Море неупокоенных было неестественно тихим: волны разбивались об камни так скромно и почти беззвучно, словно это было и не море, а ручеёк в лесу. Края побережья терялись в густом тумане Завесы на фоне серого неба. Эш и Вергилий бесшумно брели по гальке. Наконец-то он её привёл сюда, как и обещал. И он действительно хотел, чтобы она поделилась с ним музыкой.
— Вот мы и тут, — объявил Ви, заскочив на крупный камень. Сине-зелёная волна захлестнула его ботинки и уползла обратно в море, не оставив после себя ни капли. — Заходим?
— А нам не надо раздеться или типа того? — неловко уточнила Эш.
Они были не одни на пляже. Неподалёку плавала девушка с огромным начёсом на голове. Она была полностью одета и перед входом в море не сняла даже кожаного плаща. В то же время какой-то парень на берегу разделся до трусов. Ви покосился на них обоих и покачал головой.
— Нет, в этом нет необходимости. Всё равно сразу высохнем, когда выйдем.
Он спрыгнул с камня прямо в море и поманил Эш за собой. Эш осторожно последовала за ним. Вода постепенно наполняла карманы её брюк и куртки, идти становилось тяжелее. В какой-то момент Эш поняла, что она была ей уже по подбородок, и испуганно остановилась, а Ви уверенно шёл дальше, всё глубже и глубже. Наконец он почти полностью скрылся под водой — снаружи виднелась только чёрная макушка. Он развернулся и вытянул руку вверх. Эш пришлось практически силой дотащить себя до него; перед тем, как нырнуть, она по привычке зажала нос. Ви спокойно стоял под водой. С беззаботной улыбкой он несколько раз открыл и закрыл рот, чтобы показать: ничего страшного не случится. Эш вслед за ним осторожно приоткрыла рот и почувствовала, как вода затекает внутрь. Сначала она запаниковала, но очень скоро поняла, что всё-таки не захлебнулась и не задохнулась. Эта вода была невесомой, воздушной, совершенно ненастоящей. Она заполняла её изнутри точно так же, как и свет души.
Взгляд Эш остановился на лице Ви — накрашенном, как и всегда, и особенно утончённом в этой морской тьме. Это был один из тех моментов, когда она внезапно отмечала его красоту и стиль как в первый раз. Эш восхищалась тем, как Ви сам сделал себя. Всё в его образе говорило о тщательном подборе деталей. Андеркат с чёрными прядями, свисавшими до подбородка, подчёркивал острые скулы и вытянутую форму лица. Высокие ботинки на шнуровке ровной линией обрывались на заправленных в них мешковатых брюках, одновременно выделяя худые ноги и скрывая их. Сквозь облегающую футболку была видна выраженная талия. А контрастный чёрно-белый макияж приковывал внимание к глазам и губам. Вдруг Эш стало жаль, что вода не действовала на них в полной мере: ей захотелось увидеть Ви ненакрашенным. Но Ви протянул к ней руки, и она поспешила отогнать от себя эти мысли.
— То есть… — Эш вздрогнула, едва заговорив: собственный голос показался ей слишком резким и громким для толщи воды. Она начала заново: — То есть, мне просто нужно вспоминать любую музыку, которая может тебе понравиться?
— Да. — Голос Вергилия тоже был кристально чистым и чётким, будто они находились в студии звукозаписи. Но даже так Эш не могла понять, на каком языке он говорил — его акцент всегда ускользал от её слуха. — Главное, чтобы она вышла после 2016 года. Но если что-то старое вспомнишь — я тоже буду рад. Я тебе сразу скажу, если уже слышал.
— А если я запутаюсь или перемешаю две разных песни в голове?
— Ничего страшного. Мы попробуем ещё раз, а если не получится — оставим как есть. И да, повторюсь: не бойся своих мыслей — мы всегда можем ослабить или прервать контакт, если что-то пойдёт не так. Ты готова?
Эш неуверенно кивнула. Она заранее обдумала примерный список треков для Вергилия, но всё равно переживала, что растеряется, не сможет сосредоточиться. Всё-таки ей ещё ни для кого не приходилось быть… телепатическим проигрывателем? Это даже звучало странно и неловко. Она аккуратно взяла Ви за руки, не сжимая их, и чужие эмоции тут же разбежались по всей коже мурашками. Ви едва успел улыбнуться, а Эш уже почувствовала его доброжелательный настрой. Он чуть более уверенно обхватил её ладони. Эмоции стали вырисовываться чётче: теперь Эш знала, что Ви было приятно и спокойно находиться рядом с ней, и его дружелюбие обнимало её мягкими волнами. Эта связь напоминала ощущения, которые она испытала в ночь, проведённую с Марселем, однако тогда они были максимально близки, а здесь хватило лёгкого касания, чтобы они с Вергилием стали друг для друга открытыми книгами.
Эш жутко смутилась и прервала себя на этой мысли. Не стоило думать о лишнем.
Поначалу ей было сложно контролировать себя. Несколько раз она сбивалась, и им с Вергилием приходилось разрывать контакт. Но постепенно, видя его спокойствие, чувствуя его принятие, она перестала бояться, что «расскажет» ему что-то лишнее, и полностью увлеклась музыкой. Сам по себе процесс почти не отличался от того, как она слушала музыку во время прогулок в лесу, только теперь Вергилий слушал вместе с ней, и Эш узнавала его мнение без лишних слов. Когда трек был просто хорошим, она улавливала лёгкое удовлетворение, а когда трек очень нравился Вергилию, то её обдавало восторгом. На одной из песен он даже воскликнул:
— Блин, да я же обожаю этих ребят! Как ты угадала?!
Эш остановилась. Песня принадлежала малоизвестной постпанк-группе из Петербурга, поэтому вряд ли Ви мог случайно услышать её. Всё то, что она раньше замечала, — неуловимый акцент, особая любовь к группе Mental Discipline, постоянные чаепития и другие мелочи в его поведении, — сложилось в один паззл. Открыв глаза, она задала давно мучивший её вопрос:
— Ви… а ты откуда?
Он тоже открыл глаза.
— Из Петербурга. С апатией и безразличием — или как там говорят?
Его губы изогнулись в лёгкой усмешке, а Эш почувствовала, как он вспоминает о чём-то невыразимо печальном, ещё не оформившемся в чёткий образ. Опасаясь, что случайно коснулась личных переживаний, она осторожно разжала пальцы и сказала:
— Земляк, значит…
— Что, серьёзно?! Ты тоже из Питера?! — обрадовался Ви и снова схватил её за руки, затараторив: — Расскажи, как там сейчас, расскажи, расскажи! Вообще никого из своих после смерти не встречал!..
Эмоции вперемешку с воспоминаниями нахлынули на Эш, и в волнах радости и надежды она вычленила короткий, но очень болезненный, тёмный миг, где шею Ви что-то крепко сжало, и он больше не смог дышать. Она метнула на него поражённый взгляд. Ви тут же изменился в лице и отпрянул, вздыбившись, как испуганный кот.
— Ой, извини! — он так виновато это произнёс, размахивая перед собой руками, что Эш стало неловко за свою реакцию. — Я… я не хотел тебя напугать, я просто… я случайно подумал об этом!.. Можем закончить на этом…
— Не надо!!! — протестующе воскликнула Эш. Смутившись своего неожиданно громкого голоса, она добавила уже тише: — Всё… всё нормально. Что бы ты хотел узнать?
Ви немного расслабился: его плечи опустились, а на губах вновь появилась мягкая улыбка.
— Всё, — ответил он. — Вообще всё, что помнишь. Например… кто мэр, кто президент? Убирают ли снег на улицах? Что там с пандемией? Э-э-э… живы ли ещё Отто Дикс? Ну, и всё в таком духе!
Он весело хлопнул в ладоши, и Эш позволила себе улыбнуться.
— Вовремя ты спросил про Отто Дикс — я, кажется, незадолго до смерти была на их концерте. В первый раз, кстати.
— Да ладно? Раньше не ходила?
— Нет. Они меня особо не интересовали. Да и тут-то всё случайно вышло…
С этой истории она и начала свой большой рассказ. Ви с энтузиазмом расспрашивал её обо всём, что происходило в Санкт-Петербурге за эти годы, и она еле успевала отвечать. В разговоре они то и дело касались друг друга, чтобы показать что-нибудь из своей памяти. Вергилия особенно интересовали клубы, в которых он раньше выступал, его любимые группы, музыканты и диджеи. Спрашивал он и про свою семью, знакомых и друзей, но Эш никого из них не знала. Про себя она отметила, что у Ви была необычная финская фамилия — Эрккиля. А имя, по всей видимости, он придумал себе сам. Когда вопросы закончились, Ви озадаченно взялся рукой за подбородок.
— С одной стороны, я не так уж много и пропустил, а с другой — чёрт возьми, сколько же всего я пропустил! — подытожил он.
Эш хмыкнула.
— Точнее и не скажешь.
Он просканировал её пристальным задумчивым взглядом с ног до головы, будто взвешивал все «за» и «против» для некоего решения. Эш неловко замялась на месте от такого внимания.
— Возможно, ты знаешь кое-кого ещё, — наконец сказал он. — Нет, на самом деле, вряд ли вы виделись — наши с тобой круги общения почти не пересекались, да и он мог уйти со сцены. Но всё же… диджей Декс. Слышала о нём?
— А, да, — ответила Эш с облегчением. — Тот Декс, который «два фронта»? Помню такого…
— Правда?! — оживился Ви. — Вы общались? Что с ним сейчас? До сих пор выступает?..
Его голос был полон надежды, которую Эш боялась разрушить. Но она сказала как есть:
— Не общались, но пару раз я точно видела, как он выступал. Последний раз, который помню, был в феврале прошлого года в баре «Доктор Моро».
— А можешь, пожалуйста, показать, как это было? Вашу последнюю встречу…
— Конечно… — нерешительно протянула Эш и поспешила оправдаться: — Но я не так много знаю и помню, правда, это даже встречей сложно назвать…
Ви подал ей руку, пресекая дальнейшие аргументы.
— Мне нужна любая мелочь, — твёрдо произнёс он.
Эш вздохнула и приняла рукопожатие.
Пришлось напрячь голову, чтобы вспомнить всё об этом человеке, и вспоминала она не по порядку, смешивая факты со своими личными впечатлениями. Декс был невысоким парнем со светлыми волосами до подбородка и сильными руками, на которых выступали вены. Он казался ей упрямым любителем EBM старой школы, причём до неуместности упрямым: когда Эш попадались на глаза его комментарии в соцсетях, он всегда старался как-нибудь упомянуть и поставить в пример свои любимые группы — Front 242 и Front Line Assembly. Часто он сопровождал это каламбуром про «два фронта». А в последний раз, когда Эш видела его в «Докторе Моро», он был одет в огромную футболку с цифрами «242» и ещё более огромные штаны от бренда 5.11 Tactical, которые он практически завязывал на себе ремнём, чтобы они не сваливались.
В тот вечер он стоял за пультом. Посетители бара не были в восторге от его музыкального вкуса, но и не возражали. Несколько человек даже заняли маленький танцпол и вполне искренне веселились. У самой Эш тогда не было настроения танцевать, и она сидела у барной стойки в одиночестве, поглядывая на невозмутимого диджея. Она тогда подумала: «Он совсем не чувствует нерв аудитории». И в то же время: «Я хочу быть как он. Хочу не обращать внимание на то, что думают обо мне другие. Хочу свободно быть собой».
Позже, когда сет закончился, она собралась домой. На выходе из бара Эш застала Декса в компании его друзей-музыкантов — некоторых из них она периодически встречала то на одном мероприятии, то на другом в качестве разогрева или «малой сцены». Декс о чём-то оживлённо и сбивчиво рассказывал, а друзья дымили сигаретами и громко смеялись. С крыши капала вода; тротуар был покрыт корками льда и грязными лужами, которые Эш была вынуждена обходить по проезжей части.
— Это ж гениально! Просто революция разума какая-то! — донёсся до Эш насмешливый голос Декса.
«О чём это он?» — успела подумать она перед тем, как завернуть за угол и полностью уйти в собственные мысли.
В общем, это было всё, что она знала и помнила о друге Вергилия. Эш хотела убрать руки, предчувствуя, как это его разочарует, но неожиданно её окутала огромная, искренняя благодарность пополам с тоскливой горечью.
— Хорошо… с ним всё хорошо… — выдохнул Ви. Эш даже показалось, что он прослезился, но в воде это было тяжело разглядеть. — Спасибо, Эш. Может, продолжим с музыкой? Или ты устала?
— Нет, ты что! Я же физически не могу устать, — с растроганной улыбкой напомнила Эш.
— Ну, и что? — невозмутимо произнёс Ви. — Менталку-то никто не отменял. Я тут на тебя столько всего вылил, пока мы болтали. Прямо как осьминог, который выпускает чернила.
Эш хихикнула от такого сравнения и заверила его:
— Да ничего ты не вылил, всё в порядке! Давай послушаем ещё что-нибудь. Сейчас…
И снова в их головах зазвучала музыка.
***
Они долго стояли в воде, пока Вергилий, наконец, не сказал:
— Ну, хватит на сегодня. Пойдём?
Их руки расцепились, и он уже приготовился всплывать, но Эш нерешительно застыла на месте.
— Слушай… — произнесла она и замолчала. Как же сформулировать такой личный вопрос? И можно ли вообще об этом сейчас спрашивать?
Он остановился и спросил:
— Что такое?
— А ты… правда, что… почему…
Эш закусила губу от волнения. Вергилий терпеливо ждал, пока она, наконец, не нашла нужные слова:
— Почему тебя называют «повешенным»?
— А, ты хотела узнать, как я умер? — неожиданно быстро отреагировал он.
Не было понятно, как он относится к этой идее, но торопливая речь намекала на тревогу.
— В общем, да… — признала Эш. — Но только если тебе нормально об этом говорить…
Вергилий поджал губы, обдумывая что-то. Затем сказал:
— Знаешь, на самом деле… мне будет проще показать. Но только если тебе нормально на такое смотреть. Я не всё помню, но это правда тяжёлое зрелище. Нет, нет, если что, я не убивал себя…
Эш вопросительно взглянула на него, и он сразу пояснил:
— Раньше я на сто процентов был уверен, что повесился. Но потом я вспомнил другие подробности и узнал, что не всё так просто было. Однако не буду же я заново обходить весь Дом и рассказывать: знаете, я умер совсем не так, как я вам говорил раньше. Вот и осталось такое прозвище. Вот…
Он остановился и обеспокоенно посмотрел на Эш.
— Ты уверена, что хочешь это знать? — спросил он. — Мне кажется, я тебя уже достаточно напугал…
— Да, я уверена, — твёрдо заявила Эш. — И напугал меня не ты, а то, что с тобой произошло. И в конце концов… однажды я увижу свою смерть тоже. Нужно быть готовой к этому.
Она приподняла руки и спросила:
— Можно?..
Ви как-то нервно вдохнул и выдохнул, будто готовился к прыжку с высоты.
— Останови меня, если будет слишком, — сказал он. — Сразу же убирай руки. Я готов поделиться, я даже хочу рассказать тебе об этом, но ни в коем случае я не хочу сделать тебе больно.
— Хорошо, Ви, обязательно, — тихо сказала Эш.
— Подойди ко мне ближе…
Она послушалась. Он обхватил её за предплечья так, что их руки тесно переплелись, и они оба закрыли глаза.
***
Он проснулся поздно — около трёх часов дня. Состояние было паршивым: первую половину ночи он выступал для пустого зала, а вторую половину ночи — пил. Он вообще редко пил алкоголь, но ему стало настолько горько, что он не знал, как ещё совладать с этим. К моменту, когда Декс сменил его за пультом, в клуб подтянулось около пятнадцати человек, и это была лишь десятая часть от тех, кто собирался прийти. Очередная вечеринка, которая совершенно не окупилась. Очередная аренда клуба, за которую он заплатил из своего кармана. Очередной полнейший провал. Это всё было нормально и привычно, ведь он был никому не известным начинающим диджеем в нишевых жанрах. И всё же это не избавляло его от уныния и разочарования.
Он хотел делать вечеринки, на которые бы все стремились прийти, выступать на фестивалях, на большой сцене, быть разогревом для известных музыкантов, быть самому хэдлайнером. Он желал, чтобы его звание «самого стильного диджея петербургской тёмной сцены» имело смысл, а не было простым клише, которое различные паблики перепечатывали из одного анонса в другой. Но пошёл уже второй год его карьеры, и самое большое количество посетителей, которое он видел у себя на танцполе — двадцать три человека. И зачем нужен был весь этот «стиль», если на него смотрели только фотографы? А может, он был слишком самонадеянным, может, слишком многого хотел…
Вергилий проспал бы ещё больше и пролежал остаток дня в постели, размышляя о своих неудачах, если бы не настойчивые звонки. Еле-еле подняв телефон, он увидел семь пропущенных. От отца. Вергилий резко сел на кровати и схватился за голову — в глазах поплыло, а в висках запульсировало. Вообще-то он много лет избегал общения с родителями. Лишь раз в месяц-полтора он созванивался с матерью, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке — или убедить её, что с ним всё в порядке, даже если это было не так. Каждый раз он первым вешал трубку со словами вроде:
— Всё, мам, давай, мне бежать пора.
И каждый раз она с мольбой в голосе просила:
— Звони почаще, сынуль… и папе тоже, он по тебе скучает…
— Хорошо, — отвечал он и завершал вызов, точно зная, что не будет звонить чаще. И уж тем более — отцу.
Сам отец ему никогда не звонил и не пытался восстановить связь. Вергилия это вполне устраивало. И то, что отец позвонил сейчас, ни о чём хорошем не говорило. «Ты урод, ты просто отбитый урод», — закрутилось в мыслях. И это не он обращался к отцу — это отец из его воспоминаний так обращался к нему. Пока Вергилий соображал, что ему делать, телефон снова завибрировал. Борясь с тревогой, он всё же ответил.
— Да?
— До тебя хрен дозвонишься! — раздался возмущённый голос отца. — Быстро собирайся и езжай в Елизаветинскую больницу!
— Чего? Зачем?! Что случилось?! — выпалил Вергилий сразу несколько вопросов, совершенно не понимая, что от него хотят.
— Твоей матери плохо стало, вот что случилось! — рявкнул в трубку отец, и Вергилий рефлекторно вжал голову в плечи. — Увезли на скорой сегодня утром!
Внутри похолодело от ужаса.
— Что?..
Заставив себя распрямиться, Вергилий потребовал:
— Объясни! Что конкретно произошло?!
Но отец, как и всегда, оставался непреклонным.
— Нечего тут объяснять! — отрезал он и тут же скомандовал: — Собирайся и приезжай!
После чего он бросил трубку. Вергилий тупо посмотрел на экран смартфона. С одной стороны, он так переживал за мать, что был готов сорваться с места сию секунду, а с другой — не понимал, почему отец требовал от него срочно ехать в больницу, если маму уже госпитализировали. Он привык подвергать сомнению любое слово отца и старался противостоять ему, не выполнять его приказы, игнорировать требования. Но в этой ситуации он не смог остаться в стороне.
Поэтому спустя десять-пятнадцать минут он уже заводил каршеринговую машину трясущимися руками. Собирался он впопыхах, поэтому поехал прямо в той одежде, в которой выступал в клубе, и, кажется, даже не до конца смыл вчерашний макияж…
***
Воспоминание вдруг задрожало и рассыпалось на мелкие импульсы и смазанные образы, которые с трудом соединялись в один сюжет: больничный коридор, пропахший лекарствами, высокий и плечистый мужчина с тяжёлым взглядом, страх, осуждение, озлобленные голоса, палата, пожилая женщина в постели, гнев, безнадёжность, самобичевание, холод. Эш приоткрыла глаза и увидела, что Вергилий нахмурился и стиснул зубы. Его веки и губы слегка подрагивали.
«Кое-что он всё же не хочет вспоминать», — догадалась она. От такого тяжёлого комка эмоций ей тоже стало неуютно. Она хотела сказать Ви, чтобы он не мучил себя, ослабить хватку, но тут перед её глазами предстала другая картина…
***
Уже через неделю маму выписали из больницы. Опасность миновала, однако было чёткое ощущение разломившейся напополам жизни — и матери, и Вергилия. Это был её первый сердечный приступ, после которого уже не получится избегать врачей и таблеток, врать себе и другим, что всё в порядке. За эту неделю он навещал её дважды, гонимый чувством вины, а теперь встретил на выходе из больницы, чтобы довезти до дома. Почему-то она не смогла дозвониться до отца, чтобы он забрал её, и прождала целых три часа, прежде чем позвонить Ви. Он отпросился со смены на работе и добрался до больницы уже к вечеру.
Спускаясь по ступенькам, мать крепко держалась за руку Ви. Она без конца ворчала о том, как плохо кормили в больнице, подробно описывая железные миски с холодными разваренными макаронами и костлявой курицей. Ви понимал: мама ворчала потому, что ей страшно было думать и говорить о том, что действительно беспокоило. А потому он не противился. Он слушал её вполуха и звонил отцу, но тот не брал трубку. Груз на сердце становился тяжелее с каждой секундой. Если с отцом опять происходит это, то он не сможет позаботиться о матери. А если оба родителя больше не в состоянии позаботиться о себе, то вся ответственность ляжет на плечи Вергилия. Конечно, есть ещё старшая сестра. Но она давно переехала в Финляндию и не сможет физически быть рядом. Точнее, не захочет.
И, признаться, Вергилий тоже не хотел. По отношению к родителям он чувствовал всё, что угодно — вину, долг, обиду, боль, злость, жалость, ненависть, разочарование, усталость, — но никак не любовь. Ночной кошмар о возвращении в родительский дом на глазах воплощался в жизнь. Мать обратила внимание на телефон в его руке и спросила:
— Всё-то не отвечает? Да что же это такое… не случилось ли чего…
— Так, спокойно, — прервал её Ви, чтобы чрезмерно тревожная мама не успела себе чего-то надумать и устроить ещё один инфаркт. Как можно увереннее он пояснил: — Думаю, он не слышал звонки, вот и всё. Знаешь же, он постоянно телефон на беззвучном держит.
С некоторым раздражением он добавил:
— И про дату выписки мог забыть…
Он открыл перед матерью дверь арендованной машины. Она тяжело вздохнула, забираясь на заднее сиденье.
— Ох, Вить, — она покачала головой. — Я всего боюсь теперь. Никогда ведь не знаешь, что станет с тобой…
Её голос дрогнул, а глаза мгновенно наполнились слезами. У Вергилия в груди слегка защемило от жалости, но ему всё ещё было сложно проявлять нежность и сострадание к матери. Пробормотав несколько утешительных слов и скупо погладив маму по плечу, он закрыл дверь и поспешил сесть за руль.
Впрочем, он зря переживал: с отцом не было этого — он и правда забыл о дате выписки и не слышал звонки, потому что телефон был без звука. Это было плохо, но это было его обычным поведением. И теперь он сидел на кухне за столом и с поджатыми губами смотрел телевизор. Мать заглянула в холодильник и спросила:
— Юр, ты ничего не приготовил разве?
— Не-а, — промычал отец, не сводя глаз с экрана. — Продукты-то все закончились с прошлой недели, чего я тебе приготовлю?
Мать расстроенно вздохнула.
— Так а в магазин сходить? Юр, ну я же просила!..
Отец резко повернулся к ней и прикрикнул:
— У меня болела спина! Только сейчас отлегчило…
Пусть он не орал и не матерился, он всё равно говорил таким грубым и обвинительным тоном, что уже от этого становилось гадко на душе. Вергилий стиснул зубы и вошёл на кухню. В такие моменты ему без конца приходилось себе напоминать, что он уже давно не маленький мальчик, и даже если отец вздумает избить его, а мать спрячется в другой комнате, скрыть и проигнорировать это больше не получится. Вергилий не позволит никому молчать — по крайней мере, так бы он хотел думать. Мама тем временем вся сжалась под взглядом отца и замахала перед собой руками.
— Да я ничего, ничего!.. Просто сейчас бы пообедать, а мы не ели ничего с утра. Витенька голодный, наверное…
Она закрыла холодильник, затравленно покосившись на Ви, и пошла заваривать чай.
— «Витенька»! — фыркнул отец. — Этому лбу уж двадцать четыре года так-то, а ты всё слюни ему подтираешь!
«Двадцать семь», — подумал Ви, но ничего не сказал. Он дотянулся до самого верхнего шкафчика. Там нашлась открытая пачка макарон, но их было слишком мало даже для одной порции. Отец же не унимался:
— Разбаловала ты его, Насть. Вон, работу еле-еле нашёл, кофе разносит как слуга… и опять накрасился как пидор какой-то. Виктор, может, ты у нас и не сын вовсе, а дочь? Может, тебя Викторией называть надо? А?
Мать молчала и как-то чрезмерно суетилась с чайником для заварки. Наверное, если бы она озвучивала свои истинные мысли, она бы сейчас повторяла: «Я в домике, я в домике, я в домике». Ви отставил в сторону свою затаённую обиду на неё и посмотрел на отца — его лицо уже исказилось от закипавшего гнева. Всё тело Вергилия напряглось, приготовившись выдать одну из базовых реакций: бей, беги или замри. Он точно знал, он предвидел, что сейчас будет. Если он не ответит на выпад, то отец подойдёт к нему, схватит за плечо и развернёт к себе. Процедит: «Я с кем разговариваю?» Снова попытается преподать свой урок: «Когда я задаю вопрос, ты должен на него немедленно отвечать». Но если он ответит, причём неважно, как именно, то отец с криком швырнёт вещи со стола, точно так же подойдёт и развернёт к себе. Он будет угрожать, нагнетать, повышать голос, описывать в красках, что в его военной части делали с мятежными солдатами. Мать в любом случае будет испуганно молчать и, возможно, уйдёт с кухни, пока буря не утихнет. А учитывая новые обстоятельства, она может переволноваться и довести себя до второго приступа.
В считанные секунды Вергилий принял решение, бросил сухое:
— Я схожу в магазин.
И быстро вышел с кухни.
— Ой, Витенька, погоди! — воскликнула мать и неуклюже бросилась за ним, едва не уронив со стола чайник.
Ви, не останавливаясь, прошёл до прихожей и стал надевать куртку, когда мать доковыляла до него. Она остановилась напротив и стала перечислять:
— Возьми килограмм картошки, куриную грудку, сметану не жирненькую… ох, куда же ты так торопишься?! Стой! Ты меня вообще слушаешь, Ви-и-ить?
— Да, — коротко отозвался Ви. Он уже зашнуровывал сапоги. — Картошка, курица, сметана. Что-нибудь ещё?
— Сигареты пусть купит! — гаркнул отец с кухни. — «Парламент» красный…
— Юра, но тебе же нельзя! — крикнула ему мать.
Он недовольно пробурчал что-то, хлопнув по столу, и мать развернулась и переспросила:
— Что? Чего говоришь? Я не слышу!..
Она пошаркала обратно на кухню. Ви не стал дожидаться окончания разговора и как можно скорее покинул квартиру.
Семейный ужин прошёл относительно спокойно. Пусть отец и пытался всё время в чём-то упрекнуть Вергилия или высмеять его, он хотя бы не вёл себя настолько агрессивно. Вергилий, как мог, игнорировал и уворачивался, но даже его молчание и минимальные реплики истолковывались не в его пользу. Мать же либо молчала, либо осторожно поддакивала отцу и задавала сыну те же самые вопросы, что и отец, хоть и в более мягкой формулировке. Почему ты не женишься, почему не найдёшь работу, где платят много денег, почему редко звонишь нам, почему так одеваешься, почему красишься, почему, почему, почему! Что с тобой не так?! Будь таким, каким мы хотим видеть тебя! К её чести, пару раз она пыталась перевести тему разговора на истории о больнице, но отец не проявлял интереса и часто то перебивал её, то хмыкал невпопад, то и вовсе просил не говорить, потому что он смотрит телевизор.
Под конец вечера Вергилий совершенно вымотался от этих бессмысленных перепалок, и всё, чего ему хотелось — это рухнуть на кровать и уснуть. Поэтому ему было так легко поддаться на уговоры матери и остаться на ночь. К тому же, он сам переживал за неё — или вернее было сказать, за свою судьбу, если матери снова станет плохо, а он не окажется рядом, чтобы помочь?..
Он закрылся в комнате, которая когда-то принадлежала ему, выключил свет и лёг в постель. После того, как он съехал, родители ничего здесь не меняли, даже не переставляли вещи. Это было странным проявлением не то сентиментальности, не то полного неверия в Вергилия как во взрослого и самостоятельного человека. Ви открыл переписку с Дексом; взгляд тут же упал на его последнее сообщение:
«Понимаю тебя. Держись. И знай, что всегда можешь ко мне обратиться».
Затем — на короткий ответ Вергилия:
«Спасибо».
Это было пять часов назад. Немного подумав, он напечатал:
«Так всё-таки ты идёшь на концерт завтра?»
Рядом с аватаркой Декса тут же загорелся зелёный кружок.
«Пойду», — ответил он. «Когда/где встретимся?»
Ви прикинул время пути и написал:
«Давай в 18:30 у выхода из метро?»
«Ок», — кратко согласился Декс и тут же вышел из сети.
Ви убрал телефон под подушку и закрыл глаза. Засыпая, он слышал, как за окном пошёл дождь.
***
Глубоко ночью он проснулся от того, что стало нечем дышать. Он открыл глаза и с ужасом понял: чья-то рука сдавливала ему шею. Хватая воздух ртом, Вергилий попытался отбиться ногами, но никак не мог попасть по нападавшему. Тогда он вцепился в мужское лицо, у которого видел лишь смутные очертания. Впился острыми ногтями прямо в глаза и нос. Нападавший взревел; его хватка ослабла, и Вергилий, закашлявшись, смог выпутаться. Он сделал вдох…
Его схватили и швырнули на пол. Он больно ударился головой, а мужчина с какой-то невероятной резвостью придавил его сверху всем своим весом и начал колотить кулаками по лицу и голове.
«Да что с ним? Почему?!»
Вергилий не на шутку перепугался: он отчего-то действительно не ожидал, что на него так нападут.
— Нет-нет-нет! Стой! — закричал он, отбиваясь от нападавшего. — Не надо! Очнись же! Мама, проснись! А ну, прекрати!..
Он, как мог, выворачивался и уклонялся от кулаков. Скинуть бы его с себя!..
— Кто-нибудь!.. Помогите!.. Убивают!
…но этот зверь был слишком силён и крепок.
Ви кричал и лупил руками то по полу, то по нападавшему, но никто не откликался, не приходил на помощь. А что, если мама уже была мертва, и он остался один на один с самым настоящим обезумевшим убийцей?!
«Нет, этого не может быть! Я не слышал ничего! И он не мог этого сделать! И я не могу умереть, не могу! Это бред какой-то! Надо как-то остановить, удержать его, зафиксировать!..»
Он яростно взбрыкнул и попытался ещё раз вцепиться в лицо. Не получилось: агрессор предугадал его шаг.
Металлический блеск в темноте.
Вергилий не понял, как и когда тот достал нож, но уже через секунду пространство разрезал крик. Его крик, в котором он сам не узнавал свой голос. Острый удар пришёлся прямо под ребро; что-то внутри как будто лопнуло. Лезвие рывком вышло наружу с мягким звуком. Крик надломился, превратился в хрип — это вторая рука сжала шею Вергилия.
Удар. Удар. Ещё удар.
Он бил беспорядочно и свирепо, не останавливаясь ни на секунду. Резал кожу, протыкал органы…
«Что ты творишь?! Прекрати! Остановись!»
Но вместо этих слов — протяжный хрип из горла. Сдавленные, задушенные в корне звуки. Слёзы.
Вергилий не видел, сколько крови он потерял, но казалось, что он был весь в ней: она пропитала футболку и трусы, растеклась по животу, спине и ногам, пролилась на пол под ним. В горле пересохло, сердце стучало как бешеное. Не то вслух, не то мысленно, уже не отличая реальное от нереального, он молил, чтобы это прекратилось.
Громкий звон. Нож упал на пол.
На мгновение Вергилию показалось, что он был услышан, но тут обе руки сомкнулись на его шее. Слишком уверенно и слишком жёстко. Так не должно было быть…
«Хватит», — пытался сказать Ви, но так и не смог.
Всё горело и немело одновременно. Волосы прилипли к заплаканному лицу. Руки не слушались его, не хотели подниматься.
«Перестань. Это же я, Виктор…»
Убийца что-то говорил или кричал ему, но он не мог разобрать слов. В голове помутнело. Глаза слипались. Вместе с ужасом и отчаянием его одолевало какое-то детское непонимание, непринятие этой жестокости. Как так можно? Это же неправильно. Так глубоко неправильно. В это просто невозможно было поверить. И, видимо, поэтому его ни на секунду не оставляла надежда, что убийца опомнится, разожмёт руки, и всё это закончится. И завтра он встретится со своим дорогим другом на концерте, как и планировал…
Стало тихо и спокойно. Тело потяжелело и обмякло, будто он снова засыпал после посетившего его кошмара. На краю сознания трепыхалась мысль о том, что нельзя было закрывать глаза, нужно было держаться, пока кто-нибудь не придёт. Но и ей пришлось угаснуть в очень тёплой, почти что приятной темноте.
Больше не было больно и страшно.
***
Воспоминание посыпалось на части, и Эш распахнула глаза. Несколько мгновений они с Вергилием стояли в тишине, глядя друг на друга. Страх, самообвинение, непонимание, шок, злость, горе, сожаление и острое чувство несправедливости перемешались в них обоих, и не было понятно, где чьи эмоции. Даже не пытаясь разобраться в этом, Эш подалась вперёд и крепко обняла Вергилия. Его боль тут же смешалась с колющей болью в груди, но Эш стиснула зубы и терпела. Раз за разом она прокручивала в голове последние мгновения его жизни и обнимала того беззащитного, перепуганного Вергилия, пытаясь защитить его от того, что уже случилось. Она чувствовала, что Вергилий и сам не мог перестать думать об этом и задаваться вопросами, ответы на которые он не находил. Она хотела что-нибудь сделать, хоть как-нибудь ему помочь, остановить этот кошмар. Но уже ничего нельзя было сделать. Ни для него, ни для себя.
Спустя некоторое время он сам отстранил её от себя, похлопывая по спине:
— Ну, хватит… ты же сама себя ранишь, не нужно так…
— Я н-не знаю, к-как ещё тебя под… держать… — дрожащим голосом произнесла Эш. Руки затряслись, а на глаза навернулись слёзы. — Прости… прости…
Ви устало вздохнул и натянул улыбку на лицо.
— Мне не так уж тяжело об этом вспоминать, — сказал он. Сразу стало понятно, что он лукавил. — Но спасибо, правда. Ты-то в порядке? Зря я так всё же… прости меня, глупо это было…
Его ладонь ласково прошлась по её предплечью. Она выдохнула:
— Нет. Не зря. И не глупо. Я… я в порядке.
Переведя дух, она встретилась с его взглядом и скорее подытожила, чем спросила:
— Ты не помнишь, кто это был…
Он медленно кивнул.
— Не помню. До сих пор. И некоторые другие детали мне всё ещё не известны. Впрочем, легко догадаться, что это был отец.
— А что…
Эш запнулась на полуслове.
— Что было с твоим отцом? Что-то, чего ты боялся…
Вергилий сразу понял, что она имела в виду, и среагировал на удивление спокойно.
— Какие-то приступы… ярости, забывчивости, да и в целом странного поведения, — сказал он. — Я помню об этом, но как-то размыто. Когда это всё началось, почему и как — всё забылось. Но он никогда не был таким агрессивным. То есть, да, он… избивал меня в детстве, но… он никогда вот так не нападал во время своих приступов. Это я знаю точно.
Вергилий умолк и отвёл взгляд, сложив руки на груди. Теперь, когда контакт между ними был разорван, Эш могла только гадать, что испытывал Ви, почему он решил ей довериться и какие невысказанные сожаления хранил в себе.
— Это могло быть заболеванием или расстройством? — аккуратно поинтересовалась она.
— Скорее всего, — приглушенно и как-то отстранённо отозвался Вергилий. — Шизофрения, ранняя деменция или что-то в таком духе. И как бы… он бывший военный. Я думаю, это тоже повлияло на его психику.
— Вергилий…
Эш открыла и закрыла рот, не зная, что сказать. В самом деле, как можно посочувствовать человеку, пережившему свою смерть? Она и сама была такой, но, поскольку она ещё ничего не вспомнила, создавалось впечатление, будто с ней этого не происходило. Любые слова казались грубыми и излишними, поэтому Эш снова потянулась к Ви, чтобы обнять его. Но он резко отпрянул. На его лице вновь возникло то испуганно-виноватое выражение.
— Нет, нет, нет, только не делай себе больно опять! — запротестовал он. — Я знаю, что тут сложно подобрать слова, но не нужно!..
— Хорошо, я не буду, — согласилась Эш, слегка поникнув, и добавила: — Но всё же я бы очень хотела поддержать тебя… передать немного утешения, если нужно…
— Тогда возьми меня за руку. Этого будет достаточно, честно. И давай уже всплывать?
— Давай…
Взявшись за руки, они пошли к берегу. Отголоски разных эмоций доносились до Эш, но становились всё слабее и слабее. Эш не хотела тревожить Вергилия, поэтому больше не задавала вопросов и лишь молчаливо выказывала ему поддержку через касание. А Вергилий не продолжал разговор. Когда они вышли на берег, одежда и обувь высохла уже через пару мгновений.