Вегас и Порш рвут и мечут. Ким недовольство выражает молча, потому что если откроет рот, то затмит этих двоих. Впрочем, они и без него чудесно справляются — даже Макау уже с трудом сдерживает слёзы, а все телохранители в доме стараются слиться со стенкой, чтобы случайно не попасть под раздачу.

— Какого хуя вы там делали? Какого, сука, хуя? Кто вас просил туда соваться? — орёт Вегас охрипшим голосом.

— Хиа', послушай… — Макау пытается оправдаться, но тут же оказывается перебит.

— Заткнись, Макау! Я не разрешал тебе рот открывать! — Вегас не желает ничего слушать.

Ким бросает взгляд на братьев. У Кинна тоже есть, что сказать этой парочке, но он сдерживается, оставляя эту честь на Вегаса и Порша. Кхун непривычно серьёзен, у него нет и мысли встать и заступиться за Че, в котором он души не чает. Минут пятнадцать назад Пит вышел покурить и до сих пор не вернулся. Его эта ситуация расстроила. Не разозлила, как остальных, а именно расстроила, потому что именно Пит всегда впрягался за Макау и оправдывал все его дебильные выходки, спасая от гнева Вегаса.

Они сегодня не просто перешли границу. Эти два придурка через неё перемахнули и отлетели за километр. Если Макау ещё может вычудить что-то запредельное, то Порче всех сразил наповал. Тихий и скромный Че вместе с Макау вооружился пистолетом, подрезанным из арсенала побочной семьи, и рванул на поиски приключений в Чайна-таун.

Познакомить Порче и Макау было ошибкой. Их встречу нужно было предотвратить любой ценой, потому что они образовали просто сумасшедший дуэт. Их вечно заносит в какие-нибудь неприятности. Недавно эта парочка чуть не спалила кухню, пытаясь приготовить какие-то конфетки из ТикТока. Жжёным сахаром на весь дом воняло ещё неделю, а Вегас придумал несколько новых матерных слов. Но это всё детские шалости. Сегодня они превзошли самих себя.

— Только рискните ещё хоть раз полезть туда, куда вас не просят. Я из вас всю дурь повышибаю! — не унимается Вегас.

— Чем вы, блять, вообще думали, когда решили, что это будет ахуительная идея?! Дохуя взрослыми себя почувствовали? — Порш расходится всё сильней.

— Да вы не понимаете! — выкрикивает Макау.

Вегас притягивает его за грудки.

— Это ты не понимаешь, что натворил, — сквозь зубы говорит он.

— Пусти!

Попытка вырваться Вегаса только заводит. Он замахивается на младшего брата, но руку перехватывает вовремя вернувшийся Пит.

— Ты не твой отец, — произносит ровным голосом. И отпускает руку.

Вегас ерошит волосы и садится в кресло.

— Пошли вон отсюда.

— Выслушайте, — Че внезапно смелеет, только их по-прежнему никто не хочет слушать.

— Ты плохо слышишь, Порче? — рявкает на него Порш.

У этих двух козявок ещё хватает наглости перед уходом корчить обиженные лица.

Сплошная головная боль.

Это Ким должен обижаться, потому что все его слова Че побоку. Он не просил его о чём-то сложном. Просто сидеть дома в безопасности и позволить им самим разобраться со всеми напастями. Нет, нужно устроить пиздец, от которого у всех волосы дыбом встанут. Что с ним, вообще, не так? Это не его Че. Его Че не будет так эгоистично поступать.

Ким, к слову, и обижается. Порче просто наплевательски отнёсся к его чувствам. Вот как будто он не знал, что его эта выходка расстроит. Всё он знал. Что Ким никогда за это не похвалит, знал, и, что если с ним что-то случится, то Ким застрелится в этот же день, тоже знал.

Хотя ведь и Ким знал, как нехорошо играть с чувствами влюблённого в него мальчика. И всё равно играл. Отдавал ему всё свободное время, старательно игнорируя блеск в глазах, с каждой их встречей начинавший мерцать ещё ярче, потому что хотел вытянуть из него все ответы на интересующие вопросы. Неужели Че наконец-то начал мстить? Паршивец в курсе, куда ударить, чтобы было больнее. Его целость и сохранность — единственное, что важно.

Когда Ким встаёт и уходит, никто его и не думает останавливать. Ему нужно побыть одному. Очень нужно. На свежем воздухе как будто становится легче. Только вдыхая уличную свежесть, успокоение вообще не приходит. Ким хочет понять Че и эту выходку списать на юношеский максимализм, но он не может смириться с тем, как Порче легко плюнул на его чувства, буквально сегодняшним поступком сказав «Мне насрать на твои слова и то, что ты чувствуешь».

В темноте зажигается огонёк зажигалки. Ким закуривает первую сигарету. Докурив, достаёт вторую. Что-то зачастил в последнее время. А желаемый эффект всё не приходит.

Ким делает вид, что не замечает. Хочет не замечать и дальше, однако руки на талии, сжавшие так крепко и отчаянно, он не может игнорировать.

— Руки от меня убери, — говорит убийственно спокойно.

— Нет, — всхлип.

Порче прижимается к спине, вопреки просьбе теснее сжимает торс. Ким грубо скидывает с себя его руки, даже не посмотрев.

— И что, у нас с тобой всё так закончится? — задаёт Че вопрос, от которого Кима передёргивает.

Он ничего не отвечает. К горлу подступает удушающий ком только от одной мысли расстаться. Нет, Ким не бросит Че. Но прощать пока не готов. Над этим ещё нужно подумать. Что, вообще, будет проще? Пережить расставание или смириться с тем, что у Порче проснулась тяга сдохнуть? Его поступок был равен игре в русскую рулетку. Ким с этим мириться не сможет.

— Я просто хотел сделать хоть что-то! — его крик прорезает ночную тишину. — Мне надоело чувствовать себя обузой. Я не могу больше сидеть в четырёх стенах, пока вы снаружи рискуете жизнью. Тебя уже чуть не убили, Пи'Ким! Ты можешь хотя бы представить, что я чувствовал в те дни, пока ты был без сознания? А я даже помочь никак не мог. Меня убивает собственная беспомощность, понимаешь?

Не понимает. И никогда, наверное, не поймёт эту склонность к самоубийству.

— Ким, — из дома выглядывает подозрительно довольный Кинн, — зайди. Ты должен это увидеть.

Заинтересовавшись, что вдруг стало причиной его приподнятого настроения, Ким сразу избавляется от сигареты и идёт обратно. Все как зачарованные пялятся в экран ноутбука, стоящего на журнальном столике.

— А вы нас слушать не хотели! — гордо заявляет Макау и закидывает руку на плечи Че, пристроившегося рядом. — Видали, да?

— Что там? — Киму теперь ну очень интересно.

Протиснувшись между братьями, Ким видит на экране уже знакомую дерьмовую комнатку и очень хорошо знакомую китайскую рожу. Помимо него на видео ещё двое мужчин. Как и говорилось, в очках и масках.

— Они записи с камер видеонаблюдения у них подрезать успели, — поясняет Вегас.

Ким переводит взгляд с видео на Че. Тот ему скромно улыбается и чешет затылок.

— Ну чё, мы крутые? — самодовольно произносит Макау.

— Нет, вы по-прежнему два дятла, — бурчит Порш, не отрываясь от изучения записи.

— Да мы ведь помочь хотели! — возмущается младший.

— Показать свою самостоятельность вы хотели, а не помочь.

Видео без звука, о чём они говорят никак не узнать. К тому же картинка чёрно-белая и с крайне гадким качеством. Лица было бы тяжело распознать, даже если бы они были без масок. Но Киму всё равно эти фигуры почему-то кажутся знакомыми.

— Прикиньте, у них камеры стоят даже в комнатах, где девочек шпилят. Столько порнухи годной достали, — Макау смеётся. — Там и мальчики есть, кому надо!

— Ой, умолкни, а, — ворчливо доносится от Вегаса. — И не думайте, что вы прощены…

Ким шёпотом перебивает:

— Это телохранители отца.

Все смотрят на него. Молчат. И, кажется, надеются, чтобы послышалось. Он сам не осознаёт, как говорит это. Мысль, назойливо бьющаяся в голове, просто вырывается наружу, потому что молча держать её в себе Ким больше не может.

— Ты что несёшь?! — возмущается Кхун.

— Думай, что говоришь, Кимхан, — Кинн зло смотрит на него.

Бесполезно отрицать. Как бы сильно ни хотелось, это не изменит того факта, что на видео охрана отца, его верные шавки, готовые на всё, что прикажет хозяин. Ким уже ни с кем их не перепутает. Они — посредники, посланные договориться с вражеской бандой о покушении. А заказчик, та самая крыса, на которую столько времени идёт охота, — господин Корн. Их любимый папочка. Собственной персоной.

— Что за олухов понабрали? — доносится женский голос откуда-то из коридора, заставляя сердце пропустить удар. Он такой знакомый, даже родной, но позабытый во времени. Слышать его снова спустя столько лет — что-то из раздела фантастики.

Стук каблуков по паркету становится всё громче, усиливая в груди непонятную тревогу. И вот она, входит в зал, представая перед ними во всей красе. Всё такая же невероятно прекрасная и роскошная, как много лет назад, полное соответствие образу, засевшему в памяти. Даже лёгкий шлейф сладковатых духов и матовая алая помада на губах — всё при ней.

— М-да, в Нью-Йорке сейчас прохладнее, — женщина кидает белую шубу на спинку кресла и окидывает взглядом всех присутствующих, удивляется. — Ого, да я вовремя!

Все смотрят на неё, как на привидение. Возможно, за него её и принимают, потому что почти поверили в её смерть. Но Ким был уверен — от этой бестии невозможно избавиться. У каждого перехватывает дыхание. Они пытаются спросить, хоть что-то сказать, но почему-то не получается выговорить ни слова.

— Ну, чего вылупились? Обниматься будем?

Вегас и Макау едва не сносят её с ног, налетая с объятиями. Женщина сгребает их в охапку, прижимая к себе, и принимается целовать.

— Мама, — нежно шепчет Вегас, прижимаясь губами к её виску. — Неужели… Это правда ты?

— Мои милые ангелочки, — она целует их лбы. — Я никогда вас больше не оставлю, — её глаза блестят.

— Я так долго пытался тебя найти, — он почти готов расплакаться, но, вопреки этому, на лице расплывается широкая улыбка.

— Тише, солнышко, — мама успокаивающе гладит его по голове.

— А я знал, что ты жива! — радостно заявляет Макау, — Я чувствовал, понимаешь?! Знал, что ты вернёшься! Ты ведь никогда бы нас не бросила! — он ещё крепче прижимается к матери. Не по-мужски, однако по щеке скатывается одинокая слеза. Слеза радости.

— Ну конечно жива. Куда я от вас денусь?

— Тётушка! — радостно выкрикивает Кхун, отойдя от шока.

— Ох, Кхун, мой любимый племянник, — женщина выпускает из объятий сыновей и заключает в них уже его. — Замечательно выглядишь, дорогой!

— И ты, тётя. Просто шикарно! Это Prada? — интересуется он, с интересом разглядывая её платье.

— Да, из последней коллекции! — подтверждает она, алые губы растягиваются в улыбке. Вот уж действительно, кто совсем не изменился.

Она смотрит на Кинна.

— Да это же господин Кинн Анакинн Тирапаньякун! — восхищается тётя. — Ты же у нас теперь лидер главной семьи. Ну какой красавчик стал! — она приобнимает его за плечи. — Справляешься, родной?

Кинн всё ещё находится в лёгком ступоре и с трудом скрывает замешательство.

— Да. Спасибо, тётя, — скомканно отвечает он.

Очередь доходит до Кима.

— Ким, драгоценный мой, — женщина крепко стискивает его, племянник ответно обнимает её за шею. — Твой голос донёсся даже до Нового Света. Так рада тебя наконец-то видеть не с обложек журналов.

— А как я рад, тётя Сола!

И это искренне. Абсолютно искренне.

В дверном проёме появляется телохранитель побочной семьи, прерывая радостную встречу.

— Госпожа Солада, простите, пожалуйста, — извиняется он с виноватым видом. — Парни всего пару лет на службе. Не признали. Не сердитесь, умоляю.

— Ой, да проваливай ты уже, — велит Солада, нахмурившись.

Она устало опускается в кресло, прикрывая глаза. Вегас осторожно опускается на подлокотник и берёт её за руку.

— Мама, что это всё значит, вообще? — задаёт он вопрос, интересующий всех в этой комнате.

Солада — жена господина Кана и мать двух его сыновей, госпожа в доме побочной семьи. Пять лет прошло с момента, когда она бесследно пропала. Собрала вещи и исчезла. «Мама бросила вас», — прискорбно сообщил тогда Кан своим детям. Их брак не был счастлив. Даже больше — эти двое друг друга никогда не любили. Кану нужны были наследники, и Сола стала для него инкубатором. Ссоры, драки, измены — всё, из чего состояла их семейная жизнь. Кан таскал в дом любовниц, проводя с ними бурные ночи, не стесняясь жены в соседней комнате. Когда она стала слишком часто совать нос в его бизнес, Кан увидел в ней угрозу. Никто не верил в то, что она могла оставить любимых сыновей, племянников и все дела. Всем было понятно, что её муж приложил руку к этому внезапному исчезновению. Но убить бы он её не смог. Она бы не позволила. Ким знал, что этот день однажды настанет. Через пару дней после похорон настанет. Только с момента смерти дяди Кана прошло уже полгода, и всё, что он хочет спросить — почему так долго?

— До Штатов слухи ползут невероятно медленно. Я узнала о смерти вашего папаши лишь три дня назад. Приехала, как только смогла.

Тёти Киму действительно не хватало. Хоть им троим маму она и не заменила, но любила так же сильно, как родных сыновей. Она была единственной из побочной семьи, с кем они дружили. Её исчезновение ударило почти так же больно, как смерть матери. Солада и их мама часто сидели в саду за чашкой чая, делясь, что учудили их непоседы за прошедшие дни. Действительно больно было проходить мимо той беседки, где они сидели, и не слышать больше их смеха, не чувствовать сладкого аромата духов, разносящегося по ветру. Вот, наконец, она является спустя пять лет…

— Мам, я так соскучился, — Макау падает на колени около неё.

— Я тоже, моя радость. Безумно сильно, — она треплет его по волосам.

— Ты могла хотя бы намекнуть о том, что с тобой всё в порядке? — у Вегаса проходит приступ безудержной радости.

— Я хотела, сын. Каждый день мечтала хотя бы по телефону снова услышать ваши голоса. Но… — Солада резко смолкает, поникнув.

Кан бы не позволил. Она вряд ли сознается, с какой угрозой нелюбимый муж заставил её для всех пропасть. Можно сказать точно — речь шла о жизни кого-то из близких. Рисковать и связываться с детьми после такого ей бы не хватило духу. У этой женщины стальные яйца. Ещё нужно постараться, чтобы испугать её. Однако сердце у Солады большое. А у Кана его не было вообще.

Вегас не возмущается. Все в курсе, на что был способен его папаша.

— Теперь всё будет хорошо, — обещает Солада.

Она снова начинает светиться от счастья. Её внимание привлекает незнакомая для неё троица.

— Ваши друзья? — Сола с интересом разглядывает Пита и Порша с Че.

А они, мягко говорят, в шоке и явно ощущают себя лишними. Пит ещё застал госпожу. Когда она пропала, он уже год работал на главную семью. А братья Киттисават её видят впервые. Нет, они даже слышат о ней впервые. Тема о том, что с матерью Вегаса и Макау, никогда не поднималась. Все просто игнорировали её, будто никогда у них мамы и не было. Чтобы не делать себе больно, возможно.

Пит, замечая, что её заинтересованный взгляд застревает конкретно на нём, низко кланяется.

— Меня зовут Пит, госпожа. Очень приятно снова видеть вас!

— А мы с тобой уже встречались? — удивляется женщина. — Где-то я тебя, и правда, видела.

— Он был моим телохранителем, пока этот дьявол его не увёл! — возмущается Кхун, косо глядя на Вегаса.

— А что значит увёл? Ты теперь охраняешь Вегаса? — Солада разглядывает Пита. — Лапочка, тебя же самого охранять нужно, — она смеётся.

Вегас и Пит смущаются, не зная, как мягче объяснить, что подразумевается под «увёл».

— Трахаются они! — помогает Макау, хихикая.

Солада застывает в недоумении, растерянно глядя на сыновей. И вдруг снова начинает сиять радостью.

— Зять, значит! — она теребит Пита за щёки. — Ну какой он симпатяжка, Вегас! Следи за ним внимательно, а то я уведу, — шутливо наказывает.

— Да обойдёшься, — Вегас с трудом сдерживает улыбку.

— А ты, правда, хорош, — Сола обращается к Питу. — Завоевать сердечко моего сына не так-то просто.

— Спасибо, госпожа, — скромничает Пит, совсем застеснявшись.

Женщина обнимает их двоих за плечи и, привстав на носочки, поцелуем касается лбов.

— Как я рада, что у тебя всё хорошо, сынок, — её слова источают тепло.

— Теперь точно.

Настолько счастливым видеть Вегаса ещё ни разу не доводилось. Он любовно проводит по её щеке кончиками пальцев, словно пытаясь убедиться, что это не галлюцинация. Настоящая. Она ответно накрывает его ладонь, смотрит с самой огромной любовью. Но когда Вегас пытается убрать руку, Солада резко меняется в лице и ловит его за запястье. Её глаза переполняются паникой. Она хватает его вторую руку, оглядывает со всех сторон и испуганно спрашивает:

— Где оно?

— Кто? — с непониманием.

— Кольцо! Где кольцо, Вегас?

Повисает молчание. А вот теперь они сталкиваются с вещью, которую действительно будет непросто объяснить. Солада ошеломлённо всматривается в лица сыновей и племянников, стараясь найти ответ, но по тому, как они отводят глаза, женщина теряется всё больше.

— Вы что, оставили семейную реликвию на этом подонке? — с ужасом предполагает она.

Порш тихо откашливается, привлекая её внимание. Он несмело подходит к ней и протягивает для приветствия руку, указательный палец которой украшает золотой перстень.

— Моё имя Порш, госпожа, — он сконфужен. — Приятно с вами познакомиться.

Солада не спешит пожимать его ладонь.

— Что всё это значит? — она оборачивается к Вегасу, смеряя его сердитым взглядом. Она была уверена, что теперь он руководит побочной семьёй. Вдруг осознав, женщина хватается за голову. — Ох, я так и знала, что какая-нибудь шалава от него точно залетит.

— Эй! — возмущённо вскрикивает Порш, притягивая к себе Че, словно тому что-то угрожает.

— Боже мой, их ещё и двое! Кан, ну что за идиот…

— Тётя, успокойтесь, — вмешивается Кинн. — Вы всё не так поняли.

— Они не его дети, мам, — спешит уточнить Вегас.

В ответ следует ещё большее непонимание.

— У отца была сестра.

Солада пошатывается и оседает на кресло. Её взгляд становится совсем растерянным.

— О какой сестре идёт речь? — она в полном замешательстве.

Разглядывая лица Порша и Че, она будто бы находит ответы.

— Вы что, говорите о Нампын?

У всех после её слов на лицах отображается удивление, а Ким… Он в восторге. Наконец-то появился человек, который знает больше него и который поможет найти ему недостающие детали пазла, даст ответы на неразгаданные вопросы. Не было и сомнений, что тётя не знает.

— Этого не может быть! — возражает Солада. — Дети Нампын мертвы!

С ней никто не спорит, позволяя убедиться самой. Ей хочется кричать, что они самозванцы, но она не может, потому что перед ней в самом деле два брата, которые уже второй десяток лет должны покоиться вместе со своими родителям. Она не может отрицать, потому что они — копия своей матери.

— Но как это возможно?.. — растерянно бормочет женщина.

На ватных ногах она подходит к Поршу и Че, всматривается в их лица, и её глаза в ту же секунду переполняются безмерной тоской.

— Пощадили, — хмуро отвечает Порш.

— Как же так… — Солада сначала касается щеки младшего, а после обеими ладонями обхватывает лицо старшего. — Бедные мальчики, что же вы пережили…

Когда доносится всхлип, все замирают. Никто не смеет произнести ни звука. Солада прижимается к крепкой груди Порша, обнимает его и позволяет себе плакать, оставляя мокрые следы на плече.

— Тётушка, — тихо обращается он, когда она затихает, — вы знаете правду, — не вопрос — утверждение.

— О чём ты? — уточняет Сола.

— Мы слышали уже три версии гибели родителей. Мы не знаем, кому верить. Расскажите всё, что знаете.

Для неё это становится ещё одной неожиданностью. Однако по-настоящему удивиться ей только ещё только предстоит. И не только ей.

Сола опускается в кресло, утирая с лица остатки слёз. Порш опускается около неё на колени, глядя с надеждой. Че замирает рядом, напряжённо сжимая футболку на плече брата. Все подсаживаются ближе, готовясь к рассказу, как ловко столько лет им морочили головы.

— Нампын, она… Ей никогда не нравилось то, чем занимаются Тирапаньякуны, — начинает рассказ Солада. — Она всегда старалась держаться подальше от этого, а когда появилась возможность, то сразу же ушла из семьи.

Ким мысленно ухмыляется, узнавав себя. 

— Она вышла замуж за замечательного человека, родила ему двух сыновей, — женщина обводит взглядом двух братьев, слушающих о своих родителях с тёплой улыбкой. — Но Нампын знала слишком много. Ваш дед прикрывался тем, что у клана полно недругов и он беспокоится о её безопасности, но на самом деле ему было страшно, что она может разболтать его секреты. Он послал Корна и Кана вернуть её, только ведь когда у неё были любимый муж и двое детей, это сделать не так просто. Корн убил всех, чтобы её ничего не держало…

— Корн?! — Порш вскакивает. — Это был Корн?

Кхуна и Кинна напрягает у их отца роль злодея в этой истории. А до Кима наконец-то доходит — вот, что сделает с ним папа. Он повторит историю матери Порша и Че. Корн отнимет у него всё, чтобы ничего не тянуло его обратно в прошлую жизнь. Заберёт его музыку, заберёт всё, что дорого сердцу. И больше не сжалится, когда нужно будет застрелить младшего сына своей сестры. Потому что господин Корн привык получать желаемое любой ценой.

— В этот же день, когда Нампын вернули домой, она покончила с собой, наглотавшись таблеток, — печально завершает рассказ Солада, поникнув.

Но Вегас её грусть развеивает совершенно внезапной новостью:

— Она жива.

— Что?! — мама смотрит на него огромными от шока глазами. — Нампын жива?

— Она выжила, и этот подонок все эти годы прятал её от всех. Защитить, блять, пытался, — поясняет Порш, скривившись от злобы. — Но она полностью потеряла память. Не помнит ни меня, ни Че.

 Солада откидывается на спинку кресла.

— Мне нужно выпить, — заявляет она абсолютно пустым голосом.

Вегас спохватывается и достаёт из бара бутылку красного вина.

— Да зачем мне твой компот? — фыркает Солада, рассмотрев, что за бурду наливает ей сын. — Хеннеси! Побольше!

Получив стакан с коньяком, она щедро отпивает. Набравшись сил продолжить погружаться в упущенные за время отсутствия события, Солада с тревогой смотрит на Порша.

— Я слышала, что их смерть выдали за автокатастрофу, но что вам ещё наплели?

Порш хмурится, опустив глаза в пол.

— Что стрелял Кан. Они с Корном валили друг на друга, — он винит себя за то, что отдал предпочтение версии Корна.

— Ложь! — с неожиданной горячностью вступается Солада. — Кан слишком сильно любил Нампын, чтобы так поступить с ней. Я думала, ему не свойственна любовь, но то, как он смотрел на неё!.. Кан никогда бы не сделал ей больно. Он после похорон ещё неделю из своего кабинета не выходил и искреннее скорбел по Нампын, Пхэту и их детям. Корн — лживый подонок, который врал всю свою жизнь. Врал всем и каждому. Он такая же сволочь, каким был его отец.

— Хватит! — вдруг вскрикивает Кинн. — Прекратите клеветать, тётя! Не смейте оскорблять моего отца и дедушку! Вы всё врёте! Вам навязал это дядя Кан!

— Да очнись уже ты, Кинн! — с Кима слетает его хладнокровие, он срывается. — Прими тот факт, что наш отец уёбок! Он никого не любит. Ни тебя, ни меня, ни Кхуна. Его интересует только власть. Он сделал из тебя своего послушного щенка, но открой ты, блять, глаза! Это папа посылал людей нас убить, и это он отправил к Вегасу шпиона! Это наш папа разрушил семью Че и Порша!

— А может быть, это ты предатель? — Кинн подходит к нему почти вплотную, его голос убийственно спокойный. Он говорит так, будто ни капли не сомневается в своих словах. — Кто знает, чем ты на самом деле стал заниматься, когда ушёл из семьи? Как мы может быть уверены, что ты не работаешь на какую-нибудь вражескую группировку?

Киму плевать, что говорит Кинн. Сейчас его интересует только Че, тихонько сбежавший из комнаты под их крики. Он отпихивает брата и идёт за ним.

Порче сидит во дворе на одном из диванов, обнимая колени и пряча лицо. Плачет. Ким подсаживается рядом и, не зная, имеет ли ещё на это право, обнимает его за плечи. Че вздрагивает, поднимает на него заплаканные глаза и обнимает в ответ.

Его плач Кима душит. Изнутри уничтожают эти слёзы и безмерная боль, которой они наполнены. Слушать невыносимо, но ему нужно выплакаться.

— Я с тобой, мой хороший, — шепчет Ким, зарываясь в его волосы. — Поплачь. Пожалуйста, не сдерживайся.

Не сдерживает. Плач почти перерастает в крик, нанося всё больше острых ударов по сердцу Кима. Если бы он хоть что-то мог для него сделать, то сделал бы это любой ценой. Лишь бы искупить вину своего отца перед ним, однако такой грех отмолить никогда не получится. Ничего нельзя изменить.

— Порш мне никогда не признается, — хрипло говорит Че. — Я знаю, что он участвовал в подпольных боях. Каждые выходные он приходил с разбитым лицом и уверял меня, что посетители в баре подрались, а ему пришлось разнимать. Я хотел, чтобы это всё прекратилось, но нам едва хватало на еду, а долгов меньше не становилось. К нам каждый месяц приходили за выплатами. Мы боялись всех посторонних звуков. Не включали свет, чтобы они не знали, что мы дома. Порша избивали прямо у меня на глазах, а я ничего не мог сделать. Просто смотрел и плакал.

Ким знает. Всё знает. И про долги, и про Феникса, и про мразотных партнёров их отца, оставивших осиротевших детей богатейшего бизнесмена без гроша. Знает, сколько драгоценностей, оставшихся от матери, им пришлось отнести в ломбард, так никогда и не выкупив обратно, и дом — единственное, что у них осталось. Ему, выращенному в золоте и родительской любви, никогда этого не понять. Ким даже на малую часть не сможет ощутить всё то, что пережили эти двое. Но ему бесконечно жаль их и стыдно за своего отца.

Жизнь Че вообще один сплошной пиздец. Всю жизнь прожил, уверенный, что его родители мертвы. В долгах, не зная роскоши. Потом ещё и мудак какой-то его использовал и разбил ему сердце. Сейчас ничего не лучше — родная мать, хоть и оказалась жива, даже не помнит, как рожала его. Какие-то сволочи вечно пытаются прикончить. К покушениям и похищениям пришлось привыкнуть. Спать с сыном мафии тоже не особо здорово. Че мог найти себе кого-то получше, но уже поздно — Ким с ним до крышки гроба.

— Мой невероятно сильный мальчик, — он отнимает Че от своего плеча и утирает большими пальцами слёзы с его лица.

— Почему ты плачешь, Пи'? — спрашивает Порче обеспокоенно.

Ким не хочет позволять себе эти слёзы, ему нельзя плакать, однако, когда его Че так больно, он не может сдерживаться. Эта боль настолько отвратительная, до того невыносимая, что Ким бы сделал всё, чтобы забрать её всю себе.

— Мне так жаль, Че. Как же мне жаль, — никакими словами не передать глубину его сожаления.

Порче обнимает за шею и целует в щёку. Ну вот, Ким пришёл поддержать его, а теперь выходит, что он сопли распустил.

— Я так хочу, чтобы ты был счастлив, — плачет Ким, сжимая Че так, будто от этих объятий зависит его жизнь.

— Я счастлив, — успокаивает Порче. — Я никогда не был так счастлив, как с тобой.

Сил на поцелуй нет, поэтому Ким просто прижимается дрожащими губами к его губам. Порче берёт на себя инициативу углубить и толкается языком внутрь. Ким тогда оживляется, отвечает, только грёбаные слёзы остановить всё никак не может.

— Прости, что я тебя сегодня расстроил, — Че вдруг начинает извиняться. — Это, правда, был очень тупой поступок. Извини.

— Дурень ты, — сквозь слёзы смеётся Ким.

Помолчав, Че кладёт голову ему на плечо и с нежностью произносит:

— Я тебя очень люблю, Пи'Ким.

— И я тебя, зайчонок. Больше всего на свете люблю. 

Больше ни один из них не плачет. Эмоции скатываются в ноль, этот день выжал из них все. Внутри пусто. Просто пусто.

— Звёзд не видно, — задумчиво подмечает Че, лёжа у Кима на коленях и смотря на застланное густыми тучами небо.

Ким смотрит вверх. И правда, ни одной.

Появятся ли они ещё?