Ким всегда знал, что он не хозяин своей судьбы. Всё в его жизни происходит только потому, что ему позволили. Он спит, потому что ему это разрешили. Ест, потому что разрешили. Дышит тоже, потому что его хозяин позволил ему дышать.

Сейчас Ким чувствует себя как никогда жалко, осознавая свою беспомощность. Больше ему не позволяют дышать. Отец отнимает его кислород, а он ничего не может сделать.

Музыка — не работа. Это его жизнь, источник сил. Необъятная любовь. Она была с ним на протяжении долгих лет. Спасала, не давая утонуть в пучине той мерзости, на дно которой тянула семья. Сердце Кима билось в такт его песен. Теперь, когда они не звучат, не бьётся и сердце.

Карьера музыканта значит слишком много. Добившись успеха, Ким ощущал, что не такое уж он и ничтожество. Он может устроиться в этой жизни и без помощи отца, он чего-то стоит. Восторженные взгляды это чувство усиливали. Его душа трепетала, Кима разрывало от счастья, когда приходилось сталкиваться с отдачей своих слушателей. Им нравилась его музыка, нравился он сам. Это заставляло двигаться дальше, создавать новые шедевры. Ким стал зависим от этой любви, получаемой в ответ на свою музыку.

Его ненавидят. Светлый образ Вика навсегда очернён отвратительным обвинением. Теперь его песни у всех вызываются лишь ненависть.

Папа забрал его воздух. Киму больше нечем дышать.

— Мне есть восемнадцать! И это никакое не изнасилование! — Че переполняет возмущение, он не замолкает уже минут пятнадцать, повторяя с редкими перерывами один и тот же аргумент по несколько раз, словно его слова донесутся до всех разочарованных в Вике фанатов и ждавших малейшего проступка завистников. Но первые по-прежнему огорчены, а вторые злорадствуют.

А Ким раздавлен, просто уничтожен. Он смотрит в одну точку, не моргает. Всё, что происходит вокруг, проходит мимо. Поднявшийся балаган до него не доходит. Всё, что ему говорят, Ким слышит, как под толщей воды. Глаза выжигают рвущиеся наружу слёзы, и ему даже не стыдно будет разреветься перед всей семьёй. Откровенно плевать.

— М-да, с говном смешали по-крупному, — Вегас присвистывает, листая новостную ленту в телефоне.

— Этот подонок всегда играл по-грязному, — Солада больше не в образе лукавой лисицы. В её глазах неукротимая ярость.

Господин Корн не терпит отказов. Он привык держать всё в своих руках. Сейчас его руки с короткого поводка переместились прямо на горло и сдавливают со всей силы. Это послание Киму. Этим он говорит, что если не будет так, как ему хочется, то следующий выстрел будет контрольным.

Отец видит в нём угрозу, значит, Ким на правильном пути. Он делает вещи, которые в самом деле могут закопать империю Корна глубоко под землю. Значит, нужно действовать быстрее. Больше нельзя тянуть.

— Пи'Ким! — пытается достучаться до него Порче. — Пи'Ким, ну посмотри на меня, пожалуйста!

Порче тоже больно. Он чувствует странную вину, но Ким сейчас не в состоянии взять его руки в свои и, глубоко заглянув в глаза, сказать, что это всё ублюдок Корн, а ни в коем случае не он. Состояние Кима Че пугает. Понимая это, Ким заставляет себя поднять голову и взглянуть на него.

Прорывает. От его взгляда, от рвущих душу чувств, от крепких объятий за шею, переполненных желанием хоть как-то поддержать. Ким всхлипывает.

— Оставьте их, — тихо произносит Солада.

Все выходят из комнаты, оставляя Кима и Че наедине. Тогда тормоза сносит окончательно, и Ким ревёт в голос. Сжимает пальцами ткань одежды на его спине и рыдает, прижимаясь крепко-крепко.

— Любимый, мы всё исправим, — пытается успокоить Че, однако у него самого голос дрожит. Ему тоже хочется заплакать. — Мы докажем, что это всё неправда. Тебя же все так любят, они поверят. Прошу, Пи'Ким, не плачь…

Нет, глупенький. Не будет всё так просто. Все их аргументы сотрут в порошок, а если нет, то найдут, чем ещё зарыть Вика в грязь. Но папа вряд ли будет дальше тратить время на него. Он возьмётся за Кима и уничтожит то, что дорого ему.

Взять себя в руки. Срочно успокоиться. Подняться и сделать всё, чтобы рядом с Виком не вырыли ещё одну могилу для Кима. Но это так трудно. Ким устал всё это чувствовать, устал…

— Эй, Ким, — неуверенно вмешивается Вегас, переступая порог комнаты. Рядом с ним Пит, сжимающий в руках планшет. — Мы нашли, с какого компьютера запостили фото. Взгляни, если тебе…

Ким вскакивает, одним движением вынимает пистолет и направляет на него, не давая договорить. Они оба замирают в оцепенении.

— Пи'… — испуганно вскрикивает Порче, впиваясь в его руку. И почти сразу же отпускает, осознав. — Что? Нет…

Вегас поднимает руки и медленно отходит вбок, заслоняя собой Пита.

— Убери пистолет, — вкрадчиво произносит он. — Давай поговорим.

— Это всё из-за вас! — Кима захлёстывает ярость. Он шмыгает носом и свободной рукой утирает остатки слёз с лица.

В комнату залетают ошарашенные Кинн и Порш. Между ними протискиваются Кхун и Солада.

— Ким? Ты что творишь? — в недоумении спрашивает Кинн, с опаской косясь на пистолет в его руке.

— Эти двое — крысы! Они уже два месяца работают на Корна! Я слышал ваш разговор ночью! — Ким срывается на крик, тряся оружием.

Его срывает. Ким думал, у них ещё есть время, но больше ждать не собирается. Он готов прикончить их прямо сейчас, но вперёд осторожно выходит Солада, почти вплотную прижимаясь к дулу.

— Нет, Кимхан. Не смей, — слишком спокойно говорит она.

— Защищаешь? И ты с ними? — горькая усмешка.

— Нет, — Сола качает головой. — Но самосудом заниматься я тебе всё равно не дам.

Ким нехотя опускает пистолет. Солада оборачивается к Вегасу и Питу.

— О чём он? — жёстко спрашивает женщина. — Объяснитесь.

Они оба напуганы. Только страшно не за себя. Друг за друга. И лишь из-за того, как Вегас заводит руку за спину и сжимает запястье Пита, Ким решает их выслушать. Но если ответ не понравится, то шансов больше не будет.

— Корн приходил сюда два месяца назад, — Вегас решает говорить прямо. — Он просил Пита вернуться на службу на пост главы телохранителей, предлагал зарплату в два раза больше прежнего. Сказал, что таких, как он, очень мало, охрана без него расслабилась, и что может оставаться в побочной семье, если ему так будет угодно. Пит отказал. Мы забыли, но когда вскоре начало происходить всё это дерьмо, мы поняли, что он просто искал себе крысу. Корн бы обязал Пита шпионить для него. Ким всё просто неправильно понял!

— И какого хера вы молчали? — бесится Порш.

— Да нам вообще не упало, чтобы вы нас в чём-то подозревали! Нас и без этого козлами отпущения любят делать!

— Мы договаривались работать без вранья и недомолвок, — Порш скалится.

— Касательно бизнеса. А здесь речь о безопасности моей семьи! Мы не сделали ничего, что вам бы навредило, мы лишь защищались!

Порш всё ещё злится, однако отступает. Вегас и Пит заметно расслабляются, и Ким убирает пистолет обратно. Убедили. Тот разговор действительно просто был вырван из контекста, но никто не имеет право его осуждать за эту выходку. Только придурок сейчас будет доверять всем на сто процентов. И сам Ким никого не осуждает. На месте Вегаса и Пита он бы поступил так же.

В общем-то, он так и поступает.

— Всё, или у вас ещё есть, в чём признаться друг другу? — настороженно уточняет Солада.

Есть. У Кима столько всего, в чём ему нужно признаться. Только он не может. Боится. Кто ещё окажется врагом, даже если родной отец нацелен его убить?

— Мне нужно подумать, — тихо говорит Ким и быстрым шагом исчезает из комнаты.

Он впервые находится в таком ужасе. Корн обезумел и ясно даёт понять, что если Ким не выполнит его требование, то он силой вернёт младшего сына в семью. Узнав, что и Кинн больше ему не союзник, Корну захочется приструнить Кима ещё больше. Отец не шутит. Либо с ним, либо никак. У Вика сердце бьётся благодаря музыке. У Кима — благодаря Че. Первого уже убили. Нужно не дать умереть второму.

Только как, чёрт подери, как это сделать? Даже со всем, что у него есть, Ким никогда не сделает это в одиночку. И что, если не получится? Отец взбесится только сильнее. А вдруг до Че он доберётся раньше? Это замкнутый круг.

— Пи', — зовёт его Порче, присаживаясь рядом. — Мне показалось, что тебе нужно выговориться. Но если ты хочешь побыть один, то скажи, я уйду.

Та же скамейка, куда ночью приходил успокаивать его Ким. Теперь они меняются местами.

— Нет, — Ким роняет голову ему на плечо, стискивая тонкую талию в объятиях. — Побудь со мной, пожалуйста. Мне сейчас больше всего нужен именно ты.

Ким не хочет показывать ему слабость, чтобы у Че даже в мыслях не было чего-то пессимистичного. Но он ведь не дурак. Он видит его состояние, чувствует, как ему плохо, страшно. И всё равно Ким не может выгнать из себя эту панику.

Порче гладит его затылок, перебирая пальцами мягкие пряди, и со всей любовью касается губами виска.

— Почему мне постоянно приходится твердить тебе одно и то же? — Че устало вздыхает. — Ты живой человек, Пи'Ким. Испытывать какие-то эмоции и показывать их — это нормально. Не вини себя за это.

— Насквозь меня чувствуешь, да? — Ким грустно улыбается и крепче прижимается к нему. — Я не знаю, что мне делать… — он переходит на шёпот.

— Ты не должен тащить это всё один…

Ким ощущает себя параноиком похуже Кинна. Ведь даже у него вышло довериться остальным, поверить, что это отец, в котором он ни секунды своей жизни не сомневался, их враг. А Ким всё продолжает бояться ножа в спину, хоть и понимает, что если будет действовать в одиночку, то точно не справится.

— Эй, Че, — Вегас появляется совсем внезапно. — Украду его у тебя ненадолго?

— Конечно, Пи'.

Порче встаёт, освобождая ему место, и уходит в дом. Вегас подсаживается рядом с Кимом, а тот натягивает маску хладнокровия. Повисает молчание.

— Давно понял, что предатель — твой отец? — вдруг интересует он.

— Когда сказали про прослушки, — отстранённо отвечает Ким. — А догадывался с самого начала.

Вегас ухмыляется, ведь они с Питом тоже. И тоже не осмеливались сказать это вслух.

— Если бы мы хотя бы заикнулись об этом, Кинн бы устроил истерику, — словно прочитав его мысли, говорит Вегас. — Не было доказательств.

Ким неожиданно неловко чувствует себя рядом с ним и, решив, что он хочет услышать именно этого, произносит:

— Извини.

— Не надо, — Вегас мотает головой. — Это нормально, что ты так отреагировал. Пит прав. Нам действительно стоило всё рассказать, когда началось это мракобесие. Но я боялся дать лишний повод подумать на нас. У меня репутация среди вас и так не огонь, а из-за того, что Пит со мной, ему все мои грехи приписываются автоматом.

— Прекрати, — голос Кима звучит жёстче, чем нужно. — Это всё в прошлом.

Вегас явно хочет что-то сказать, но не может подобрать слова. Плюнув, говорит то, что думает:

— Послушай, мне, правда, жаль, что всё так получилось с этой фотографией. Я лично приложу все усилия, чтобы с тебя сняли все обвинения. Но сначала нужно разобраться с Корном. И для этого нам нужен ты. Ты самый умный из всех нас. Я знаю, что у тебя есть план. И ты уже очень давно его вынашиваешь.

Видеть его таким необычно. Вегас выглядит отчаянным. Не ёрничает, нет его привычной самоуверенности и надменности. Впрочем, и Кима со слезами на глазах не видели уже много лет. Времена настали по-настоящему тёмные. Но, может быть, только для него одного? Вегас тот ещё актёр. Что, если он просто ждёт, когда Ким раскроет свои карты, чтобы придумать ловкий ход против него?

Это уже явно перерастает в паранойю.

— Ну и откуда фото запостили? — с ухмылкой интересуется Ким.

— Из Малайзии, — отвечает Вегас.

— Совсем за придурков нас держит.

Ким встаёт с места.

— Пошли.

Они возвращаются в дом. Все выглядят напряжёнными и настолько увлечены обсуждением, что даже не замечают их возвращения. Только Че, припавшей щекой к плечу брата, едва заметно улыбается Киму.

— Это не так легко! Просто взять и заставить всех отвернуться от него! — на повышенных тонах пытается донести Кинн до тёти. — Некоторые семьи уже больше века сотрудничают с нами, им будет мало одних моих слов. Его партнёры проворачивают с ним дела на миллионы. У них никаких оснований нет верить в то, что он подонок, и обрывать с ним связь. Им всем нужны будут конкретные причины. А то, что он пытался убить собственного сына, для них вообще не повод.

— И телохранителей вы никогда не переубедите, — Кхун подливает масла в огонь. Его будто бы подменили, потому что выглядит он слишком серьёзным. — Папа многих сам поднимал, а кого-то вообще из такой ямы достал, что они ему по гроб жизни обязаны. Вон, хотя бы Пита взять! — он указывает на своего бывшего телохранителя, смущённо прячущего взгляд.

Солада задумывается. Ким прерывает её думы, молча присев рядом. Все смотрят на него.

— У меня есть компромат на отца.

Они не удивляются, они находятся в непонятках. Каждый впадает в недоумение, словно не знает значение этого слова, но на самом деле просто не могут догнать, что Ким говорит буквально.

— А теперь подробнее, — настороженно просит Кинн.

Ким откидывается на спинку стула.

— Я уже несколько лет под него копаю. У меня дома папка страниц на сто. Там его переписки и все отчёты по бизнесу со схемами махинаций. Он продавал информацию о некоторых семьях рыбам покрупнее, проворачивал кучу афер и творил столько дерьма, что все его партнёры с удовольствием прострелят ему башку и без нашего участия, когда узнают, кто именно загнал их в задницу.

Настолько ошарашенных взглядов Ким не видел никогда. Даже Порче удивлённо хлопает своими длиннющими ресницами, до этого момента даже не представляя, что за бомба хранится всё это время в их квартире. Одна Солада, кажется, вообще не удивлена.

Кхун неожиданно вскакивает с места.

— А я всегда говорил, что он проныра! Самый пронырливый проныра! — старший брат тычет в Кима пальцем.

— Я что, когда-то это отрицал? — усмехается тот.

Ну да, Кхун всегда был прав. Ким приезжал в гости только пошпионить. Не навестить отца с братьями, а только поинтересоваться их делами. Покопаться в бумажках, осторожно влезть в компьютеры и поглядеть, чего нового папочка затолкал в свой тайник. По чуть-чуть, по маленьким крупицам собирал всё интересное и откладывал у себя. Поэтому на ужин младший сын никогда не оставался. Любопытство было удовлетворено всегда раньше этого времени.

— Ахуеть, и ты молчал? — Порша переполняет возмущение.

— Ага. Только не заставляйте меня пожалеть, что я не продолжил это делать, — Ким обводит всех взглядом. Ему искренне хочется в это верить.

— Я хочу посмотреть, — требует Кинн, до конца не веря в это заявление.

— Нужно забрать папку из дома, — теперь это кажется невозможным.

Солада своим визитом Корна разозлила и дала понять, что его вызов они приняли. Он уже начал атаку, поставив точку в карьере Вика этой сплетней. Каков будет следующий шаг — остаётся лишь гадать.

— Вегас, — обращается Ким, — позволь остаться в доме побочной семьи до тех пор, пока всё это не закончится.

— И не обсуждается, — твёрдо говорит Вегас. — Я вас и так никуда бы не пустил. У нас безопаснее всего, держаться вместе сейчас будет разумно.

— Отлично. Тогда сейчас едем к нам. Порче, соберёшь всё необходимое, — Ким смотрит на Че. Решение взять его с собой вообще нелегко даётся, однако Киму так будет спокойнее. Такую ценную информацию он готов доверить всем присутствующим, но приглядывать за ним — никому. Напоследок распоряжается: — Порш и Вегас с нами. На всякий случай.

Им двоим Ким пока что доверяет больше всего. Порш Че никогда не навредит. А чтобы Вегаса смог подкупить старик Корн, даже с тем, что Ким услышал ночью, тяжело верится.

— Ты в своём репертуаре, Кимхан, — лукаво произносит Солада.

Она его доверием тоже располагает, однако тётя ему понадобится в другом деле. Позже.

— Всё, хватит тянуть. И так времени дофига просрали, — Порш уверенно встаёт с места.

Всю жизнь выйти за пределы дома было равносильно уходу на войну. Ублюдок с пушкой мог выскочить откуда угодно. Кхун поэтому полжизни просидел дома. А Кима это едва ли пугало. Он не чувствовал угрозы. Зато сейчас она висит неподъёмным грузом. Потому что, во-первых, на заднем сиденье Че, а во-вторых, папа мог поднасрать во всех местах. Свой адрес гуляющим по ленте твиттера Ким ещё не находил, но реально боится увидеть под своей дверью толпу журналистов.

— Оружие спрячьте, но далеко не убирайте, — распоряжается Ким, паркуясь около дома. Ему не нужно, чтобы к изнасилованию, педофилии и мужеложству приписали ещё несколько обвинений, которые додумает толпа репортёров, увидев с ним двух мужиков с пистолетами. — Че, держись рядом с Поршем. Вегас, прикрывай. Я иду первый. Заходим быстро, забираем всё необходимое и сматываемся.

 — Есть, сэр, — насмешливо говорит Вегас, сдёргивая затвор и убирая пистолет за пазуху.

Возможно, Ким переоценил отца. Его паника не оправдывается. Когда он заходит через парадный вход, ему в лицо никто не пихает камеры и микрофоны. Тихо, пусто. Только охрана с невозмутимыми лицами и чуть смущённый консьерж.

— Бегом, — подгоняет всех Ким, распахивая дверь квартиры.

Порш и Че идут в спальню, а он с Вегасом направляется в свой кабинет и, едва добравшись до его порога, понимает, что нет, всё же недооценил.

— Да какого хуя… — растерянно бормочет, боясь заглянуть за приоткрытую дверь, которую определённо точно перед уходом оставлял закрытой. Не зря.

Внутри хаос. Перевёрнуто абсолютно всё. Каждый ящик выпотрошен. По полу раскиданы бумаги. Его компьютер разобран на болтики. И, конечно же, шкаф с сейфом тоже разорён. Как и сам сейф. Грамотно взломанный.

В глазах темнеет. Ким заглядывает внутрь сейфа, будто и правда надеется увидеть злосчастную папку на месте. И ожидаемо не находит.

— Где я оступился?..

В комнату вбегают Порш и Че.

— Ну что, закончили? — спрашивает Порш и смолкает почти на полуслове, увидев кавардак. — Чё за херня?

Че в ужасе оглядывает комнату и напряжённо стискивает рюкзак в руках. Порш притягивает его к себе за плечи, напрягаясь. А Ким совершенно теряется. Как Корн узнал? Кто мог ему сдать, если впервые вслух об этом компромате Ким сказал меньше часа назад? Добраться раньше них люди отца не смогли бы, даже если Корн направил своих шавок в ту же минуту, когда стало известно о такой драгоценности. Он узнал ещё раньше, чем Ким рассказал. Как, чёрт подери? Все эти годы он ни о чём не подозревал. Что сейчас ему указало на это?

Этот подонок всегда будет на шаг впереди них. Его невозможно победить.

— Уходить надо, давай, — Вегас трясёт его за плечо, вытаскивая из транса. Ким спохватывается и кивает головой.

Вытащив пистолет, он хватает Че за руку и идёт к машине. Кима потряхивает от страха и обиды. От полнейшего непонимания. Он чувствует себя жалким, потому что не может сделать ничего, о чём не догадался бы его враг. Корна не получается переиграть. И эта западня натурально душит.

Толпа полицейских на выходе становится выстрелом в висок.

Они оказываются под прицелом целого наряда, стоит в спешке выбежать на улицу. Первое, что приходит на ум, — навести на них пистолет в ответ, но тупость этой идеи Ким осознаёт сразу же.

— Оружие на пол, руки за голову! — орёт ему один из полицейских.

Вегас, Порш и Че их совершенно не интересуют. Когда Ким подчиняется, бросает пистолет на землю и сцепляет пальцы в замок на затылке, его сразу прижимают лицом к капоту полицейской машины и надевают наручники.

— Пи'… — испуганно выкрикивает Че, и Вегас сразу зажимает ему рот ладонью, не давая наговорить глупостей. Он вырывается, плачет и что-то вопит сквозь слёзы, находясь на грани истерики, но уже подключается Порш, крепко прижимая к себе.

Что там втирает полиция, усаживая его на заднее сиденье машины, Ким не слышит. В ушах только плачь Че. А в голове бьётся осознание собственной ничтожности. Они проиграли, даже не успев нанести свой первый удар.

В комнате надоедливо мигает лампа. А ещё душно и пахнет чем-то стухшим. Всё тело ноет, потому что сидеть прикованным к столу уже около часа вообще не фонтан. Ким понимает, что его испытывают, насмешливо наблюдая из камер, как он загибается. Не дождутся.

За время своего условного одиночества Ким успевает подумать о многом, осознать кое-какие вещи и сделать несколько выводов. Например, весь этот арест — устроенный папочкой цирк. Им известно, что ни в чём Ким не виновен, но они будут изводить его тут, пока Корну не надоест. Это подтверждает то, что его право на телефонный разговор, адвоката и всё остальное тут мастерски игнорируют. Всё остальное, о чём надумал Ким, у него вызывает желание посмотреть отцу в глаза и спросить: почему? Впрочем, он уже и так знает — старик обезумел от жажды власти.

Проходит больше часа, когда ему решают составить компанию. В комнату для допроса входит мужчина в форме и с до того важным и надменным видом, что хочется врезать. Ким поднимает на него взгляд всего на секунду и снова опускает глаза. Полицейский садится напротив, долго разглядывает его и интересуется:

— Мальчиков помладше любишь, значит? — он усмехается. — Сколько тому было? Пятнадцать? Или меньше?

Придурок, знает ведь ответ. Точно знает. Это же никакой не коп, а папочкин актёр, посланный его помучить. Но ничего, кроме игнора, он не получает. Кима так просто не сломать.

— Что, думаешь, если место на сцене себе смог купить, то всё дозволено? — продолжает доводить его полицейский. — Много детей перетрахал? Как ты их к себе заманивал? После концертов, наверное, пообщаться приглашал?

Ким не отвечает на вопрос, с куда большим интересом разглядывая цепь между браслетов на своих запястьях.

— Молчишь? — ухмылка. — Или вспомнить пытаешь, скольким мальчишкам жизнь испортил?

Думает о том, как бы хотел сейчас схватить его за башку и бить об стену, пока череп в крошку не превратится. Внешне, разумеется, не показывает, и копа начинает это подбешивать.

— Не переживай, у тебя в тюрьме будет достаточно времени, чтобы вспомнить каждого, Вик, — его имя он выплёвывает с особым ехидством.

И вдруг встаёт.

— Хотя, знаешь, я думаю, вас, уродов таких, тюрьма не исправит, — задумчиво произносит. Обходит стол и встаёт позади. Ким прикладывает все силы, чтобы не дёрнуться, когда тот стягивает с его волос резинку и накручивает прядь себе на палец. — Вас так же раком драть надо, чтобы вы почувствовали, каково это, — произносит он, наклонившись к его уху.

Хватка в волосах неожиданно становится жёстче. Мужчина сжимает пальцы у него на затылке и со всего маху впечатывает лицом в стол. Ким протяжно стонет от сковавшей острой боли, обдающей всё лицо. Полицейский заламывает ему голову и с непонятным удовольствием наблюдает за стекающими по коже струйками крови. Ким с трудом пытается скрыть злость, заводя его до предела своим хладнокровием, даже с текущей из рассечённой брови крови.

— А может, — мужчина стягивает пиджак, а его лицо приобретает выражение настоящего психа, — прямо сейчас тебя перевоспитаем, м?

Ким неосознанно пытается вырваться, но наручники на его запястьях только насмешливо лязгают, даже не думая отпускать. По комнате проносится смех. И резко обрывается с открывшейся дверью.

Отец смотрит на него, как на грязь. Просто очередную букашку, которую раздавить может одним движением пальцев. И встречается с тем же презрительным взглядом. 

— Отстегните, — холодно приказывает Корн.

Слишком, видимо, уверен, что Ким не накинется на него и не пробьёт голову об стол. Ему это сделать и хочется, но с его громилами он в таком состоянии иметь дело не готов. Ким продолжает сидеть на месте, выжигая глазами в нём дырку, когда с него снимают наручники. Корн подходит к нему и протягивает белый платок.

— Пойдём домой, сынок.

Как бы сильно ни хотелось избить этого подонка до полусмерти, Ким даже бровью не поводит. Много чести — радовать его своей злобой. Он и так прекрасно знает, что теперь сыновья не питают к нему ничего, кроме ненависти. И, сделав глубокий вдох, Ким смиренно принимает платок.

Дома он лишился много лет назад, а снова обрёл совсем недавно. Но эти стены домом ему уже никогда не станут. Они в один день стали ему тюрьмой, в которую его из раза в раз возвращали. Ким снова здесь. Только теперь это больше похоже на закрытую клетку, в которой он наедине с голодным диким зверем.

Ему заботливо руками врачей главной семьи обрабатывают разбитую бровь, вытирают корочки засохшей крови и дают переодеться. Папочка заботится? Нет. Издевается. Все его действия — издевательства, которыми Корн тешит себе самолюбие. Ему нравится чувствовать это превосходство.

Сейчас он особо упивается своей властью, с интересом перелистывая странички папки. Ким сидит в кресле напротив и гасит желание закричать что есть мочи от рвущей изнутри злости и обиды.

— Это потрясающе, — восхищается Корн. — Ты большой молодец, Кимхан. Я горжусь тобой, правда. На такое способен только ты.

Захлопнув папку, Корн передаёт её одному из своих телохранителей.

— Сожгите, — равнодушно распоряжается.

А глаза ни на секунду не отрываются от Кима. Он пытается впитать каждую его эмоцию, хочет насладиться его яростью. Корна питает эта безысходность.

— Я оплошал, — признаётся Ким. — Киттисаваты вызывали чересчур много вопросов. Они портили твою идеальную картину, — будто бы в своё оправдание. — Я слишком увлёкся, да?

Отец смотрит на него, как на дурака, и откровенно насмехается.

— Ты, правда, думал, что я не пойму, для чего ты с их младшим сыном встречаешься? Для чего нужны ваши уроки музыки?

Вообще-то, Ким думал, что он совсем об этом не узнает. Что ж, наивно, не спорит.

— Но вот то, что ты решил хранить компромат на меня прямо у себя дома в одной папочке — это настоящая дурость, сынок. Не ожидал от тебя такого.

Ким усмехается.

— Значит, всё-таки не в Порше дело было. Это ты пытался меня успокоить, — он озвучивает догадку.

Об этом Ким подумал сразу же, как только проснулся с простреленной рукой. Просто предположил и сразу же забыл, потому что всё указывало на то, что это бывшие партнёры дяди Кана бунтуют. Даже посланная заниматься этим дерьмом банда сами не знали, зачем на самом деле они это делают. Ким должен был испугаться только одной догадки, что его дорогой Че в опасности именно из-за него, и залечь на дно, но он не успокоился. Продолжил показывать характер, после выписки из больницы стал пристальнее наблюдать за действиями отца, объединился с побочной семьёй, создав ещё большую проблему. Корна напугал этот союз вездесущего сына и неуправляемого племянника, и он специально послал шпиона, который должен был выдать себя с потрохами и рассорить их.

Только всё у него через задницу. Впервые. Его яблоко раздора не сработало, заносчивые дети продолжили создавать проблемы, ещё и такая же пронырливая невестка объявилась, эта зараза Солада со своей правдой, отнявшей у него послушного щенка Кинна и последние крупицы контроля над побочной семьёй. Он, привыкший видеть всё на четыре хода вперёд, не потерпит такого унижения.

— Я дал тебе слишком много свободы, — расстроенно произносит Корн.

— Да. Твоя ошибка, — соглашается Ким.

Его ошибкой же было влюбиться. Потому что свободный от чувств и отцовских оков он был даже более непобедим, чем Корн. Если бы не проклятая любовь, Ким бы не сидел здесь.

— Ты же знаешь, что делают с предателями? — уточняет отец.

— Знаю.

Этого не знать лучше никому, но Ким не только знает, он был свидетелем этого. Он сам делал это.

— Но ты так не поступишь.

Корн так просто не даст ему расплатиться за своё поведение. Ни в коем случае теперь не даст ему умереть. У него в голове рисуются более изощрённые пытки. И Ким прекрасно понимает, что его заставят сделать.

— Одного дня тебе хватит?

Сжав кулаки, Ким покорно соглашается:

— Да, папа.

— Хорошо, — Корн натягивает улыбку заботливого отца. — Иди.

Подчиняясь, Ким встаёт и идёт к выходу. Уже открыв дверь, тормозит и оборачивается.

— Пап, — обращается вдруг.

— Да? — отзывается Корн, глядя на него с лёгким интересом.

Ким улыбается.

— Ты сдохнешь.

После этого обещания он уходит.

В этой битве Ким позволит ему стать победителем, но это не значит, что позволит выиграть всю войну.