— Я уже говорил, насколько сильно ненавижу этот город? — отблески огней ночной Филадельфии отразились в глазах Сокджина, сидевшего напротив большого окна на кухне.

— Примерно миллион раз, — усмехнулся Мин и, опершись бедрами о тумбу, скрестил руки на груди — Ты ненавидишь людей, которые здесь живут, архитектуру, природу, асфальт под ногами и всю Америку в целом. Тебе больше по душе Европа, с ее неповторимыми пейзажами и бродящим по улицам призраком коммунизма.

Услышав это, друг, повернувшись к нему, претенциозно вскинул бровь и, сделав пару больших глотков кофе со сливками, закинул ногу на ногу, попытавшись принять серьезный вид. Ким выглядел один в один как психолог из сериалов от «Нетфликс» — комично напыщенный и вычурно внимательный. Не хватало только блокнота, обитого кожаной обложкой, и пары дипломов на стене.

— Ты хотел поговорить со мной, — Ким поднял подбородок еще выше, чем обычно.

Отлипнув от кухонной тумбы, Юнги подошел к столу и сел напротив друга, загородив ему обзор на ненавистный город за окном. Мин хотел поговорить, но не знал, с чего начать. Сокджин был одним из тех людей, с которыми нужно было говорить прямо. Помимо Филадельфии он ненавидел намеки, подходы откуда-то сбоку и метафоры, а Мин, говоря о чувствах или впечатлениях, не умел по-другому. Каждый раз, выводя друга из себя очередной заумной чушью, он испытывал неподдельную гордость за свой пыльный диплом с выведенной каллиграфическим почерком специальностью «английская литература». Нужно же было как-то оправдать пять потраченных лет.

— Не думаю, что ты когда-нибудь испытывал подобное, — по привычке Юнги начал издалека, — Но в тот вечер, когда мы с Чимином встретились впервые…

— Короче, — моментально перебил его Ким.

— Мне кажется, я чувствую к нему нечто большее, чем просто интерес или симпатию, — рассуждая, Мин отвел взгляд, — И сегодня утром…

— Еще короче, — теряя терпение, друг раздраженно постучал подушечками пальцев по обтекаемой поверхности кружки, — Как можно короче, Юнги. В двух словах.

— Я хочу быть с ним, — он наконец выдохнул, ощутив, как с плеч упал тяжеленный камень.

Глядя на него нечитаемым взглядом, Сокджин даже бровью не повел; в его глазах не было ни капли удивления, а положение тела осталось прежним — он сидел ровно и неподвижно.

— И ты хотел меня этим удивить? — спросил Ким, понизив голос, — Я все понял еще вчера, когда ты рассказал мне о булавках в его ушах. То, что ты говорил, — он помедлил, тщательно подбирая слова, — Нельзя сказать то же самое о первом встречном.

Ожидавший осуждения, Юнги замер на месте. Он глядел на друга, лишь подозрительно хлопая ресницами и переваривая услышанное. Сокджин был прав — Пак не просто первый встречный, он — дар за годы бессмысленных скитаний и самокопаний. Мин не был странным или непреступным, а его требования не были завышенными или невыполнимыми, просто люди, которых он встречал на пути, были абсолютными пустышками. Все, кроме Чимина — мальчишки из бара «Сидр Пойнт», в ушах которого блестели булавки. В его глазах сгорал дотла целый мир и сам Юнги в придачу. Рядом с ним дышать было трудно, но жить хотелось невыносимо. Да, это — самое точное описание.

— Что мне делать? — тихо спросил Мин.

— То, чего тебе хочется, — развел руками Сокджин, — Быть с ним.

— А школа? — прищурился Юнги, — Рано или поздно кто-нибудь заметит, что между нами что-то есть. Я отправлюсь в тюрьму лет, наверное, на пять, а Чимин будет таскать мне шоколадные конфеты в прозрачном пакете, чай и мыло.

— У тебя есть еще один вариант, — от холодного взгляда друга спина моментально покрылась мурашками, — Отец.

Юнги нахмурил брови и, собираясь возразить, услышал стук в дверь — оглушительный и тревожный. Так звучат плохие, очень плохие новости.

Одновременно подскочив со своих мест, Мин и Сокджин застыли на месте, испуганно переглянувшись. Звук не смолкал, а напротив — становился все настойчивее и громче.

— Юнги! — послышалось из-за двери.

Мин уже слышал этот скрипучий тон. Паника захлестнула с головой и ослепила, и Юнги, сорвавшись с места, дрожащими пальцами повернул колесико замка.

— Юнги! — давясь слезами, Чимин упал в такие необходимые ему руки, — Он снова избил меня.

Боже. Нет, только не это.

Осев на пол вместе с Паком, Юнги осторожно поднял его лицо на себя и опешил — из рассеченной брови сочилась кровь и, стекая по веку, смешивалась со слезами, а вчерашний синяк на щеке разросся, контурами отека спустившись к линии челюсти. Закрыв глаза, Мин попытался не думать о том, что было заботливо скрыто под его одеждой: ссадины, свежие отпечатки от кожаного ремня, очертания ладоней отца или что-то куда более страшное.

— Я с тобой, — Юнги прижал Пака сильнее к своему плечу, целуя его волосы, — Все хорошо, я с тобой, — повернув голову, он взглянул на испуганного друга, — Сокджин! Неси аптечку, быстро!

Попятившись на ватных ногах в сторону кухни, Ким скрылся за углом и застучал ящиками гарнитура.

— Вот, — он поставил на пол рядом с Юнги пластмассовую коробку с жирным красным плюсом на крышке.

— Чимин, — мягко произнес Мин, — Посмотри на меня, пожалуйста.

Продолжая всхлипывать, младший нехотя высвободился из объятий и поднял взгляд. Сердце, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, сжалось и жалобно застонало. Его мальчик. Его любимый мальчик.

Отщелкнув крепления, Мин открыл аптечку, достав из нее влажные салфетки и антисептик.

— Потерпи, хорошо? — ласково сказал он и, дождавшись пока Чимин кивнет, вытер с его лица грязь и слезы.

Рассеченная бровь выглядела плохо — из глубокой раны до сих пор сочилась кровь, а ссадина на левой стороне лица постепенно синела и опухала еще больше. Смотря на него, Юнги давился гневом, а злость на отца Пака застилала глаза и проедала подкорку. Если бы не рука Чимина, крепко сжимавшая его локоть, он бы, одолжив у Сокджина бейсбольную биту, сорвался с места. Однажды его отец заплатит за это, несомненно.

— Юнги, — простонал Чимин, глядя на Сокджина.

— Все хорошо, — кивнул Мин, — Тебя никто больше не тронет.

Уловив дискомфорт в глазах младшего, Ким поднялся с пола и, ободряюще хлопнув Юнги по плечу, вышел из квартиры, плотно закрыв за собой дверь.

Вытерев последние разводы крови с лица Чимина, Мин приложил кусочек смоченной антисептиком ваты к ране, разрезавшей его бровь.

— Потерпи еще немного, — услышав шипение, Юнги подул на болезненный ярко-алый участок кожи и аккуратно приклеил заживляющий пластырь, — Тебе кто-нибудь говорил о том, что ты очень красивый?

— Это не так, — помотал головой Пак, вытерев застывшие на нижних веках слезы.

— Самый красивый, — мягко улыбнулся Мин.

Прижавшись к его груди лбом, младший шумно вдохнул воздух. Обняв любимые плечи, Юнги заботливо пригладил его волосы и оставил дорожку коротких поцелуев на висках. «Все будет хорошо, » — вспомнил он свои недавние слова. Теперь уже точно. Больше Мин его не отпустит, никогда не подвергнет опасности и не причинит боль. Он будет рядом, как и обещал. По крайней мере до тех пор, пока Чимин сам не попросит оставить его в покое.

— Пойдем, — Юнги помог ему встать и, открыв дверь спальни, провел внутрь, — Тебе нужно переодеться и поспать, согласен?

Дождавшись, пока Пак кивнет, он взял из шкафа чистую футболку с надписью «Пенсильванский университет» и, передав ее младшему, отвернулся.

Немного помедлив, Чимин снял с себя испачканную в крови одежду. Отчаяние, которое он испытал, когда, плача и спотыкаясь, бежал прочь от родного отца, постепенно отступало, боль в свежих ранах притуплялась, а мысли становились чище. Теперь он в безопасности. Рядом с Юнги не может быть иначе.

— Посмотри на меня, — дрожащим голосом произнес Чимин.

Мин обернулся. На младшем не было ничего, кроме нижнего белья, а его тело покрывали рубцы и темные следы от затянувшихся ран. Чимин скрывал их много лет, нося только закрытую одежду даже в самую жаркую, знойную погоду. Под пристальным, полным жалости и сочувствия взглядом Юнги, он не чувствовал себя уязвимым, наоборот — Пак хотел, чтобы он знал о каждом шраме, его истории и прошедшем с тех пор времени.

— Чимин, — он протянул ладонь, коснувшись рубца под ключицей, — отец оставил его, когда Чимин был еще совсем ребенком, — Ты самый красивый из всех, кого я когда-либо встречал.

Открыв старшему душу и самую страшную тайну, Пак почувствовал необычайное облегчение. Груз минувших лет со скрежетом полетел с плеч, разбившись о чужой взгляд и легкие, ласковые прикосновения. Жалость в глазах Юнги не была преувеличенной, раздражающей или постыдной — смотря и не моргая, он будто зализывал некогда оставленные раны, забирая боль и вычеркивая из памяти пережитые страдания.

— Пожалуйста, — сказал Пак, — Не забирай свои слова назад.

— Ни за что, — помотал головой Юнги, обхватив его лицо ладонями.

Сжав его запястья, Чимин привстал на носках и осторожно, будто спрашивая разрешения, приблизился к его губам. Мин легко улыбнулся и, подавшись вперед, накрыл его губы своими. Он целовал аккуратно, медленно и до безумия чувственно. Тело Пака пробило мелкой дрожью, а по спине разбежались мурашки. Если бы он мог, то без раздумий остановил бы время, утонув в этом моменте. Они оба снова здесь — в спальне старшего, как в первое проведенное вместе утро. Даже запах остался тем же — древесным, согревающим и родным.

Пол под ногами Чимина вдруг поплыл, он качнулся в сторону и сильнее вцепился в запястья старшего. Поймав губами тихий вздох, Юнги остановился, напоследок оставив легкий горячий поцелуй на уголке рта Пака.

— Я заварю тебе чай, — произнес Мин, отстранившись.

— Нет, — остановил его Чимин, — Просто… побудь со мной. Пожалуйста.

Произнеся лишь короткое «конечно», Мин помог младшему надеть футболку и, откинув уголок одеяла, лег на постель. Прижавшись к его груди, Пак зарылся носом в его одежду, снова и снова вдыхая родной запах. Как же он скучал. Они были порознь непозволительно долго, так что сердце Чимина готово было выпрыгнуть из груди и разбиться на мелкие кусочки прямо сейчас. Мин не соврал, он будет рядом. Теперь Пак ему верил.

— Мне кажется, что я люблю тебя, Юнги, — прошептал он, сильнее прижимаясь к груди старшего и прикрывая глаза.

— И я люблю тебя, — твердо ответил Мин.

***

Дождавшись, пока младший уснет, Юнги аккуратно встал с постели и, потеплее укрыв его одеялом, вышел на лестничную клетку. Спать совсем не хотелось. Стоило закрыть глаза, в памяти моментально всплывали картинки того, что произошло несколько часов назад. Мина больше не мучали вопросы «почему?» и «зачем?», нет, все, чего он хотел, это хорошенько вмазать по морде отца Чимина. Он бы наносил ему удары снова и снова, заставляя ответить за каждый шрам, и остановился бы только после того, как тот перестал дышать. Ему не было оправдания. Пак не сделал ему абсолютно ничего, он просто был его сыном. Удобным, доступным и неспособным ответить. Это просто отвратительно.

Гнев, разгоревшийся внутри, стоило Юнги только подумать об этом, срочно требовал выхода. Замахнувшись, он сильно, с пронзительным звуком ударил кулаком в стену. Не помогло. Он молотил ни в чем не повинную стену, представляя на ее месте отца Пака, до тех пор, пока не онемели кулаки. Оставив стену в покое, Мин закрыл лицо ладонями, на костяшках которых уже успела выступить кровь, и жалобно застонал. Боль внутри не утихала. Казалось, ее невозможно было ни принять, ни заглушить. Юнги не был мстительным и всегда решал конфликты путем дипломатии — мягко и тихо, но произошедшее откинуло в сторону все его прежние убеждения. Он отомстит. Не важно как — судом и запретом на приближение или же бейсбольной битой. И Чимина он больше к отцу не подпустит. Он останется здесь: в безопасности, тишине и любви. У него будет все, чего он только пожелает, лишь бы только Пак никогда больше не приближался к родному дому.

— Что ты делаешь? — внезапно возникший на лестнице Сокджин заставил Мина опомниться.

Ничего не ответив, он поднялся по ступенькам и обессиленно уткнулся лбом в плечо друга. Не возразив и не отодвинувшись, Ким ободряюще похлопал его по спине. Его тоже ужаснуло увиденное. Однажды они с Паком должны были встретиться, чтобы Сокджин смог самостоятельно убедиться в словах Мина — в комфортной, удобной обстановке, а не при таких обстоятельствах. Теперь им обоим потребуется гораздо больше времени, чтобы принять и привыкнуть друг к другу.

— Покурим? — спросил Сокджин, выпустив Мина из спасительных объятий.

— Да, — кивнув, он вытер с лица невидимую пыль.

Юнги не курил с тех пор, как закончил университет. После успешного завершения учебы вкус табака и токсичных примесей напоминал ему о бессонных ночах, пересдачах и неоправданных ожиданиях. Так что каждый раз, когда Сокджин подкуривал сигарету рядом с ним, Мин отворачивался и зажимал нос, пытаясь увернуться от воспоминаний, но сейчас ситуация требовала иного подхода, и ему это было просто необходимо. Он все еще помнил, насколько хорошо сигаретный дым, проникая в организм, умел сглаживать углы и очищать мысли.

Взяв сигарету из протянутой пачки, Юнги щелкнул кнопку зажигалки и глубоко затянулся.

— Как он? — Сокджин выпустил дым из легких и сел на подъездный подоконник.

— Уже лучше, — почувствовав головокружение, Мин спустился на ступеньку пониже и крепко взялся разбитой рукой за перила.

— Что планируешь делать дальше? — голос друга стал еще тише, но в абсолютной тишине лестничной клетки ощущался как раскаты грома в пустой комнате.

— Я не позволю ему вернуться к отцу, — осторожно наклонившись, Юнги скомкал окурок об и без того грязный подъездный пол, — И сделаю все возможное, чтобы они не встретились случайно на улице или в том же супермаркете.

— Хочу, чтобы ты знал, — если потребуется помощь с полицией или еще с чем-то, то просто поднимись на этаж выше, — приоткрыв окно, друг впустил в помещение свежий ночной воздух, — Ладно? Это нельзя так оставлять. Этот парнишка… он этого не заслужил, — встав с подоконника, он направился в сторону своей квартиры, — Я пойду спать.

— Спасибо, — Мин заставил его остановиться, — Правда, Сокджин. За все.

Юнги еще ни разу не видел его таким — встревоженным чужой судьбой и искренне желающим кому-то помочь. Долгое время он считал, что Сокджин совершенно не обладал эмпатией, но его поддержка в последние несколько дней — отличное доказательство того, что Мин не зря называл его своим лучшим другом.

— Днем я встречусь с отцом, — сказал Юнги прежде, чем друг успел скрыться за дверью своей квартиры, — Вряд ли из этого выйдет что-то хорошее, и, вероятнее всего, я очень сильно об этом пожалею, но, наверное, ты был прав. У меня действительно есть выход.

Он должен был сделать это еще давно, но, прекрасно понимая, что из этого выльется, упорно игнорировал любые попытки встретиться. Много лет у них с отцом была одна конкретная тема для разговора; много лет Мин, отводя взгляд и раздраженно глотая слюну, чтобы не взболтнуть лишнего, делал вид, что ее никогда не существовало. Что же, время пришло. Вариант, о котором напомнил Ким, болезненно бил по гордости, которую Юнги взращивал в себе долгие годы. Но, возможно, стоило хотя бы попытаться?

— Удачи, — сказал друг, лениво хлопая ресницами, — Потом расскажешь, как все прошло.

Кивнув напоследок, Юнги спустился по лестнице и тихо открыл дверь своей квартиры. Он включил свет в гостиной, зацепил взглядом нужные ему предметы и, подняв тяжелый мольберт с уже закрепленным на нем холстом, сунул за пояс брюк несколько новых тюбиков с масляной краской, на цыпочках перетащив хлипкую деревянную конструкцию в спальню. Чимин спал, мило посапывая, и не шелохнулся даже после того, как старший громко уронил на пол стакан с кисточками.

— Все будет хорошо, солнышко, — поцеловав его в лоб, Юнги сел в кресло и выдавил немного синей краски из тюбика.

***

Вытянув ноги до хруста, Чимин перевернулся на другой бок, кутаясь в одеяло. Сентябрьское солнце уже светило во всю и, проникнув сквозь незанавешенное окно, приятно согревало лицо. Улыбнувшись, Пак протянул руку к Юнги, но, не нащупав ничего, кроме нагретого солнечными лучами одеяла, резко открыл глаза. Мин был рядом, свернувшись в маленьком кресле прямо напротив постели. Измазанный краской и с кистью за ухом, он мирно спал, положив ладони под голову. А Чимин, завороженный видом, только ярко улыбнулся и, почувствовав, как заныла щека, аккуратно потрогал свежий синяк подушечками пальцев. Наощупь он больше напоминал растущую опухоль — твердая гематома не проваливалась под пальцами и ужасно болела от малейшего прикосновения. Если Пак в таком виде заявится в школу — ему конец. Небольшую ссадину можно было списать на несчастный случай, но тяжелый черный синяк вызовет не просто беспокойство, а огромное количество вопросов. В том числе и у полиции, которую директор Боулз отправит к нему домой. На заживление потребуется недели две, не меньше, поэтому, перебирая в голове разные варианты, которыми Чимин мог бы оправдать настолько долгое отсутствие на занятиях, он не заметил, как Мин проснулся.

— Доброе утро, — сказал он, испугав Пака, — Как спалось?

— Хорошо, — ответил Чимин, поднявшись на локтях, — Впервые за долгое время.

Последние несколько месяцев он жил как на иголках. После того, как Паку исполнилось восемнадцать, у отца буквально сорвало крышу. Он больше не сдерживал себя — бил по лицу первыми попавшимися под руку предметами: проводами, палками, принесенными с заднего двора дома, кухонным полотенцем и деревянными вешалками. Около трех недель назад, вернувшись домой и обнаружив, что Чимин не успел забрать почту, от которой ломился ящик, отец разбил об его спину вазу. Хруст стекла под окровавленными ладонями до сих пор мерещился ему, стоило только закрыть глаза. Психика не выдерживала. Засыпая, Пак тут же вскакивал, прячась от фантомных, выдуманных воспаленным сознанием ударов отца. Он много плакал, прячась в одеяле, и боялся спускаться на первый этаж. Чимин больше не чувствовал, что живет. Каждый вновь наступивший день предвещал лишь одно — очередную попытку выжить. На летних каникулах он старался как можно реже появляться дома, коротая время до того, как отец уснет, — у Миранды или просто слоняясь по улицам. Встреча с Юнги стала для него настоящим глотком свежего воздуха. Только сейчас, лежа в его постели, Чимин осознавал, что живет. Снова живет, будто и не было всех этих страданий. Только лишь старые шрамы и рубцы напоминали о пройденном пути. Капкан, державший его много лет, открылся. Пак больше не вернется домой, больше не стерпит ни одного удара, больше не будет бояться. И плакать он тоже теперь не будет. Юнги ведь пообещал, что не оставит его. Он ведь не передумает?

— О чем задумался? — сев на край кровати, Мин накрыл своей ладонью ладонь младшего.

— Да так, — натянуто улыбнулся он, — Не бери в голову.

— Нет, расскажи, — Юнги лег рядом и уложил голову Пака на свое плечо.

Спрятав нос в складках его одежды, Пак закрыл глаза, борясь с подступившими слезами. До сегодняшней ночи старший знал его другим: раскрепощенным, открытым и готовым на все, чтобы завязать разговор с понравившимся парнем. Юнги не знал его слабым, не видел рубцов под одеждой и истерики после очередного избиения. Он был поражен и обескуражен — Чимин чувствовал это, лежа на полу в его объятиях. Вчера утром Мин поклялся, что будет рядом. В его взгляде, когда он поглаживал лицо Пака пальцами, была мягкость и абсолютная искренность. А когда, засыпая, младший сказал, что, кажется, любит, Юнги повторил то же самое. Может, для того, чтобы просто утешить? Чимин хотел и в то же время до безумия боялся узнать правду.

— Чимин? — не выдержал Мин, подняв его лицо на себя, — В чем дело?

— То, что ты сказал ночью, — младший сглотнул, — Это правда?

Чимин мог поклясться, что уже задавал ему этот вопрос. Ему снова было необходимо увидеть в глазах Мина искру — чуть более яркую, чем та, которую он заметил в их первое утро. «Только не говори нет, — думал он, ощущая, как внутри все переворачивается, — Лучше солги».

— Чимин, — протянул старший.

То, что только что переворачивалось у Пака внутри, издало жалобный вой и рухнуло. Он закрыл глаза и сжал под одеялом кулаки, больно впившись ногтями в ладони.

— Тебе не нужно спрашивать или уточнять, чтобы убедиться в моих словах, — продолжил Юнги, — Я люблю тебя — это правда, — первый поцелуй, оставленный на посиневшей щеке, заставил Пака открыть глаза, — И я всегда буду с тобой — это тоже правда.

От покрывших его лицо легких прикосновений губ старшего, Чимин ярко улыбнулся. Больше не нужно было никаких доказательств — глаза и действия Мина сказали все за него. Младший вновь почувствовал тепло, а на осколках того, что рухнуло внутри, моментально расцвели цветы.

— Ты что-то рисовал? — спросил Чимин, кивнув в сторону мольберта, — Могу я… Можно мне посмотреть?

— Конечно, — встав с постели, Мин внимательно взглянул на почти завершенную картину и, подправив что-то пальцами, снял холст со стойки.

Раскрыв рот от удивления, Пак захлопал ресницами. Цепляя взглядом каждую мелкую деталь, — небрежные мазки, наслоения и смазанные контуры — он был искренне поражен мастерству Юнги. Это был Пак. Укутанный в синем ворохе одеяла, — изображенный с дотошной точностью и нежностью. Его щека была нетронутой, а в ушах блестели булавки — две золотые и четыре серебряные. Мин все еще видел его прежним. Таким же, как на нарисованном графитовым карандашом портрете, который старший вручил ему в школьной аудитории. Только более живым — во всех мельчайших подробностях, какие только может передать тонкость живописи. Чимин ведь, даже не подозревая об этом, позировал Мину.

— Знаю, я должен был спросить разрешения, чтобы не выглядеть как маньяк, — наблюдая за реакцией Пака, Юнги улыбнулся, — Но я просто не смог удержаться.

— Это так красиво, — протянув руку, младший коснулся уголка холста, будто убеждаясь в его реальности.

Растерев еще не успевшую высохнуть синюю краску по подушечкам пальцев, Чимин встал и, приблизившись к Мину, робко поцеловал его в губы. Вернув холст на мольберт, старший притянул его к себе, нежно обхватив тонкую талию. Он смотрел так, будто Пак самое дорогое, что у него было. Юнги не соврал. Он — единственный, чьи портреты ему хотелось писать. Это желание не покидало, раз за разом заставляя взять в руки плотную кисть. Он бы украсил портретами младшего каждую из стен своей квартиры и смотрел бы на них каждый день, добавляя новые детали: морщинки, родинки. Чимин был создан для того, чтобы им восхищался неизвестный художник. Он был тем, за чью красоту художник отдал бы свою душу.

Заметив сбитые кулаки старшего, Чимин поднял на него взволнованный взгляд. Мин лишь помотал головой.

— Мне нужно съездить кое-куда, — поглаживая плечи Пака, перевел тему Юнги.

— Надолго? — грустно спросил он.

— На пару часов, — ответил Мин, — Ты можешь пока осмотреться. В гостиной есть телевизор.

Легкий поцелуй, оставленный над бровью, заставил Чимина улыбнуться. Кивнув, он выпустил старшего из объятий и, сев на край кровати, проследил за его действиями. Мин скинул с себя испачканную в краске вчерашнюю одежду и открыл шкаф. Его худое, жилистое тело впечатляло — плавные изгибы будоражили, а, проступавшие на руках вены, словно подчеркивали его красоту. Он не выглядел слабым или хрупким, нет, он был идеальным.

— Так куда тебе нужно съездить? — сглотнув, Чимин проморгался, пытаясь заставить себя прекратить пялиться.

— К родителям, — старший натянул узкие черные джинсы, — Нужно обсудить пару вопросов.

Накинув клетчатую рубашку поверх футболки, Юнги приблизился к Паку и, посмотрев на него сверху вниз, наклонился.

— Не скучай, — сказал он, пригладив его волосы.

— Возвращайся скорее, — Чимин запрокинул голову назад и, притянув Мина к себе, оставил на его губах долгий, тягучий поцелуй.

Проводив его взглядом и услышав, как хлопнула дверь, Пак поднялся с кровати. Квартира старшего оказалась намного громаднее, чем он думал: длинный коридор вел к кухне в английском стиле, совмещенная ванная была светлой и достаточно большой, а просторная гостиная с биокамином и огромным, почти панорамным, окном, служила еще и кабинетом. Пройдя внутрь, Чимин провел ладонью по пыльному письменному столу, зацепив пальцами аккуратно сложенные стопки бумаг. Дернув бровями, он понял — это его портреты. Их было не меньше трех десятков. Законченные и не очень, нарисованные красками и графитовыми карандашами, они отличались друг от друга лишь техникой и исполнением, но выглядели аккуратными, трепетными и наполненными чувствами. Да, Юнги не соврал — он никогда не рисовал никого, кроме него. Среди того, что Пак видел, были только пейзажи: поля тюльпанов, пенсильванские леса и улицы Филадельфии, парки и холмы. Мелкие детали зданий и пушистые ветви елей, изображенные с ювелирной точностью, откликались теплом и доброй грустью в душе Чимина. Юнги невероятный. Его картины — самое настоящее искусство, достойное отдельного здания Лувра, возведенного специально для них.

Улыбнувшись, Пак подошел к окну: на оживленных улицах кипела жизнь, которую согревало и подбадривало остывающее сентябрьское солнце. Чимину хотелось туда — смешаться с толпой и, наслаждаясь пейзажами родного города, просто гулять, вдыхать свежий воздух и смотреть на чистое небо. Он бы не думал, не переживал и не волновался больше ни о чем, зная, что дома его ждет любимый и самый прекрасный во всем мире человек. Удивительно, как мир, выстроенный Чимином, перевернулся благодаря одной случайной встрече. Он ведь совсем не хотел отношений. Одной ночи было достаточно, не нужно было запоминать ничьих имен, а телефонная книга не ломилась от номеров, на которые не хотелось звонить. Юнги был другим. В его взгляде было что-то родное, до боли нужное и особенное. Черт, это тепло внутри сводило с ума.

Помотав головой, Чимин попытался избавиться от этих мыслей. Мина не было всего полчаса, а он уже успел соскучиться. Без него все было не так — не хватало его ладоней на плечах, полных любви взглядов и даже молчания, которое вовсе не было неловким. Пак любил его. Точно любил. Без «кажется».

Выйдя в коридор, Чимин осмотрелся по сторонам. Проклятье. Он ведь пришел сюда без ничего. Его рюкзак, в котором лежал телефон, наушники и все, что могло потребоваться, остался дома, отфутболенный отцом в дальний угол гостиной. Ему срочно нужно было позвонить Миранде. И она, и тетя Джейн уже, наверное, извели себя переживаниями. Мечась по комнатам в поисках какого-нибудь средства связи, Чимин обнаружил на кухне стационарный телефон. Набрав номер Миранды, он вслушался в долгие гудки.

— Алло? — удивленно произнесла сестра.

— Это я, — улыбнулся Пак, услышав родной голос.

— Чимин? — вскрикнула Миранда, — Где ты? Тебя все ищут.

Пытаясь сдержать слезы, он крепко закрыл глаза, жмурясь изо всех сил. «Все ищут» — совсем не звучало обнадеживающе. Он нужен был отцу только для того, чтобы было на ком сорвать злость, и только тетя Джейн и Миранда действительно переживали. Им обоим лучше не знать, где он. Так будет безопаснее.

— Я в порядке, не переживайте за меня, — тихо сказал он, сильнее прижав трубку к уху.

— Отец снова избил тебя? — выдохнула сестра.

— Да, — подтвердил Пак, — Я больше не вернусь туда.

— Ты у мистера Мина, — голос Миранды стал тише и мягче, — Так ведь?

— Не говори никому, пожалуйста, — умоляя, помотал головой Чимин, — Отец не должен меня найти.

— Я не скажу, — услышав это, он расслабленно выдохнул, — Но пообещай, что не пропадешь. Мама очень переживает.

— Обещаю, — едва улыбнулся Пак, — Передай ей, что я в порядке. Люблю вас, пока.

Положив трубку, Чимин жалобно заскулил. Чувство вины пожирало, гнилыми зубами перемалывая кости. Он прекрасно знал, что отец не успокоится. Ему было важно, чтобы Пак был рядом во время очередного приступа ничем не подкрепленного гнева, и он сделает для этого все — начнет угрожать тете Джейн или подключит свои связи. Только вот Чимин уже принял решение — он не вернется. Даже если придется бросить школу или спешно покинуть город. Настало время оборвать поводок. Пришло время подумать наконец о своей безопасности.

***

Подойдя к крыльцу родительского дома, Юнги помедлил, отвернувшись от двери. Встреча с отцом была ему необходима, но, честно признаться, не сулила ничего хорошего. Тема, которую им предстояло обсудить, висела в воздухе много лет, и много лет Мин, уходя от разговора, отменяя встречи и не отвечая на звонки, жалел только об одном — что он единственный ребенок в семье. Будь у него брат или сестра, возможно, от него бы ничего не ждали. Юнги бы отучился на факультете искусств, рисовал и жил в свое удовольствие, не боясь не оправдать чьих-то ожиданий. Но судьба распорядилась иначе: он — единственный и долгожданный ребенок, окруженный необъятной любовью и бесконечной заботой. Родители обеспечили ему счастливое детство и, даже несмотря на то, что не поддерживали во многих важных вещах, гордились его успехами. Они не требовали ничего взамен, лишь хотели, чтобы Юнги однажды унаследовал то, что строилось много лет. Придя на все готовое, ему даже не нужно было напрягаться. Единственной задачей было занять теплое, нагретое место и не дать ему развалиться. «Все просто, — говорил отец, — Ты не можешь подвести семью». Юнги мог. Он делал это много лет, не обращая внимания ни на обиды, ни на осуждения. Судьба и в этот раз не прошла мимо. Мин мог перейти в другую школу, забыть о произошедшем, но не мог без стыда смотреть в глаза подростков. Это глупо и нелогично, но Мин чувствовал, что предал все из имеющихся преподавательских уставов. Влюбиться в собственного ученика — самый тяжкий грех. Если об этом кто-то узнает, его не то чтобы не поймут, его заклеймят. С таким клеймом ему больше не доверят не только работу с детьми, но и мытье полов в торговом центре. Нет, Юнги должен уйти сам, пока у него еще есть репутация.

Взяв себя в руки, Мин подошел к двери и легко постучал.

— Дорогой, — улыбнулась мама и, раскинув руки, пригласила в объятия.

— Здравствуй, мама, — Юнги осторожно обнял ее плечи и, отстранившись, прошел в дом, — Как ты?

— Мы скучали по тебе, — улыбка с ее лица сползла, — Ты так редко звонишь, что я уже успела забыть, как звучит твой голос.

Вновь вспыхнувшее чувство вины заставило Мина отвести взгляд. Он любил родителей, правда, но никак не мог смириться со своей участью.

— Постараюсь звонить почаще, — натянуто улыбнулся он, — Отец дома?

— Да, — кивнула мама, жестом пригласив его на кухню, — Спустится через пару минут.

Едва Юнги успел сесть за стол, женщина поставила перед ним чашку горячего черного кофе. «Все еще помнит,» — подумал он, попытавшись сделать спасительный глоток. Напряжение, нависшее в воздухе, било по голове, а предвкушение неизбежного — добивало. Услышав шаги где-то в глубине дома, он ощутил, как по спине пробежал холодок. Черт. В горле пересохло, но кофе все еще был слишком горячим.

— Рад тебя видеть, сынок, — отец сел напротив.

— Взаимно, пап, — сглотнув, ответил Юнги.

На лице мужчины не было ни единой эмоции. Сцепив ладони в замок, он молча оглянул сына с ног до головы. Он постарел. Кучерявые седые волоски бороды скрывали его плотно сомкнутые губы, а на шее виднелись бледные пигментные пятна. Морщины на лице отца, казалось, стали глубже. Он устал. Ему нужно было на пенсию, но он продолжал работать, пока Юнги игнорировал каждую из попыток встретиться.

— Ты хотел поговорить со мной? — спросил отец, вскинув брови.

— Да, — подтвердил Мин, наконец отпив немного горького кофе, — Как дела на работе?

— Нормально, — мужчина подозрительно прищурился, — Вчера заключил контракт на строительство нового жилого комплекса во Франкфорде.

— Удачный? — не в силах придумать, как подвести разговор к главному, Юнги продолжал тянуть время.

— Семьсот миллионов долларов, — переглянувшись с мамой, что сидела справа, отец непонимающе пожал плечами.

Подняв взгляд к потолку, Мин выдохнул. Кружка в его ладонях ходила ходуном, а колени предательски дрожали под столом. Он чувствовал, как холодок продолжал щекотать спину, но не мог больше произнести ни звука. Сомнения простреливали голову, пока Юнги пытался понять, стоит ли оно того. Задетая гордость кричала, что нет, здравый смысл подталкивал к «да». А сам Мин предпочел бы провалиться сквозь землю.

— Я согласен, — почти шепотом произнес Юнги, глядя в одну точку, — Согласен возглавить компанию.

***

Открыв глаза, Чимин оглянулся по сторонам, пытаясь сфокусировать взгляд. За окном уже было темно, а комнату освещал лишь свет телевизора. Монотонный голос диктора канала «National Geographic», рассказывавший о гигантских муравьях, убаюкивал и расслаблял. Пак не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он уснул, но в квартире Юнги стояла абсолютная тишина — он все еще не вернулся. Грустно выдохнув, он откинул плед и направился в сторону кухни. Электрочайник загорелся синим и загудел. Найдя в навесных ящиках растворимый кофе, Чимин насыпал немного гранул в чашку и сел на стул у окна. Вечерняя Филадельфия завораживала и манила в свои объятия, обещая ослепить красотой; свет уличных фонарей — рассеянный и слегка приглушенный — приятно подсвечивал стоявшие напротив здания, а звуки проезжавших мимо машин и голоса людей очаровывали и совсем не оглушали. Наблюдая за родным городом, Пак улыбнулся. Именно так он и представлял себе рай: уютная квартира, чарующий вид и любимый человек рядом. А ведь еще неделю назад это казалось чем-то непостижимым и далеким, чем-то, чего Чимин никогда не сможет понять. Да, судьба — удивительная штука.

Уловив щелкающий звук замка, Пак отключил чайник и выбежал в коридор.

— Привет, — он слышал этот высокий голос впервые.

Поставив на пол что-то шуршащее, высокая фигура закрыла за собой дверь и щелкнула выключатель. Чимину показалось, что он уже видел этого парня раньше. Его блестящие черные волосы отлично гармонировали с приятной внешностью, а одежда — кожаная куртка поверх футболки «LV», строгие черные брюки и белоснежные кеды — сидела на нем как на модели, только что сошедшей с подиума.

— Ким Сокджин, — он протянул руку, опустив взгляд на ноги Пака.

— Пак Чимин, — быстро пожав протянутую руку, он прошмыгнул в спальню и, найдя в шкафу Юнги спортивные шорты, натянул их на себя.

— Как ты себя чувствуешь? — подняв пакет с пола, Сокджин прошел на кухню, — Ты, наверное, голоден. У Юнги обычно не бывает еды, так что я понятия не имею, почему он до сих пор не умер от истощения.

Сев на стул, Пак внимательно следил за его действиями. В его голове был только один вопрос — кто этот человек? Ким открыл дверь ключом и прямо сейчас загружал в холодильник Юнги огромное количество продуктов. Чимин вспомнил, что видел его вчера за спиной Мина, но вопрос все еще оставался открытым. Они братья? Это единственное объяснение странному поведению этого человека.

— У тебя нет аллергии? — спросил он, повернувшись к Паку, — Может, на орехи? Цитрусы? Морепродукты? Молоко? — продолжая перечислять всевозможные продукты, Сокджин поднял взгляд к потолку, — Сейчас, кажется, популярна аллергия на глютен, у тебя ее нет? Или ты веган? Это тоже популярно.

— Нет, — прервал его Чимин, — Я ем все.

— Отлично, — Ким кивнул и, надув губы, задумался, — Я приготовлю карбонару, ты согласен? Когда мы с Юнги были в Италии, я выведал рецепт настоящей карбонары у пьяного итальянца. Он сказал, что весь секрет в сыре, который делают из овечьего молока.

У Пака затрещала голова. Сокджин говорил настолько быстро и много, что его мозг просто не успевал переварить информацию. Он был совсем не похож на Юнги, отчего возникало еще больше вопросов.

Услышав, как хлопнула дверь, Чимин вышел в коридор. Дождавшись, пока Мин снимет обувь, он приблизился к нему и обвил его шею.

— У тебя на кухне какой-то парень, — сказал Пак, — Понятия не имею, как он сюда попал.

— Юнги? — держа в руках нож, Сокджин выглянул из-за угла, — Если тебе лень сходить в магазин, ты можешь просто заказать доставку. У тебя в холодильнике нет даже консервированного супа, из чего прикажешь готовить?

— Я бы тоже предпочел его не знать, — Мин поцеловал Чимина в висок и нежно погладил по спине, подтолкнув в сторону кухни, — Но это мой лучший друг.

Сев за стол, Юнги усадил младшего на свои колени и устало уложил голову на его спину. Закрыв глаза, он прижал Пака сильнее, поглаживая его ребра через футболку и целуя выступающие под кожей позвонки. Его солнышко. Мину его не хватало. Эмоциональная мясорубка наконец подходила к концу, еще немного — и у них все будет хорошо. Никаких отрицаний или отношений в тайне — они возьмутся за руки в парке, в супермаркете или где бы то ни было, не боясь никого. Юнги больше не будет волноваться о своей репутации, а Пак — об отце. Мин поклялся себе в этом сразу после того, как подписал акт о передаче управления компанией. Осталось решить всего пару вопросов, и все наконец будет так, как и должно.

— Белое сухое подойдет? — Ким заставил Юнги открыть глаза и выглянуть из-за спины младшего, — Есть еще пиво.

— Это романтический ужин? — спросил Мин.

— Да, — по очереди открыв навесные ящики, Сокджин нашел в них три разных бокала и громко поставил их на стол, — Поэтому тебе лучше уйти.

Рассмеявшись, Чимин сел боком и, заключив лицо Мина в свои ладони, коснулся его губ. Не тратя ни секунды на раздумья, Юнги утянул его в долгий поцелуй. Улыбнувшись, младший смешно засопел и отстранился. Его мягкий, нежный взгляд, его руки на шее и осторожные поцелуи — Мин умер бы за это. Да, судьба та еще сука, но в этот раз она не подвела.

— Боже, — посыпав пармезаном карбонару, протянул Сокджин, — Не за столом же.

Улыбнувшись, Чимин оставил быстрый поцелуй на кончике носа старшего и слез с его колен.

— У меня есть тост, — дождавшись, пока все займут свои места, Ким поднял бокал, — Во-первых, я хочу выпить за знакомство, — он кивнул в сторону младшего, — А во-вторых, не могу поверить, что говорю это, но за любовь. Вы оба — я вас просто ненавижу.

— Не забуду я тебя, — улыбаясь, возразил Юнги, — За тебя, дружище. Однажды и тебе повезет.

— Ненавижу, — тяжело вздохнув, помотал головой друг, протянув бокал вперед, — Всем сердцем.