К ночному народцу можно относиться по-разному. Кто-то очень уважает отважных воркаев и почтенных тирненн. Кого-то раздражают и даже выводят из себя постоянные розыгрыши пикси. Кто-то относится снисходительно к маленьким озорникам, ибо знает, что за веселым характером пикси скрывается грустный, но непреложный факт: каждая феечка, беззаботно порхающая в синих небесах Арденвельда, — это не что иное, как душа погибшего ребенка. Но все знают одно: представители ночного народца, в мирное время кажущиеся вполне милыми, дружелюбными к ценителям природы, вмиг становятся воинственными и агрессивными, если дело касается защиты Леса. Они называют себя Дикой Охотой и сражаются, как они всегда выкрикивают, подобно девизу, за Королеву и рощу. В Дикую Охоту испокон веков входят многие умеющие сражаться сильвары, воркаи, тирненны и даже вечные дети — пикси. А с недавних пор ряды защитников Арденвельда пополнились одним человеком. Душой, сохранившей свое тело после перерождения.

Одетта, заколдованная принцесса-лебедь, умерла из-за роковой клятвы, адресованной Одиллии принцем Зигфридом. Он изменил любви, назвал невестой дочь Ротбарта, специально превращенную злым гением в Одетту для обмана принца, и тем самым погубил свою настоящую возлюбленную. Когда же Зигфрид все осознал, было слишком поздно. Сбежав из замка Юберты и увидев Одетту лежащей на земле, бездыханной и мертвой, принц в отчаянии решил покончить с собой. В то время как его душа была отправлена Арбитром в Ревендрет для искупления грехов, принцессу же Королева Зимы забрала под свою опеку, поскольку среди воспоминаний нашлось то, что вполне обосновывало, почему Одетту решено отправить именно в Арденвельд. При жизни заколдованная принцесса дружила с животными. Помимо черепахи Скорохода и лягушонка Жан-Прыга, она также помогла тупику лейтенанту Пуффину, вытащив из простреленного крыла охотничью стрелу и забинтовав его. К слову, троица друзей-животных тоже отправилась в Арденвельд, когда Ротбарт, одержимый желанием избавиться от свидетелей того, каким путем он взошел на трон, не пощадил и их тоже. Одетта до сих пор помнит, как рада была вновь увидеться со старыми друзьями. Даже замашки горделивого Жан-Прыга не раздражали принцессу, она лишь смеялась его «королевским» причудам.

Конечно, в Арденвельде Одетта нашла и новых друзей в лице представителей ночного народца. Особенно близкой подругой для принцессы и по совместительству ее так называемым медиумом стала леди Лунная Ягода — фрейлина Королевы Зимы и первая детская душа, которая была перерождена в Арденвельде. В самой Королеве же Одетта увидела мать — ту самую, которой у девушки никогда не было с самого детства.

Свою настоящую мать, королеву Мари, умершую при родах, принцесса могла лицезреть лишь на портретах в залах дворца в королевстве Винзент. Девочка росла с отцом, королем Вильгельмом. И то ли смерть любимой жены-королевы негативно на нем сказалась, то ли это была инициатива самого Вильгельма, а только нормального детства у Одетты не получалось. Отец готовил девочку к тому, что однажды она станет женой Зигфрида — принца из соседнего королевства Чамберг, и пытался сделать из дочери настоящую принцессу аж с раннего детства. Ох, как же Одетта завидовала в те моменты детям-простолюдинам, которые летом могли наслаждаться теплом, бегать за бабочками на лугу, а зимой — резвиться в снегу и лепить снеговиков! Манеры, быт настоящей принцессы, замужество — ничто из этого не интересовало девочку. Ей хотелось бегать на луг, сидеть в окружении цветов, наблюдать за бабочками, играть в «зачарованный лес» с другими детьми и особенно — с девочкой Анной, с которой Одетта познакомилась однажды, когда, воспользовавшись отсутствием отца, сбежала из дворца на луг.

Особам королевской крови не разрешалось дружить с простыми крестьянами, а Анна происходила из семьи простолюдинов. Но это не мешало им с Одеттой быть хорошими подругами и проводить время вместе в те дни, когда король Вильгельм уезжал куда-нибудь по королевским делам. Это были дни свободы. Дни, когда маленькая Одетта могла наконец-то вспомнить, что она еще ребенок, и ей еще очень рано думать о замужестве, манерах, этикете и прочей королевской мишуре. В такие дни девочке не нужно было собирать волосы в строгую прическу, одеваться, как велят, и деланно улыбаться придворным. В такие редкие дни Одетта могла быть самой собой, она могла точно так же, как и все другие дети, резвиться в снегу зимой и играть на лугу в окружении цветов поздней весной, так как летом отец, начиная с того момента, когда девочке исполнилось семь лет, возил принцессу к будущему жениху — Зигфриду — в королевство Чамберг. И приходилось бросать все — и прекрасный луг, и бабочек, и Анну, и игру в «зачарованный лес»… В этой игре Одетта, как принцесса, исполняла роль «королевы лесного народца», а Анна и другие девочки и еще некоторые мальчишки брали на себя роли «верных защитников леса». Впрочем, Одетта и Анна нередко менялись ролями, чтобы девочка из семьи простолюдинов не чувствовала себя какой-то второсортной рядом с особой королевской крови. Но суть игры была одной: в мирное время под слова рассказчицы, которую заранее выбирали среди девочек, королева лесного народа и ее придворные прогуливались по зачарованному лесу, любовались деревьями в цвету, слушали пение птиц, собирали волшебные шишки на озере, но когда появлялись «коварные тролли», роли которых исполняли в большинстве своем мальчишки, тогда «королева» и ее «придворные» отважно вставали на защиту зачарованного леса.

Кто бы мог подумать, что однажды детская ролевая игра претворится в жизнь… Даже более того — в жизнь после смерти. После своего перерождения в Арденвельде Одетта на первой же аудиенции у Королевы Зимы была зачислена своей названой матерью в ряды Дикой Охоты. И теперь принцесса-лебедь уже оберегала настоящий зачарованный лес от настоящих угроз. В основном это были отвратительные друсты и те из ночного народца, кто поддался их темным чарам. Но иногда в леса Арденвельда наведывались и малдраксийские войска, и даже вентиры Ревендрета… Что обычно заканчивалось для них плачевно. И некролорды, и вентиры на дух не переносили арденвельдскую волшебную пыльцу из-за аллергической реакции на нее.

Несмотря на стычки с врагами Леса, Одетта жила в Арденвельде, словно в сказке. Лебедь, в которую ее при жизни превратил Ротбарт, теперь стала обликом души новоявленной охотницы. В мирное время Одетта обожала проводить время на озере в Тирна-Нохе вместе со своим медиумом — премиленькой пикси Лунной Ягодой — и старыми друзьями-животными — Жан-Прыгом, лейтенантом Пуффином и Скороходом, а также — с маленькой единорожкой Маэли, которую Одетте передала в ее распоряжение смотрительница стойл — фея Динь-Динь — в тот день, когда принцесса только переродилась в Арденвельде. Сама Одетта озеро в Тирна-Нохе назвала Лебединым — точно так же, как называлось и то озеро на Земле, где при жизни заколдованная принцесса могла вновь принимать человеческий облик лишь при свете луны. В посмертии же никаких ограничений у Одетты не было — она могла когда угодно принимать лебединый облик души, чтобы поплавать по озеру, и так же легко превращаться обратно в человека. Можно сказать, смерть избавила девушку от заклятия, наложенного злым гением.

А еще, помимо всего вышеперечисленного, Одетта встретила среди душ тех, с кем при жизни была очень хорошо знакома. Так, в окружении Королевы одна из сильварок, по имени Белль, в материальном мире была подругой детства Одетты — Анной. А одна из почтенных тирненн в Корнесходе некогда была королевой Мари, женой короля Вильгельма и настоящей матерью принцессы. Только перерожденная Мари, которой не суждено было увидеть дочь даже в младенчестве, сперва Одетту даже не узнала. О прошлой жизни тирненне напомнила сама Королева Зимы, и только после этого бывшая королева Винзента признала в арденвельдской златовласой охотнице свою дочь, рождение которой стоило Мари жизни. Но, хотя после смерти мать и дочь наконец-то впервые увидели друг друга, в посмертии матерью для Одетты стала именно Хозяйка Леса. Правительница Арденвельда, относящаяся к своим верноподданным как к собственным детям, в глазах принцессы-лебеди, при жизни обделенной материнской любовью и заботой, выглядела примером любящей матери.

Однако теперь все далеко не так прекрасно и сказочно. Тирна-Нох осушен, на месте прекрасного Лебединого озера ныне — топкое болото, и ни единая травинка не подает признаков жизни. И не только Тирна-Нох, но и некогда цветущая Сердцевинная роща тоже сильно пострадала от таинственной засухи, превратившись в безжизненную пустошь. Королеве Зимы и ее верноподданным едва хватает анимы на поддержание гармонии Арденвельда. Даже не по приказу, а по просьбе Хозяйки Леса ее названая дочь Одетта вместе с Лунной Ягодой отправилась в Бастион, чтобы попросить о помощи сестру Королевы и ее самую надежную союзницу — Кирестию Перворожденную, Архонта. Ночной народец и кирии испокон веков состоят в альянсе. У них всегда взаимовыручка: то в Бастион прилетают посланцы из Арденвельда, чтобы, например, помочь распорядителям навести порядок, если вдруг учинится переполох; то уже кирии посещают Лес, к примеру, для помощи в военном деле, если сил Дикой Охоты оказывается недостаточно для отражения вражьего натиска. Правительницы этих двух ковенантов — Королева Зимы и Кирестия — состоят в тесной дружбе, и сейчас, полагает Матерь ночного народца, когда темные земли охватила засуха, Бастион не оставит волшебных союзников в беде.

Однако засуха, как выяснилось, сказалась на Бастионе не меньше, чем на Арденвельде. К тому же обитель Света была раздираема с одной стороны раскольниками, не пожелавшими следовать незыблемым устоям Бастиона и примкнувшими к Тюремщику, с другой — малдраксийцами, которые, воспользовавшись злым роком, постигшим темные земли, напали на Храм Отваги. Совместными с двумя посланницами из Арденвельда усилиями кириям удалось и атаку некролордов отбить, и выиграть время у раскольников… но надолго ли? Что же касается анимы, столь необходимой сильно пострадавшему от засухи Арденвельду, то даже той части первозданного Света, которую Кирестия после победы над малдраксийцами благородно пожертвовала в дар Одетте и Лунной Ягоде, чтобы те помогли Королеве конвертировать аниму Бастиона в пыльцу Леса, не хватило. В Бастионе анимы не больше, и со стороны Архонта жертвенность немного безрассудна. Долг Кирестии Перворожденной — защищать прежде всего свой народ и свою посмертную родину. Однако Архонт и Королева Зимы дружат с самого основания своих ковенантов. Альянс Арденвельда и Бастиона столь же нетленный, сколь и священный долг кирий. И, зная, в каком положении сейчас находится волшебный Лес, Кирестия не может оставаться равнодушной к сестре.

В самом Арденвельде засухой решили воспользоваться друсты. Они лезли как тараканы из щелей, и была созвана Дикая Охота чуть ли не со всех уголков Леса, чтобы отразить нападение врага. Вдобавок нужно было еще спасать угасающую душу в семени, которой оказалась — ни больше, ни меньше — драконица по имени Изера, некогда Аспект и правительница Изумрудного сна на далекой планете Азерот. В своем родном мире она была порабощена Изумрудным Кошмаром и в конце концов погибла. Но Королева Зимы, даже несмотря на засуху, дала Изере возможность начать новую жизнь. Одетта прежде видела драконов-туманокрылов в Арденвельде, но пробужденная от долгого сна зеленая драконица произвела на принцессу незабываемое впечатление.

К сожалению, сейчас нет времени на то, чтобы радоваться спасению столь великой драконицы. С анимой в Лесу по-прежнему дело плохо. Помощи Бастиона оказалось недостаточно для поддержания гармонии в Арденвельде. Остальные же ковенанты, видимо, решили не соблюдать негласное правило об объединении доселе враждующих сил перед лицом общего врага. Примас, и до того не слишком проявлявший активную деятельность в качестве хранителя темных земель, теперь вообще исчез, фактически бросил свой ковенант, Малдраксус, на саморастерзание. Воспользовавшись отсутствием Примаса, воинственные некролорды усиленно грызутся за власть над ковенантом. Им плевать и на засуху, и на другие посмертные измерения. Что же до Ревендрета… Как раз после перерождения Изеры в Роще Пробуждения и возвращения Королевы со свитой в Сердце Леса неожиданно во дворец влетают четыре взволнованных пикси. Их зовут Лилия, Пентия, Анжелия и Дафни. Они были отправлены шпионить в обитель искупления под видом мелких камнебесов, поскольку до правительницы Арденвельда доходили слухи о необычайно богатых запасах анимы в замке Нафрия, и это казалось ей подозрительным на фоне того, что темные земли охватила засуха. Теперь же феи вернулись, они наперебой рассказывают о том, что видели, и Одетта узнает немало из их сбивчивого рассказа. Так много анимы в Ревендрете хранится неспроста. Сир Денатрий, Владыка и Отец всех вентиров, напрямую причастен к засухе в посмертии. Впрочем, удивляться тут нечему. Денатрий и до того был весьма жестоким правителем. Разве может быть иным воплощение самого Ревендрета?

— Час от часу не легче, — констатирует Королева Зимы и обреченно вздыхает. Она медленно делает полшага к центру общей залы своего дворца, пребывая в долгом раздумье. Засуха высасывает краски из Арденвельда, и это негативно сказывается не только на представителях ночного народца, но и на их Матери. Внешне она все еще прекрасна, но сейчас, когда часть Арденвельда осушена, Хозяйка Леса изнутри медленно увядает. Она чувствует это и ощущает себя хрупким, но долгоживущим цветком, который очень долго не поливали, и теперь этот цветок пусть и медленно, но вянет. Если дать волшебному Лесу погибнуть, его правительница завянет, как этот самый цветок.

— Одетта, — Королева Зимы опускает голову, переводя взгляд с арденвельдского Сердца на принцессу-лебедь. Матерь ночного народца присаживается на одно колено и, не отрывая грустного взгляда от Одетты, приглаживает ее золотистые волосы.

Девочка, которая при жизни никогда не видела мать, умершую при родах, разве что на портретах во дворце, и, как следствие, не знала материнской любви, нашла родственную душу в Хозяйке Леса и со дня перерождения и вступления в ряды Дикой Охоты называет Королеву своей матерью. Та, в свою очередь, приняла Одетту в эту дружную, большую семью, коей является ночной народец, и относится к принцессе-лебеди как к собственному дитя. В те времена, когда девушка только-только переродилась, Королева ни за что не отправила бы ее в самое логово врага, коим Ревендрет являлся для Арденвельда испокон веков. Но сейчас, когда Одетта уже много циклов вечности является бывалой защитницей Арденвельда, да и Бастиона тоже, и навряд ли отступит перед опасностью, за нее можно не так волноваться. К тому же сейчас на кону стоит жизнь всего посмертия. Если сейчас не остановить сира Денатрия, страшно даже представить, что дальше ждет темные земли. Кроме того, Королева также слышала о попытках мятежа вентиров Грехопада, а предлагать им помощь лучше всего будет той, кто сохранила тело смертного человека после перерождения.

— Боюсь, придется тебе отправиться в Ревендрет, — тяжело вздохнув, изрекает Хозяйка Леса после нескольких секунд молчания. Ей эти слова даются с трудом, ибо ее терзают сомнения. Конечно, сомневаться в одной из лучших защитниц Леса не приходится, но что если мятеж снова потерпит крах? С другой стороны, попытаться все же надо. Нельзя позволять тирану удерживать власть в обители искупления, иначе ничем хорошим для темных земель это не закончится.

— В Ревендрет? — с беспокойством повторяет Одетта. Она не мигая смотрит на названую мать, словно пытаясь понять, не послышалось ли. — Но как я смогу одна противостоять… — принцесса закусывает губу, думая о том, чем может для нее окончиться миссия, если она отправится в логово врага в одиночку. Вентиры недолюбливают фей, а если одна из них без предупреждения заявится на их территорию, верные подданные Ревендрета поднимут тревогу, спикируют камнерожденные, и непрошеная гостья даже не успеет распространить волшебную пыльцу для вызова аллергической реакции у вентиров, как представители горгульего рода подхватят ее и унесут в зловещий замок, где с недоброй ухмылкой будет ждать сам Владыка… Противостоять Вечному в одиночку абсурдно. Денатрий просто растерзает хрупкую Одетту на крупицы анимы.

— В Ревендрете есть те, кто недоволен правлением сира, — обнадеживает Королева Зимы, прерывая поток грустных мыслей в голове принцессы. — До меня доходили слухи о попытках восстать против Денатрия.

— Да, да! — подхватывает одна из фей-разведчиц, а именно — Лилия. — Принц Ренатал выбрался из Утробы и сейчас готовится к новому восстанию.

— Выбрался из Утробы? — глаза Одетты округляются. Она прекрасно знает, что путь в Утробу — это путь в один конец, и оттуда никто не возвращается. Но неужели она ошибается? Неужели из обители мерзавцев и негодяев все же есть выход?

— Не сам. Ему помогли, — объясняет Пентия, подлетев к девушке поближе. — В темные земли пришел пилигрим.

— Какой еще пилигрим? — похоже, принцессе-лебеди сегодня суждено удивляться, столько новостей еще не сваливалось ей на голову. Насколько она помнит еще со своей прежней жизни, пилигримами называют тех, кто совершает паломничества во имя божье. Темные земли — потусторонний, загробный мир, не имеющий никакого отношения к земной религии.

— Это не тот пилигрим, о котором ты думаешь, — Королева Зимы слабо улыбается, словно прочитав мысли названой дочери. — В данном случае пилигрим — это смертная душа. Она способна пересечь завесу между жизнью и смертью и даже найти путь из Утробы в какой-либо из ковенантов. Это довольно редкое явление.

Одетта прежде никогда не видела смертных в загробном мире. Она сама выглядит как смертный человек, но на Землю не может вернуться, поскольку мертва. Умерев в материальном мире и переродившись в загробном, душа навеки привязывает себя к темным землям. Она может путешествовать между ковенантами, пример тому — перелет из Арденвельда в Бастион через Орибос, но в материальный мир ей уже не дано возвратиться. Принцессе интересно было бы познакомиться с живой душой. Тем более если эта душа помогла тому, кто действует против зачинщика засухи, она может стать надеждой для темных земель.

— Может быть, — вслух высказывается Одетта, обхватив ладонью подбородок, — если пресловутый пилигрим действует на стороне мятежников, он… или она сможет стать нашей надеждой на спасение?

— Я бы не надеялась, — отрицательно качает головой третья пикси-шпионка — Анжелия. — Душа как телепортировалась в Грехопад с Ренаталом и Куратором, так и сбежала оттуда. Я… — она запинается и смотрит на подруг, — мы проследили за пилигримом. Его… то есть, ее камнерожденный подхватил и понес прочь из Пепельного Предела.

— Значит… она в плену? — с тревогой спрашивает принцесса. Она не уверена, что сможет тайно пробраться в замок Нафрия и спасти смертную душу, если ее и правда схватили. Но хотя бы попытаться она должна — если пилигримка и есть тот луч надежды среди отчаяния, охватившего все миры, ее непременно нужно вызволить. Однако последующие известия обрывают мысли Одетты вместе с ее надеждой.

— Хуже, — Дафни, четвертая пикси-разведчица, обреченно вздыхает. — Она перешла на сторону сира Денатрия.

Словно хлесткий удар, эта новость обрушивается на всех присутствующих на собрании во дворце. В кои-то веки в темных землях объявилась живая душа, сбежавшая из тюрьмы, откуда доселе выхода не было. Пилигримка Утробы своим побегом из обители отъявленных негодяев являла собой пример того, что из любой ситуации можно найти выход… могла бы являть, если бы не ее быстрый переход на сторону врага.

— Возможно, — вновь встревает в разговор Лилия, — смертную душу околдовали… Мы видели, с ней разговаривала одна вентирка, которая явно выделяется среди остальных… — феечка прерывается и выразительно смотрит на Одетту, которая тоже переводит заинтересованный взгляд на разведчиц. — Она на тебя похожа.

Последние слова Лилии будто материализуют мысли в голове принцессы, и она прикладывает руку к виску. В памяти пробуждаются воспоминания из прошлой жизни. Бал, коварное волшебство злого гения, роковая клятва, предательство, ставшее фатальным для белой лебеди…

— Одиллия… — словно отрешенная, бормочет арденвельдская принцесса. Еще будучи белой лебедью, Одетта сквозь оконное стекло видела, как на балу в замке королевы Юберты, матери принца Зигфрида, сам Зигфрид увлеченно танцевал с той, кто внешне была очень похожа на заколдованную принцессу. Это была Одиллия — дочь Ротбарта, которую отец превратил в Одетту с той целью, чтобы одурачить влюбленного принца. В тот роковой день Ротбарт воплотил задуманное в реальность: Зигфрид поклялся в вечной любви фальшивой Одетте, а настоящая принцесса погибла. И вот теперь пикси-разведчица докладывает, что видела в Ревендрете особу, похожую на Одетту. Интуиция подсказывает принцессе, что это именно дочь Ротбарта — никто иной из вентиров не мог бы принять облик принцессы просто так. Но почему Одиллия переродилась именно в обличье Одетты? Сама ли она возжелала этого или ей был дарован этот облик против воли?

Впрочем, сейчас это неважно. Важно одно — сира Денатрия необходимо остановить, чтобы он, не приведи Архонт, не приблизил освобождение Тюремщика, заточенного в Утробе.

— Одиллия? — словно эхо, переспрашивает Ния и делает шаг к принцессе-лебеди. — Ты знаешь ее?

— Еще бы не знать, — воспоминание о собственной смерти причиняет Одетте боль, но она себя пересиливает, вздыхает и смотрит на сильварку. — Она убила меня, одурачив моего возлюбленного… теперь уже бывшего возлюбленного, — добавляет она, подчеркивая предпоследнее слово. Одетта не может сказать, любит ли она принца Зигфрида по-прежнему. Она не виделась с ним в посмертии, но, скорее всего, принц стал вентиром — за такой тяжкий грех в другой ковенант его не пустили бы. Но даже если он и познал искупление, принцесса не простит Зигфриду измены. Как и Одиллии — коварного обольщения принца. А теперь дочь Ротбарта еще и, судя по всему, стала одной из приближенных сира Денатрия, предавшего темные земли. Что только добавляет еще щепотку в чан с презрением, которое Одетта испытывает к Одиллии.

— В любом случае, Одетта, — теперь голос подает леди Лунная Ягода, которая до того вслушивалась в разговор. Она подлетает к принцессе и дружески кладет ей на плечо свою маленькую ручку, — ты не будешь одна. Я полечу с тобой.

— Да, вас трудно разлучить, — Королева Зимы снисходительно улыбается и милостиво кивает своей фрейлине. — Прошу вас, будьте осторожны. Конечно, Одетта сохранила тело смертного человека, поэтому доверить роль посланницы в Грехопад лучше будет ей одной. Но я не стану возражать, если ты, Лунная Ягода, хочешь сопровождать принцессу. В конце концов, сейчас такое время, когда нужно хотя бы временно забыть о распрях и вспомнить, что враг твоего врага — твой друг. И отчаявшиеся повстанцы будут готовы принять помощь даже от давних врагов, — правительница Арденвельда горько усмехается. — Однако… Если вам суждено вписаться в вентирское восстание, постарайтесь не слишком сыпать пыльцой. Вы же знаете, у вентиров на нее аллергия, — Хозяйка Леса подавляет смешок, но у самой глаза грустные. Она не хочет отправлять двоих названых детей на верную смерть, но другого выхода не видит. Конечно, правительница Арденвельда могла бы и сама отправиться в обитель искупления, чтобы положить конец бесчестному правлению Денатрия раз и навсегда, но… на кого тогда будет оставлен Лес?

С другой стороны, Одетта далеко не беззащитна, да и леди Лунная Ягода не так проста, как кажется. Будучи первой душой, перерожденной в Арденвельде, эта вечная девочка на деле гораздо старше остальных душ. И она не раз весьма эффективно проявляла себя в бою. Феечка и сама швырялась пыльцой во врагов Леса, и буквально окрыляла наземных представителей ночного народца, в том числе и саму Одетту, чтобы они наравне с пикси летали по небу и швыряли горсти арденвельдской анимы в друстов, спригганов, предателей Арденвельда и прочих тварей, угрожающих волшебному Лесу.

Итак, прихватив с собой плащ из шкуры друста на случай блуждания по Пепельному Пределу, Одетта седлает единорожку Маэли, о которой заботилась на протяжении своего пребывания в Арденвельде, и вместе с леди Лунной Ягодой отправляется в царство тьмы и грехов…

***

Фигура в темно-красном, почти черном капюшоне наблюдает за тем, что творится в Грехопаде. Когда-то это был оплот, благословенный Владыкой, теперь же это территория, оказавшаяся за чертой бедности, куда к тому же проникают лучи солнца из пустынных земель солончака. Красная Лебедь ступает осторожно, чтобы не быть обнаруженной. Грехопадские вентиры, наиболее лояльные к мятежникам, навряд ли встретят верную прислужницу Денатрия с распростертыми объятиями, так что преждевременное раскрытие своего инкогнито нежелательно. Одиллия слышит, как где-то поблизости, судя по всему, вентиры сцепились из-за пинты анимы, но Жнеца Тщеславия подобные разборки не волнуют. Она плотнее кутается в плащ и поправляет капюшон, надежно защищающий от столь ненавистного света.

Внезапное небесное знамение, вовсе не похожее на парящую горгулью, заставляет вентиров Грехопада отвлечься от насущных проблем и дружно поднять головы. Тут бы Одиллии воспользоваться ситуацией и прошмыгнуть в катакомбы Грехопада, пока ее никто не видит, и там схорониться в укромном уголке, чтобы подглядывать за мятежниками… Но она тоже замечает кое-что подозрительное в небе и, протерев глаза, поднимает голову кверху, чтобы разглядеть сие явление получше. Это «явление» — не что иное, как единорожка, судя по всему, из Арденвельда. Но что она забыла в Ревендрете? Все это кажется Одиллии подозрительным, но она вовремя спохватывается, что она проникла в Грехопад не для того, чтобы на вполне опознанные летающие объекты глазеть. Остальные вентиры, ютящиеся в Грехопаде, могли бы напасть на чужеземную лошадь, но им не хватает анимы, чтобы спустить арденвельдское животное буквально с небес на землю. Они просто с недоумением смотрят на единорожку, пытаясь разглядеть, кто ее всадник. Что ж, пусть смотрят, а Одиллия пока проникнет в нижний Грехопад…

Красная Лебедь зачерпывает руками средоточия анимы, и оказывается на лестнице, ведущей вниз — в темные катакомбы, освещенные лишь несколькими свечами. Похоже, именно в этих катакомбах повстанцы и ютятся. Одиллия находит укромную нишу, где и прячется, чтобы разузнать все о готовящемся восстании. Вдруг ее внимание привлекает девушка, спускающаяся в катакомбы с другой стороны. Выглядит эта особа весьма знакомо. Золотистые волосы и совсем не ревендретского вида одежды не оставляют никаких сомнений, кто именно прибыла в Грехопад. Красные глаза Одиллии превращаются в узкие щелочки, и она стискивает зубы.

Что Одетта забыла в обители искупления? Да еще не одна — с ней одна из тех надоедливых арденвельдских насекомых, которые живут розыгрышами и примитивными детскими спектаклями… Одиллия изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться. Неужели Королева Зимы настолько отчаялась из-за загадочной засухи, что отправила двоих своих излюбленных детей фактически в самое вражье логово? На что вообще эта оленерогая волшебница рассчитывала, когда отправила Одетту и эту глупую пикси в Ревендрет? На то, что они протянут руку помощи убогим мятежникам, и те сразу согласятся? Черта с два. Вентиры и феи не ладят, это хорошо известно любому среднестатистическому обитателю темных земель.

Умные мысли прерываются голосами, и Красная Лебедь навостряет уши.

— Держитесь от нас подальше, — ворчит слегка нервный женский голос — судя по всему, он принадлежит Куратору, ибо Обвинительница сейчас в Чертогах Покаяния и в будущем должна быть побеждена лордом-камергером и пилигримкой Утробы, которую сир Денатрий не без непосредственного участия Одиллии завербовал на свою сторону. — От вашей пыльцы сразу неуютно становится.

— Мы пришли с миром, — какой знакомый, нежный голос вторит ворчливому… Это уж точно говорит Одетта. Жнец Тщеславия осторожно выглядывает из своего укрытия, чтобы и хоть как-то видеть, кто с кем говорит, и не попасться на глаза кому-нибудь.

— Одетта… — бормочет не менее знакомый мужской голос, и Одиллия мысленно хмыкает. Она точно узнала бы этот голос из тысячи, поскольку много пытала душу того, кому принадлежит этот голос. Принц Зигфрид, ныне именуемый Дереком Алым Сумраком, очевидно, обосновался со своими друзьями-повстанцами и сейчас активно помогает им строить козни против Денатрия. Поскольку Алый Сумрак не лишен воспоминаний о прошлой жизни, он шокирован при одном лишь взгляде на ту, кого предал, кому изменил. Не призрак, не образ, созданный в вихре анимы из камня грехов — настоящая, вновь живая Одетта предстала перед своим бывшим возлюбленным. — Не может быть…

— Да, я жива. Но не благодаря тебе, — голос принцессы-лебеди становится более твердым, когда она заговаривает с Зигфридом. Она не забыла того, что он с ней сделал, и сейчас ясно дает понять, что ни о каком продолжении отношений не может быть и речи. Тем более что он — вентир, а она — представительница ночного народца. — Нас прислала Королева Зимы. Она хочет, чтобы мы помогли вашему восстанию.

— Значит, вы — возможные спасительницы темных земель… — хотя этот голос гортанно хрипит, но Одиллия все-таки и его узнает. Принц Ренатал! Красная Лебедь вспоминает, что Вериния, смертная душа с планеты Азерот, упоминала в беседе о том, что ее раздражает хрип Ренатала. Не нужно даже догадываться, где он мог сорвать голос. Попробуй тут не сорви, когда кричишь от невыносимой боли, причиняемой беспощадными слугами Тюремщика в Утробе… — У нас была надежда, когда пилигрим помогла нам. Но, увы, она исчезла…

— Нет. Не исчезла, — теперь уже в беседу вступает более детский, но встревоженный голос, и Красная Лебедь догадывается, что он принадлежит феечке, которая прилетела вместе с Одеттой. — Она заодно с Денатрием. Мы… — маленькая крылатая негодница запинается. Похоже, этим мошкам есть что скрывать. — Нам в Орибосе рассказали об этом.

Судя по дальнейшей реакции мятежников на это известие, их вовсе не волнует, как именно незваные гостьи узнали о том, что смертная душа предала заблудшего принца. Один лишь факт предательства той, кто прежде помогла Ренаталу выбраться из Утробы, нагоняет на повстанцев мрачное настроение. В другое время они бы даже не стали выслушивать россказни арденвельдской мелочи и велели бы ей лететь туда, откуда пришла. Но, похоже, презренные бунтовщики так отчаялись, что верят всему, что слышат.

Впрочем, сама Одиллия последней фразе пикси не верит. Она догадывается, что феи Арденвельда наверняка шпионили в обители искупления по указке Королевы Зимы. Но Красная Лебедь в тот момент была занята задушевной беседой с пилигримом, поэтому не могла обращать внимание на то, что творилось вокруг. Даже камнебесы, которые летали по Башенному Пределу, подозрений у нее не вызвали. Теперь же, как выяснилось, не все камнебесы тогда были настоящими. Но разбираться с незваными гостями из обители природы предстоит малость позже.

— Получается, вы теперь вместо пилигрима? — ох, а этот голос, слегка напитанный энтузиазмом, невозможно не узнать. Безумный герцог Теотар, прославившийся тем, что обожает пить чай в определенное время. Неизвестно, что за анима ему в голову ударила, когда он был еще при дворе Денатрия, но этот безумец наговорил себе на пожизненный срок в Пепельном Пределе.

— Вроде того, — обтекаемо произносит Одетта и тут же переходит к главной теме для разговора: — Какова обстановка у вас?

— Мы перебросили остатки войск в Грехопад, — отвечает ей хрипловатый бас, и Одиллия узнает по этому басу генерала Дрейвена… бывшего генерала Дрейвена, ведь, насколько она хорошо помнит, этот камнерожденный за мятеж был разжалован в солдаты. — В последнем наступлении мы потеряли немало солдат.

— У нас нет времени. Мы должны действовать, пока Денатрий не узнал о моем побеге, — заявляет Ренатал, и Одиллию так и подмывает выйти из укрытия и подло обломать напрасную надежду этих инсургентов. «Владыке все известно, — про себя усмехается Красная Лебедь. — Пилигриму спасибо скажи».

— Но как же Обвинительница? Ее нет среди нас. И от нее вестей нет. У меня нехорошее предчувствие… — голос у Куратора явно взволнованный и даже слегка дрожит. — Если она в заточении, мы должны немедленно вызволить ее! Если бы только пилигрим был с нами… А теперь вот придется спеться с ночным народцем, — вентирка обреченно вздыхает. Еще бы — только волшебной пыльцы и бесячих детских голосков им тут не хватало! До чего докатился загробный мир…

— Мы вот как поступим, — заблудший принц откашливается и начинает посвящать соратников в свой план: — Из всех здесь присутствующих две особы из Арденвельда наиболее устойчивы к проклятому свету. Пусть они поднимутся к светоизлучающим зеркалам и направят их на фокусирующее зеркало над опускной решеткой.

— Это мы запросто, — столько энтузиазма слышится в детском голосе феечки, сопровождающей Одетту, что Одиллия беззвучно скрипит зубами в негодовании. — Мы озарим замок Нафрия таким светом, что эти кровососы разбегутся!.. — пикси внезапно обрывает преисполненную восторга речь, прокашливается и, понизив голос, смущенно произносит: — О, простите, я не вас имела в виду…

Значит, вот оно как… Они собираются использовать свет зеркал, орудие, которым Владыка пытает разгневавших его подданных, против него самого. Если проклятые мятежники и вправду собираются это сделать — направить на главный вход в Нафрию луч беспощадного света, то вентирам-аристократам будет очень опасно находиться на площади жнецов. Конечно, Одиллия могла бы прямо сейчас подняться на поверхность и саботировать план по освещению замка, однако, во-первых, навряд ли зеркала стоят без охраны, и во-вторых, свет в сочетании с волшебной пыльцой, которой Одетта и ее фея непременно возжелают как следует обсыпать бывшую соперницу принцессы, не лучшим образом воздействует на вентиров. Красная Лебедь зачерпывает средоточия анимы, чтобы покинуть катакомбы Грехопада и, поплотнее кутаясь в плащ, устремиться под благоговейную тьму, где ее уже ждет верный конь. Терять время нельзя — нужно срочно предупредить сперва прохлаждающихся на площади аристократов, а затем и самого Владыку о коварном замысле его излюбленного создания.

Феи раздражают. Эти крылатые шкодливые пустышки, которым только волю дай — и они кого-нибудь разыграют… А теперь одна из этих надоедливых мошек вместе с переродившейся заколдованной принцессой нагло вторглись в Ревендрет, да еще предложили помощь восстанию. Одиллия злобно скалится, вспоминая этот раздражающий детский голосок крылатой негодницы. Но они обломятся. Второй попытке восстать против извечного правителя Ревендрета суждено потерпеть неудачу. И союзнички из Арденвельда им не помогут. А что касается Одетты… Одиллия прежде помогла Ротбарту погубить принцессу при жизни. Возможно, следует исправить в посмертии то досадное недоразумение, что Одетта снова жива? Эта мысль возникает в голове Одиллии, но она тут же себя одергивает. Нет, просто убить принцессу слишком банально. А может быть… наполнить ее чистую, непорочную душу грехами? Из грехов рождается анима, а сейчас, в период засухи, этот ресурс представляет наибольшую ценность. Красная Лебедь, правда, прежде в насыщении душ чужими грехами не особо практиковалась, она в основном вытягивала грехи из порочных духов. Что ж, Одетта станет первым экспериментом на этом поприще.

С этими мыслями Жнец Тщеславия въезжает на площадь жнецов. Зазевавшиеся прохожие вынуждены обернуться, заслышав нервный смех Торментии, парящей следом за всадницей на благородном кошмарном коне. Одиллия судорожно сжимает вожжи, понемногу сбавляя скорость, и оглядывает собравшихся на площади вентиров мрачно-тревожным взглядом.

— Прошу прощения, что нарушаю вашу идиллию, но мятежный принц сбежал из Утробы, — на одном дыхании выпаливает она, не выпуская вожжей. Черный плащ с капюшоном, одолженный у теневой убийцы Наджии Клинка Туманов, и длинные золотистые волосы развеваются на ветру. — Повстанцы вот-вот атакуют нас, мы должны быть готовы!

Вентиры, оторвавшись от светских бесед, недоуменно посматривают на Жнеца Тщеславия. Кто-то из них даже скептически хмыкает. Не все из столпившихся аристократов присутствовали на том собрании, где Одиллия представила на всеобщее обозрение пилигрима Утробы, хотя слухи о необычной душе, ни с того ни с сего вдруг пополнившей ряды благородной аристократии, дошли и до тех, кто на собрании не был. Но все же далеко не все были готовы поверить, что презренные инсургенты настолько безрассудны, что решили пойти на штурм замка Нафрия.

— Это правда. Я была там, на их базе в Грехопаде, и подслушала разговор, — голос Одиллии становится более спокойным. Она наконец-то отпускает вожжи и, снова оглядев толпу, продолжает: — Раскольники собираются настроить зеркала, чтобы направить поток света прямо на вход в замок. Если не хотите сгореть из-за своего недоверия, отойдите на безопасное расстояние и готовьтесь к бою!

Любой вентир — будь то хоть аристократ, хоть черносошный крестьянин — панически боится света. И даже упоминание об этой беспощадной силе, испепеляющей жителей Ревендрета заживо, сразу сеет тревогу в сердцах верноподданных обители искупления. Поэтому неудивительно, что аристократы, до этого относящиеся к заявлению Красной Лебеди с недоверием, при слове «свет» тут же начинают суетиться, быстрыми шагами отходить от дороги, ведущей к главному входу в зловещую твердыню. Одиллия же, не теряя времени на лицезрение сутолоки, вызванной словом «свет», натягивает поводья и, пришпорив коня каблуками и окликнув свой живой посох, подъезжает к замку.

***

Надавив на массивную дверь и ворвавшись в господские покои, Одиллия уже готовится к порицаниям в свою сторону, ибо только в следующий миг понимает, что сплоховала и вошла без стука. Впрочем, это можно объяснить расторопностью, ибо когда речь идет о немедленном подавлении заново разжигающегося восстания, в такие моменты о приличиях думаешь в последнюю очередь. Но словесной кары за несоблюдение правил этикета удается избежать, ибо Красная Лебедь, к своему удивлению, не застает Владыки в его апартаментах. Странно. Он никогда не покидает свой замок без имеющихся на то причин. А предупредить Денатрия о грядущей атаке на замок Красная Лебедь считает своим неотъемлемым долгом. И тем более — о таком коварном замысле Ренатала насчет светоизлучающих зеркал. Немного поразмыслив, Жнец Тщеславия решает поспрашивать у снующих в замке аристократов, куда сейчас направился извечный правитель Ревендрета. Выяснив, что он сейчас о чем-то говорит с хранительницей Инервой Дарквейн в хранилище анимы, Одиллия пулей несется туда. В другое время она, конечно, прошествовала бы чинно, как подобает аристократке, но сейчас вентирка ужасно спешит. Торментия, нервно смеясь, парит следом за ней, чем пугает зазевавшихся вентиров и особенно — их слуг.

Сир Денатрий, как и сказал Одиллии один из вельмож, в данный момент чинно прохаживается по хранилищу и говорит с вентиркой, чье лицо сокрыто капюшоном с вуалью. Это леди Инерва Дарквейн — хранительница анимы. Несмотря на то, что времени в обрез, Красная Лебедь не смеет подавать голос и тем самым резко обрывать беседу — перебивать самого Владыку не то что не комильфо, а вообще верх неприличия и наглости. Жнец Тщеславия просто неторопливо ступает шаг за шагом и вслушивается.

— Сир, я уже объясняла вам, — Инерва говорит спокойным, размеренно-деловым тоном, скрестив руки на груди. — Такой процесс нельзя торопить. Сбор анимы — тонкое искусство, и…

— Но у нас нет столько времени, — жестко отзывается Денатрий, гулко стуча копытами по плиточному полу. Он не смотрит на собеседницу, даже не замечает шагающую следом за процессией Одиллию. — Недавние события требуют от нас срочных мер. Проследи за этим, Инерва.

— Но Владыка… — возражает было леди Дарквейн, но в этот момент ее взгляд мельком замечает Красную Лебедь, подошедшую уже совсем близко. — Младший Жнец? Что это ты тут делаешь? — Инерва презрительно хмыкает и упирает одну руку в бок. — Насколько я помню, тебе было велено шпионить за повстанцами.

Денатрий, обернувшись вполоборота, тоже смеряет отвлекшую их с Дарквейн от столь важного разговора Красную Лебедь пристальным, суровым взглядом, однако ничего не говорит.

— Леди Дарквейн. Сир, — Одиллия, сохраняя абсолютно бесстрастное выражение лица, приседает в сдержанном реверансе. Тратить время на перепалку с вышестоящей вентиркой не хочется. — Я только что вернулась с разведки. Мятежники собираются атаковать нас.

— Они либо безрассудные, либо сумасшедшие, как Теотар, — Инерва Дарквейн отмахивается и нервно хихикает. — Даже если их принц и сбежал из Утробы, это не добавляет им перевеса.

— Леди Дарквейн, я еще не закончила, — Красная Лебедь переводит взгляд на вентирку с вуалью, порывисто выдыхает и быстро продолжает докладывать: — Они хотят направить свет зеркал на вход в замок. Я уже предупредила тех, кто на площади.

— Свет? — Инерва меняется в лице, смотрит на Одиллию с тревогой и некоторым ужасом. Свет смертелен для вентиров. И если раскольники и вправду осветят главный вход в Нафрию, тогда будет затруднительно выйти на площадь, чтобы встретить незваных гостей как подобает.

— Да, леди Дарквейн. И поскольку выход будет перекрыт, нам придется телепортироваться при помощи анимы и седлать верховых горгулий. И еще… — Одиллия выдерживает паузу, наблюдая за реакцией собеседников на ее слова, и добавляет с некой толикой презрения: — Повстанцы спелись с двумя девочками из Арденвельда. И одна из них очень похожа на меня внешне, — Красная Лебедь приглаживает распущенные золотистые волосы, признаваясь себе, что все-таки очень скучает по своим рыжим, которые у нее были при жизни. Но, раз уж в момент перерождения Одиллии даровали облик Одетты, то так тому и быть. Все равно теперь-то уж никто не перепутает принцессу, перерожденную в Арденвельде, и дочь Ротбарта, ставшую вентиркой. — Я знаю ее. Это белая лебедь. Ее имя — Одетта.

Красная Лебедь издает нервный смешок, вспомнив, как принцесса-лебедь отреагировала на Дерека Алого Сумрака, бывшего когда-то Зигфридом, ее возлюбленным. Подумать только, что именно из-за Одиллии и из-за глупости самого принца дело дошло до того, что Зигфрид, попав в один ковенант с дочерью Ротбарта, в непростое время поддержал восстание и сейчас готовится принять в новой попытке мятежа активное участие. И кто бы мог подумать, что именно Одетте, той самой Одетте, которой Зигфрид при жизни изменил в танце с Одиллией, суждено будет не только встретиться со своим бывшим, но и помогать ему и остальным инсургентам строить козни Отцу всех вентиров. Воистину нити судьбы удивительным образом переплетаются… Видать, Ренатал и его дружки настолько отчаялись после предательства пилигрима, что решили довериться особам из враждебного ковенанта — хуже-то уже не будет.

Стоп. А где же пилигрим Утробы? Право же, смертная душа, которую Одиллия фактически завербовала на сторону Владыки, не должна пропустить столь знаменательный момент. Но Красная Лебедь тут же вспоминает, что сир Денатрий отправил пилигрима и лорда-камергера на поимку еще одной мятежной вентирки — Обвинительницы. Возможно, они задержались, ибо все же Обвинительница носит медальон Жнеца Гордыни, и навряд ли она легкая добыча.

Впрочем, сейчас нет особо времени на то, чтобы задаваться вопросом об отсутствии Веринии. У пилигрима свое задание, у Одиллии — свое. И оба задания должны быть выполнены безупречно.

— Меня не интересует, как ее зовут, — отрезает Денатрий, на четверть шага подойдя ближе к Красной Лебеди. Конечно, он прекрасно знает, о чем, вернее, о ком толкует Одиллия, ибо и сам видел обращенную в Одетту дочь Ротбарта в воспоминаниях ее тогда еще бесплотной души, и переродил Одиллию именно в обличье Одетты, чтобы вечно помнила о том роковом дне, когда она подтолкнула Зигфрида к измене. Но сейчас, когда в Ревендрете вспыхнул жестокий мятеж, прошлое смертного обличья — это последнее, что должно волновать младшую из Жнецов. — Ступай и готовься к бою. Встретим мятежников как подобает, — Владыка обнажает свои клыки в язвительной ухмылке, а Реморния, парящая у него за спиной, издевательски хихикает.

***

Пока Одиллия, телепортировавшись на балкон и свистом подозвав одну из верховых горгулий, пикирует на площадь жнецов перед замком, Одетта верхом на единорожке Маэли и Лунная Ягода следуют за принцем Ренаталом, Куратором, Дереком Алым Сумраком и бывшим генералом Дрейвеном на эту же площадь. Посланницы из Арденвельда стараются держаться как можно дальше от вентиров-повстанцев, чтобы ненароком не засыпать их пыльцой, которую принцесса-лебедь и ее фея планируют горстями высыпать на верных прихвостней Денатрия. Правда, настораживает одно — хотя луч священного света и озаряет главный вход в замок Нафрия, на дороге нет ни одной горсточки пепла, которая непременно должна оставаться на месте любого вентира, которого поглотит Свет. Значит ли это, что аристократы успели спастись? Так и есть — они столпились в определенных местах на площади, и поток света, который Одетта и Лунная Ягода помогли направить на главный вход, не задел этих гордецов. Похоже, их кто-то успел предупредить. Но кто? Кто же это такой расторопный? И как он узнал о планах повстанцев настроить зеркала нужным образом?

Впрочем, где бессилен свет, там всегда поможет кое-что другое.

— Одетта, — леди Лунная Ягода покровительственно кладет ручку на плечо подруги и заговорщически подмигивает. — Как насчет того, чтобы учинить блестящий кавардак? Как в старые добрые времена, — с театральной возвышенностью произносит она и смеется. Одетта тоже издает смешок, прикрыв ладонью рот.

Леди Лунная Ягода обожает театр и все, что с ним связано. Это — одна из черт ее смертного обличья, сохранившихся у феечки после перерождения. Она никому об этом не распространяется, но лично переродившая Лунную Ягоду Королева Зимы знает, что ее преданная фрейлина при жизни была из тех детей, которых называют детьми индиго. Она понимала речи животных, растений и даже явлений природы, а также обладала актерскими задатками и очень любила театр. Именно поэтому в посмертии Лунная Ягода ответственна за организацию различных спектаклей в амфитеатре Звездного Озера. Спектакли могут варьироваться от весьма примитивных и детских до вполне себе серьезных. Феечка до сих пор помнит, какими аплодисментами наградили представители ночного народца спектакль, посвященный истории перерожденной, теперь уже не заколдованной принцессы Одетты. Это был даже не просто спектакль, а настоящий балет. В Арденвельде балеты редко ставились, но если ставились, то это было настоящим чудом. И балет «Лебединое озеро» с Одеттой в главной роли исключением не стал. Причем Одетта в том балете танцевала не только свою роль, но еще и роль своей соперницы — Одиллии. Это давалось ей с трудом, ведь они с Черной Лебедью кардинально отличались характером. Но все же Одетта, всем на удивление, смогла показать тщеславие, гордость и страстность своей темной соперницы.

Но то, что сейчас происходит, — далеко не театральная постановка. Это реальность, и нужно действовать быстро. И Одетта, спрыгнув с Маэли, бодро кивает головой Лунной Ягоде, а та мигом облетает вокруг принцессы, с головы до ног осыпая ее пыльцой. Девушка чувствует, как ее ноги отрываются от твердой поверхности, и тогда феечка создает у Одетты за спиной блестящие прозрачно-синие крылышки.

— Ну, а теперь лети, — Лунная Ягода, улыбнувшись, взъерошивает принцессе волосы, и та взмывает в небо и уже готовится ниспослать на тщеславных ревендретских вельмож горсть волшебной пыльцы. — И ты тоже, — феечка посыпает арденвельдской анимой Маэли, и единорожка, громко заржав, тоже взмывает ввысь. — Берегитесь камнерожденных! — кричит пикси вслед Одетте и Маэли и тоже приступает к «опылению».

Что же принц Ренатал и его сторонники, включая и Зигфрида? Они поглощают аниму из источников для собственного усиления, а также для пробуждения камнерожденных. Инсургенты стараются действовать как можно быстрее — представители горгульего рода обычно служат тому, кто их разбудит, и верные подданные сира Денатрия, среди которых и сама Одиллия со своим живым посохом покаяния, прекрасно знают это и тоже используют аниму, дабы пробудить каменных стражей от вечного сна. В результате процесс битвы выливается в какое-то соревнование — кто больше пробудит камнерожденных. И двум девочкам из Арденвельда, парящим над площадью жнецов, порой бывает сложно определиться, кто свои, а кто чужие.

— О, кто летит… — Торментия выглядывает из-за спины Одиллии и с нескрываемым презрением наблюдает за летящей на прозрачно-синих крылышках Одеттой и ее маленькой феей. — Можно, я убью принцессу-лебедь? Можно, я оборву крылышки этой надоедливой мошке? — с наигранной мольбой спрашивает посох, ну прямо как Реморния, жаждущая искромсать любого врага обители искупления.

Пробудив очередного представителя горгульего рода, Красная Лебедь оглядывается на свою верную спутницу. Несмотря на то, что душа, увековеченная в посохе, уже давно носит имя Торментия, она все-таки до сих пор остается Бриджит, старой доброй Бриджит, которая всегда готова услужить своей госпоже, к которой в детстве относилась как к дочери.

— Спокойно, Торментия, — Красная Лебедь изящно проводит пальцами по маковке говорящего посоха. — Во-первых, это Ревендрет. Здесь не убивают, а воспитывают. А во-вторых… — она останавливается и многозначительно смотрит на тех камнерожденных, которые сражаются на стороне Владыки и его подданных, и на тех, которые уже пробуждены, но еще не задействованы. — Дождемся благоприятного момента.