Домой, глубоким вечером, Антон возвращается тем же путём, что и уезжает на учёбу. Вокруг гомонят люди, бликуют очки, среди подростков-школьников тут и там мелькают лица с повязками на один глаз, как медицинскими, так и самодельными.

Зачем они им, — Антону ясно видно, что основная их масса, размазанная по вагону, даже не достигла семнадцати лет, — ему как раз-таки не ясно. Пока никем и ничем не было доказано, что контакт через один глаз может уберечь от обретения соулмейта. От судьбы всё равно не убежишь.

Но можно хотя бы ненадолго спрятаться. Сегодня Антон забывает очки, так что практически весь проводит разглядывая потолок, как внезапный любитель белых и цветных квадратов потолков не-Малевича.

Одногруппники, конечно, поржали. Антон почему-то думал, что прикол с заталкиванием в женскую раздевалку умер естественной смертью ещё в младшей школе, но сегодня ему показали, что нет, живее всех живых.

Не сказать, что девушки сильно расстроились, когда к ним в крохотную комнатку втолкнули почти два метра охреневшего Шастуна, но от весёлых и театральных криков-визгов у него всё равно заложило уши. Под двадцать лет людям, а ума как у хлебушка.

Пришлось Антону выбираться из и так микроскопического помещения наощупь с почти накатившим приступом клаустрофобии и панической атаки. Шалость совсем не удалась. Сил вывозить вот это всё практически не осталось.

***

Первая в его жизни волна истерии по соулмейтам проехалась по Антону лет в двенадцать. Тот старый разговор с матерью выветрился из его недолговечной памяти как бессмысленный мусор, вытесненный другими, более важными вещами — компьютерными играми, комиксами и друзьями.

Пока с ними со всеми не случился знаменитый сериал. Что-то там было связано с клонами, но очень быстро Антон выяснил, что клонами там пахло минимально. А самый главный замут состоял в родстве душ главных героев. Жили бы эти герои восхитительно и прекрасно, но сценаристы оказались против. Оба, парень и девушка, пали жертвой взгляда в глаза друг друга и пострадали от сильно облегчённой — для романтики, — версии возникшей связи.

Весь трагизм до Антона долго не доходил, он-то сам и сериал не смотрел, только краем уха слышал охи-ахи и впечатления от матери. Только крепко запомнил — любовь была красивая и трагичная, а связь прекрасная, но почти поломала обоим жизнь.

По идее, такая вещь как связь душ жизни ломать не должна, но когда Антон всё же ради интереса решает посмотреть хотя бы пару серий, он быстро понимает — может. Героев ломало как тех пресловутых токсикоманов из подъездов, которыми Антона пугала бабушка, спокойного житья им тоже не светило и, в принципе, мрачно было до упора.

Не то чтобы было мало фильмов о соулмейтах, но именно этот сериал обрёл завидную популярность и накрепко отпечатался в памяти многих. И Антона тоже.

Спустя года, конечно, весь шок подстерся, потерял свой страшный блеск, мысли снова занимали другие вещи, и соулмейты шли бы лесом, если бы не случай с соседкой по площадке.

***

Реклама на станциях нервирует Антона. Он в наушниках и на дне серотониновой ямы. Он не знает, как там оказался, новогодние праздники ещё даже не начались и, похоже, что спуск был ровный и пологий, а кончился пинком под зад и подбитым настроением. Впору залезть на стену вагона и кричать оттуда. Или повеситься на поручне. Или…

Мысль закончить нет времени, его толкают, и он влетает в стену как пушечное ядро. Людей вокруг как сардин, так что это чьё-то достижение, так отфутболить его сквозь массы дышащих тел. Внутри разгорается фитиль ярости, и Антон сатанеет, отлипая от стены вагона. Пока все смотрят вниз или сквозь других, Антон злобно сканирует чужие макушки с высоты своего роста, пока не утыкается взглядом в чужую спину. Даже спина выглядит так, словно готова отвесить ему леща прямо сейчас, в эту же секунду.

Антон каким-то шестым чувством понимает, что это он, герой нынешнего вечера. Злоба снова накрывает приливной волной, Антон вытряхивает наушники из ушей, сжимая их в кулаке. Он делает шаг, два, но это сложно, как бежать сквозь толщу воды, он распихивает людей, ему кажется ещё немного и он взорвётся, даже не коснувшись чужой спины.

Дыхание спирает, но хочется рявкнуть, всё копившееся напряжение и усталость подкатывают к горлу тошнотой, а рука уже тянется к чужому плечу. Антон наконец преодолевает жалкие сантименты и сжимает пальцы на ткани лёгкой куртки, хватая незнакомца сквозь толпу.

Вагон трясёт. Шум взвивается сильнее, в ушах горный обвал, мигает свет, а незнакомец дёргается, подчиняясь держащей его руке и оборачивается.

Шум разом смолкает, вокруг раскрывается вакуум, поглощая воронкой всё остальные чувства, кроме медленно нарастающего осознания. Антон смотрит в голубые глаза и не дышит. Его взгляд засасывают чёрные зрачки-точки, а в голове пустота и ужас.

Антон ощущает жжение в левом глазу и пошатнувшуюся реальность. В голове нарастает пронзительный звон и истошный крик. Щеку прочертила обжигающая слеза — буквально кипяток, и людской поток, подхватив его, дезориентированного и напуганного до усрачки, вытолкнул Антона на станцию, вырывая из плена чужих расширившихся голубых глаз.

Антона тошнит как псину. Люди даже не обращают внимания, огибая его как сомнамбулы, пока жизнь Антона отчаянно идёт по пизде.