Подойдя ко входу кофейни, Чимин оглянулся по сторонам. В такой ранний час на летней веранде возле больших панорамных окон было почти пусто. Поправив медицинскую маску на лице так, чтобы стало легче дышать, Пак занял ближайший резной стул. Прохладный утренний ветер трепал салфетки в металлической подставке и, одним дуновением раскрыв меню, заставил Чимина обратить на него внимание.

— Доброе утро, сэр. Как ваши дела? — откуда-то сзади послышался бодрый улыбчивый голос официантки, — Уже выбрали, что будете заказывать?

— Да, — протянул Пак, суматошно листая страницы меню, — Американо без сахара и лавандовый раф, пожалуйста.

Ответив лишь легкое «угу», девушка сделала пару пометок в маленьком блокнотике и, кивнув, скрылась за стеклянными дверями кофейни.

Откинувшись на спинку стула, Чимин закрыл глаза и вцепился пальцами в подлокотники. Страх, пробивший все его тело, стоило только покинуть квартиру Юнги, никак не хотел отступать. Этот город слишком мал, чтобы в нем было возможно укрыться. Пак видел отца в каждом случайном прохожем и никак не мог перестать оглядываться по сторонам, нервно поправляя одежду. Даже медицинская маска, скрывавшая черный синяк на лице, и кепка Сокджина, почти полностью опущенная на глаза, не способны были его успокоить. Отец узнает, точно узнает его. Просто сработает инстинкт. И что потом делать — Чимин не имел ни малейшего понятия.

— Миранда, — окликнул сестру Чимин, — Я здесь.

Поправив растрепанную ветром укладку, Миранда села напротив, поставив локти на стол, а ее взгляд сквозил сочувствием и обеспокоенностью.

— Никогда не видела тебя таким, — сказала она, оглянув Пака с ног до головы, — Это одежда мистера Мина?

Он и вправду выглядел странно. Рубашка Юнги была ему велика, а чтобы застегнуть классические узкие брюки, пришлось практически искромсать ремень. Кепка с надписью «Nike» давила на виски и вызывала головную боль, и только кеды Пака, в которых он бежал из дома, не вызывали никакого дискомфорта. Повернув голову к окну, чтобы взглянуть на собственное отражение, он дернул бровями. Чимин выглядел так, словно не смог определиться, какой стиль выбрать сегодня — строгий или спортивный, уличный или праздничный. Глядя на свое отражение, он чувствовал себя полнейшим идиотом.

— Ваш кофе, — улыбаясь, официантка сняла с подноса две чашки и поставила их на стол, — Нажмите на вот эту кнопку, если вам понадобится что-нибудь еще.

— Спасибо, — кивнул Пак и, дождавшись, пока девушка удалится, взглянул на сестру, — Отец все еще меня ищет?

— Он приходил вчера, — ответила Миранда, пробуя на вкус лавандовый раф, — Кричал, чтобы мама сказала ему, где ты, но она пока ничего не знает.

В очередной раз захлестнувшее чувство вины сдавило грудь, выбив из легких весь воздух. Чимин отвел взгляд, сильнее сжав в ладонях чашку с горячим американо. Он чувствовал себя так, будто предал и подверг опасности всех, кто был ему дорог. Отец ведь не отстанет от них и не оставит попыток найти Пака. Он наверняка уже подключил все свои связи: связался с бывшими коллегами-полицейскими или позвонил кому надо, чтобы отсмотреть все камеры-видеонаблюдения в городе. Он придет и в школу. Выследит, затащит в машину и прикует наручниками к трубам в подвале, как и пообещал, но точно не успокоится. Даже сейчас, сидя за столиком в кофейне почти на самой окраине города, Чимин не чувствовал себя в безопасности. Он ощущал на себе тяжелый, пристальный взгляд и слышал металлический шепот над ухом. Повязанный на его шее поводок, намотанный на сильный кулак, тянул назад. Обещал, что если Пак вернется, никто не пострадает. Никто, кроме него самого. Не такая уж серьезная, даже привычная плата.

— Не вздумай возвращаться, Чимин, — теплая ладонь сестры легла на его нервные пальцы, ободряюще погладив, — Хватит с тебя. Сдержи свое обещание и больше никогда к нему не возвращайся, — ее голос немного просел, казалось, будто ей с трудом удавалось сдерживать слезы, — Не переживай за нас или еще за кого-то. Мы справимся. И поможем тебе всем, чем сможем. Обещаю.

— И я обещаю, что не вернусь, — Пак спустил маску и проглотил щекотавший горло ком вместе с горьким кофе, — Спасибо.

Увидев его лицо, Миранда в ужасе прикрыла рот ладонью. Ее подбородок задрожал, а из глаз тут же хлынули слезы. Сестра видела многое, обрабатывала и заклеивала пластырем практически все раны на теле Пака, но то, что произошло позавчера, — даже для отца это было слишком. Его удары еще никогда не были настолько безжалостными. Он бил кулаками и замахивался ногами, не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дух. Свернувшись клубком на полу в коридоре, Чимин не видел его лица, но был уверен — в глазах отца сверкала беспричинная ненависть, а беспомощность и крики родного сына придавали ему сил. Он будто хотел убить, но по какой-то причине остановился и, тяжело дыша, как ни в чем не бывало вернулся к своему ужину, даже не сполоснув кулаки от крови. Пролежав еще несколько минут, Пак поднялся и, не думая ни о чем, бросился бежать. В тот момент ему хотелось только одного — закончить начатое отцом и избавить себя от страданий. Вода в реке Делавэр в тот вечер была спокойной. Глядя на глянцевую черную гладь воды, Пак был готов. Нужно было всего лишь сделать шаг, но, закинув ногу на ограждение моста, он помедлил. Невдалеке загудел клаксон проезжавшей мимо машины — то ли знак свыше, то ли призрак отчаяния. Филадельфия замерла, смотря на него, и Чимин пришел в себя. У него был выход. Совсем недалеко — чуть севернее центра города — у него был человек, способный избавить его от боли, и Пак не ошибся. Юнги сделал для этого все. Чувство вины не сможет взять над ним контроль. Чимин не вернется.

— Эй, — подвинувшись к Миранде, он обнял ее плечи, — Я в порядке.

— За что? — сестра вжалась в его грудь, цепляясь ногтями за складки одежды на спине, — Почему он так поступает с тобой?

Никто не знал ответ на этот вопрос. Просто отец был таким: жестоким, властным человеком, привыкшим к дисциплине и беспрекословному подчинению. Чимин даже предположить не мог, что сделало его таким, но многолетняя работа надзирателем в филадельфийской тюрьме для смертников лишь убедила его в том, что насилие — лучший способ воспитания. Отца отправили в отставку прошлой весной. Он начал выпивать, а после устроился разнорабочим на фабрику. У него больше не было возможности вымещать часть гнева на безмолвных заключенных, но был сын, который не сможет пожаловаться или дать отпор. И, как по заказу, летом Чимину исполнилось восемнадцать лет. По закону отец больше не нес за него ответственность, а выпускной год в школе не давал возможности сбежать или уехать. Все было продумано. Пак обязан был терпеть и держать рот на замке просто потому, что у него не было другого выбора. Теперь есть. Судьба подарила ему выбор, и Пак от него не отвернется.

— Не плачь, — прижимая всхлипывающую сестру сильнее к своей груди, Чимин и сам с трудом сдерживал слезы, — Я в порядке. Теперь я, правда, в порядке.

***

С трудом найдя нужную кофейню, адрес которой дал ему Пак, Юнги остановился на первом попавшемся парковочном месте и заглушил мотор. Отстегнув ремень, он пригнулся, блуждая взглядом по летней веранде, огороженной белым забором. Бесполезно — людей было слишком много. Разодетые в разноцветную одежду, они буквально сидели друг у друга на головах, сливаясь в одно сплошное пятно из лиц и частей тела. Плюнув на это, Мин открыл дверь машины, ключи от которой бессовестно украл у Сокджина, и ступил на серый асфальт. Пройдя немного вперед, он высмотрел наконец Чимина и махнул ему рукой. Дождавшись, пока младший попрощается с сидевшей рядом девушкой, Юнги проследил за тем, как он перебежал дорогу.

— Все в порядке? — спросил он, заметив покрасневшие глаза Пака.

— Да, — младший кивнул и, сняв маску, обвил его шею руками.

В ту же секунду Юнги ощутил тепло его губ своими и широко улыбнулся. Пальцы младшего скользнули вниз, слегка пощекотав плечи и жадно сжали рубашку. Он целовал так, словно они не виделись несколько долгих, мучительных лет, а не пару незначительных часов. И Мин отвечал ему без каких-либо раздумий, не обращая внимания ни на проходивших мимо людей, ни на должность учителя английской литературы. Сейчас ему было плевать — он сминал губы Чимина, прижимая его сильнее, чтобы прочувствовать этот момент каждой клеткой своего тела.

— Так куда мы едем? — Пак немного отстранился, продолжая обнимать плечи Юнги.

— Скоро узнаешь, — улыбаясь, он оставил короткий поцелуй сначала на одной щеке, а после принялся за вторую, касаясь легко, чтобы не причинить боль, — Садись.

Открыв перед ним пассажирскую дверь, Мин обошел машину спереди и запрыгнул внутрь. Чимин пристегнулся, звонко щелкнув ремнем безопасности, и положил ладонь на ногу старшего, аккуратно поглаживая. Смотря на него, такого красивого и буквально светящегося изнутри, Юнги никак не мог перестать улыбаться. Он переплел их пальцы и, подняв тонкую ладонь, поочередно поцеловал каждую костяшку.

— Почему ты так смотришь? — спросил Пак, проведя подушечками пальцев по сбитому кулаку старшего.

— Потому, что люблю, — подавшись навстречу, Юнги мимолетно коснулся мягких, манящих губ вновь, — Очень сильно.

Нежно щелкнув его по носу, младший прикрыл ладонями покрасневшие щеки и рассмеялся. Не в силах оторвать от него взгляд, Мин никак не мог поверить в происходящее. Еще неделю назад он был одиноким, замкнутым в своем собственном мире художником, а сейчас в его жизни появился смысл. Он сидел прямо перед ним: его солнышко, его первая, самая чистая любовь — восемнадцатилетний мальчишка, с прекрасными ореховыми глазами. Мир благодаря ему изменился, обрел краски и больше не казался враждебным. Юнги сделает для Пака все, как и пообещал. Никогда не обидит и не заберет свои слова назад. Только бы он не оказался сном, только бы не исчез в утренней дымке над Филадельфией. Мин этого не переживет.

Устремив взгляд в окно, Юнги помотал головой и провернул ключ в замке зажигания. Ощутив нагретую солнцем кожаную обивку руля, он шумно выдохнул — во сне невозможно настолько четко ощутить текстуру. Он помотал головой в ответ на собственную глупость, и выехал с парковки. За окнами машины мелькали тонувшие в солнечных лучах родные улицы, парки и все еще зеленые пышные кроны кленов. Мельком цепляя их взглядом, Юнги понимал — он вернулся не зря. Отправленное в Центральную школу резюме не было сиюминутным порывом. Филадельфия звала его, ожидая только одного — момента, когда сможет вручить ему главный приз. Случайности вовсе не случайны. Его приз прямо перед ним — в соседнем пассажирском кресле, полностью доверившись, наблюдал за дорогой. Никакая Европа, ни один Париж и ничего из того, что Мин видел и не видел в том числе, не смогли бы затмить Чимина. Его глаза — самое прекрасное, чем Юнги когда-либо любовался; его улыбка сводила с ума, а звонкий смех уносил мысли куда-то вдаль, позволяя не думать и не волноваться больше ни о чем. Вторник отныне любимый день недели Юнги, осень — самая волшебная пора года, Ремарк же — лучшее, что случалось с литературой. Все это положило начало новой главе его жизни, и Мин сделает все, чтобы она оказалась бесконечной.

— Приехали, — Юнги остановил машину у холма и вытащил ключ из замка зажигания.

— Никогда здесь не был, — не отрывая взгляда от окна, сказал Пак.

Выйдя из машины, старший открыл багажник, достав из него плетеную корзинку и покрывало. Немного погодя, Чимин подошел к нему, удивленно захлопав ресницами.

— Я же обещал свидание, — подмигнул Мин.

Поняв, о чем он говорил, Пак восторженно улыбнулся. Юнги пообещал ему свидание еще после первой проведенной вместе ночи, но обстоятельства сложились иначе. Младший уже успел забыть об этом. Кажется, он обещал сводить его в кино или в ресторан, но здесь, вдалеке от посторонних глаз и наедине друг с другом, Чимин чувствовал себя гораздо комфортнее.

— Что это за место? — спросил он, взбираясь по холму вслед за старшим.

В этом месте не было ничего особенного или удивительного, но только не для Юнги. Он нашел его много лет назад, когда, поругавшись с отцом, сбежал из дома. В тот день, сидя под пышной кроной старого клена, Мин просто смотрел вдаль, подмечая каждую мелкую деталь пейзажа. А вернувшись домой, он рисовал всю ночь, желая только одного — запечатлеть этот момент, закрепить его навсегда, но никому не показывать, не делиться секретом. Это место много лет принадлежало только Юнги. Его личный укромный уголок, в который он никого не пускал. Чимин стал первым. Мин чувствовал, что он — единственный во всем мире, кто сможет увидеть и понять всю красоту этого места.

— Посмотри туда, — расстелив покрывало, Юнги взял младшего за руку и подвел к самому краю холма.

Открывшийся пейзаж завораживал: крупные неровности выглядели, как зеленые волны, а толстые стволы многолетних деревьев напоминали маяки. Висевшее высоко в небе солнце подчеркивало каждую линию, заставляя пространство искриться и переливаться сотнями солнечных зайчиков; вдалеке, за неровными рядами высоких кленов и елей, темнела Филадельфия; высокие здания и шпили башен вовсе не выбивались из зеленого полотна холмов, а напротив — дополняли картину контрастом. Оглушенный красотой, Чимин никак не мог отвести глаз. Рай, о котором он мечтал много лет, был прямо перед ним и казался чем-то нереальным, слишком сказочным. Будто протянешь руку — и холмы рассыпятся в прах, полетев по ветру.

— Я всегда приходил сюда один, — аккуратно обняв Пака сзади, произнес Юнги, — Рисовал или просто сидел часами на траве, наблюдая за облаками. Много лет это место было моим, только моим. Здесь я мог не думать ни о чем, а просто наслаждаться.

— Здесь очень красиво, — повернувшись к нему, младший взглянул в его глаза, устремленные вдаль.

— Ты единственный, с кем я хочу разделить это место, — голос Юнги стал тише.

«Единственный, » — пронеслось в голове Пака. Он никогда не был для кого-то единственным. Юнги говорил об этом не впервые, но каждый раз попадал точно в сердце. Чимин больше не потребует от него никаких доказательств. Достаточно. В квартире Мина десятки его портретов, а его чувства прямо перед ним — они растекались по холмам, красота которых недоступна никому, кроме них. Чимин готов был захлебнуться этим моментом, сгореть или распасться на атомы, но пока его руки крепко обнимали плечи старшего, он держался за них, как за самую важную причину продолжать жить.

— Я никогда не видел свою мать, — почувствовав, что сейчас самое время, начал Пак, — Она развелась с отцом, как только я родился. Бабушка говорила, что она просто не выдержала, — он сглотнул и проморгался, ощутив подступившие слезы, — В детстве я не понимал, почему она бросила меня, но сейчас… сейчас я ее не виню. Больше нет.

Он замолчал и, развернувшись, снова взглянул вдаль. Холмы молчали, а теплый солнечный круг, казалось, выжидающе потускнел. Даже легкий ветер застыл на месте, заставив деревья замереть.

— Она просто исчезла, собрав вещи и оборвав все связи, — продолжил Чимин, — В этом году я впервые получил от нее открытку. На одной стороне был Капитолий Аризоны, а на другой всего три слова: «прости меня. Мама».

Обняв младшего крепче, Юнги зарылся носом в его волосы на макушке. Его сердце готово было разорваться на мелкие кусочки. То, что пережил Чимин, можно было охарактеризовать только одним словом — кошмар. Его обрекли на это еще в раннем детстве, но несмотря ни на что, он не сломался, не озлобился и не поставил на себе крест. Пак, восемнадцатилетний мальчишка, прошедший через ад, — самый сильный из всех людей, которых Юнги когда-либо знал.

— Ты хочешь ее найти? — Мин подвел младшего к покрывалу и, сев, позволил ему положить голову на свои ноги.

— Нет, — Чимин сложил руки на груди и уставился в небо, наблюдая за редкими облаками, — Прошло слишком много лет. Я не знаю, кто она, а она понятия не имеет, кто я. Это глупо.

Не зная, что сказать, Юнги пальцами провел по его волосам, поглаживая, и, подняв голову, тоже взглянул в небо. Замедленные осенние облака плыли на юг, собираясь в замысловатые образы: справа корабль, а чуть выше — угловатое нечто, напоминавшее большого осьминога. Закрыв глаза, старший легко улыбнулся и почувствовал теплый ветер, растрепавший челку.

— А что в корзинке? — бодро спросил Чимин, моментально забыв о недавнем тяжелом разговоре.

— Максимум, на который я способен, — рассмеялся Мин и, пододвинув корзинку, достал из нее завернутые в фольгу бутерброды, — И твой любимый кофе без молока и сахара.

Наблюдая за тем, как старший наливал горячий напиток в маленькую чашечку термоса, Пак не мог отлипнуть от этой картины. В каждом его действии читались непомерная забота и искренние чувства. Он не был таким, как все остальные, — Мину не нужно было только лишь его тело, он не играл и не строил из себя того, кем не являлся. Даже несмотря на то, что произошло между ними в день знакомства, он не торопил события, позволяя Чимину привыкнуть к их отношениям и почувствовать себя комфортно.

— Спасибо, — улыбнувшись, тихо сказал Пак.

— За что? — не понял Юнги, откусив кусочек бутерброда с консервированным тунцом.

— За все, — смотря в его нежные карие глаза, младший дернул бровями, — Я люблю тебя, Юнги.

***

— Я зайду к Сокджину, — открыв перед Чимином дверь квартиры, Мин передал ему корзинку и поцеловал в висок.

Ловко прыгая по ступенькам, он поднялся на этаж выше и нажал на кнопку звонка. За дверью не было слышно ничего: ни привычной приглушенной музыки, ни шагов, ни малейшего шороха — лишь абсолютная тишина. Неужели Ким опять в клубе? Достав телефон, Юнги взглянул на время — начало восьмого. Рановато для филадельфийских клубов. Почесав затылок, Мин вновь нажал на черную кнопку звонка, но в этот раз настойчивее.

— Где твой ключ? — открыв дверь, Сокджин потер заспанные глаза.

— Ты сменил замок на прошлой неделе, забыл? — пройдя внутрь, Мин выгнул бровь.

— Точно, — кивнул друг, присаживаясь в мягкое кресло.

Обмен ключами был для них своеобразным показателем высшей степени доверия. Когда Сокджин уезжал или надолго пропадал на тусовках, Мин поливал и ухаживал за его любимыми синими гортензиями. А Ким в свою очередь пылесосил в квартире Юнги, когда становилось нечем дышать. Они оба могли беспрепятственно и без приглашения войти в квартиры друг друга и даже бровью не повести. Мин уже и не помнил, когда в последний раз звонил другу, назначал встречу или что-нибудь в этом роде, ведь мог просто подняться на этаж выше, открыть дверь своим ключом, и они оба сделают вид, что все друзья поступают ровно так же.

— Ты спал? — смотря на то, как Сокджин сонно клевал носом, Мин искренне удивился. Обычно в такое время он завтракал и собирался в очередной клуб или бар.

— У меня депрессивный эпизод, — покрутив пальцем в воздухе, ответил друг, — Меня и так душил этот проклятый город, а после того, что произошло два дня назад, я вообще потерял желание жить.

Понимающе кивнув, Юнги поджал губы. Увиденное и пережитое оставило бы отпечаток даже на самом стойком человеке. Дело было даже не в том, что произошло с Чимином, а в эффекте неожиданности и непонимании ситуации. Они оба знали о домашнем насилии из тв-шоу и постов на «Рэддит», но ни разу не сталкивались с этим в жизни. В их «идеальном» мире — за стенами частных школ и университета «лиги плюща» — о подобном говорили разве что шепотом, предпочитая не лезть не в свое дело. И жить от этого было намного проще.

— У меня для тебя две новости, — перевел тему Юнги, — С какой начать?

— С хорошей, — откинув голову на спинку кресла, ответил Ким, — Если такая есть.

— Я подписал документы, — цокнул языком Мин. Говорить об этом было все еще сложно.

— Так, — воодушевившись, друг взглянул на него, но тут же подозрительно прищурился, — Если это хорошая новость, то какая тогда плохая?

Юнги многозначительно поднял уголки губ. Идея, которую он собирался озвучить, пришла ему в голову сегодня утром. В ней действительно не было ничего хорошего, но только не для Мина.

— Ты займешь место моего помощника, — подняв подбородок, он толкнул язык в щеку.

— Ни за что, — возразил Сокджин, — Лучше сразу убей меня.

— Ты нужен мне, — кивнул Мин, — Я понятия не имею, как управлять строительной компанией, а ты — лучший студент Уортонской школы бизнеса, знающий, как запудрить мозги кому угодно.

Подняв брови, Ким удивленно захлопал ресницами. Это были его слова, которые он сказал во вторник перед первым рабочим днем Юнги. И это была правда. Его имя до сих пор числилось в списках лучших выпускников, а результатом его стажировки стало ощутимое повышение прибыли компании, название которой Сокджин так и не смог запомнить. Преподаватели и научные руководители пророчили ему миллиарды долларов на счету и наивысшую строчку в списке «Форбс», но Ким ненавидел работать. Его трясло от одной только мысли о том, что ему нужно будет сидеть в офисе с девяти до шести, пить кофе литрами, чтобы скоротать час, и бездумно пялиться в монитор, заполняя таблицы в «МС Эксель». Нет, это не для него. Он не готов пустить себе пулю в лоб в первый же рабочий день.

— Тебе даже не нужно ничего делать, — Мин попытался его обнадежить, — Просто помоги мне не сойти с ума. Хотя бы первое время.

— Я чувствую себя странно, — Сокджин закинул ногу на ногу, поудобнее устраиваясь в кресле, — Сначала мой лучший друг нашел себе парня и дал мне понять, что я больше не самый важный человек в его жизни, а теперь он просит меня помочь с бизнесом. У меня такое ощущение, что меня тридцать лет использовали.

— Ты же просил меня не забывать о тебе, — Мин снова припомнил другу его же слова, — Теперь мы всегда будем вместе.

Протяжно выдохнув, Ким устало помассировал виски. Он и сам не до конца верил в реальность того, что собирался сказать.

— Ладно, — раздраженно прокашлялся он, — Ты победил. Я буду твоим помощником, что бы это ни значило. Но помни — в предсмертной записке я обвиню во всем тебя. И ты сядешь в тюрьму за харассмент, систематический буллинг и доведение до самоубийства.

— Ты где таких слов набрался? — усмехнулся Мин, проследив за тем, как друг нехотя поднялся со своего места.

— Проваливай отсюда, — подойдя ближе, Сокджин легко подтолкнул его в сторону двери, — Я больше не хочу тебя видеть.

Смеясь, Юнги вышел в коридор и, незаметно вернув ключи от машины на их законное место, открыл дверь. Напоследок взглянув на друга, он раскинул руки в стороны. Ким закатил глаза и, улыбнувшись, крепко его обнял, ободряюще похлопав по спине.

— Встретимся на работе, — не смог удержаться Мин.

Ничего не ответив, Сокджин громко хлопнул дверью, и Юнги, удовлетворенно кивнув, спустился по лестнице, пройдя в квартиру.

— Ты так долго, — вынырнув из гостиной, Чимин обвил руками его шею, покачиваясь из стороны в сторону.

Мин осторожно поцеловал его щеки и запустил ладонь в мокрые после душа волосы, массируя кожу головы. Он смотрел на младшего, как на самое любимое и самое дорогое в своей жизни. Его солнышко. Самый яркий и теплый свет. Юнги не ошибся — он тот, кого он хочет видеть рядом с собой всю оставшуюся жизнь. Его лицо, его хрупкое тело и эти глубокие глаза — все в Чимине было идеально. А булавки в его ушах — черт, Мин бы приколол их прямо к своему сердцу.

— Ты не устал? — прошептал Юнги.

— Немного, — легко улыбнулся младший, — Пойдем спать?

Кивнув, Юнги выпустил его из объятий и прошел в комнату. Он скинул с себя одежду, лениво натянув домашнюю футболку и пижамные штаны. Сегодняшний день вымотал, а завтра обещало быть непомерно сложным и полным решительных действий. Подумав об этом, Мин почувствовал, как к вискам, пульсируя, прилила кровь. Вряд ли он сможет уснуть — волнение не позволит.

— Почитаешь мне что-нибудь? — откинув одеяло, Чимин лег на локти.

— Конечно, — старшему потребовалось около минуты, чтобы верно понять его вопрос.

Подойдя к большому книжному шкафу напротив постели, Юнги долго всматривался во все имеющиеся у него книги, проводя пальцами по корешкам и пытаясь вспомнить, что из этого он уже успел прочитать. Остановившись на старой, побитой временем обложке, Мин снял ее с полки и лег на кровать. Положив голову на его грудь, Чимин провел ладонью по его торсу и закрыл глаза.

— Я только что вернулся от своего хозяина — единственного соседа, который будет мне здесь докучать, — поправив плафон настольной лампы, начал Юнги, — Место поистине прекрасное. Во всей Англии едва ли я сыскал бы уголок, так идеально удаленный от светской суеты, — вглядываясь в побледневшие от времени буквы на желтых страницах, он чувствовал ответственность перед младшим. Он еще ни разу не читал для кого-то, — Совершенный рай для мизантропа. А мистер Хитклиф и я — мы оба прямо созданы для того, чтобы делить между собой уединение…