Сегодня в доме главной семьи должен быть великий праздник. Настал день, когда госпоже наконец-то перестало быть больно. Отныне её сердце не терзают переживания, тело не терпит мучения, а глаза никогда больше не заплачут. Она свободна от этого мира и шагает в другой, чтобы начать всё с чистого листа.

Только больно теперь уже им, ведь они в этом мире остались одни.

Вокруг тише обычного. Жизнь в особняке замерла, кажется, вместе с замиранием сердца его хозяйки. С той секунды в этих стенах больше нет места смеху, улыбкам и мажорному пению пианино. Она унесла это всё с собой. Теперь тут селится скорбь, неподъёмно повиснув на сердце каждого обитателя.

Ким узнал о смерти матери два часа назад, но всё ещё не может в это поверить. Он знает, что смерть — не выдумка. Ему уже приходилось с ней встречаться. Только что она коснётся самого дорогого ему человека, и представить не мог. Это ведь так фантастично. Мама пообещала быть с ним всегда, она не могла соврать. Почему оставила?

Для кого теперь будет звучать его музыка?

Это было неизбежно. Госпожа болела больше года, увядая на глазах и пряча за улыбкой убивающую её боль. Господин Корн приложил все усилия, собрал лучших врачей страны, обращался за помощью Америки и Европы. Безуспешно. Всемогущий Кхун'Корн проиграл, отдав в лапы смерти любимую жену и мать своих детей. Это его первое и единственное поражение. Враг, которого он не смог победить, — сама смерть.

Они все понимали, что придётся проститься. Понимали, что придётся сделать это очень и очень скоро. Но не думали, что уже в это утро.

Первым повисшую тишину нарушает Кхун. Казалось, что у них все литры слёз кончились ещё во время болезни матери, а в первые минуты после известия о её смерти окончательно растратились последние запасы. Кинн притягивает брата за плечи к себе, сжимая изо всех сил. Он единственный из их трио, кто ещё не пролил ни одной слезы. Главный наследник себе этого не позволяет, потому что обещал быть сильным, потому что должен быть опорой для братьев. Однако по лицу понятно, скольких усилий ему это стоит.

— Ким, — тихо зовёт средний, его голоса почти не слышно из-за плача старшего, — иди сюда.

Младший сидит на том же самом диване, но дальше от них, обнимает колени и прячет лицо. На своё имя реагирует не сразу, с трудом поднимает голову и смотрит на приглашающего присоединиться к объятиям Кинна. Ким подсаживается ближе и позволяет накрыть свои плечи.

В его руках справляться как-то легче, но недостаточно. Сейчас хочется именно родительского тепла. Только вот отец где-то запропастился. А ещё одни родительские руки, которые могли бы его согреть, уже начинают остывать…

Он всего лишь девятилетний мальчишка, пока ещё не сделавший ничего, за что его может так сильно наказывать судьба. Это самое суровое наказание, какое только может быть, и сейчас Ким согласен на что угодно. Согласен больше не прогуливать репетитора по английскому, не создавать проблем Пи'Нону, отдать слух и голос, каждый свой палец, чтобы больше никогда в жизни не суметь заставить запеть фортепиано. Что угодно. Только пусть мама вернётся.

Открывшуюся дверь они не замечают, скользнувшая внутрь гостья привлекает внимание, лишь заговорив.

— Пи'Чан, оставь нас, пожалуйста, — негромко просит она.

Секретарь отца, присматривавший за ними, кивает и выходит. Заплаканные глаза смотрят на женщину. Тётя Солада всегда носит чёрное, но сегодня этот чёрный траурный.

— Мои мальчики, — надрывно произносит Сола, сама едва не плача. Плохо стёртые следы поплывшей туши говорят, что по пути она себе уже это позволила.

Они сползают с дивана и тянутся в объятия тёти. Ким не знает, откуда снова берутся в нём слёзы, однако они обжигают глаза и рвутся наружу, заставляя всхлипнуть и теснее прижаться к ней. Женщина оседает на пол, утягивая племянников за собой, и целует лоб каждого. Ей хочется забрать их боль себе, хотя бы как-то облегчить эти страдания, которые не заслужили ещё совсем детские сердца.

— Сегодня можно плакать, Анакинн, — Солада приглаживает макушку среднего. Он единственный, кто по-прежнему не плачет.

После её слов Кинн сдаётся, проигрывая захлёстывающим эмоциям, упирается лбом в плечо тёти и рыдает. Пусть хотя бы в этот день его отпустит долг, сегодня Солада станет для них опорой.

Ким до треска сжимает в кулаке ткань её платья и, не сдержав обиду, выкрикивает:

— Почему мама нас оставила? Она говорила, что всегда будет с нами!

— Солнышко, — Сола хватает его за щёки обеими ладонями, — ну что ты такое говоришь? Мама вас не оставляла.

— И где же она тогда? — обиженно спрашивает мальчик.

— С вами, малыш. Душа ушла в другой мир, но её частичка навсегда останется с вами. Прямо вот тут, — она тыкает пальцем Киму в грудь. — Мама каждый день будет приглядывать за вами и оберегать от бед. Можете даже не сомневаться.

Она снова обнимает всех троих и целует по очереди макушки. От старшего к младшему. Так, как всегда делала это их мама.

С того дня прошло уже много лет и, признаться, Ким действительно порой ощущал присутствие матери. Как будто нечто незримое, какая-то совершенно неведомая сила беззвучно нашёптывала ему на ухо верные решения, направляла, наставляла. Ещё одним спутником, зримым и слышимым, была Солада. Она всегда появлялась из ниоткуда в самый подходящий момент, не давая случиться беде. Тщательно залечивала раны на сердце, израненного смертью матери. А потом пустила все свои труды насмарку, бесследно исчезнув.

Сейчас они обе Киму бы очень пригодились. Просто чтобы обняли, потрепали по голове и сказали, что всё будет хорошо.

Ему кажется, что его разыгрывают, когда отец и все телохранители изображают неведение о событиях этой ночи. Ну неужели они действительно ещё не докопались до правды? Хотя Нон так убедительно во время отчёта перед боссом заливал про нападение людей Ваана, не захотевших так просто отступать, что Ким сам на секундочку начал сомневаться, правда ли этой ночью он виделся с побочной семьёй.

Когда Корн смотрит ему прямо в глаза, становится не по себе. Ким не объяснит этого чувства, но он определённо хочет, чтобы отец перестал это делать.

— Я рад, что ты в порядке, сынок, — добродушно говорит Корн с каким-то облегчением. Ни одной настоящей эмоции. Ни одного правдивого слова. — Ты очень хорошо поработал, молодец.

Что-то здесь нечисто. Прямо-таки грязно. Ким видит это по его мерзким глазам, которые хочет собственноручно выколоть. В них засело ехидство и чувство превосходства, которое Корн прячет за поддельным беспокойством. Он всё знает и обязательно выкинет какую-нибудь подлость.

— Может быть, вместо Кинна стоило отдать кольцо тебе? — посмеивается Корн.

И даром не надо.

— Сделаешь для меня ещё кое-что, раз у тебя так хорошо получается?

Вот оно. Ким знал, чувствовал, что так будет. Он напрягается, слушая отца.

— Знаешь, твоя тётя… Солада, — задумчиво начинает Корн. — Она как назойливая муха. Лезет, куда не надо, такая же вёрткая, противная… Срывает мне уже третью попытку её прихлопнуть. Не захотела она по-хорошему. Думаю, ей было бы в радость повидаться с тобой.

— Нет.

Отец вздёргивает бровь.

— Нет?

— Нет.

Солада не разрешит себя убить. Она дастся под нож только кому-то особенному, а не простым шестёркам главной семьи. Её бдительность работает круглосуточно, ни с одного угла не получится в неё выстрелить и попасть, потому что она готова к выстрелу со всех сторон. Кто ещё может быть этим особенным, если не Ким, её любимый племянник, к которому она может прижаться, закрыв глаза, и не ждать удара в спину?

Стоило ожидать, что Корн заставит его это сделать. После того, как она нагло посмела вернуться из своей пожизненной ссылки и с такой дерзостью заявиться на порог, он не остановится, пока не получит её голову. Сам прекрасно понимая, что сделать это будет самому не так-то просто, его не остановит даже необходимость столкнуть с этим своего сына.

Впрочем, чего удивляться очередной раз его жестокости?

Пусть лучше пристрелит прямо на этом месте. Ким не убьёт ту, которая была с ним вместо отца, когда было трудно.

— Что предлагаешь тогда? — интересуется Корн и принимается рассуждать: — Может, взять дом побочной семьи штурмом? Поступим с ними так же, как они когда-то с нами, заодно и эту назойливую дрянь прихлопнем. Хотя нет, там ведь Порче, нельзя, чтобы он пострадал… Но твоя тётушка не оставляет выбора.

Ему действительно ничего не стоит прямо сейчас направить в дом побочной семьи своих людей и поставить их на колени. Чужими рукам он перестреляет всех их телохранителей, собственных сыновей, отвернувшихся от него, ненавистного племянника и вездесущую невестку. Он убьёт Пита, Порша. Порче. Отец сделает всё это, если Ким не будет слушаться. И на самом деле, поручая разобраться с Соладой, Корн просто делает отсрочку всем остальным. Ким понимает, что вскоре его столкнут и со всеми братьями. А может быть, отцу надоест выжидать и он разгромит дом побочной семьи, воспользовавшись моментом, когда они буду сломлены потерей своей госпожи. Во второй раз.

Ким резко встаёт и уходит, потому что боится расплакаться. Показывать ему слёзы он не станет, но пустить их наедине с собой определённо хочет. В финале игры, когда из всех останется только Че, отец даст пистолет и скажет на выбор всадить пулю либо ему, либо себе. Ким, конечно, выберет второе, но факт — Корн не остановится, пока не изведёт его вконец.

Между кем бы ему выбор ни поставили, Ким всё равно будет выбирать оставить в живых Че. Он и сейчас понимает, что уже сделал выбор в его пользу. Потерю тёти он один раз уже пережил, сможет и во второй, а с уходом Порче так и не смог смириться. Ни первый раз, ни второй. Он не хочет выбирать, но что ещё делать?

Проходит несколько часов, и все из них Ким неотрывно смотрит на лежащий перед ним на столе телефон. Каждую секунду мысленно говорит себе, что вот сейчас, вот прямо через секунду возьмёт его и позвонит. Взять телефон, позвонить… Просто позвонить… Сейчас…

Нет. Ким осмелится на множество самых отчаянных поступков. На это ему смелости не хватит.

Он зарывается пальцами в волосы, жмурясь, и впивается так крепко, что едва не выдёргивает пряди. Сумасшествие.

Кто-то вместо него берёт телефон, кто-то за него набирает номер и прикладывает к его уху. Кто-то вселившейся в него и взявший контроль, потому что Ким так и не набирается смелости. Никогда не наберётся.

— Алло? — звучит чуть настороженно из трубки.

— Тётя Сола, — это говорит тоже не он. — Это я, Ким. Ты одна? Можешь сейчас говорить?

Повисает молчание.

— Говори, — спустя, кажется, вечность. Но Ким готов был ждать всю жизнь и согласился бы вовсе не дождаться ответа.

— Я узнал кое-что. Не телефонный разговор. Можем встретиться, чтобы никто не знал?

— Можем, — без тени сомнений соглашается она. — Время и место?

— Саторн, три ночи.

— Ух, даже так, — Солада заинтригована. — Договорились.

Ким сбрасывает звонок. Лучше бы он не смог дозвониться.

Ожидание ночи проходит как в бреду. Неужели он действительно собирается убить свою тётю? Он собирается снова лишить побочную семью своей хозяйки, только теперь она не вернётся, снова удивив всех своим появлением, выскочив как чёртик из табакерки и кинувшись всех целовать. Ким заставит двоюродных братьев во второй раз пережить ту ужасную боль, которую сам пожелает пережить только одному человеку в этом мире, только вряд ли у того сердце способно хоть что-то ощущать.

Солада, она ведь семья. Одна из тех немногих людей, которых Ким может так назвать. Как он своими руками может сузить этот круг? Может, это снова сделает за него кто-то другой, кто набрал её номер?

— Господин Ким, — окликают его.

Он оборачивается на голос и в конце коридора видит своего главного телохранителя в приглушённом свете. Нон нагоняет.

— Я справлюсь сам, — заверяет Ким. — Иди спать, Пи'Нон. Это приказ, — говорит строго, зная, что Нон сейчас попытается заспорить.

— Да, господин.

Телохранитель смиренно отступает, Ким идёт дальше.

— Неужели вы правда убьёте госпожу? — звучит вдогонку.

Остановившись, он задумывается, но по итогу оставляет его вопрос без ответа и уходит.

Башня Саторна — место, которое рождено, чтобы быть мёртвым. Пристанище самоубийц, наркоманов и любителей пощекотать нервы. Многие убеждены, что в нём водятся призраки, только проверять никогда не сунутся. По реке рядом проплывают лодки с фонариками, мерцают вывески магазинов, в зданиях рядом светятся окна редких сов, ещё не предавшихся сну. А башня мрачна и одинока. Её единственный обитатель — лунный свет, пробирающийся в эти потёмки сквозь незастеклённые окна.

Ким освещает себе дорогу фонариком на телефоне, пробираясь через шаткий забор, возведённый вокруг заброшки, потому что убиться, запнувшись об какой-нибудь мусор — так себе перспектива. Внутри шаги отдаются слабым эхом, стены густо изрисованы граффити и мерзко завывает пробивающийся внутрь ветер. Едва он успевает войти, на улице снова заряжает порядком надоевший ливень, делая атмосферу ещё более угнетающей. Пробравшись в глубины здания и привалившись к стене, Ким смотрит на часы. Осталась минута до трёх. И из-за угла она появляется ровно в обговорённое время.

— Ким! — обеспокоенно вскрикивает Солада, завидев племянника, и сразу кидается ему на шею. — Драгоценный, я так соскучилась.

Надежда, что она заподозрит неладное и не придёт, окончательно пропадает. С грузом на сердце Ким сжимает тётю в ответ, вдыхая тонкий аромат её сладковатого парфюма.

— Ах! — с ужасом вздыхает она. — Ким, ты почему так исхудал? Тебя там вообще не кормят, что ли? Мой хороший…

Ей надо остановиться. Просто взять и перестать источать эту любовь и заботу. Она этим делает задачу ещё более невыполнимой. Киму ещё труднее продолжать держать лицо, эмоции настойчиво лезут наружу.

— Тётя, я… — хрипло произносит он, но не договаривает.

— Взрыв в Минбури — твоих рук дело? — рассерженно перебивает Солада. — И что за чертовщина была в районе порта?

Конечно, она об этом узнает. Об этом узнала вся страна, потому что только этим пестрили утренние новости.

— Это всё отец, — с сожалением отвечает Ким. — Он послал меня разобраться с человеком, который держал без разрешения склады с оружием на его территории. А тот наслал своих людей на меня…

— Солнышко, — женщина вновь притягивает его к себе, и голосу возвращается мягкость. — Этот урод снова заставляет тебя заниматься этими ужасами. Ты в порядке? Тебя не ранили?

Пусть она перестанет. Хватит. Нет.

— Не беспокойся, — Ким выскальзывает из её рук. — Расскажи, как у вас дела?

— Ох, ну… — Солада задумывается. — Ты своим предательством всех очень расстроил, мальчики совсем духом пали. Я сказала, что кто-то из людей Корна решил нам помочь и прислал копию компромата, и теперь они настроены очень серьёзно. Кинн и Порш каждый день ездят на встречи с его партнёрами, и ещё ни одна не закончилась провалом. Даже Тонглор теперь на нашей стороне.

— Да? — удивляется Ким. — Они же, вроде как, отказались.

— Оказывается, малыш Тэ имеет на своего отца нехилое влияние… Ну каким красавцем он вырос, прямо как принц из сказки! И Тайм, такой мужчина!

Друг познаётся в беде. Так ведь говорят? Друзья Кинна его не подвели. Зато подводит родной брат.

— Тебя пытались убить, да? — резко меняет тему племянник.

Солада закатывает глаза.

— Да какой там убить? Его имбицил даже блик на оптике не убрал. Ещё бы геометку мне со своей позицией отправил, — смеётся она. — Была ещё парочка, так их вообще Вегас поймал раньше, чем они носы высунули.

Грустно улыбнувшись, Ким произносит едва слышно:

— Рад, что у вас всё хорошо.

— А ты? — мелькает беспокойство. — Что ты хотел рассказать?

Она понимает по его лицу, что Ким к ней пришёл с чем-то нерадостным. На нём те эмоции, как в ту ночь, когда пришлось сделать самую мерзкую в его жизни вещь. Но Солада, наверное, не догадывается, что стоит напротив своего палача. Никогда такое даже не посмеет предположить.

— Ким, что случилось?

Мысленно он находится в объятиях Че. Ким слышит его нежный голос, ощущает на щеках поцелуи. Понимает, что вживую сам никогда больше не сможет всё это почувствовать, но жить с пониманием, что никто другой тоже никогда не сможет услышать этот голос и ощутить эти поцелуи, не сможет. Пусть Че постарается забыть всё это и найти счастье с кем-то другим. Пусть он останется жив.

— Прости меня, тётя.

Ким хватает её за руку и прижимает к себе спиной, приставляя к виску пистолет. Его тело дрожит, пальцы едва сжимают рукоять. Кажется, что оружие вовсе сейчас свалится с грохотом на холодный бетон. Соладе ничего не стоит вырваться. Из него выходит ещё более незадачливый убийца, чем те, что были посланы ранее. Однако она даже не пытается вырваться.

— Он сказал, что убьёт Че, если ты от меня не избавишься, да? — догадывается Сола, вздохнув.

— Прости, — всхлип. — Прости меня, умоляю.

— Не переживай, — слишком добродушно успокаивает Солада. Ким не видит, но чувствует, что она улыбается. — Можешь стрелять, я готова.

— Что? — не понимает он, вконец растерявшись.

— Ким, ты даже не представляешь, на что я готова пойти, чтобы вы все были целы, — сознаётся тётя, нежно поглаживая запястье руки, сжимающей её поперёк горла. — Ваше счастье — единственное, что для меня важно. Вы же все знаете, как я вас люблю? И сыновья Нампын… Я считала их мёртвыми, и так рада, что сейчас есть, кому о них позаботиться. Поэтому стреляй, Ким. Если ты считаешь, что так будет лучше, то стреляй.

В её волосах путаются слёзы. Ким не может это сделать. Не может и всё. Прямо здесь и сейчас застрелиться сам — да, но не выстрелить в Солу.

— Я тебя люблю, тётя.

Он жмурится, пистолет дрожит сильнее, а слёзы тихо катятся по щекам. Тело в его руках обмякает. Солада действительно готова принять смерть. Ким тоже почти смирился, ему нужно всего чуть-чуть. Однако он так и не выстреливает. Упирающееся в затылок дуло заставляет застыть, а прозвучавший позади голос убивает раньше, чем пуля.

— Отпусти её, Пи'Ким.

Это Че. Его Че. Этот голос Ким ни с чьим другим не перепутает. Только ненависть в нём какая-то совсем незнакомая. Он себя готовил к ней, знал, что однажды придётся столкнуться. В реальности она звучит страшнее.

— Ты что, дала себя ему выследить? — злится Ким. — Позиции сдаёшь?

— Да, и впрямь… — растерянно бормочет Сола. — Старею, видимо.

— Не заставляй повторять, — холодно произносит Че, сильнее вжимая пистолет.

Ким отпихивает Соладу, поднимает руки вверх и медленно поворачивается. Ему страшно встретиться взглядом с мальчиком, которого не мог вытряхнуть из головы все эти дни, задыхаясь от злобы, которую в его глазах рисовала фантазия. 

Что однажды Че захочется прийти и посмотреть на рожу подонка, дважды разбившего его сердце, Ким знал. Захочет убедиться, что та роковая ночь ему не приснилась. Убедиться, что Ким действительно заслуживает пули. И подарить ему её. Он смиренно примет, но не сейчас. Ким ещё не все дела сделал.

— Че, умоляю, давай поговорим, — хрипло просит он, подрагивая от волнения.

У него нет права просить о таком.

— Бросай пистолет, Пи'Ким! — неожиданно грозно приказывает Че в ответ на его просьбу. — Не думай, что я не смогу выстрелить!

Его хват, стойка, всё ровно так, как учил Ким. Нет сомнений, что Че сможет это сделать. Только повиноваться не торопится.

Ливень снаружи усиливается, делая слышимость почти нулевой. Никто не замечает в этом грохоте эхо от ещё нескольких пар ног.

— Че!

Ким прижимает его к себе, тот обескураженно позволяет утащить себя и от неожиданности роняет пистолет, а Солада выскакивает вперёд, прикрывая их от полезших со всех сторон шавок Корна. Пятеро. Все вооружены, все берут их под прицел. А Ким, единственный вооружённый, не знает в кого из них целиться. Они в меньшинстве.

Солада косится на лежащий на земле пистолет. Если отвернётся, чтобы поднять, хоть на секунду, то её точно прикончат. Но голыми руками пять вооружённых мужиков она не уложит. Ещё и с этой парочкой позади.

— Ким, бери Че и уходи, — говорит она слишком спокойно.

— Что? Нет! — противится Ким. — Я не оставлю тебя!

— Пошёл вон отсюда, Кимхан! — кричит Солада так, что не возникает ни единой мысли ослушаться.

Ким всё равно не может оставить её. Это смерть. Корн знал, что у его сына никогда не поднимется рука прикончить любимую тётю. Надо было догадаться про посланных за ним вслед шестёрок. Он не даст из-за своей глупости Соладе умереть. Только что Ким может? Для отца эта идеальная возможность избавиться сразу от них двоих. Если он сейчас хотя бы дёрнется — они не остановятся, потому что цели достичь должны любой ценой.

У Че сердце бьётся слишком громко. Ким чувствует этот пульс и уверен, что слышит стук. А ещё чувствует дрожь тела на грани истерики, вызванной лютым страхом. Дурень, ну вот зачем он заявился?

Сдвинуться с места не выходит. Ким не может сделать выбор и рискнуть кем-то из них. Не бросит им на растерзание Соладу и не позволит тронуть Порче. Но обоих сразу не спасти. Он чувствует себя беспомощным ребёнком. Почему жизнь требует от него принимать такие сложные решения?

Ким сильнее сжимает Че, почти решаясь. Но вдруг вздрагивает от выстрела. И ещё нескольких, последовавших следом.

Жмурится. Страшно открыть глаза и понять, что показалось. Приходится найти в себе смелость и убедиться — влетевшие после отцовских шавок через несколько мгновений люди на их стороне. И Нон, его личный ангел-хранитель, никогда не слушающий приказов, у них во главе.

— Пи'Нон… — облегчённо выдыхает Ким, наконец, отпуская Че. Однако тот отстраняется как-то нехотя.

— Вы в порядке? — беспокоится телохранитель, оглядывая своего подопечного и его тётушку. — Боялся, не успеем.

— В полном, Пи'Нон, спасибо, — улыбается ему Солада. Она тоже заметно расслабляется. — Годы идут, а ты по-прежнему со своей работой справляешься лучше всех.

— Благодарю, госпожа, — Нон уважительно кивает.

А та вдруг неожиданно переключается на Че.

— Порче! — кричит она. — Негодный ты мальчишка! Что ты здесь забыл? Сказали же тебе дома сидеть!

Че испуганно хлопает глазами, и наружу неожиданно лезет характер — семейная черта Киттисаватов. Он выходит из-за спины Кима и кричит в ответ:

— Да это я должен спрашивать, что вы тут забыли, тётушка! — Порче выглядит обиженным. — Вы подозрительно себя ведёте всё время. Я знал, что вам известно больше остальных, а сегодня ночью услышал, как вы собираетесь куда-то. И что в итоге? Что за ерунда здесь творится, тётя?

— Порче, — мягко вмешивается Ким, — успокойся, давай мы тебе сейчас попытаемся всё объяснить?

— Не трогай меня! — Че обрывает его попытку дотронуться до плеча, грубо отпихнув руку.

Что сейчас на душе и в голове у Че, Ким не сможет представить, но его точно не успокоить простой просьбой и прикосновением к плечу. Ни на первое, ни на второе, кстати, у него тоже права больше нет. Хоть и потребовал объяснения, Че не хочет ничего слушать и ни с кем говорить. Эмоции на его лице, если честно, непонятны даже Киму.

— Иди за ним, Кимхан, — строго говорит Солада, когда Че психует и сбегает, а Ким растерянно смотрит ему вслед. — Весь в мать…

Кивнув, Ким идёт за Че. Тот далеко не уходит, стоит у выхода на улицу, пустым взглядом наблюдая, как в сантиметре от кончика его кроссовок в землю врезаются дождевые капли. Киму страшно подойти ближе, он не заслуживает такой чести. Однако нужно хотя бы просто объясниться. Не рассчитывать не прощение, нет, ни в коем случае. Просто сказать Че то, что он заслуживает услышать. 

Стянув с себя куртку, Ким осторожно подходит сзади и накидывает ему на плечи.

— Ты весь дрожишь. Надень, пожалуйста, — просит он, пытаясь загасить желание своими руками собрать все мурашки с его кожи и согреть в объятиях.

Как ни странно, Че не пытается скинуть с себя куртку, послать Кима с этим внезапным проявлением заботы, после того, как буквально всмятку растоптал ему сердце. Че просто стоит, продолжая наблюдать за растущими на земле лужами. А потом и вовсе залезает в рукава и кутается плотнее.

Ким не знает, с каких слов начать, чтобы его хотя бы попытались понять. Только Че вдруг лишает этой необходимости, повернувшись и слишком грозно потребовав:

— Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не работаешь на своего отца.

Накатывает недоумение. Что, вот так просто? Можно будет сказать, и он поверит? Простит? Но Ким не собирается размышлять, он сделает всё, что потребует от него Че.

Подойдя чуть ближе, Ким заглядывает ему в глаза. Внутри начинается жуткий шторм от его взгляда, от того, как он близко, и почему-то смотрит не с ненавистью, с которой должен смотреть на своего убийцу. В нём сожаление. Глубокое и болезненное.

— Я не работаю на своего отца, Че. — И, немного помедлив, объясняется: — Я не мог поступить иначе. Он угрожал убить тебя, если я не сделаю этого.

Вообще-то Ким понимал, что однажды всё-таки этот разговор случится. Он объяснится, расскажет обо всех махинациях своего отца и о том, как сильно скучает. Но Че во второй раз точно прощать не станет. Слишком, слишком больно, чтобы снова принять. Ким клялся больше никогда не врать и не обижать, но соврал. Третий шанс заполучить не выйдет, и роскошь, о которой он больше и мечтать не может — объятия Порче. Однако Че обнимает его так внезапно и так сильно, что Ким утопает в нахлынувших эмоциях, теряется в этом тепле и обнимает его с той же любовью совсем не сразу.

Они с Порче связаны незримой нитью, заставляющей на самых дальних расстояниях ощущать друг друга. Че с самого начала чувствовал ложь и знал, что ради выгоды такую сильную любовь не сможет подделать самый искусный актёр, даже если это так сильно разнилось с действительностью. Сейчас, прижимаясь щекой к плечу Кима, теснясь всё ближе, когда его тепло окутывает со всех сторон, Че не сомневается в зове своего сердца.

— Я знал, Пи'Ким, — произносит он, обжигая дыханием шею и пробирая до костей. — Верил.

Ким в происходящее не верит. Всё выглядит так, словно Че действительно простил его. Но ведь ни одной просьбы о прощение ещё не прозвучало. Сон? Почему он обнимает его, почему позволяет обнимать в ответ?

— Прости меня, умоляю, извини, — голос ломается, в горле встревает удушающий ком, однако Ким всё равно обязан это сказать. — Я так соскучился, малыш. Ты даже не представляешь, как я, блять, соскучился.

Доносится всхлип. Порче кладёт руки ему на грудь и закрывает глаза, пытаясь сдержать слёзы. Ким не лезет, давая его эмоциям выйти наружу, лишь осторожно гладит спину.

Так хорошо снова чувствовать его объятия. Возможно, это рисует ему фантазия вконец слетевшего с катушек разума, но их тепло реалистично горячее, и Ким будет совсем не против такого сумасшествия. Огладив щёки и прижавшись губами к его губам в поцелуе, Че говорит, что никакая он не придумка. Такой жар не подделать.

Ким толкает Че к стене, продолжая сминать губы. Тело знобит от веющей прохлады с улицы, однако ничего не замечается на фоне этих страстных поцелуев, о которых они так сильно мечтали. Они по-настоящему упоительные, только едва ли утоляют жажду, мучавшую все эти дни, зато ноющее сердце наконец-то получает таблетку. Руки хаотично блуждают по телу, мнут одежду, гладят, трогают, а губы не перестают целовать, изголодавшись по прикосновениям за дни мучительной разлуки.

— Я люблю тебя, Че, слышишь? — Ким хочет, чтобы до него дошло каждое слово, и он никогда больше в жизни не посмел думать, что сказанные в ту ночь слова могут быть хоть на долю правдой. — Я не хотел делать тебе больно, но мне пришлось. Ради твоей безопасно пришлось. Пожалуйста, прости, если сможешь. Я, правда, не мог поступить иначе, родной, — и снова произносит: — я тебя люблю. Никого так сильно не люблю, как тебя, Порче.

— Я чуть не умер без тебя, Ким, — Че кладёт голову ему на плечо и снова заходится слезами. — Никогда, никогда не оставляй меня больше.

— Не оставлю, зайчонок. Никогда-никогда, — клянётся Ким.

Мягко накрыв губы, Ким говорит этим ещё одно «люблю» и закрепляет обещание. Порче улыбается в поцелуй, и эта радость Киму всецело понятна. Он обхватывает ладонями его лицо, изучает глазами каждую черту, будто пытаясь убедиться, что он настоящий.

— Ну хоть с волосами ничего не наделал, — смеётся Ким, отодвигая пальцами чёлку со лба. В прошлый раз у него чуть инфаркт не случился из-за того ужасного синего цвета.

— Не выделывайся, а то вообще в зелёный выкрашусь! — угрожает Че.

— Налысо побрею.

Ким снова прижимает Че к стене и под его смех принимается целовать шею. Пальцы забираются под край футболки, оглаживают спину, и он всё же собирает с кожи мурашки, но те уже не от холода. Порче вдруг чересчур серьёзно произносит:

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, Пи'Ким.

— Говори, всё что угодно, я слушаю, — кивает Ким, гладя его щёки.

Че мнётся, набираясь смелости, однако ничего не успевает сказать. Из глубины заброшки появляется Солада, кутаясь в чьём-то пиджаке. А следом появляется Нон. Без пиджака.

— Жаль прерывать вас, но нашу пропажу заметили, — с сожалением сообщает женщина. — Ким, тебе бы уходить. Твои братья через минуту будут здесь. Не думаю, что тебе эта встреча на пользу сейчас будет.

Ким тяжело вздыхает. Он рад будет объясниться и перед ними, вернуться домой. Только, к сожалению, у него есть ещё дела в особняке, которые нужно доделать. А ещё жертвовать носом не хочется. Хотя Порш, пожалуй, ему череп расколет, а не только нос.

— Мне нужно идти. Пожалуйста, Че, береги себя, — говорит Ким, коротко поцеловав. — Я вернусь к тебе, обещаю. Дождись меня.

— Пи'Ким… — жалобно произносит Порче, не желая вылезать из его объятий.

— Скоро всё снова будет хорошо, клянусь.

— Давай, идём, Че, — Солада берёт его за руку и ведёт за собой. — Будь осторожен, Ким, — бросает через плечо и скрывается с Порче в темноте.

В груди снова оседает тоска, казавшаяся безграничной радость начинает затихать. Их с Че снова разлучили. Они помирились, Ким и не мог мечтать о большем, но теперь прижаться к нему губами тянет в разы сильнее. Он поднимает печальный взгляд на Нона.

— Собираетесь вернуться? — интересуется телохранитель.

— У меня выбор есть? Они в безопасности, пока я у него на виду, — ещё печальнее. — А тебе лучше уходить.

— Что? — не понимает Нон.

— Корн убьёт вас за измену, — поясняет Ким. — Бери своих парней и уходи. Увезите родных куда-нибудь в безопасное место. Можете попросить укрытия у побочной семьи, они будут рады вашей помощи.

Нон по-доброму смеётся и кладёт огромную ладонь ему на макушку. Ким не выдерживает и льнёт к нему.

— Это я должен защищать тебя, Нонг'. Не наоборот, — телохранитель теребит его волосы.

— Пи'Нон! — вскрикивает Ким, ударяя его кулаком по груди. — Ты хоть раз можешь мой приказ выполнить? — он отстраняется. — Уходи, сейчас же уходи! И только попробуй меня снова ослушаться! 

Поджав губы, Нон кланяется.

— Слушаюсь, господин Ким.

Он уходит, а Ким остаётся один. До финала игры ему придётся идти в одиночку, но теперь у него есть стимул стойко пройти её до конца. Прощение Че могло присниться лишь в самом прекрасном сне, а это случилось наяву. Ким пообещал к нему вернуться. Поэтому он вернётся. Отныне их разлучит только смерть. И он сделает всё возможное, чтобы у неё не было лица Корна.