Внезапный магический всполох в общей зале Сердца Леса, сопровождаемый негромким, но явственным звуком, весьма удивляет любопытных представителей ночного народца, не спеша прогуливающихся по дворцу. Но то, что они, обернувшись, лицезрят, мгновенно меняет выражения их лиц с заинтересованных на мрачные, печальные. Возникшая будто бы из ниоткуда троица — тупик, черепаха и лягушка — и лежащая без чувств златовласая девушка, от которой исходит зловещего вида красная аура, производит не самое благоприятное впечатление и на эмоционально стабильных воркаев, а пикси так и вообще дружно ахают и всплескивают ручками. Отправившиеся вместе с собранным войском Арденвельда и Бастиона в Нафрию лейтенант Пуффин, Скороход и Жан-Прыг вынуждены были покинуть отряд и вернуться в Арденвельд, чтобы доставить туда бедную принцессу Одетту, на которую, судя по ауре, заточение в ревендретской твердыне повлияло гораздо хуже, чем предполагалось. Участвовать в сражении в таком состоянии девушка просто не могла, поэтому самые незначительные по магической и физической силе бойцы — а именно таковыми и являются трое друзей-животных — решили унести пострадавшую в безопасное место.

— О милостивая Королева… — молвит пикси Сверкающая Роса, подлетев к Одетте, чтобы рассмотреть ее получше. Принцесса закутана в синий плащ, который ей, вероятно, отдала одна из смертных душ. Аура цвета ревендретской анимы багровеет вокруг девушки, а ее глаза сомкнуты. Ни единого признака жизни Одетта не подает, только голова слабо шевелится. — Неужели Одетта… — голосок феечки дрожит, маленькая слезинка скатывается по ее щеке, — …неужели она угасает?

— Только успокойся, прошу тебя, — подошедшая следом сильварка Белль успокаивающе кладет руку на плечо Сверкающей Росы. Потом переводит взгляд на Одетту и глубоко вздыхает. Принцесса серьезно ранена, только не физически, а морально. Аура, что исходит от нее, явно несет определенный характер, и судя по тому, что кроме плаща, на девушке нет ничего, от этого характера пахнет грехом, достойным Ревендрета. Но Одетта никогда не могла позволить себе согрешить, она была абсолютно чистой и невинной. Значит, ее вентиры насыщали чужими грехами. Белль как-то слыхала о том, что в Реликварии вентиры не только пируют грешными душами, но и наполняют грехами безгрешные, чтобы из этих грехов рождалась ревендретская анима.

— Мы должны показать ее Королеве, — осмотрев принцессу, делает справедливый вывод белочка Чуфа и, подняв прозрачно-синюю головушку, обращается к Сверкающей Росе: — Прошу тебя, слетай наверх и оповести Хозяйку Леса. Она что-нибудь придумает.

— Будет сделано, — сглотнув непрошеный ком, вполголоса отвечает пикси и, еще раз взглянув на Одетту, быстро, насколько может себе позволить, взлетает на верхний ярус.

Королева Зимы, как это часто бывает, восседает на троне, погруженная в свои мысли. Эти мысли в последнее время очень грустные, и немудрено — ведь с наступлением засухи Арденвельд начинает понемногу приходить в упадок, а вместе с ним — и его правительница, до того вечноцветущая. Предвечная Маэлирра, Матерь Природы, много-много веков назад из волшебного бутона вырастила Вечную в Замке Времен Года, в лесах Мерлассира, что находится в ныне сокрытом от посторонних глаз Зерет-Мортисе. Маэлирра наделила будущую правительницу одного из прекраснейших ковенантов темных земель красотой неописуемой. Но с оговоркой — красота эта будет зависеть от того, будет ли процветать ковенант, в который вдохнет жизнь новая правительница, и народ, коим станет она повелевать в этом ковенанте. Целая вечность прошла с того момента, как Королева Зимы создала свой мир, эти прекрасные синие леса, наполненные волшебством и жизнью, и дала им название — Арденвельд. Но до сих пор живы воспоминания о дне начала жизни Леса. О том, что ощущала Вечная, когда колоссальные потоки ее синей чарующей пыльцы смогли не только сотворить нереально красивый мир на месте некогда безжизненной пустыни, но и заселить его живностью. Арденвельдские мотыльки, единороги, маленькие лягушки, цапли, олени, чащобники, лисохвосты и даже драконы-туманокрылы — все это дети Королевы Зимы, ее порождения. Как и души, которые милостью Арбитра были определены в Арденвельд.

Засуха, пришедшая в темные земли из-за действий Тюремщика и сира Денатрия, не только изменила часть Арденвельда до неузнаваемости, но и забрала жизни многих его обитателей — тех, кому Королева Зимы была чуть ли не родной матерью. Среди них были даже те, кто еще не переродился, те, кто в ожидании перерождения дремал долговечным сном в специальном семени. И это было больнее всего. От воспоминаний о гибели тех, кто фактически еще не родился заново, у Королевы на глаза всегда наворачивались слезы. Словно злой рок постиг Арденвельд. И не только Арденвельд, но и Бастион — там анимы оставалось не больше. Конечно, Архонт не оставила сестру в беде, особенно после того, что для обители Света сделали посланницы из Арденвельда — фрейлина Лунная Ягода и принцесса Одетта, но, поскольку Бастион «загадочная» засуха также не обошла стороной, помочь анимой Кирестия смогла совсем немного. И все это — на фоне того, как ломятся канистры от анимы, хранимой в замке Нафрия. Нет, конечно, глупо со стороны жестокого Владыки Ревендрета ожидать какое-либо проявление милосердия, однако прежде его тираническая политика касалась лишь обители искупления, но не других ковенантов, а теперь… Если позволить сиру Денатрию и дальше властвовать в Ревендрете, это может обернуться гибелью для всех темных земель.

Ковенант без правителя может прийти в упадок и даже погрузиться в необъятный хаос. Тому пример — Малдраксус, правитель которого — Примас — просто бросил собственный народ. Исчез неизвестно куда, никого из своих подданных не предупредив. А наиболее воинственные дома некролордов этого только и ждали — сразу усилились грызни за власть над ковенантом. В Ревендрете же все наоборот — именно политика его правителя привнесла хаос в обитель покаяния, раздробила ее гражданской войной… которая в итоге закончилась полным поражением мятежников, несмотря на блестящую в буквальном смысле помощь со стороны вынужденных союзников из Арденвельда. Одетта в результате неудавшегося восстания была похищена, и объединенная армия двух ковенантов, состоящих в извечном альянсе, отправилась штурмовать Нафрию, чтобы сделать сразу три дела, которые положительно повлияют на дальнейшую судьбу темных земель: низвергнуть сира Денатрия, забрать похищенную им аниму из хранилища и, безусловно, вызволить бедную принцессу из лап его ненасытных прихвостней.

— Ваше Величество! — нерадостные думы развеивает слегка дрожащий детский голосок, и Королева Зимы, моргнув, обращает взор на ту, кто ее потревожил. Сверкающая Роса, розовенькая фея, часто сопровождающая желающих к тронной зале, выглядит очень взволнованной, даже напуганной. Она быстро подлетает к Хозяйке Леса и обеими ручками касается ее большой руки, с мольбой глядя на Матерь ночного народца. — Там, внизу… принесли раненую. Она… — ком подступает к горлышку малютки, и она с трудом сдерживает слезы. — Она совсем плоха…

— Кто — она? — Королева привстает с трона и смеряет Сверкающую Росу внимательным взглядом. — Что с ней? — Матерь ночного народца догадывается, что, судя по жалобному голоску пикси, чудом не сорвавшемуся на всхлип, случилось нечто очень серьезное, что ни в коем случае не должно быть обделено вниманием самой Королевы. Но ей важно знать подробности.

— Одетта, Ваше Величество… — Сверкающая Роса вспархивает повыше, чтобы быть на одном уровне с огромной головой Хозяйки Леса. — Эта красная аура вокруг нее… Вы должны это увидеть! — фея не сдерживается и всхлипывает.

Королева Зимы даже не вдается в расспросы. Только услышав слова «Одетта» и «красная аура», Вечная понимает — с принцессой-лебедью, пока она была в заточении в замке Нафрия, не то что случилось неладное, ее поразил страшный недуг, возможно, даже смертельный. И если ничего не предпринять сейчас, вряд ли Одетта выживет. Поэтому, не говоря более ни слова, Королева обращается в большое облако арденвельдской анимы. И это облако стремительно движется с верхнего яруса дворца в общую залу, куда следом не менее стремительно поспевает вернуться и Сверкающая Роса. Столпившиеся представители ночного народца почтительно расступаются, когда облако волшебной пыльцы вихрем приземляется перед Одеттой, затем растворяется, и Королева Зимы предстает взору своих верноподданных. Она понимает причину тревоги Сверкающей Росы, лишь увидев, что стало с арденвельдской принцессой. Зловещим багровым маревом исходит от нее порочная аура, сама девушка, прикрытая синим плащом Джайны, еле шевелится, не может даже слова вымолвить. Королева медленно склоняется над пострадавшей, опустившись на колени, бережно дотрагивается до нее ладонью в районе сердца и глубоко вздыхает. Сердце бьется, более того, слышится слабое дыхание. Хвала Предвечным, Одетта еще жива. Но чувство вины все равно гложет сердобольную Вечную, и чем дольше она лицезрит морально раненую принцессу, тем сильнее это чувство. Королева понимает, что на ней отчасти лежит ответственность за нынешнее состояние Одетты. Ведь именно Хозяйка Леса скрепя сердце отправила собственную фрейлину и одну из лучших защитниц Арденвельда в Ревендрет. Кто бы мог подумать, что миссия двух посланниц из Леса по содействию ревендретскому мятежу обернется столь трагичными последствиями… Сейчас Лунная Ягода вместе с остальной объединенной армией Арденвельда и Бастиона штурмует Нафрию, Маэли вернулась в Сердце Леса и находится под присмотром прежней хозяйки, Динь-Динь, а Одетта нуждается в очищении. Королева Зимы, еще раз грустно вздохнув, прикрывает глаза. По щеке скатывается одинокая слеза, но Хозяйка Леса, словно очнувшись от мрачных дум, смахивает ее и обращает взор на троицу неразлучных друзей.

— Говорить буду я, — заявляет лейтенант Пуффин, увидев, что Жан-Прыг уже открывает рот, чтобы все объяснить. Тупик слишком хорошо знает повадки лягушонка, его надменную манеру речи и замашки принца, поэтому в вопросах разговора с высокопоставленными лицами Жан-Прыгу не стоило бы доверять. — Ваше Величество, — обратившись к Хозяйке Леса, птичка почтительно кланяется, отводя крыло в сторону. — Мы с объединенным войском нашли принцессу Одетту в Нафрии и решили доставить ее к вам, — Пуффин вздыхает и переводит взгляд на лежащую девушку.

— Вентиры наполнили ее грехами, — горестно склонив голову, молвит Скороход и медленно подползает ближе. — Если не очистить несчастную душу, мы ее потеряем… — черепаха поднимает голову и с мольбой в глазах смотрит на правительницу Арденвельда.

Королева в дальнейших словах не нуждается. Она медленно кивает троим друзьям-животным, аккуратно поднимает Одетту на руки, плотнее закутывая в плащ, и трепетно прижимает к себе. Королева Зимы слышит хоть и очень слабое, но все же дыхание принцессы-лебеди и понимает, что еще не все потеряно, что еще можно вернуть ту, прежнюю, невинную Одетту. Сейчас бедная девочка, истерзанная слугами Денатрия, как никогда нуждается в реанимации. Реанимация в данном случае — это не просто восстановление, это очищение души от анимы, рожденной чужим грехом.

Королева Зимы свой народ любит, как собственных детей, но особую материнскую привязанность испытывает к тем душам, которые при жизни были сиротами или которым еще как-нибудь не повезло с семьей. Среди нынешних пикси, да и среди тех же сильваров таковых душ было немало. Из-за засухи очень много названых детей Королевы лишились жизни, в том числе и те, кто был ей особенно дорог, будто родное дитя. Одетта, потерявшая мать в младенчестве, в посмертии потянулась к извечной правительнице Арденвельда, а та в свою очередь позволила девушке почувствовать то, чего душа была лишена на Земле. Любовь матери. Сейчас, когда стольких уже нет, Королева не должна допустить новых жертв. Должна спасти ту, кому заменила мать.

— Я не дам тебе умереть, дитя мое, — Хозяйка Леса неторопливо встает на ноги, делает несколько шагов к коврам, представляющим собой большие синие листья, осторожно перекладывает Одетту на один из них, после чего, поправив на принцессе синий плащ, вновь опускается на колени и бережно касается ее тела ладонью. Вечная что-то шепчет очень тихим голосом, ее рука искрится пыльцой, озаряется синим свечением. Волшебная энергия Леса проникает в тело пострадавшей сквозь ткань, каждая искра пыльцы, каждая крупица анимы понемногу залечивает серьезную моральную рану, нанесенную Одетте ее темной соперницей и вентирками-насыщательницами. Принцесса-лебедь тихо дышит, чувствуя, как тяжесть, давящая на нее и не позволяющая даже слово произнести, постепенно отступает. Слабая улыбка возникает на губах Одетты, она приоткрывает глаза, и Королева Зимы понимает, что ее названой дочери становится лучше. Ее физические раны были исцелены обычной арденвельдской пыльцой еще в Нафрии. Но только пыльца самой Королевы обладает особыми свойствами, позволяющими залечивать в том числе и раны иного вида. Вот почему Жан-Прыг, Скороход и Пуффин доставили свою подругу в Сердце Леса.

Благодаря животворящей магии Королевы Зимы та греховная анима, что заполонила девушку после того, что с ней творили вентиры, потихоньку растворяется и более уже не ведет борьбу с той энергией, которой Одетта наделена со дня перерождения. Порочная аура, до того обволакивавшая принцессу, значительно слабеет. Однако исчезает она не полностью, очень слабый, но остаток до сих пор витает, ибо дурные воспоминания, связанные с пленом, все еще терзают разум девушки, и тут уже, скорее всего, понадобится помощь извечных союзников Леса — кирий. Тем не менее, принцесса-лебедь спустя время окончательно приходит в себя и открывает глаза. Она видит перед собой общую залу Сердца Леса и склонившуюся над ней, Одеттой, Королеву Зимы и ее верноподданных и блаженно, с облегчением вздыхает. Девушка приподнимается, хочет протянуть руки к своим лесным друзьям и названой матери, выразить благодарность… Но тут же, вспомнив, что на ней самой ни единого клочка одежды, съеживается и плотно кутается в плащ.

— Конечно, тебе нужно одеться, — правительница Арденвельда словно спохватывается и уже обеими руками начинает творить то заклинание, которое применяла на Одетте еще в день ее перерождения на аудиенции. Тогда Королева сделала принцессе повседневный костюм охотницы, принадлежащей к Дикой Охоте. Сейчас же в небольшом вихре арденвельдской анимы, окутавшем Одетту, образовывается ее новый наряд — синее платье с длинными рукавами. Чувствуя, что тело наконец-то прикрыто, девушка медленно поднимается на ноги и выпускает из рук синий плащ Джайны Праудмур. Он спадает на лиственный ковер, но ткань сейчас же подбирает одна из пикси. К Одетте между тем подходит сильвар-официант с подносом, на котором стоит стакан, наполненный слегка дымящимся чаем, и тарелка с хорошеньким белым тортиком с синей ягодкой рощаники посередине.

— Вот, подкрепись, — одна из пикси-придворных, по имени Шайни, берет с подноса тортик с рощаникой, — и выпей чаю из лазурного листа, тебе будет полезно, — другой рукой она берет стакан и все это протягивает девушке. Та, слабо улыбнувшись, забирает еду и питье из ручек Шайни и откусывает небольшой кусочек от тортика. Одетта со дня своего перерождения в волшебном Лесу обожает такие торты с рощаникой. Их вкус нежнейший и такой… воздушный. А чай из лазурного листа не только отлично дополняет вкус тортика, он еще и успокаивает нервы и головную боль.

Принцесса, несмотря на то, что очень голодна, пьет и ест без спешки, соблюдая этикет. Лишь тогда, когда от торта не остается и ягодки, а стакан пустеет, Одетта ставит посуду на поднос к официанту, а сама подходит к Королеве Зимы, обеими руками берется за ее большую руку и притирается щекой к тыльной стороне ладони. Не передать словами, как принцесса рада вновь оказаться в родных лесах Арденвельда, вновь увидеть его правительницу, которая успешно заменила Одетте мать, увидеть своих друзей, свой народ. Особенно после того, что девушка пережила, пока была в Ревендрете.

— Матерь моя… — блаженно шепчет Одетта, с бесконечной благодарностью во взгляде смотря на Королеву и медленно поглаживая ее руку. — Друзья мои… — арденвельдская принцесса медленно поворачивает голову, ее взгляд скользит по окружившим ее представителям ночного народца, пока не останавливается на троице неразлучных приятелей. Порывисто выдохнув, Одетта с улыбкой протягивает руку навстречу друзьям, всем сердцем желая обнять их. Скороход, умиротворенно вздохнув, подползает к ней ближе. Лейтенант Пуффин также подлетает и, придерживая обоими крыльями руку Одетты, галантно касается тыльной стороны ладони клювом, поскольку целовать руки птицы не умеют.

— Одетта, — после нескольких минут безмолвия произносит Королева Зимы, ровно выдохнув. Принцесса тут же переводит взгляд со своих друзей на названую мать. — Я понимаю, тебе тяжело, но я должна знать, — Вечная наклоняется к Одетте и тихо, словно опасаясь, что кто-то недоброжелательный услышит, спрашивает: — Что именно вентиры с тобой делали?

Принцесса-лебедь, вздохнув, прикладывает руки к вискам и закрывает глаза. Мысли девушки материализуются и вновь возвращаются к тем ужасным событиям, пережитым в плену. Вот она в Реликварии — беспомощная, беззащитная, сдерживаемая надежными антимагическими оковами на руках и ногах, не может высвободиться. Вот Одиллия, в прошлом коварная обольстительница Зигфрида, ныне преданная пешка Денатрия, заводит со своей поверженной соперницей беседу, которая в конце концов переходит в иное русло. Изящные руки вентирки безжалостно разрывают одежду на теле Одетты, совершенно беззастенчиво царапают обнаженную кожу, играются внизу живота. А потом происходит это… Одетта пунцовеет и прикладывает руки уже ко лбу, желает впасть в беспамятство или что-то сделать еще, чтобы это не всплывало, но не может. Она целовалась со своей соперницей, со своим врагом. Да, не по своей воле. Да, Одиллия впилась в губы девушки силой. Но почему Одетта сразу не укусила вентирку, а сперва застыла и позволила ей углубить греховный поцелуй? Конечно, спустя несколько секунд ступора принцесса все-таки пришла в себя и прекратила поцелуй болезненным укусом за нижнюю губу Одиллии, но стыда от порочных воспоминаний это не убавляет.

И это еще далеко не конец — после Одиллии в Реликварий приходят нанятые ею профессиональные насыщательницы душ и продолжают делать с Одеттой то же, что с ней делала соперница, только куда жестче, не жалея ни сил, ни самой пленницы. Острые ногти раздирают нежную девичью плоть, оставляя кровавые рубцы, клыки с неистовой страстью впиваются в кожу, и греховная аура вокруг принцессы делается все больше и больше…

— Нет! Нет! — срывается с уст Одетты, и она, обхватив голову руками, резко оседает на лиственный ковер. Порочные воспоминания давят на нее, она будто бы заново все это переживает, и кровь с новой силой приливает к щекам девушки. Она не хочет об этом рассказывать, не хочет, чтобы о ней плохо думали. По покрасневшему лицу текут слезы, Одетта, всхлипнув, обхватывает большую ладонь Хозяйки Леса обеими руками и, плача, прижимается к ней. Друзья безмолвствуют, только Сверкающая Роса медленно подлетает к арденвельдской принцессе и осторожно касается ее плеча, белочка Чуфа своими маленькими лапками слегка дотрагивается до руки Одетты, а Скороход медленно подползает и смотрит на нее грустным взглядом.

— Одетта… дитя мое, душа моя… — бормочет Королева Зимы, другой рукой приобнимая девушку за спину. Сейчас Хозяйка Леса не так уж и похожа на королеву, которая всегда держит лицо при своих подданных. Сейчас она — просто мать, утешающая пусть и не кровную, но все-таки дочь. Вечная понимает, что если Одетта так убивается, значит, в плену с ней творили такое, о чем она стыдится рассказывать даже тем, кому всецело можно довериться. — Все хорошо. Ты уже не в Ревендрете, ты спасена, — правительница Арденвельда успокаивающе поглаживает Одетту по волосам, терпеливо дожидаясь, пока та выплачется.

— Ты нам можешь рассказать. Мы здесь, мы с тобой, и мы любим тебя, — феечка Шайни гладит плечо принцессы. Ее примеру следует и Сверкающая Роса, положив ручку Одетте на другое плечо. Девушка чувствует эту искреннюю поддержку со стороны лесных друзей и названой матери и понемногу начинает успокаиваться. В материальном мире король Вильгельм навряд ли понял бы свою дочь, даже, наверное, отрекся бы от нее, расскажи Одетта о том, что ей пришлось пережить в ревендретском плену. Кроме того, отец всегда запрещал слезы, ибо считал, что принцесса непременно должна держать лицо. Но здесь, в Арденвельде, Королева Зимы и ее ночной народец всегда готовы поддержать. Перед ними можно выплакаться, выговориться, не боясь осуждений.

Когда основной приступ истерики сходит на нет, Одетта поднимает заплаканное лицо на окруживших ее друзей и на Королеву.

— Они творили со мной непотребное, — выдавливает из себя девушка и снова всхлипывает, ладонью утирая слезы. — Они терзали меня, насиловали, накачивали грехом ради прихотей их сира!.. — с каждым словом срывающийся голос бедной принцессы повышается на четверть тона, она рвано выдыхает, борясь со вновь подступающими слезами. — Среди них… — новый резкий вдох и выдох. Одетта сглатывает, вытирает глаза и снова смотрит на Королеву Зимы. — Среди них была моя соперница. Одиллия, — девушка произносит это имя с нотками бессильной ярости. Каждой клеточкой тела Одетта ненавидит эту вентирку, черную лебедь, которая в материальном мире отняла у белой лебеди не только любовь, но и жизнь, а в посмертии сотворила с принцессой деяние и того хуже. Гораздо хуже.

Королеву Зимы тревожит не столько упоминание извечной оппонентки названой дочери, сколько то, что сама принцесса рассказала о деяниях вентиров. В очередной раз Матерь ночного народца убеждается, что Ревендрет под руководством безжалостного правителя Денатрия предал свое предназначение и вместо искупления грехов порождает все новые и новые пороки лишь ради насыщения анимой. Хорошо, что трое друзей-животных вовремя доставили Одетту в Арденвельд, и Королева успела нейтрализовать рожденную пороком багровую аниму.

— Одетта, не переживай, — говорит сильварка Белль, мягко беря подругу за руку и помогая вновь подняться на ноги. — Ты в Арденвельде, и это самое главное.

Сверкающая Роса подлетает сперва к столику рядом с коврами, чтобы взять пустую чашу, а затем — к стоящему меж двух скамей котлу, дабы наполнить чашу нежно-голубой жидкостью. Это специальный отвар, который в Арденвельде делают из лепестков сонноцвета — растения, которое цветет в большинстве своем в Роще Пробуждения, как бы странно это ни звучало. Это растение имеет сладкий и сильнодействующий запах. Кто вдохнет этот аромат, того может одолеть сон, за что растение и получило свое название. Зато отвар из лепестков сонноцвета очень полезно пить на ночь, чтобы лучше спалось, чтобы снились только добрые сны. Сейчас хороший сон — лучшее лекарство для морально пострадавшей Одетты. Особенно после всего, что она пережила. Пусть отдохнет некоторое время. Потом ей станет легче.

— Выпей, — пикси протягивает чашу принцессе. Та осторожно берет наполненную чашу, медленно подносит ко рту и делает несколько глотков, с блаженством ощущая, как тепло струится внутрь тела. По знакомому вкусу Одетта распознает отвар, который она за время пребывания в посмертии всегда пила на ночь, если ее вдруг одолевала бессонница.

— Тебе сейчас нужно отдохнуть, дитя, — тоном заботливой матери молвит Королева, наблюдая за тем, как девушка неторопливо допивает целебный отвар и возвращает пустую чашу в руки Сверкающей Росы. — Скоро тебе будет лучше, — Хозяйка Леса в очередной раз проводит пальцами по золотистым волосам Одетты и тихо вздыхает.

Принцесса, лишь слабо кивнув в ответ, устраивается поудобнее на лиственном ковре, подложив руки под щеку. Она надеется, что отвар из сонноцвета, как это всегда бывало, поможет ей хорошенько выспаться, чтобы потом проснуться в совершенно ином расположении духа. Прикрыв глаза, Одетта в блаженстве вздыхает. Наконец-то она дома. Во всех смыслах. Там, где ее всегда любят и ждут. Даже в родном королевстве такого ощущения не было, а если и бывало, то очень редко. Здесь, в волшебных лесах обители природы и гармонии, есть и любящая мать, которой Одетте так не хватало при жизни, и верные друзья — Жан-Прыг, Скороход, лейтенант Пуффин, белочка Чуфа, сильварка Белль, феечка Шайни, леди Лунная Ягода…

Внезапно Одетту одолевает тревожная мысль, которая будто бы ждала, когда девушка отойдет ко сну, и теперь, воспользовавшись ситуацией, вздумала терзать ее разум. Мысль, от которой арденвельдская принцесса резко встает со своего лежбища и даже хватается за сердце.

Она вспоминает, что леди Лунной Ягоды в Сердце Леса сейчас нет. Да и многие представители ночного народца и их небесные союзники — не только Лунная Ягода, но и сильварка Ния, воркай Корейна, кирия Клейя, совушка Сика и другие верноподданные Арденвельда и Бастиона — сейчас штурмуют замок Нафрия. Принцесса знает это, поскольку она их видела, пока еще была в заточении. Друзья спасли ее, а одна из двух смертных душ, судя по всему, присягнувшая на верность ковенанту природы и гармонии, создала портал, чтобы отправить раненую Одетту в безопасное место — в Сердце Леса. И сейчас, пока девушка проходит реабилитацию, ее преданные друзья и союзники там, в мрачном замке, сражаются за темные земли.

— Я должна помочь им, — чувство тревоги и долга все сильнее охватывает принцессу-лебедь, и она уже делает было шаг в направлении к одному из выходов наружу… Но внезапно останавливается, ибо вспоминает еще кое о ком. Единорожку, которая еще малышкой была поручена Одетте в день перерождения последней, и которая теперь служит верховым животным, принцесса не видела в замке среди остальных союзников. — Постойте… А где Маэли? — она резко разворачивается, возвращается назад и вопросительно смотрит на уже поднявшуюся Королеву Зимы.

— Можешь за нее не беспокоиться. Она в стойлах, под присмотром Динь-Динь, — невозмутимо заверяет Матерь ночного народца. Она глядит сверху вниз на названую дочь и размышляет, стоит ли ей рисковать и лететь снова в Ревендрет, чтобы присоединиться к штурму. Животворящая магия Вечной сделала свое дело, греховной анимы в Одетте больше нет, и чувствует она себя гораздо лучше. Но с другой стороны, от принцессы все еще исходит очень слабая, но все-таки аура. Ее до сих пор одолевают дурные воспоминания о том, что девушка пережила в заточении. И не исключено, что нужно будет известить Кирестию Перворожденную. Архонт и ее кирии знают толк в извлечении воспоминаний из души. Только в Бастион отправиться придется, скорее всего, после штурма Нафрии. А Одетта, несмотря на то, что нуждается в хорошем отдыхе, не простит себе, если не поможет своему ковенанту и союзному. — Скажи мне, Одетта, ты действительно хочешь туда отправиться? — Королева окидывает арденвельдскую принцессу внимательным взглядом. Вопрос не требует ответа. В глазах Одетты читается искренность ее намерений помочь друзьям. Вентиры в Нафрии, растлившие принцессу и искалечившие ее душу, все же не смогли погасить в ней то доброе и прекрасное, чем девушка была наделена еще в материальном мире.

— Это опасно, — Чуфа смотрит на Одетту с не меньшим беспокойством во взгляде, чем Королева Зимы. — Что если тебя снова?.. — белочка не договаривает, но выражение ужаса на ее мордочке красноречивее любых слов.

— Не боись, — вместо Одетты в разговор вступает лейтенант Пуффин. — Когда мы заходили в замок, на площади не было никого, кроме одного камнерожденного. Да и тот полетел в Нафрию, наверное, хотел предупредить своих господ… Впрочем, это им не больно-то помогло, — подмигнув, добавляет тупик и победно усмехается.

— По крайней мере, вестибюль от врагов очищен нашим альянсом, — неожиданно вмешивается до той поры молчавший Жан-Прыг. — И часть правого крыла — тоже, — он говорит это таким горделивым тоном, будто проявлял самое активное участие в битве. Хотя на деле сражалась троица самую малость, боевой энергии в них было немного. По сути, Пуффин, Жан-Прыг и Скороход подрядились участвовать в штурме Нафрии в основном для того, чтобы найти Одетту. Теперь, когда принцесса спасена и реанимирована, друзья-животные могли бы остаться в Арденвельде, так как толку от них в бою не так уж много… Но Одетта после исцеления возжелала непременно помочь объединенному войску двух ковенантов завершить начатое, и на этот раз Жан-Прыг, Пуффин и Скороход не намерены оставаться в стороне.

— Если все так, как вы говорите, — Королева Зимы со снисходительной улыбкой оглядывает неразлучную троицу, — тогда можете возвращаться в замок с Одеттой и присоединяться к остальным. Только я прошу вас — подлетайте со стороны Пепельного Предела и не забывайте смотреть по сторонам, — сказав это, правительница Арденвельда наклоняется, протягивает вперед свою большую руку и ерошит названой дочери золотистые волосы. — Береги себя, Одетта.

— Конечно, о матерь моя, — принцесса-лебедь тепло улыбается и приседает в учтивом реверансе.

— И не дрейфь, ведь мы с тобой! — подбадривающе добавляет лейтенант Пуффин, взлетает и окидывает друзей взглядом командира, проводящего смотр войск. — Ну что, пошли?.. То есть… полетели? Поскакали? Поползли? — тупик выжидающе смотрит то на Одетту, то на Жан-Прыга, то на Скорохода.

— Отправляемся в дорогу, — смеясь, легко подбирает компромиссное словосочетание принцесса, и они вчетвером, не забыв поклониться Королеве и ее верноподданным, а также прихватить синий плащ, чтобы потом вернуть его Джайне, идут в направлении к одному из выходов из дворца. Прежде всего, покинув Сердце Леса, Одетта с друзьями отправляется к стойлам, где ждет их фея Динь-Динь со своими питомцами — мотыльком Пылевиком, лисохвосткой Руэлой и журавликом Носатиком — и верховая единорожка Одетты — Маэли. Только завидев живую и здоровую златовласую хозяйку, лошадь радостно ржет и даже встает на дыбы, чем весьма пугает Пылевика, так что бедный мотылек быстренько отлетает за спину Динь.

— Все хорошо, малыш. Маэли просто рада снова видеть Одетту, — феечка смеется и снисходительно треплет выглянувшего из-за ее спины Пылевика, задевая один из его довольно пышных усиков. Мотылек сразу успокаивается и окончательно выпархивает из своеобразного укрытия. Одетта же подходит к Маэли и порывисто обнимает ее за шею, зарывшись пальцами в белоснежную гриву.

— Маэли, девочка моя, — шепчет принцесса, трепетно поглаживая шелковистые волосы единорожки, — я тоже очень рада тебя видеть! Ты не представляешь, что мне пришлось пережить… — Одетта шумно выдыхает, готовясь рассказать Маэли о том, что было с ней в заточении, но Жан-Прыг не дает этого сделать.

— Довольно лобызаться! — заявляет он, подбоченившись в своей привычной горделивой позе. — Повелеваю немедленно седлать эту лошадь и лететь на штурм! — лягушонок провозглашает с таким наигранным пафосом, что Одетта не может удержаться от смеха.

— Не обращай на него внимания, Маэли. Он всегда ведет себя как принц, — она садится на единорожку верхом и вновь приглаживает ее гриву. — Друзья мои, садитесь, — девушка сверху вниз смотрит на Жан-Прыга и Скорохода и протягивает им руку навстречу, делая знак, чтобы и они тоже сели на Маэли верхом. — Лейтенант Пуффин поведет нас, — переведя уверенный взгляд на тупика, Одетта милостиво кивает ему.

— Есть, мэм! — Пуффин прямо в воздухе встает по стойке «смирно» и отдает честь. — Ну что, все заняли свои места? — птичка смотрит, как Одетта помогает забраться неторопливому Лоренцо Неспешилло по кличке Скороход, как ловко запрыгивает к ней Жан-Прыг, и, подождав, когда друзья устроятся поудобнее, Пуффин с удовлетворением кивает и взлетает. Одетта, сочтя этот взлет за сигнал, сыплет на Маэли немного своей пыльцы, затем берется за вожжи, и единорожка, решительно заржав, вместе со всадницей и пассажирами взмывает ввысь.

— Ох, ох, ну почему эта лошадь взлетает так резко! — негодующе сетует Жан-Прыг, держась за лошадиную шею настолько крепко, насколько может себе позволить. — Меня, между прочим, укачивает!

— Жан-Прыг, тебе придется привыкнуть. И держаться крепче, — коротко вздохнув, советует Одетта. Она права, ведь, когда речь идет о помощи союзникам, часто необходимо действовать расторопно. — Или, если хотите, могу вас иногда опылять для полетов, — слегка улыбнувшись, принцесса-лебедь глядит на Скорохода и Жан-Прыга. Конечно, она не сможет поддерживать воздействие пыльцы на своих друзей слишком долго, ведь еще нужно будет периодически сыпать анимой на Маэли, дабы единорожка летала и подольше, и побыстрее. Но хотя бы иногда можно позволить черепахе и лягушонку немного полетать, раз уж последний жалуется на качку.

— Главное — без страха! — подбадривающим тоном произносит свою любимую фразу лейтенант Пуффин и, еще раз пробежавшись взглядом по Одетте и Скороходу с Жан-Прыгом верхом на Маэли, разворачивается и, устремив взор на горизонт, объявляет: — Летим! Чем скорее, тем лучше!

***

Несмотря на нежданное вторжение объединенной армии Арденвельда и Бастиона в замок Нафрия, в бальной зале продолжает царить атмосфера званого вечера, как будто бы ничего и не произошло. Под потолком все так же кружатся в вальсе придворные танцоры, вновь поднятые вверх лордом Ставросом. Совет Крови вновь, как и в прежние времена, занял три выступа, и сейчас эти трое вентиров — лорд Ставрос, баронесса Фрида и кастелян Никлаус — ждут появления непрошеных гостей, чтобы устроить им настоящую пляску смерти. Ждет их и вернувшаяся в бальную залу Одиллия, по-прежнему облаченная в танцевальный наряд. Она специально не стала переодеваться после бала. Ведь сегодня — именно тот день, когда она, Одиллия, Красная Лебедь, Жнец Господства, фактически делящая звание королевы ревендретского балета с баронессой Фридой, исполнит танцы, которые должны стать очень и очень опасными для интервентов… а для кого-то — и притягательными. В полном смысле этого слова. Например, темное адажио — танец, который, по замыслу Одиллии, должен исполняться под скрипичное соло, — обладает свойством очарования и может воздействовать на любого, вне зависимости от того, из какого он ковенанта. А на смертных подействует и подавно — ведь их воля не так уж сильна, ее легко можно сломить. Пилигримка Утробы, которая ныне не только зачислена в ряды вентиров, но и носит звание Жнеца Тщеславия вместо Красной Лебеди, — тому подтверждение. Конечно, Вериния сперва отнеслась к вентирке недоверчиво, но одного удушающего захвата анимой Одиллии хватило, чтобы эльфийка крови в один миг отбросила все мысли о сопротивлении и покорилась одной из тех, кто выражает волю Ревендрета.

После того, как камнерожденный принес весть о нежданном вторжении, Веринии было поручено отправиться к леди Инерве Дарквейн, дабы защитить неприкосновенные запасы анимы в хранилище замка Нафрия, в то время как Красная Лебедь после визита к пленнице вернулась в бальную залу, чтобы там встретить гостей, как подобает одной из лучших танцовщиц. Если эти гости, конечно, дойдут. Если их не остановят те камнерожденные, что сторожат пленную принцессу, и те насыщательницы, которые наполнили ее душу грехами.

Только Одиллия задумывается над тем, чтобы вернуться в Реликварий и проверить обстановку, как вдруг в залу влетает камнебес. Он столь часто хлопает крылышками, что Красной Лебеди это кажется подозрительным — а не является ли этот малютка на самом деле пикси-шпионом? Не заслан ли он оленерогой волшебницей? Но как только камнебес заговаривает своим скрипучим голосишком, Одиллия тотчас убеждается, что он настоящий. А крылышками он хлопает так учащенно, потому что его что-то весьма тревожит.

— Госпожа, — камнебес нервно порхает перед златовласой вентиркой то вверх, то вниз. — Пленница сбежала!

Крикнув это, малютка тотчас же предусмотрительно отпрядывает. Он ожидает, что, услышав эту новость, Одиллия разгневается и даже виноватых не будет искать — вина тотчас же падет на крайнего, и крайним окажется сам маленький вестовой, которого Красной Лебеди ничего не стоит схватить и раздавить, если тот выведет ее из себя. Но опасения камнебеса беспочвенны — вентирка воспринимает известие о побеге на удивление спокойно. По крайней мере, по ее лицу не заметно, что она злится.

— Вот так неприятность, — Одиллия фыркает и скрещивает руки на груди. На самом деле мелкий вестник с противненьким голосишком, конечно, малость приврал. Одетта никак не могла сама сбежать, так как была закована в цепи, да еще не в том состоянии, чтобы бежать. Ей помогли, и Красная Лебедь прекрасно догадывается, кто именно помог. Святоши из Бастиона и раздражающие маленькие крылатые негодники из Арденвельда. Те, кого принцесса-лебедь называет своими друзьями. — Больше ничего не хочешь мне сказать? — Красная Лебедь весьма пристально смотрит на камнебеса, да так, что тот слегка отпархивает назад.

— Миледи, они уже спускаются сюда, — почти скороговоркой тараторит бесеныш, взлетая чуть повыше. — Эти… святоши, лесной народец и… Смертные души, — наконец договорив, камнебес поспешно кланяется в воздухе и улетает прочь.

Красная Лебедь, в отличие от маленького вестника, нисколько не тревожится от этой вести. Ее не страшат бастионские кирии и арденвельдские феи. Единственные эмоции, которые Одиллия испытывает к святейшим фанатикам и их волшебным союзникам, — это презрение и раздражение. Страх у вентирки давно атрофировался. После тех испытаний, которым жнецы гордыни подвергли Одиллию, когда она была еще бесплотной грешной душонкой, ее уже ничем и никому не напугать.

— Что ж, — Одиллия несколько мгновений смотрит вслед крошечному почтальону и, порывисто выдохнув, упирает руку в бок. — Я… мы готовы ко встрече гостей. Ведь так? — она с жеманной улыбкой поворачивается к трем вентирам из Совета Крови и обнажает клыки в самодовольной ухмылке. Торментия, парящая за спиной у своей повелительницы, тихо, но зловеще смеется. Она уже предвкушает, как вытянет из интервентов всю их аниму, которая потом конвертируется в аниму Ревендрета и пополнит нафрийские резервуары.

— Конечно, Красная Лебедь, — посмотрев на Одиллию с центрального выступа, баронесса Фрида обворожительно улыбается. Она видит, что Красная Лебедь уже неторопливо шагает к центру залы и останавливает ее: — Постой. Твой акт еще впереди. Сперва дай нам возможность повеселиться, — глава Совета Крови смеется и переглядывается с лордом Ставросом и кастеляном Никлаусом, стоящими в ожидании соответственно на левом и правом выступе.

Это заявление несколько уменьшает энтузиазм Одиллии, но она не смеет возражать. В конце концов, не одной же ей блистать в ревендретском балете. Неплохо бы и другим изредка давать шанс. А баронесса Фрида в хореографии ничуть не уступает новоявленному Жнецу Господства. Несомненно, глава Совета Крови наверняка тоже припасла для интервентов из двух враждебных Ревендрету ковенантов особенный номер. Недаром именно она, Фрида, до дебюта Одиллии слыла королевой танцев в обители искупления. И сейчас, когда необходимо совместить танцы и сражение, в этом вопросе не только Фриде, но и ее соратникам можно довериться безоговорочно. Лорд Ставрос, частый гость на всех званых вечерах, может, например, задействовать безмятежно вальсирующих под потолком вентиров в бою, спустив их на пол и насытив особой анимой, так что представителям других ковенантов будет очень опасно даже случайно приближаться к танцующим парам — чревато оглушительными последствиями. А кастелян Никлаус, если понадобится, поднимет в атаку стражей-камнерожденных.

Интересно, а как разворачиваются события в левом крыле замка? Камнебес, приславший весть о том, что незваные гости приближаются к бальной зале, ни словом не обмолвился о том, что происходит на той стороне. Красная Лебедь даже не успела его спросить об этом — так быстро почтальон упорхнул. Надо бы, раз уж Фрида от имени Совета Крови вызвалась станцевать для «почетных» гостей, наведаться, во-первых, на псарню к ловчему Альтимору, во-вторых, к леди Инерве Дарквейн в хранилище анимы. Если, конечно, интервенты не успели разобраться с ними.

Внезапное и очень резкое понижение температуры обрывает все мысли Одиллии. Она и еще некоторые камнерожденные, вентиры и землерои-официанты оказываются заключены в ледяные шипы. Красная Лебедь, будучи в безрукавном танцевальном платье, чувствует непомерный холод. Ситуация усугубляется еще и тем, что вентирка не может двигаться, как и остальные ее товарищи по несчастью. Но сквозь шипы Одиллия видит, как на ледяном диске спускается в бальную залу та, кто привнесла холод в беззимний Ревендрет, и скрипит зубами — не только от холода, но и от презрения. Смертная душа, волшебница в бело-синем мундире и с белыми волосами, заплетенными в косу, смогла так легко обезвредить часть охраны в бальной зале и заморозить в том числе и саму Одиллию, недавно возвысившуюся до звания Жнеца Господства. Чувство стыда… нет, чувство гадливости, перемешанное с яростью, одолевает Красную Лебедь, но она не может даже малость двинуться. Не может помешать объединенному войску Арденвельда и Бастиона расправиться с вентирами, землероями и камнерожденными, которым повезло не попасть под холодную руку треклятой смертной.

Самолюбие Одиллии в настоящий момент серьезно пошатано. Она, никогда прежде не проигрывавшая, она, которая всю вечность двигалась по карьерной лестнице вверх, сейчас оказалась в практически безвыходном положении. Медальон Жнеца, дающий Одиллии власть над всеми, кто стоит ниже рангом, а также сопротивление атакам врагов из разных уголков темных земель, оказался неспособен противостоять мощному ледяному заклинанию жалкой смертной души. Какой позор! Такой участи Красная Лебедь не пожелала бы даже заклятому врагу. Даже своей извечной сопернице Одетте. Кстати, странно, что ее не видно среди кучки святош и фей, которым помогают смертные. Возможно, волшебница успела телепортировать принцессу в Арденвельд, где та проходит реабилитацию и радуется чудесному спасению, пришедшему тогда, когда, казалось бы, надежда уже погасла. Что ж, пусть наслаждается своей легкой победой, но только не смеет больше соваться в Ревендрет. По крайней мере, не увидит судьбу своих спасителей. Конечно, жаль, что из-за вмешательства смертной чародейки Красная Лебедь не может воплотить задуманное в реальность и затанцевать непрошеных гостей до смерти… Но, с другой стороны, Совет Крови уж точно измотает эту толпу представителей двух ковенантов. И даже более чем. В профессионализме трех вентиров, ведомых королевой ревендретского балета, сомневаться не приходится.

И все же Одиллия не желает так просто мириться с тем, что она проиграла смертной. Казалось бы, еще недавно вентирка пользовалась беспомощностью Одетты, сперва сама игралась с ней, потом наняла профессиональных насыщательниц душ… Теперь бумеранг вернулся. Арденвельдская принцесса спасена, а Красная Лебедь, можно сказать, оказалась на месте своей соперницы. Одетте не позволяли двинуться блокирующие ее магию оковы, а Одиллии сейчас не позволяют сделать даже маленькое движение ледяные шипы. Отвратительно безвыходное положение. Да еще как раз в тот момент, когда интервенты, сметя охрану с пути, противостоят трем лучшим танцорам Ревендрета!

Впервые в своей жизни после смерти… да что там, впервые в жизни вообще Красная Лебедь начинает задумываться о цене своей неуемной жажды славы и могущества. Кто бы мог подумать, что века восхождения Одиллии, начиная с юной рыжей колдуньи на Земле, продолжая бесплотным духом в Ревендрете и заканчивая не просто вентиркой, а полноправным Жнецом, когда-нибудь приведут к тому, что дочь Ротбарта будет закована в ледяные шипы по воле какой-то жалкой смертной. За всю историю темной обители ни один вентир-Жнец не испытывал такого унижения. Одиллию не страшит холод — ничто не может сравниться с подлым предательством ее отца на Земле и с долгими веками искупления собственной грешной души. Пострадала только ее гордость. Смертная душа обладает столь мощной магической силой, что повергла самого Жнеца Господства. Как помнит Красная Лебедь из рассказа пилигримки, последней и лорду-камергеру потребовалось определенное время и определенные действия, чтобы разбить защиту Обвинительницы и одержать над мятежной вентиркой верх, ибо у нее был медальон Жнеца, и так просто его обладательницу было не одолеть. А тут… Вопреки всем устоявшимся правилам, вопреки той мощи, что обрела Одиллия после того, как завладела медальоном господства, смертная душа легко обездвижила ее своим ледяным заклинанием. Это немыслимо…

Непостижимо…

Невозможно!

С медальоном господства начинает происходить что-то удивительное. Рубин, заточенный в бронзовую огранку, постепенно озаряется алым свечением. Кулон пылает ярко-красным пламенем, будто противясь такому унизительному исходу судьбы, на который смертная волшебница обрекла нынешнюю владелицу медальона. Этот огонь, в отличие от ненавистного небесного светила, не сжигает вентирку заживо. Он… согревает. Противостоит холоду, сковавшему Одиллию после того, как она была заключена смертной душой в ледяные шипы. Будто путеводная звезда, кулон Красной Лебеди сияет багровым светом, и этот свет с каждой секундой становится все ярче и ярче.

Ледяные шипы, казавшиеся до поры до времени весьма прочными, не выдерживают столь горячего напора. Они начинают подтаивать, а кое-где даже трескаться. Красное пламя же все больше усиливается, растапливая лед, заставляя особо упорные шипы с треском ломаться. Одиллия не верит своим глазам, когда обнаруживает, что холодная тюрьма уже далеко не так прочна, а положение оказывается вовсе не безвыходным. Нет, конечно, вентирка и раньше знала, что в амулетах Жнецов, особенно в медальоне господства, заключена невиданная мощь, частичка силы самого Владыки, но чтобы она достигала таких масштабов…

Но, как бы там ни было, Одиллия наконец-то свободна. Подсвеченная ореолом багровой анимы, вентирка направляет мощный поток ревендретской энергии на те ледяные шипы, которые до сих пор сдерживают охрану бальной залы… Сдерживали. Теперь вентиры, камнерожденные и даже землерои-официанты вновь могут насладиться комнатной температурой… и отомстить врагам за столь резкое похолодание.

Впрочем, если последние и слышали сильный треск льда, то им сейчас явно не до этого. Лорд Ставрос, конечно, не выдержал натиска объединенного войска и успел пасть первым до того, как Одиллия освободилась из ледяной тюрьмы, но перед смертью он заблаговременно спустил вниз кружащихся в вальсе вентиров. А баронесса Фрида разъединила танцующие пары, чтобы в качестве партнеров задействовать нескольких противников. Неважно, будь то пикси, кирия или одна из двух смертных — все они должны танцевать с партнерами, двигаться с ними в такт. И в данный момент ни глупых феечек, ни сильваров с воркаями, ни самоотверженных ангелов с их совами-распорядителями даже не заботит то, что верноподданные Ревендрета, которых треклятая волшебница замораживала, вполне могут воспользоваться ситуацией и просто смять ряды так называемой армии. Одиллии хочется торжествующе расхохотаться, особенно когда она слышит жалобный голосок одной из пикси: «Я уже не могу…» Задумка Фриды просто великолепна. Насколько же уязвимы сейчас интервенты. И даже та волшебница, которая устроила в бальной зале кратковременную зиму, исключением не стала. Ее тоже поставили в пару к одной из вентиров-танцоров. Красную Лебедь так и подмывает обрушить всю мощь господства на незваных гостей, однако баронесса Фрида удерживает ее от этого действа.

— Спешить в таком деле некрасиво, — с жеманной улыбкой подмечает глава Совета Крови. Похоже, даже смерть Ставроса не расстроила баронессу и не поколебала ее настрой. Да и, в общем-то, вентирам-аристократам чуждо такое чувство, как жалость. — Пусть наши гости пока что… развлекаются, — Фрида произносит это слово с особой иронией, ведь развлекается от таких танцев только она и вальсирующая знать, но никак не арденвельдские и бастионские «гости». — Кстати, раз уж ты так рвешься, можешь после меня… заменить Ставроса, — вентирка с притворным сожалением кивает головой на безжизненное тело лорда.

Багровые сферы анимы в ладонях Одиллии слегка уменьшаются при этих словах баронессы. Жнец Господства унимает снедавшую ее ярость и жажду мести за кратковременное унижение и ровно выдыхает, ожидая, когда Фрида закончит «развлекать» гостей танцами. Наконец вентирские пары снова воссоединяются друг с другом и, кружась, отдаляются прочь. Феечки и их небесные союзники, как видно по их лицам, сильно измотаны. Сражаться-то обучены все, а вот танцевать вальс так же профессионально, как вентиры, — немногие. Хотя у ночного народца, конечно, имеются танцевальные навыки, ведь, как слышала однажды Одиллия из свежих сплетен в Орибосе, в Арденвельде есть амфитеатр, где ставятся в том числе и балеты. Но с танцевальным «испытанием», которому противников подвергла глава Совета Крови, наиболее справились в основном сильвары и кирии. Пикси привыкли танцевать в воздухе, а не на твердой поверхности, распорядители созданы для того, чтобы работать, а не танцевать, да и воркаи — воины, охотники из Дикой Охоты, и в театральных постановках, судя по всему, участвуют редко.

— А теперь, раз уж вы так любите танцы, — голос баронессы Фриды так и сочится едкими нотами, когда она глядит на изнуренных после такого кровавого вальса противников, — моя коллега и по совместительству Жнец Господства начнет следующий акт ревендретского балета! — завершив столь пафосное изречение, глава Совета Крови кивает вдаль.

Едва услышав эти слова, Одиллия гордо выпрямляется. Она даже не обращает внимания на обернувшихся в ее сторону интервентов, а зачерпывает средоточия анимы руками и не просто перемещается поближе к трем выступам, но еще и совмещает этот телепорт с довольно мощным заклинанием — выбросом багровой энергии, так что равновесие умудряются сохранить лишь полноценные кирии в своих сияющих, прочных доспехах. Более уязвимые претенденты, распорядители, а также представители ночного народца, не исключая и наиболее устойчивых из них — воркаев, отлетают в разные стороны, а пикси волчками вертятся в воздухе.

— У нее… — одна из феечек, а именно — Лунная Ягода, порывисто дышит, оседая на пол. Еще бы — после таких «кувырканий» сильно кружится голова. — У нее медальон господства! — выдыхает пикси, найдя в себе силы поднять головушку и взглянуть на слегка воспарившую под воздействием анимы Красную Лебедь. Анимасферы по-прежнему багровеют у нее в ладонях, а сама вентирка с торжествующей улыбкой оглядывает своих врагов.

— Не ожидала, глупое насекомое? — Одиллия смеется, надменно вскинув голову. Медальон господства алой путеводной звездой сияет на груди, а от самой Красной Лебеди исходит зловещая багровая аура. — Похоже, ты не усвоила урок, преподанный мною тогда, во время неудавшегося восстания. По-прежнему продолжаешь забываться, — она с триумфальным видом хмыкает, затем переводит взгляд на кирий, уже оправившихся от столь неожиданного поворота событий и бегущих на самодовольную вентирку с копьями и щитами, и ниспосылает на них оглушающее заклятье.

— Госпожа, — манерно протягивает Торментия, не без злорадства смотря на лежащих на полу представителей двух ковенантов, — давайте я выбью покаяние из этих душонок! — железная леди аж делает резкое движение вперед, настолько не терпится ей поскорее разобраться с этим фееричным во всех смыслах сбродом.

— А это мысль, — Красная Лебедь оборачивается к своей верной спутнице и искривляет губы в мрачной ухмылке. — Мы можем вытянуть из них всю аниму, так что впредь они не осмелятся пойти против воли нашего Владыки. А можем не торопиться, а сперва как следует развлечься… — красные глаза Одиллии превращаются в узкие щелочки, она недобро усмехается и вновь оглядывает противников. Нет, пожалуй, темное адажио и смертельную коду она прибережет на потом. На десерт, как говорят аристократы. — Все на позиции! Начнем пляску смерти! — спустя несколько секунд безмолвия провозглашает Жнец Господства, вставая в аккурат перед центральным выступом, на котором стоит баронесса Фрида.

Пляска смерти — именно так Одиллия назвала тот танец, который она разучила еще на Земле, перед тем балом, который стал для нее роковым. Именно на том балу дочь Ротбарта впервые исполнила эту довольно непростую комбинацию из четырех танцевальных движений: шажок влево — бризе назад — жете вперед — па вправо. И именно после этого блестящего танца Одиллии ее отец Ротбарт преподнес дочери бокал с отравленным вином, что и отправило последнюю в темные земли. Теперь этот танец для Красной Лебеди навеки связан с ее смертью. Минуло много циклов вечности, но роковое воспоминание до сих пор не меркнет. Вот почему эта танцевальная комбинация ныне называется пляской смерти.

По мановению обеих рук Одиллии, все еще сияющих багровым светом, вихрь ревендретской анимы подхватывает непрошеных гостей. Несколько секунд вентирка удерживает их в этом состоянии, а затем резко выбрасывает руки в стороны. Вихрь рассеивается, а представители враждебных ковенантов и две смертные души стоят каждая на своей плитке до блеска натертого пола. Они понимают, что танцевальная пытка для них не закончилась, а только началась. Вдобавок ситуация усугубляется тем, что в бальную залу снова вплывают кружащиеся в вальсе вентиры, подсвеченные ореолом алой анимы, делающей танцоров опасными для приближения. К тому же эти вентиры подолгу не кружатся на месте, а перемещаются с одного места на другое, что делает столкновение с ними фактически неизбежным.

— Шажок влево! Бризе назад! Жете вперед! Па вправо! — театрально восклицает Одиллия и при этом сама, конечно же, не забывает выполнять озвученные ею движения. Забыв обо всем ином, даже о том, что творится в другом крыле замка, вентирка танцует легко и непринужденно — недаром много репетировала танец как при жизни, так и в посмертии. Вальсирующие вентиры свободно перемещаются по зале и время от времени сталкиваются с врагами, которые пытаются повторить движения за Красной Лебедью, но более-менее выходит лишь у наиболее грациозных сильваров. И неудивительно — несмотря на то, что талантом к высокому искусству подданные Королевы Зимы явно не обделены, им не дано сравниться в хореографическом плане с лучшими танцорами Ревендрета. А Одиллия, несомненно, числится среди оных. И аристократы, самозабвенно кружащиеся в вальсе и мешающие противникам проходить танцевальное испытание как должно, не забывают об осторожности, когда речь заходит о Красной Лебеди. Вентиры почтительно кружатся назад или в сторону, лишь бы не задеть Жнеца Господства, а та все продолжает и продолжает свой фирменный танец.

Но, так как просто выполнять четыре движения невообразимо банально и скучно, то комбинация в различных вариациях обогащается дополнительными элементами. Например, делает Одиллия шажок влево, а затем встает на цыпочки, поднимает одну ногу, возводит руки кверху — и в такой позе кружится на месте. И лишь после этого выполняет следующее движение в пляске смерти — бризе назад. Или между бризе назад и жете вперед вдруг начинает виртуозно исполнять фуэте, как в коде. А иной раз перед тем, как начать очередную комбинацию пляски смерти с шажка влево, Одиллия выбирает себе среди так называемых героев партнера и начинает исполнять с ним кровавое па-де-де. В отличие от обычного па-де-де, этот вентирский танец может пагубно отразиться на жизненной силе партнера, если тот будет не так двигаться. Так, Красная Лебедь в один момент выбирает себе в партнеры для кровавого па-де-де бастионского претендента. И каким же жалким, неуклюжим в ее глазах выглядит юноша, у которого совсем не получается танцевать так же легко, как у ведущей в данном танце… Наконец Одиллии надоедает смотреть на ничтожные потуги этого святоши, и она отбрасывает его в сторону и вновь возвращается к пляске смерти.

И так в каждой вариации к привычной комбинации движений добавляются новые элементы. Разумеется, это никак не касается противников. Они выполняют только те четыре движения, которые Одиллия озвучивает. Пытаются, по крайней мере. А вот Красная Лебедь, Жнец Господства и вторая после Фриды королева ревендретского балета, может позволить себе разбавить свой танец элементами других, не нарушая при этом основной комбинации. Кажется, что балет у нее в крови…

Впрочем, разве это не так?

Пляска смерти длится еще некоторое время. Силы Арденвельда и Бастиона пытаются уже не в точности повторить движения, а хотя бы просто двигаться в такт музыке, исполняемой невидимым оркестром. Красная Лебедь же неумолимо танцует с присущими ей грацией и изяществом. Наконец невидимые музыканты достигают кульминации, и, завершив пляску смерти великолепным па вправо, Одиллия с триумфальным видом встает меж двух выступов. Некоторое время она стоит в такой танцевальной эйфории — руки вытянуты в стороны, веки полуопущены, голова изящно склонена набок, ноги в третьей позиции. Уголки губ Красной Лебеди приподнимаются, она приходит к мысли, что сегодня станцевала просто блестяще. Ни одно предыдущее выступление Одиллии не идет ни в какое сравнение с этим. Даже от собственного балетного дебюта на первом балу многовечной давности впечатления не были такими яркими, как сегодня.

— Я испытала… совершенство… — шепчет вентирка на тихом выдохе, непонятно к кому обращаясь — не то к Совету Крови, не то в пустоту. — Я достигла его, — Одиллия медленно опускает руки вниз и в блаженстве прикрывает глаза.

Жнец Господства начала свой тернистый путь, длившийся целую вечность, на Земле, когда была еще совсем девочкой, бастардом, выброшенным на улицу и подобранным Ротбартом и его слугой-вороном, Клавиусом. Удивительно было то, как в маленьком тельце умещались столь непомерные амбиции. Юная Одиллия, у которой наблюдались задатки черного мага, очень стремилась к тому, чтобы эти задатки претворились в полноценные магические способности. Девочку в ее начинаниях тайно поддерживала сгорбленная старушка-ведьма Бриджит, которая хоть и верно служила Ротбарту, но души не чаяла в его дочери. Тайно потому, что злой гений был категорически против того, чтобы Одиллия познавала черную магию больше, чем положено.

Ротбарт всеми силами пытался задавить растущий потенциал дочери, поскольку видел в ней не продолжательницу его темных деяний, а всего лишь инструмент для достижения целей. Однако все попытки черного мага оказались тщетны. Одиллии было плевать на запреты отца. Она росла дерзкой и своевольной, продолжала заниматься волшбой и даже не чуралась экспериментов с животными. А потом еще и танцам самостоятельно обучалась — это было важно для раскрытия таланта к еще одному виду искусства. А именно — к искусству обольщения наивных людей. Однажды Одиллия завлекла своими танцами в замок одного заблудившегося молодого стрелка. Проводив юношу до своих покоев, колдунья затем своей темной магией довела его до агонии, да так, что разбудила Бриджит. Старушка в тот день была так напугана, что даже ослушалась приказа своей теперь уже не приемной дочери, а полноценной госпожи и все рассказала Ротбарту по его возвращении.

Кто бы мог подумать, что один лишь этот поступок приведет к трагическим последствиям… Ротбарт, узнав о том, что творила дочь в его отсутствие, задумал использовать ее талант к танцам и обольщению в собственных целях. Он хотел, во-первых, захватить трон в королевстве Винзент, а во-вторых, расстроить любовь между единственной наследницей почившего короля Вильгельма — Одеттой — и принцем Зигфридом из соседнего королевства Чамберг. Ради воплощения этого плана в реальность злой гений превратил свою дочь в точную копию принцессы-лебеди. Он так умело убедил Одиллию в том, что она станет принцессой и будет жить в довольстве после коронации отца, что дочь поверила и все-таки согласилась принять участие в его коварном замысле. И действительно, после того, как принц Зигфрид, очарованный Одиллией, совершил непоправимое для своей возлюбленной Одетты, а торжествующий Ротбарт занял винзентский трон, первое время его правления Черная Лебедь действительно жила как принцесса. Но она и не подозревала, что через год сильно возгордившийся злой гений метафорически вонзит своей дочери нож в спину… На том балу, когда Одиллия впервые исполнила сложный танец, ныне именуемый «пляской смерти», в преподнесенном отцом бокале любимого красного вина она не заметила подвоха, ибо яд, который Ротбарт добавил в вино, был очень хорошо растворен. И лишь отхлебнув из бокала, Одиллия зашлась в непрекращающемся кашле кровью. Она кашляла до тех пор, пока не испустила дух… Во всех смыслах этого слова. Тело Черной Лебеди замертво упало на пол, а ее дух отправился в загробный мир, находящийся высоко-высоко на небесах, — в темные земли.

Казалось, путь Одиллии к славе мог бы закончиться столь трагичным образом, но Арбитр, просмотрев воспоминания девичьей души, решила дать ей шанс на искупление грехов и отправила в Ревендрет, где бесплотный дух Одиллии ожидали долговечные испытания, истязания, обряды, которые над грешной душой проводили клыкастые жнецы гордыни. Никто не знает, сколько веков понадобилось, чтобы очистить душу Черной Лебеди и переродить ее. Даже сама Одиллия об этом не помнит. Но после перерождения вместе с телом ей была дана в том числе и возможность продолжить свой путь к возвышению. Путь к совершенству.

После смерти и перерождения в Ревендрете дерзости и непокорности в Одиллии поубавилось, но тщеславие, страстность и упорство, присущие ее смертному обличью, сохранились и в посмертии. Вентирка исправно выполняла свой долг как верной подданной темной обители, извлекая аниму из преисполненных гордыни бесплотных душ, таких же, какою была и она когда-то, и принимая участие в охоте покаяния вместе с Жуткой Охотницей. Среди истязаемых Одиллией духов был и принц Зигфрид, которого она обожала мучить воспоминанием об измене, и прежняя служанка Бриджит, чья душа была увековечена в посохе покаяния — Торментии — и стала вновь верно служить своей госпоже, начиная со дня присоединения Одиллии ко Двору Жнецов в качестве Жнеца Тщеславия. И сам Ротбарт, который тоже бесплотным духом попал в Ревендрет, не избежал мести его собственной дочурки. Одиллия пировала этой душой с необъяснимым наслаждением, хотя, конечно, предоставляла такую возможность и другим вентирам. Так, умерев в материальном мире и возродившись в загробном, Черная… теперь уже Красная Лебедь сполна припомнила неимоверно грешной душонке своего отца все. И в особенности — его предательство.

Возвышению Одиллии не помешала даже загадочная засуха и вспыхнувший в Ревендрете жестокий мятеж, возглавляемый принцем Ренаталом. Обе попытки бывшего Жнеца Господства восстать против сира Денатрия потерпели неудачу, а Красная Лебедь заняла ставшее вакантным место заблудшего принца. И тот самый танец, который на Земле, можно сказать, стал роковым для Одиллии, теперь же, исполненный ею вновь уже в Ревендрете, в нафрийской бальной зале, сыграл в пользу Жнеца-танцовщицы. Именно «пляску смерти» Красная Лебедь решила исполнить, дабы продолжить танцевальные истязания, которые начала баронесса Фрида для непрошеных гостей из Бастиона и Арденвельда. Одиллия обожает парадоксы, и конкретно сейчас парадокс состоит в том, что танец, повлекший за собой смерть дочери Ротбарта в материальном мире, в темных землях же помог ей повергнуть врагов, нагло вторгшихся в Нафрию с очевидной целью свергнуть Отца всех вентиров.

Сегодняшний день воистину стал судьбоносным для Красной Лебеди. Она не только возвысилась до Жнеца Господства, но и блестяще выступила на кровавом балу во время вторжения сил враждебных ковенантов в замок. Именно поэтому вентирка имеет полное право в настоящий момент говорить о совершенстве.

— Это… великолепно, — слышит Одиллия жеманно воркующий женский голос, отвлекший ее от воспоминаний и заставивший обернуться. Этот голос принадлежит баронессе Фриде, которая все это время наблюдала за грациозными движениями Жнеца Господства и жалкими попытками незваных гостей повторить эти движения.

— Блестящее выступление, Красная Лебедь, — кастелян Никлаус скупо улыбается, глядя на Одиллию и на измученных танцевальными пытками интервентов. — А теперь, дамы, — вентир зачерпывает средоточия анимы руками и спускается с выступа, — позвольте мне показать этим чужакам, что такое настоящая битва!

Претенденты и распорядители из кожи вон лезут со своими исцеляющими заклятиями, восстанавливая жизненные силы себе и союзникам. Особенно феечкам-пикси, которые из-за этой танцевальной пытки не могут даже воспарить… Такая легкая добыча. Ничего не стоит прикончить весь этот свято-волшебный сброд прямо сейчас. Однако Джайна Праудмур, которая, похоже, уже успела оправиться после кровавого бала, поднимает барьер тайной магии, да такой мощный, что он поглощает сферу анимы, запущенную Никлаусом в скопление приходящих в себя противников. Но и кастелян оказывается не лыком шит. Он коротким взмахом руки подзывает к себе услужливого вентира из охраны, и тот окружает Никлауса щитом анимы, делающим его абсолютно неуязвимым.

— Слуги! Разберитесь с этими чужаками! — кастелян повелительным жестом указывает на защищенных барьером смертной волшебницы интервентов, и до того наблюдавшие за кровавым балом вентиры, камнерожденные и даже землерои будто срываются с места и, не имея возможности ударить по врагам, набрасываются на магический щит, бьют по нему изо всех сил, стремясь истончить. Джайна удерживает барьер, надеясь, что он сможет выстоять, пока объединенное войско Арденвельда и Бастиона восстанавливает жизненные силы после танцевальных истязаний. Лорд-адмирал напрягается, стискивает зубы. Она не может расслабиться хотя бы на миг, ибо опасается, что защита будет ослаблена, и ее союзники, не успев оправиться от кровавого бала, окажутся уязвимы для вражьих атак.

Барьер истончается под ударами верных подданных Ревендрета. Вот он уже совсем почти пропал, вот окончательно исчез… Еще несколько мгновений — и охрана бальной залы схлестнется в схватке с подданными Королевы и Архонта, вторгшимися в замок… Но в тот момент, когда барьер Джайны истончился, раздаются шаркающие шаги и чей-то хрипловатый бас. Одиллия, Никлаус и Фрида, нахмурившись, смотрят вдаль, на того, кто наглым образом прервал бой.

— Милорды… и миледи, — камнерожденный тяжело дышит, держась за правое крыло, на котором зияет продольная рана. — Леди Дарквейн… Пилигрим… Они все… — новые гулкие вдохи-выдохи. Видно, что раненому стражу Каменного Легиона слова даются с трудом. Похоже, представитель горгульего рода потерял достаточно анимы и еле выжил в битве. И, учитывая упоминания Инервы и пилигрима Утробы, не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что камнерожденный пришел из хранилища. Он не договаривает и грузно валится на пол, вызывая небольшое сотрясение, но Одиллия сразу понимает, что дело худо. Проклятые святоши и их лесные союзнички, очевидно, разделились в самом начале вторжения, и часть войска добралась до запасов анимы и убила Инерву Дарквейн и защищавшую ее пилигримку. И уж наверняка не с пустыми руками эти «герои» покинули хранилище, где в канистрах столько анимы, что интервенты не были бы собой, если бы преминули обернуть кризис себе на пользу…

Одиллия заметно мрачнеет. Она даже не поворачивает голову, когда ведомые смертной чародейкой герои из двух ковенантов, воспользовавшись смятением от столь нежданных вестей, бегут к зеркальному порталу, который волшебница намерена активировать. Красная Лебедь смотрит куда-то в пустоту. В бальной зале виснет мертвая тишина, в течение которой Жнец Господства, Совет Крови и остальные вентиры и камнерожденные переваривают информацию. Похоже, дело складывается как нельзя хуже. Сначала вторжение сил Арденвельда и Бастиона в Нафрию. Потом — побег Одетты. А теперь еще и запасы анимы под угрозой… да что там под угрозой — если Инерва мертва, значит, канистры с анимой в руках врага. Одиллия еще несколько секунд безмолвствует, затем, тяжело вздохнув, делает решительный шаг вперед и зачерпывает средоточия бесценной энергии.

— Все к Владыке. Живо, — молвит вентирка сумрачным тоном и растворяется в вихре анимы. Краем уха Одиллия слышала, что смертная волшебница, очевидно, командующая захватчиками, упоминала тронный зал. Скорее всего, Отец всех вентиров именно там. Конечно, умом Красная Лебедь понимает, что Вечного так просто не убьешь, но чувство долга есть чувство долга, и ее долг как старшего Жнеца — быть подле своего господина, защищать его. И потом, не быть Одиллии собой, если она не исполнит особые танцы, которые до того приберегала, в решающей битве.

Как ни удивительно, но верные подданные Ревендрета, все еще находящиеся в ступоре, не реагируют должным образом на приказ Жнеца Господства. Они будто бы чувствуют, что грядет неизбежный финал всей этой истории.