меня нет?
— Нет, сир.
Князь едва не рассмеялся, запрокинув голову, но не потому, что ему сделалось смешно, а от нервов, от того, что должно было произойти, независимо от состояния его души. И вымолвил приговор блеклым, совершенно бесцветным голосом, который сам услышал словно бы со стороны:
— Повесить на закате. Показательно. На придворцовой площади.
— Так точно, сир.
Как только де Сарде остался один, то уронил лицо в ладони и крепко прижал их, чтобы сдержать нахлынувшие чувства. К письму от Васко он более не притрагивался: не уверен был, что имеет право очернять его одними своими мыслями, не то что прикосновениями.
Встал из-за стола князь только на закате, когда печальное осеннее солнце окрасило грани хрустального графина на столе в мерзкий бордовый оттенок запёкшейся крови. Он медленно, шаг за шагом, вышел на балкон кабинета. Серенский дворец находился на заметном возвышении, и площадь внизу была видна как на ладони. Четырёх пленников уже вывели на эшафот и зачитывали им обвинения, пока палач накидывал на шею каждого петлю. Невидящими, поблекшими глазами де Сарде наблюдал за этим действом, пока кто-то из собравшихся зевак не заметил князя и не закричал, показывая пальцем в его сторону. Один из приговорённых тут же вскинул голову вверх и уже не отрывал взгляда от человека, которого намеревался погубить во спасение страны, но безуспешно.
Антуан до боли вцепился пальцами в перила балкона, но глаз не отвёл, чтобы не выказать ни слабости, ни неуважения к смерти. В разум коварными змеями проникли и шипели слова, оброненные Клодом д’Орсеем во время их долгого ночного разговора:
"Посиди с десяток лет на моём месте — станешь таким же, как я".
Голос давно покойного дядюшки звучал с издёвкой. Тогда князь добавил, что всегда оказывается прав — а он, юный глупец, не поверил сразу. Что ж, настала пора пожинать плоды своей гордыни: десяти лет ещё не прошло, но он уже уподобился д’Орсею, чьи методы когда-то презирал более остальных.
Когда четверо мужчин резко ухнули вниз и как-то странно, неестественно, как детские игрушки на верёвочках, затряслись в предсмертной агонии, его тело объяло дрожью. Он прикрыл глаза, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что в свои последние мгновения каждый из этих четверых, а также их семьи проклинают его на чём свет стоит как безжалостного тирана и желают скорейшей кончины ему и всему, что он создал за эти годы.
Долгие годы он уверенно шагал вперёд, не оглядываясь по сторонам. Он не сомневался в себе и в том, что делает, не сомневался в том, что находится там, где и должен быть. Каждое его деяние было обращено во благо Серены и своего народа — прямо как завещали дядя и матушка, как желал бы того любимый Константин. Но что, если народу оно никогда и не было нужно?..
Сомнения, что в последние месяцы разрастались всё более и более, окончательно расползлись по сердцу чёрным, мерзким, тянущим малихорным пятном. В усталом, замутнённом сознании красной стрелой мелькнула мысль: стоит ли оно того? Всё, что он делает, все его старания? Стоит ли всё это его борьбы, его жертвы, если в конечном итоге все возвращаются в одно и то же место — в никуда, в пустоту, где нет никого и ничего?
В конечном итоге он и сам окажется точно там же, где эти люди, которых он лично отправил на смерть. И тогда вряд ли хоть кто-то помянет его добрым словом.
***
Впервые в жизни Антуан де Сарде не был рад приезду Васко. Если бы это зависело от него, он бы велел навту не приближаться к Серене и к нему лично ещё по меньшей мере пару месяцев. Сон не шёл к нему всю неделю, перед глазами плыли круги, а в голове, стоило прикрыть глаза, возникали короткие, но болезненно яркие картины-воспоминания. Реалист и опытный политик, де Сарде прекрасно понимал, что время залечит раны, что его закалённый разум справится с этим, как справлялся с иными трагедиями до этого, загонит ужасы подальше, в копилку мрачных воспоминаний, что в дальнейшем будут являться к нему уже только в ночных кошмарах. Ему нужно было время, чтобы привести в порядок себя и свои спутанные мысли, поскольку прямо сейчас он пребывал не в лучшей кондиции, едва ли мог составить хоть сколько-нибудь приятную компанию или поддержать полноценный разговор. А уж волновать Васко он и вовсе терпеть не мог, предпочитая показывать словом и делом, что в этом городе у него всё под контролем.
Однако не виделись они много месяцев, и Васко, как назло, соскучился очень сильно. Он примчался на два дня раньше срока, привёз в подарок ворох цветастых тканей с далёких южных островов, о которых де Сарде читал в одних только книгах, и принялся изо всех сил зацеловывать свою бурю, едва переступил порог спальни.
Антуан старательно отвечал на поцелуи, старательно улыбался, старательно перебирал длинные русые волосы. В конце концов, это Васко, его Васко, его мужчина, его родной человек. Рано или поздно настроение выправится само, следует лишь крепче прижиматься к его груди, как он делал десятки тысяч раз до этого.
Когда они ближе к ночи легли в постель, де Сарде, вопреки обыкновению, не спешил устроиться сверху или поухаживать за ним, лишь отвечал на поцелуи, потому Васко решил сам доставить ему удовольствие. Он двинулся ниже, приподнял рубашку и принялся ласкать губами всё вокруг, испрашивая разрешения. Антуан тихо замычал и возражений не выказал, потому капитан взялся за дело с любовью и искренним энтузиазмом. Его пальцы и язык знали о каждой чувствительной точке на всех интимных местах любовника, и всё же спустя довольно долгое время Васко удивлённо приподнял голову и поинтересовался очень осторожно, тщательно подбирая каждое слово:
— Моя буря, с вами… всё хорошо? Может, вам неприятны мои ласки, сегодня вы хотите… как-нибудь иначе?
Антуан словно очнулся, бросил взгляд вниз вдоль тела, и его глаза расширились от удивления. Он мгновенно выскользнул из-под Васко и свесил ноги с кровати, наскоро оправив рубашку.
— Я… Прошу прощения, мне нужно… нужно сначала освежиться, — забормотал он какую-то ерунду, старательно отводя в сторону покрасневшее от стыда и ужаса лицо.
Прежде чем Васко успел что-то сказать, он пулей кинулся в смежную со спальней ванную комнату и с грохотом захлопнул за собой дверь. Схватился за края ванны, тяжело дыша, а затем приставил правую ладонь к горящей щеке.
Такого с ним не было никогда! Никогда! И вот ирония — впервые произошло в объятиях не кого-нибудь, а Васко! Самого близкого мужчины в его жизни, который одним своим присутствием заставлял трепетать, и далеко не только сердце!
В дверь, как и следовало ожидать, тут же раздался стук. Оттуда послышался обеспокоенный голос Васко:
— Моя буря? С вами всё хорошо?
— Да! — совершенно чужим голосом выкрикнул Антуан. — Подождите немного, оставьте меня.
Де Сарде ругнулся, потянулся за банным кувшином и принялся лить на лицо воду, пытаясь окончательно проснуться и прийти в себя. Недовольный голос за дверью потребовал:
— Давайте выходите! Вы что, правда собрались провести ночь в обнимку с туалетным горшком, а не в собственной постели?
Ответом послужило лишь молчание, и Васко глубоко вздохнул.
— Помните, вы сами назвали меня своим супругом. И что же, вы считаете, что даже в таком качестве я не заслужил вашего полного доверия? — Антуан по-прежнему не спешил выходить, и навт продолжил уговоры: — За одиннадцать лет я видел вас в разных ситуациях, де Сарде. И в горе, и в радости. Когда вы взмахом руки правили тысячами и когда тихо роняли слёзы за письменным столом. Вы правда считаете, что мне важно, чтобы вы были безупречны, а не просто были рядом?
Пальцы Антуана крепче сжали край ванны, а глаза невольно остановились на кольце с чёрной жемчужиной на левой руке. Сам он уже немного успокоился, оставалось привести в порядок севший голос.
Васко подождал ещё немного и проговорил в расстроенных чувствах:
— Слушайте. Если вы правда не собираетесь вылезать оттуда, то и мне нечего делать здесь одному. Я ухожу в портовые казармы, завтра найдёте меня там, если я вам понадоблюсь.
Дверь отворилась быстрее, чем Васко успел отскочить, и едва не хлопнула его по кончику носа. На пороге стоял де Сарде и грозно глядел на него покрасневшими от напряжения глазами.
— Не говорите ерунды. Куда вы собрались? Ночь на дворе, сейчас опасно ходить по улицам одному!
Без лишних слов Васко сделал шаг вперёд и приглашающе раскрыл объятия навстречу. Антуан тут же приник к его груди, поставил голову на плечо и едва слышно, надломленно прошептал:
— Васко… Простите, просто я так устал. Я бесконечно устал.
— Сколько дней вы не спали?
Вместо ответа Антуан отчаянно вцепился в него и усадил их обоих на край кровати для важного разговора. Навт всё пытался поймать его взгляд, но ему это не удавалось: де Сарде упрямо смотрел куда-то мимо него.
— Васко, помните Асили?
Подобного вопроса Васко точно не ожидал.
— Того подонка, который пытал моих братьев да ещё и пытался заразить малихором вас? Как же! Я отлично помню, как его голова прокатилась по хикметской площади. А почему спрашиваете?
— Кажется, я наконец в полной мере осознал его точку зрения. И уже не уверен, что на его месте поступил бы иначе. Мне больше не жаль тех людей. И это пугает меня.
Антуан запрокинул голову вверх и невидящим взглядом уставился в потолок, словно там были написаны ответы на все вопросы, что терзали его сердце.
Васко подался вперёд и схватил его за руку.
— Даже не думайте сравнивать себя с ним! Я знаю, что ваше милосердие не допустило бы ничего подобного.
— Ох, Васко... — печально усмехнулся Антуан. — Мне кажется, вы слишком хорошо думаете обо мне. Полагаете, видимо, что я не способен на убийство. А что, если я скажу, что это не так? Как быстро вас постигнет горькое разочарование?
Васко не собирался даже размышлять над этим, лишь в шоке и ужасе прошептал:
— Что же произошло с вами в моё отсутствие?
Антуан словно не слышал его вопроса. Он качался вперёд-назад и безостановочно продолжал говорить, находил слова покаяния снова и снова, будто грешник в раскаянии, пожелавший разлучиться со всеми грехами разом:
— Вы всегда думали обо мне лучше, чем я есть на самом деле. А ведь знаете, общественные госпитали я построил не просто так, не по доброте душевной. Там мы испытываем образцы лекарств на тех беднягах, что приходят к нам в надежде на исцеление. Образцы лекарств, которые мы получили во многом благодаря записям экспериментов Асили. Мы без зазрения совести воспользовались ими, не оглядываясь на то, что он сделал — так имели ли право мы, точно такие же грешники, казнить того единственного, кто дал нам надежду на скорое спасение? Нет, конечно, мы никого не связываем и не вливаем дозы насильно. Но осознают ли необразованные бродяги, на что соглашаются? Порой из-за своего решения они днями мучаются в агонии вместо того, чтобы спокойно отойти ко смерти. О неудачных исходах дела мы не распространяемся. Но что, если если добровольцев станет не хватать? Думается мне, тогда выбора у меня не останется. И это не будет иметь ничего общего с милосердием, о котором вы твердите.
Васко буквально наскочил на Антуана и порывисто обнял его за плечи, прижимая к своей груди. Кажется, из глаз де Сарде полились слёзы, потому что он вдруг забормотал по-странному глухим голосом:
— Васко, я обещал матушке и Константину найти средство. Я не могу отступить… Я уже зашёл слишком далеко. Я обязан взять это на себя.
— Тш-ш-ш, — успокаивающе прошептал Васко. — Давайте оставим этот разговор до завтра. Сейчас вы на пределе и вам нужно лишь как следует выспаться.
— Никогда не стремитесь к власти, Васко, — продолжал бормотать Антуан. — Даже если поначалу это покажется вам отличной затеей, даже если будете уверены, что лучше вас на эту должность никого не найти. Рано или поздно вас постигнет разочарование…
Мозолистые ладони гладили его по волосам, а рокочущий в глубине голос шептал в ухо слова нежности и спокойствия. На горячей груди Васко было тепло и по-родному приятно, и де Сарде сам не заметил, как мерный стук сердца любовника ввёл его в состояние полудрёмы.
Васко уложил свою бурю в постель, словно маленького ребёнка, и накрыл одеялом, а сам ненадолго вышел в коридор, чтобы передать сообщение слугам, но так же скоро вернулся. Он забрался рядом и заключил вконец потерявшего нить реальности Антуана в крепкие объятия. Навт напевал ему на ухо самые мелодичные шанти, что смог вспомнить: материковых колыбельных он не знал ни одной. Но, кажется, Антуану они были и не нужны: он быстро провалился в сон, успокоенным мерной вибрацией родного голоса у своего уха.
Де Сарде проснулся оттого, что лучи солнца щекотали его ресницы, лукаво стремясь пробраться под веки. Он медленно разлепил глаза и сонно проморгался. Наконец заметил лицо Васко рядом с своим: тот обеспокоенно склонился над ним, вглядываясь в бледное заспанное лицо так, будто увидел на кончике носа одно из чудес света.
Присутствие Васко рядом немного успокоило Антуана. Ладонью он прикрыл глаза от солнца и спросил заплетающимся языком:
— М-м, который час?
Васко ответил сразу же, будто то и дело поглядывал на часы в ожидании времени, когда его буря пробудится.
— Почти половина двенадцатого.
— Половина двенадцатого?! — не поверил своим ушам де Сарде. — Мне нужно было явиться во дворец к девяти! Почему слуги не разбудили меня?
Сердце галопом забилось в волнении, а сон как рукой сняло. Князь мгновенно скинул с себя одеяло и готов был ринуться за дверь на поиски камердинера, но Васко силой удержал его сзади и затащил, брыкающегося, обратно в постель.
— Это я сказал, что вы приболели. И чтобы сегодня вас во дворце не ждали.
Де Сарде в ужасе схватился за голову.
— Вы… вы что натворили?! У меня собрание в девять, в двенадцать — ох, уже через полчаса! — обед с учёными из Академии, а в полтретьего…
— Уже поздно думать об этом, — деловито прервал его Васко. — Все встречи отменены, а весь двор наверняка занят тем, что строчит вам подхалимские письма с пожеланиями скорейшего выздоровления.
Де Сарде так и упал обратно на подушки, по-прежнему прижимая ладони ко рту. Ощущение было поистине странным: впервые в жизни он не явился на службу, а значит, пренебрёг своими прямыми обязанностями, точно какой-нибудь ленивый мальчишка. Притом по совершенно надуманной причине: болен он не был, лишь только… лишь только…
На него тяжёлой штормовой волной накатили воспоминания о вчерашнем вечере, и де Сарде стало дурно. Он медленно перевёл взгляд на Васко, который только сейчас отпустил его, уверившись, что теперь-то непослушный князь никуда не сбежит, и встретился с обеспокоенным прищуром золотистых глаз.
— Любовь моя, я искренне прошу прощения за вчерашнее. Всё, что я наговорил — всё это было последствием скопившейся усталости и потрясений, что я испытал на этой неделе. Забудьте об этом. Такого больше не повторится.
Васко лишь фыркнул.
— Да вы меня за дурака держите, если считаете, что я просто-напросто забуду о вчерашнем. Надеюсь, вы расскажете мне о том, как довели себя до такого состояния, чтобы я мог наслать тысячи отменных навтовских проклятий на все возможные причины этого.
— Расскажу, — послушно откликнулся де Сарде, но тут же добавил: — Главное — не надо жалеть меня, Васко. Всё, что я получил, я заслужил в полной мере.
Он нахмурился, вдохнул в лёгкие побольше воздуха, собираясь с силами для нелёгкого рассказа, но Васко резко прервал его:
— Ну нет, не прямо сейчас! Прямо сейчас вам надо хорошенько позавтракать и чем-нибудь занять себя. А я составлю вам компанию. Это не обсуждается.
Антуан удивлённо приподнял брови.
— Но чем занять себя на целый день, если на службу вы меня не пустили?
— Вот чем вы обычно здесь занимаетесь, когда у вас нет работы? Например, когда меня нет рядом, как обычно поднимаете себе настроение?
Де Сарде крепко задумался, вспоминая те редкие дни, когда он не приносил рабочие документы с собой из дворца.
— Что ж… Когда вас нет рядом… Обычно я зову портного и заказываю себе новый красивый баньян, это всегда немного радует меня.
Васко вдруг осознал, отчего у князя столько халатов, что они заняли половину второго этажа, и это открытие произвело на него поистине неизгладимое впечатление. Он сглотнул образовавшийся в горле комок и настойчиво спросил:
— Ещё что?
— Хм… Разумеется, я курю трубку. — Васко кивнул: это и так всем известно, потому Антуан продолжил: — Балую себя хорошим вином или арманьяком многолетней выдержки.
— И читаете?
— И читаю, — послушно согласился де Сарде. — Кажется, я прочёл уже все книги в этом доме. Иногда я прошу слуг забрать кое-что из дворцовой библиотеки, но они вечно то забывают, то привозят не то.
— Ждите, — коротко приказал Васко, поднялся к двери и высунул голову в коридор. — Принесите князю завтрак в постель. И заварите уже травяного чая с кухни — в кои-то веки, дьявол побери!
— Решили даже перед слугами притвориться, что я действительно болен? — поинтересовался Антуан. Он удобно устроился спиной на подушках и с интересом следил за тем, как Васко перебирает высокую, зато идеально ровную стопку книг на столе.
— Сами тоже можете считать, что действительно больны. А то совесть сожрёт вас за то, что не занимались государственными делами целый один день.
Васко наконец выбрал книгу, забрался в постель рядом и бесцеремонно, до треска в корешке, раскрыл её на одной из страниц с загнутым уголком, всем своим видом давая понять, что не приемлет возражений.
— Сейчас я почитаю вам. И буду читать весь день, пока не станет легче. А если не станет — то я и завтра отменю для вас все государственные дела. И послезавтра, и ещё сколь угодно дней, пока ваши глаза не заблестят так, чтобы из моря было видно.
Антуан придвинулся к своему капитану на плечо и молча положил ладонь ему на грудь, готовый слушать.
***
Де Сарде удобно расположился в широком кресле у камина и читал одну из своих любимых книг — Васко мгновенно узнал её по потрёпанной пурпурной обложке, потемневшей от старости, и обилию загнутых уголков на страницах, которые задумчиво перебирали бледные пальцы в золотых перстнях и знакомом жемчужном кольце. При виде навта Антуан мгновенно оживился, на его лице сама расцвела широкая улыбка. Он радостно указал на парное кресло рядом.
— Любовь моя, составьте мне компанию. Хотите, теперь я почитаю вам?
Три дня отдыха в компании любимого мужчины пошли де Сарде на пользу, и выглядел он заметно посвежевшим: тени вокруг глаз пока не исчезли, но стали светлее, кожа приобрела более здоровый оттенок, а уголки губ больше не стремились вниз в состоянии покоя. Сегодня он явно обошёлся без помощи камердинера, поскольку накинул поверх нижней рубашки лишь любимый небесный баньян с росписью в виде пушистых облаков, а волосы стянул на затылке весьма рассеянно, отчего многие пряди выбились вперёд и фривольно рассыпались по плечам, придавая Антуану домашний и несколько небрежный вид. Васко отвык видеть его таким простым и уязвимым — и всё же подобный облик нравился ему куда больше обыкновенного, настолько, что на сердце вмиг потеплело от нежности.
Навт встал перед ним и взялся за подлокотники кресла, чтобы наклониться к порозовевшим губам. Антуан не стал дожидаться ласки: сам подался вперёд, обвил шею любовника руками и впился в него поцелуем. От Васко не укрылось, с каким желанием де Сарде провёл языком по кругу и легонько прикусил его нижнюю губу.
Решился Васко в один момент: опустился перед де Сарде на колени, аккуратно убрал на пол книгу и погладил Антуана по внутренней стороне бёдер, с немым вопросом приподнимая длинную рубашку.
Антуан вдруг понял, всколыхнулся, чуть ли не с испугом глянул на Васко и поспешно отвёл взгляд в сторону, прикрыв рот тыльной стороной ладони. Навт почувствовал его замешательство и проговорил мягко и успокаивающе, с запредельной нежностью:
— Моя буря, давайте попробуем кое-что… Просто расслабьтесь и не думайте ни о чём. Я двинусь медленно и буду осторожен. Остановите меня в любой момент, если захотите.
Несколько долгих мгновений Антуан никак не реагировал, и Васко уже подумал, что зря предложил близость так скоро. Однако де Сарде молча кивнул, всё так же не отнимая ладонь от лица, и иного знака капитану не требовалось.
Васко начал очень осторожно, влажно, сбоку, затем вкруговую двинулся вниз, как особо любил Антуан, быстро коснулся конца, провёл языком по всей длине. Де Сарде тихо ахнул, но возражений не выказал, и навт подался ближе, чтобы осторожно вобрать его в себя губами, дошёл до середины и погладил во рту языком.
Васко немного отстранился, чтобы удостовериться, что с де Сарде всё в порядке, и насадился снова, на этот раз немного глубже. Он вновь погладил Антуана и взял неспешный темп. Некоторое время он медленно двигал головой вперёд-назад, каждый раз вбирая всё больше, и вдруг почувствовал на голове металлическую тяжесть драгоценных перстней. Пальцы Антуана сжались в его волосах, и Васко отстранился, чтобы посмотреть на любовника.
— Прошу, не останавливайтесь, — в один краткий выдох прошептал де Сарде. Рот его приоткрылся от возбуждения, а ладонь настойчиво направляла Васко обратно.
Навт мгновенно вернулся к своему занятию, и Антуан гладил его по волосам, насаживал его голову вперёд и отводил назад, наблюдая за тем, как Васко двигается в его паху, как алеют его губы, глубже заглатывая затвердевшее естество. Из распахнутых уст вырвалось несколько одобрительных стонов, и де Сарде задышал тяжелее, прерывистее. А вскоре ощутил, что качается на грани экстаза — и постарался осторожно отодвинуть Васко чуть дальше. Но тот не послушался и лишь ускорился, свободной ладонью сжав его пальцы на своей голове. Де Сарде содрогнулся всем телом в ритм звонкому гулу в ушах и горячо излился прямо на горячий язык любовника, с долгожданным удовлетворением выпустив на свободу всё напряжение, что скопилось за долгие месяцы одиночества.
Васко медленно отстранился и прислонился щекой к бедру Антуана, чтобы перевести дух.
— Видите, дело не в вас, просто нужно было…
Антуан резко наклонился, сгрёб его за плечи и яростно поцеловал, затягивая на себя в кресло. Его глаза потемнели от страсти и сияли двумя горячими солнцами, с кристальной ясностью источая любовь, благодарность и облегчение.
— Васко! Любовь моя, душа моя…
Васко упёрся коленом между ног де Сарде и едва успевал отвечать на горячие поцелуи, что опускались на него, подобно каплям непослушных волн у борта корабля.