Коридоры и коридоры, один за другим.

Камни, камни, камни.

Пыль, паутина, поворот на зал, который когда-то считался, наверное, главным холлом и местом общих собраний. Высокий потолок, дающий иллюзию свободы, но фактически подчёркивающий монументальность строения, что в противовес желаемому только сильнее давило.

Тяжёлая, титаническая дверь, размерами сравнимая с соборными вратами, что, впрочем, не помешало ей поддаться так, будто та была не толще и не выше обыкновенной межкомнатной.

Дерево поверхности обдало теплом, что в спешке едва ли было замечено, как и отсутствие источников света и тепла по пути. Тем не менее, путь был освещён, а воздух — нагрет, несмотря на осеннюю погоду, холод которой должен особенно остро ощущаться в древнем замке, где об отоплении не слышали, а любое колдовство за неимением источника подпитки уже должно было выветриться.

Контраст между гостеприимным теплом древнего холла и суровой горной погоды отрезвляет. Нет времени отвлекаться на пространные рассуждения.

Его преследуют.

И чем дольше он погружается в неприятное понимание, что здесь его плаха, а не приют, тем вероятнее повторение сюжета. Хотелось бы назвать это место домом. Сколько чаяний и надежд было положено на это иррациональное желание. У отказников НЕ БЫЛО дома — эту истину нужно было просто понять и принять, не больше и не меньше. Однако в силу юношества и впечатлений, которые производит всё большое на неокрепшее восприятие, сопротивляться восторгу, который испытал тогда ребёнок, ютившийся комочком где-то в тёмном закоулке мозга, было невозможно. Восторг, в общем-то, понятен. Но не принимаем. И уж тем более нельзя списать на "внутреннего ребёнка" проявленную нечуткость и терпимость к чужим довольно очевидным манипуляциям, шитым белыми нитками. Он уже будучи юношей, недалеко от порога зрелости, был куда лучшим манипулятором, развитым интеллектуально и физически, могшим подчинять буквально с первого слова (не угрожающего, конечно), умевшим преподнести себя и что бы то ни было в правильном свете, на интуитивном уровне понимающим свою чудесную силу, которую старик прямо называл "волшебством". Что очень льстило, надо сказать.

"Ты волшебник, Том" — фраза, покорившая его сердце.

И отравившая его в тот же момент. Кто бы ему тогда сказал, что лесть — оружие не только его собственного арсенала. Банальная мысль, но в голову она пришла слишком поздно.

Его случай — лучшее доказательство того, что побеждает не всегда сильнейший.

Позволить себе заблудиться — худший выбор из всех, который он мог сделать. И сделал. И след этого выбора тянется за ним до сих пор, хотя прошло уже не одно десятилетие с тех пор, как обозначились точки разночтения его и старикашки, который — о, ужас — позволил себе попытку похитить его... расположение.

Трудно было не замечать аддикции маразматика, который в силу своего возраста выдавал себя с головой. Неосознанно, конечно, и не то что бы так уж часто — с самоконтролем, следовало признать, у него все ещё был, скорее, порядок, чем некое печальное зрелище, — но всё же довольно заметно. Заметно для того, кто наблюдал, а ОН наблюдал. Наблюдал за тем, как старик с завидным упорством пытался всё переделать ("исправить", как он это часто называл); как его медленно и неумолимо точит и гложет осознание бессилия и убогости собственных попыток, хотя, надо отметить, что его достижения в области контроля разума, сдерживания магии и поддержки испытуемых в адекватном физическом состоянии параллельно с опытами впечатляли даже такого, как он, насквозь циничного и редко кому сочувствующего человека; наблюдал, как старика скручивает в бараний рог страх, навеваемый причинами изнутри и усиливаемый обстоятельствами снаружи, небезосновательный страх, но всё же (с его точки зрения) слишком... никчёмный в плане самой своей основы, чтобы там было чего бояться, в конце концов, не дамами едиными, надо сказать (он встречал и более экзотические варианты), но не стоит пугать и без того непредсказуемый в своём сумасшествии экземпляр. Он наблюдал за многим. И это дало плоды. До тех пор, пока его не поместили туда же, куда помещали всех, нуждающихся в "лечении" (термин, придуманный и данный, конечно же, самопровозглашенным светлым гением). Несколько лет в тюрьме собственного разума вполне способны свести его с предусмотренной природой орбиты, но, должно признаться, что чем изощрённее план, тем проще приём его разрушения. Помощь пришла откуда он не ожидал. И старик — тоже.

Кто бы мог подумать, что физиология настолько СИЛЬНАЯ вещь? И кто бы мог подумать, что старику об этом до сих пор никто не сообщил?

Мысль, вызвавшая саркастическую усмешку, которую никто не заметил в темноте чащи леса, который маразматик ещё в его подростничестве обозначил не иначе, как "запретный". Говорящее название. Будь здесь толпы детей, они непременно регулярно бы пробовали "запретность" территории на прочность. Впрочем, детей ему в жизни хватило на долгие годы вперёд.

Окружающая вязкая тишина была приятна, будто вата, впитывающая шуршание его одежды и прерывистое дыхание. Бежать в полной темноте, сумбурно вспоминая и параллельно этому огорчаясь собственной непрозорливости "спросонья", было тяжело, но рефлексия необходима. Чем скорее придёт осознание ошибок, тем вернее шанс избежать их повторения.

Куда податься? Нельзя бежать сквозь лес — интуиция утверждала, что он опасен и непроходим.

Куда?

Малфои? Ошибка прошлого, чуть не стоившая их наследнику жизни. Старик однажды весьма нескромно воспользовался своим манипулятивным талантом, а он очаровал главу рода и его единственного внука. Вариант приемлем к рассмотрению при должном уровне подготовки, не раньше.

Лестрейнджи? Был бы вариант, если бы те не были к данному моменту за границей, а их поместья — опечатаны. Волшебная печать — не шутка. Вариант приемлем при должном уровне подготовки. Теперь ещё и силовой, если принимать к рассмотрению возможный взлом.

Блэки? Чудесная мысль, если бы не одно "но": врождённая агрессия представителей, с которой придётся иметь дело в первую очередь, едва установив контакт, и которая может стоить жизни в столь... неуклюжем состоянии. Вариант приемлем при должном уровне подготовки. Не только магической и дипломатической, но ещё и ментальной, а мозг несколько следующих дней ещё будет оставаться самым уязвимым местом, после стольких-то лет насилия.

Тяжело быть сиротой, одновременно наследником семьи-изгоя, иллюстрирующей то, до чего может докатиться магическая семья, проводи она столь же изоляционную политику, которой придерживается абсолютное большинство его "обеспеченных" знакомых, которых он привлекал, как свет мотыльков.

Он — их надежда на выход из тени, на новую славу для будущих поколений, на большие связи разобщённого сообщества, в котором подлинные знания о магии с каждым годом становились всё большей роскошью.

Дети росли, не зная социума, которому принадлежат. Фон его был блёкл, едва различим для посвящённых и совсем неразличим для непосвящённых, кого те в свою очередь назвали грязнокровными.

Витали слухи о некоем Министерстве, которое учредили богатейшие представители известных в своих кругах, магических семей, берёгшие магию как зеницу ока, не прощая её отсутствие, но даже они не могли не заметить, как та просто... испаряется. Утекает сквозь пальцы, от чего даже самые стойкие из них не могли не испытывать ужас от мысли, что случится, если однажды утром их способности просто перестанут отвечать на волевой запрос.

Появление его — безвестного Томаса Риддла — стало настоящей сенсацией. Некой обезболивающей инъекцией, которой родовитые волшебники кололись раз за разом, лишь бы отделаться от угнетающего чувства, что то, что происходит, это с ними и это кошмар. Привлекать к себе внимание было идеей, мягко говоря, глупой и почти безнадёжной, но в отсутствии прозрачной связи и наличия каких-либо указателей куда идти и что делать, было единственным и едва ли не беспроигрышным вариантом. В худшем случае он — площадной фокусник. В лучшем...

А лучший и случился, и это был подарок судьбы.

Скрип. Скрип. Скрип.

Сейчас или никогда.

Паника льдом растеклась по мышцам, заставив одеревенеть, но в то же время заморозила иррациональную часть сознания, сосредоточив его на единственной цели.

Лондон.

Блуждание мозга прекратилось и вперилось в одну единственную цель, но... Что-то явно было не так.

Отойти на приличное расстояние от строения было разумным решением, так как чувство переходности указало на наличие какого-то барьера — достаточно сильного, чтобы раздавить его, попробуй он это сделать прямо на выходе или в палате. К сожалению, он отошёл далеко, но недостаточно.

Треск справа. Слева. Сверху. Кажется, на него готовится едва ли не облава. Темень спасала от понимания, кто бы это мог быть. Внезапное щёлканье у уха слева и липкое ощущение на ладони испарились в вихре воздуха, сдавившего его, как кулак мокрую губку.

Никакого леса.

Только тёмная улица и редкие дома.

Кажется, он и вправду повреждён. Иначе аппарация, которой его любезно обучили родовитые друзья, сработала бы успешно, ведь ни одной ошибки он не совершил. Пропажи внутренних органов не обнаружилось, конечностей — тоже. И самочувствие в норме. Он просто не... восстановился. Усталость пришла неожиданно и невовремя. Стоило найти безопасное укрытие. Базовая потребность внезапно на короткое время обернулась смыслом жизни, неприятно коробящим гордость. Однако детдомовские чего только в жизни не переносили, и угнетение гордости было последним в списке того, что могло бы их сломить. Пусть он уже несколько десятилетий назад лишился своего места в приюте и аморфной тоски по тому, что есть у нормальных детей и чего никогда не будет у него, он бы не променял свою жизнь на никчёмное существование бездарных людей, даже если ему придётся переживать подобные моменты неоднократно.

О, как необычно.

Стоило присмотреться к домам. Украшения.

Тыквы, подсвечники, нелепые декорации и фальшивая паутина.

Самайн.

Помнится, в столь же знаменательный день его заприметил один из богатых волшебников, правда... это почти закончилось катастрофой, когда его препроводили в так называемое "Министерство магии" люди, больше напоминающие культистов, чем уважаемых граждан, а само место смахивало на загаженные катакомбы, чем на правительственное учреждение. И всё же. Даже так — это был прогресс, не воспользоваться которым было хуже, чем грех.

К слову, новые знакомые быстро привили ему культуру поведения, чем, по секрету, ранее занимались Школы Чародейства и Волшебства, разбросанные по всему земному шару и некогда бывшие центрами культурной и общественной жизни самых разных магических сообществ. До некоего периода, который эти уважаемые люди — они сохранили большую часть информационного наследия в семейных библиотеках, что не могло не восхитить! — с придыханием назвали "Период упадка", пришедшийся где-то на вторую половину восемнадцатого века и продолжающийся с тех пор по сей день. Англию эта участь не просто не миновала, но даже захлестнула "с головой", а бежавшие из Франции от несправедливости богатые семьи столкнулись даже с большим горем, чем на родине, где местная Школа держала позиции достаточно долго, что, однако, не обернулось ничем хорошим для её воспитанников.

Британский же Хогвартс пал довольно быстро. Его закат был стремительным и печальным, а запустение — неизбежным. Процессы, нашедшие отражение и в британском магическом сообществе, которое вот уже несколько веков отчаянно ищет выход из сложившейся ситуации.

Закономерным было бы узнать о причинах произошедшей трагедии, ведь подобному подверглись общества в самых разных уголках планеты, но расследование осложнял тот факт, что старинные семьи отличались косностью взглядов и неохотно шли на контакт. Их сознания причудливым образом, зацикливались на идее величественного прошлого — которое всё также оставалось в тени от немагического взора, — и обходили стороной свершившийся факт падения, придавая ему мифический окрас, будто возникшей из ниоткуда легенде, только не героического, а апокалиптического характера. Впрочем, апокалипсис этот как будто прошёл незаметно для их голов, но весьма заметно для их магического дара: то, что он, Том, считал едва ли не самим собой разумеющимся, у них вызывало тотальное затруднение. Предполагаемых причин было несколько: от отсутствия системы обучающей программы до использования для ворожбы неудобных инструментов, вроде "волшебных палочек", некоторые из которых вообще передавались по наследству. Сам Том палочкой не пользовался, никогда не видел в этом нужды. Примечательно, что волшебник, чьё имя новые знакомые поминали с той же интонацией, с какой миряне упоминают Бога, также не имел палочки, что, тем не менее их не смущало. В самом деле, кто они такие, чтобы претендовать на нечто большее, чем у них есть? Поэтому появление Тома было воспринято с не меньшим энтузиазмом, словно их посетил собственной персоной их дражайший Мерлин. Что, в общем-то, оказалось недалеко от истины. Стоило лишь однажды заговорить с гадами, как всем всё стало понятно. Всем, кроме него. Ненадолго, разумеется. После откровения, снизошедшего на него, как в своё время снизошло осознание, что он маг, к своему наследию он проявил не дюжий интерес, но ввиду необычных обстоятельств самого наследия и его собственной жизни, наладить работу пока не довелось.

Что ж, всё ещё впереди.

Отчаиваться рано, а надеяться бесполезно.

Блужданию по мыслям вторила бесцельная прогулка по лондонскому пригороду (знакомое название улицы на указателе сомнений не оставило). Тройное истощение — ментальное, физическое, магическое — также не оставило надежды на ещё один прыжок (методы старика не проходили бесследно даже у таких титанов, как он) в пределах сегодняшнего дня, а сумерки вынуждали поторопиться.

Но разве можно спешить в такое время?

Мёртвые не спешат, как не должны спешить живые, отчаянно пытающиеся смешаться с не успевшими уйти на ту сторону несчастными в эту поистине волшебную ночь — одно из немногих проявлений магии в мире, по неизвестной причине полностью отказавшемся от неё. Хэллоуин — неуклюжая пародия на Самайн — лучшее тому доказательство. Немаги тянутся к чуду не хуже одарённых. Знать бы ещё причину...

Кажется, сегодня он найдёт свой ночлег.

Дом был небольшим, но фасад производил впечатление уюта. Без изысков. Стандартный пригородный коттедж, внешность которого ничего не говорила о содержании: когда имеешь дело с волшебниками, судить по наружному впечатлению становится худшей идеей. Подозрение, что дом принадлежит магам (не очень осмотрительным, нужно заметить), возникло при беглом взгляде на "украшения", которыми те обустроили наружный двор. Ворота превратили в два гигантских белых костра, вздымающихся пламенем почти на высоту третьего этажа, яркие искры, напоминающие звёзды, взлетали и того выше. Костры горели и вдоль забора, в огне трещали кости.

Предсказание судьбы? Как мило.

Внутри двора в несколько гор был сложен свежесобранный урожай. Некоторые плоды уже были крупно нарезаны. Довершало картину мясо, точнее, знак того, что отборная скотина уже была зарезана, а часть её — принесена в жертву: головы животных, составленные в вряд, занимали часть двора справа от входа, взглядом смотрящие на улицу или в небо над ней.

Удивительная сцена. Жуткая, возможно, для некоторых, но естественная — для него. Есть вероятность, что здесь живут полукровки. Не было никакого шанса, что устой языческого праздника не переломится со временем, вобрав в себя какие-то иные традиции. Для Тома такой исход был очевиден и не вызывал ни осуждения, ни одобрения, в отличие от потомственных знакомых, которые рефлекторно чурались всякого изменения и новизны. Их следовало учить принимать перемены и уметь извлекать из них выгоду, но потенцию к этому имеют, увы, немногие.

Конформизм — не порок, если знать, как им пользоваться.

Возможно, обитатели этого дома как раз из таких.

— Почему мы не можем праздновать эту ночь как все нормальные люди? Неужели необходимо каждый раз устраивать кровавое месиво?

Ах, вот и первый признак жизни. Видимо, он был прав: в доме живут полукровки или, хуже, опустившиеся чистокровные. На таких глаз уже намётан, хотя эти всё ещё сохраняют человеческое лицо. Впрочем, судить пока рано.

— Лил, это не кровавое месиво. Ты же хорошо училась и мама с таким восторгом о тебе отзывалась...

— Я обожаю ваше искусство зельеварения, правда, но, Джеймс, это... Это на грани варварства.

— Магглы тоже режут скотину каждый день в количествах куда больших, чем мы приготовили на нынешнее торжество... У тебя не пригорит?

— Ах!

Возня за занавешенным окном предстаёт театром размытых дёргающихся теней. Мужчина и женщина, очевидно, принадлежащие какому-то клану. Женщину обучали магическому искусству на дому, но она отзывается об этом с такой неприязненной лёгкостью... Скорее всего, мирянка с проявившимся даром. Или глупая чистокровная. Игнорировать отвращение стало неожиданно трудно.

— Нет... не горит, просто нужно уменьшить температуру. Возвращаясь к теме, на что ты намекаешь?

— Говорю лишь, что мы занимаемся не убийством ради картинного ритуала, а сохраняем преемственность магии. Она ведь живая, Лил, и не мне тебе об этом говорить. Будешь добр к ней, и она будет добра к тебе.

Мужчина, очевидно, больше ценит подарок, преподнесённый ему природой. Смекалистый малый, но наивный, как и большинство тех, на кого счастье свалилось само. Он мало понимает, о чём говорит, но знает, какая позиция надёжнее, подпитываемый воспитанием и вековыми устоями — возможно, чистокровный. Несомненно, на традиционализм можно опереться, но негибкость — очередное подтверждение — первый враг выживания.

— Я всё равно не понимаю. Я не первый год участвую в этом ритуале, но каждый раз понимание, зачем и почему, просто улетучивается, стоит подумать о ручьях крови, которые будут литься всю ночь, а утром придётся убирать эти засохшие подтёки с камней у калитки. Меня тошнит от такой "доброты". И потом, разве для тебя это не звучит странно? Неужели магия зависит от того, сколько коров и коз ты дашь ей поглотить в ваш древний Новый Год? Это выглядит как бред.

— Не бред, если не сокращать цепочку из ста звеньев до двух.

— Ах, так это я неверно понимаю ситуацию!

— Нет, ты просто нервничаешь, и это нормально. Рождение ребёнка — испытание для любой ведьмы, которая после этого ещё в течение нескольких лет будет видеть опасность для своего дитя в каждом шорохе и упавшем листке. Это нормально. И то, что тебя пугают отрезанные головы и волшебные костры, ничуть не должно смущать.

О, целый магический клан, в котором недавно произошло пополнение. Решение найти приют именно под этой крышей теперь не выглядит легковоплотимым. Женщина — хоть и мирянка — но ведьма и может выйти из себя. Нестабильность дам, обладающих магией, после приплода интересный феномен, который он, к сожалению, не успел изучить. Возможно, это подарок судьбы — ни одна встреча не проходит бесследно, и ни одна встреча не бывает невовремя. Возможно, к этой особи стоит присмотреться.

— Ты прав. Я недовольна — из-за Гарри. Я хочу, чтобы он рос максимально ассимилированным с окружающим миром.

— Лил, мы уже говорили...

— Я знаю, но мы ничего ещё не решили. Сам посуди: магия вырождается, Школы закрылись, британская — больше напоминает развалины чем легендарную организацию, про которую мне твои старики понарассказали столько, что хватило бы на Историю в четырёх томах!

Она не была ни в чём не права, но почему-то её слова вызывали дикое раздражение. Возможно, часть его следует отнести к неудавшимся политическим преобразованиям, которые он курировал лично, выступая где только можно, не брезгуя даже маггловской публикой. Все средства были хороши, но восстановить фактически утраченную часть культуры всё равно, что заставить современных людей восстановить Парфенон и поклоняться олимпийцам со всей ритуальной атрибутикой, не подражая, но воссоздавая древние культы с нуля. Задача, при должном внимании, конечно, выполнимая, но для таких, как ОНА, не имеющая никакого практического смысла, так как противоречит главному стремлению, иллюстрирующему в её представлении безопасность — ассимиляция (нос сморщился сам собой) с магглами. Как можно обрекать своего ребёнка на подобное? Как смела его мать поступить так с ним?!

— Вот и напишешь её, авось кто-нибудь заинтересуется восстановлением, а Поттеры помогут финансово...

Поттеры?!

— Но дело не в этом. Точнее, это только фон обстоятельств, с которыми Гарри придётся жить. У него нет будущего как у мага, но есть будущее мирянина, которое он сможет реализовать, не наступая себе на горло.

Если это дом Поттеров — решение о сегодняшней ночи очевидно.

— Что ты имеешь ввиду? Хочешь превратить нашего сына в маггла?

— Магглом он не станет, и я не собираюсь разрушать его ядро. Я не животное и не погублю собственного ребёнка!

— Слава Мерлину.

— Я лишь говорю о том, что жить и работать в маггловском мире много перспективнее, чем в магическом. Неволшебная повседневность не окажет угнетающего воздействия на его способности. Семья займётся его обучением: твоя мать уже рвётся в бой, а ведь он ещё даже не научился говорить... Я люблю Юфимию и бабушку, а твой отец добрейшей души человек и великолепный зельевар — лишь благодаря его составам ваши с Гарри волосы выглядят как волосы, а не гнездо из проволоки...

— Спасибо, милая. Дай поцелую...

— И всё же Гарри будет контактировать с неодарёнными детьми, он пойдёт в школу и колледж. Возможно, вуз. Где ему придётся надеть на себя маску нормальности. Это больно. Это тяжело. Я знаю, о чём говорю, Джеймс, я не желаю ему судьбы, в которой притворство станет его второй натурой.

Что ж, претензии женщины были очевидны и небезосновательны, однако... Смогла бы она назвать хоть одну сторону человеческой жизни — с магией или без — где не нужно было бы притворяться?

Одолевали сомнения.

Нестабильная маггла-волшебница, испытывающая стресс под давлением именитой семьи мужа, который не способен защитить её ни от обстоятельств, ни от стресса, ни от клана. Что за жалкая сцена?

— Я помню тот магический выброс, когда ты уничтожила целый угол улицы...

— И смела несколько квартир, включая часовую лавку под ними. Погибли люди, Джеймс! И всё потому, что ваше Министерство — жуткий атавизм на теле магического общества, больше напоминающий клуб избранных по интересам, чем политическое образование.

Она ещё и обладает внушительной силой? Как интересно. И как глупо упускать такой талант, позволяя ему тонуть в море маггловских предрассудков вперемешку с пустыми надеждами.

— Ну полно, сегодня...

— Я помню, как жутко мне было продолжать ожидать каждый божий день, когда эта мощь снова выйдет из-под контроля. Познания твоего сообщества в магии настолько недалёки, что никто не смог даже ответить мне на вопрос, откуда появляются магглорождённые. Грязнокровки, прости. Магия — живое существо, я склонна этому верить. Но оно дикое и непредсказуемое. Однако самое чудовищное в том, что её никто даже не пытается покорить! Чтобы не появлялись грязнокровки, чтобы люди не умирали, чтобы ваше сообщество, наконец, могло себя обезопасить настолько, чтобы исключить разрушительные контакты с немагическим миром. Вы же этого хотите? Политика полного изоляционизма есть ваша программа уже долгие столетия во имя чего бы то ни было — от сохранения крови до культурной эмансипации.

— Милая...

— А Гарри... должен быть счастлив. Его жизнь — я хочу максимальной и безопасной свободы для него.

— И это естественно. Лили...

— И поэтому, что ж, пусть твоя мать занимается его обучением, а отец — показывает свои изобретения, даже ты можешь хвастаться мётлами и летать с ним под дезиллюминационным покровом, но... Всё это будет вторично. Гарри — волшебник. Этого ничто не изменит. Но он человек с особыми способностями в мире, который полностью отвергает существование магии, заменяя её тем, что магией предпочитает именовать он сам — безопасной игрушкой, увлекательной фантастикой и весёлой ритуалистикой, потому что столкновения с настоящей магией они — те, что сейчас обмениваются конфетами за этим забором, — просто не переживут!

— Дорогая! У тебя горит.

Что ж, весьма познавательная беседа. Пора нанести неожиданный визит многоуважаемой чете.

Проход между "кострами" оказал воистину фантастический эффект, омыв тело словно изнутри — ментально и магически, подарив вместе с тем толику тепла и гостеприимного спокойствия. Кто бы из этих двоих ни наколдовал этот огонь, работа была проделана великолепная: филигранно наложенные чары, которые выполнили заданный алгоритм без каких-либо нареканий.

Залитая подсыхающей кровью декоративная каменная дорожка едва слышно хлюпала под подошвами и шуршала осенней травой. Зря эта женщина — "Лили" — беспокоится. Кровь смывает грехи. Что бы она ни натворила, кровь это унесёт, осталось лишь дождаться окончания ночи.

Кстати, перед тем, как вывалиться за пределы крыла, в которое он был "заботливо" помещён поехавшим стариком, его внимание привлекла информационная доска, столь рассеянно оставленная кем-то в коридоре. А привлекла она его тем, что туда кропотливо были занесены все фамилии из списка Священных двадцати восьми, что уже само по себе невероятно. Какую же работу проделал старикашка, пока он валялся в коме? Видимо, поехавший рассудком совсем не встречал сопротивления, раз ему позволили заползти ТАК далеко, либо маги просто не воспринимали этого выскочку всерьёз. В иных обстоятельствах можно было простить эту беспечность, в самом деле редкий в наши дни старик не бредит фантастикой на публику.

Однако в данном случае их упущение было смерти подобно.

Но кое-что среди вороха фамилий выделялось особенно: письмо некоей юной особы с приложенной фотографией места, весьма похожего на этот дом, только в других тонах и в антураже летнего сезона. Рядом же с фото расположилась столь необычная для старика, а потому и привлекшая внимание, яркая цветная колдокрафия рыжей зеленоглазой девушки, едва ли достигшей возраста двадцати лет. Она улыбалась, будто заигрывала со случайным зрителем своего изображения, заправляла прядь за ухо и безостановочно смеялась, сверкая колдовской зеленью глаз. Прямо поверх её лица были выведены буквы, складывающиеся в адрес, а далее — телефон, по которому ей — или её семье? — можно было позвонить. Слишком необычно для волшебников, чтобы заострять на этом внимание.

И слишком несобранно для него, кто запоминал каждую встреченную в жизни деталь, выжигая её с той стороны черепа.

Занесённый пред дверью решительно кулак остановила неожиданная фраза (кажется, он задумался настолько, что упустил часть разговора — эта рассеянность уже начинала раздражать):

— Я уже написала профессору Дамблдору.

— Кому?

Профессору ДАМБЛДОРУ?

— Я тебе говорила.

— Ты говорила мне — и моей семье — что завела знакомство с каким-то шарлатаном, и он чуть не заманил тебя в какой-то "проект".

— Я...

— А потом наша служба безопасности выяснила, что он творит какие-то тёмные делишки, а те, кто с ним контактирует, бесследно исчезают.

— Это неправда. К тому же твоя "служба безопасности" работает через пень-колоду, раз не смогла выяснить, что мистер Дамблдор здесь не причём. Он уважаемый человек, его знают в маггловском правительстве. Поверь, тебе не о чем беспокоиться. К тому же, он спонсирует медицинские организации и научные разработки, а также несколько детских домов. Я не понимаю, какие у тебя могут быть претензии. Он честный и добрый мужчина, буквальное воплощение тех качеств, о которых мне рассказывал твой отец!

— Маггл никогда не сравнится с настоящим гриффиндорцем. Посмотрю я на реакцию папы, когда передам ему твои слова.

— Посмотри!

— Посмотрю. И — эй! — не переводи тему! Мне... да нам ВСЕМ есть о чём беспокоиться! Ты дала наши контакты какому-то магглу!!! Ты понимаешь, что ты натворила?

— Ты про чары Фиделиуса? Конечно понимаю, я же не идиотка. Как бы он проникся доверием к нам, если бы я, будучи магом и заведомо сильнее его, а, значит, и опаснее, не продемонстрировала бы свою доброжелательность, пустив его на наш порог добровольно?!

— О, Мерлин Всемогущий, что ты натворила...

Симпатии к этой женщине таяли стремительно, как камень положенный в текущую магму. Если это не какой-то ужасный хэллоуинский розыгрыш от грязнокровки, коей она и является и останется до конца своих дней, тогда её доверчивость и откровенная наивность, граничащая с идиотизмом, обернётся катастрофой для всего клана. Волшебники малочисленны и слабы, а благодаря таким вливаниям, как она, способны породить панику среди мирян, которые, обнаружив сверхъестественное соседство, вмиг пожелают одно из двух, и дай Мерлин, чтобы это оказался геноцид, потому что порабощение магглами — худшая из возможных перспектив. И отнюдь не призрачная.

— Я пытаюсь установить контакт с сильными и влиятельными немагами, чтобы у нашего ребёнка было лучшее будущее!

Ногти, вжавшиеся в ладонь, пропороли её насквозь. Густая венозная кровь тяжело закапала на порог.

— Нет, ты разрушаешь остатки древней семьи, которая приняла тебя, выучила и ввела в магический мир! — вздох. — Ты сказала "немагами". Кому ещё ты написала?

Он и не заметил очередной собственной трансмутации, инстинктивно попытавшись защитить себя от пока ещё неявной угрозы. Пока ещё "неявной".

— Джеймс, я не собираюсь с тобой спорить...

— С кем ты ещё связалась?

— Не повышай на меня голос!

— Если ты не заметила, мне едва хватает сил, чтобы шептать.

— Джеймс! Я понимаю, ты зол и напуган, твоя семья десятилетиями жила верой в то, что магглы если не зло, то по меньшей мере вредители, которые отравляют ваш магический мир, лишь изредка привнося всего свежую кровь — моду, которая становится традицией. Но, пожалуйста, пойми, я хочу, чтобы у нашего сына был выбор, была жизнь, а не существование в медленно гниющем болоте, в которое неуклонно превращается ваша пресловутая магическая Англия. И не только она.

— Лил, милая. Я не зол, и не напуган. Я в ярости. Знаешь, почему? Как думаешь, по какой причине маги просто не возьмут и не раздавят людей без волшебного дара, раз в наших руках находится такая, как ты выразилась, мощь?

— Очевидно же, потому что это аморально, непростительно...

— Нет, любимая, все прозаичнее. Редкая ведьма за свою жизнь способна родить хотя бы двух волшебников. О потомстве в три и более ребёнка речи не идёт. Рождение мага — стресс много более тяжёлый, чем рождение обычного ребёнка, а в недавнем прошлом даже рождение магглов в большинстве случаев заканчивалось летальным исходом. Каждый мужчина-вошлебник, особенно, если он принадлежит древнему роду или роду, который претендует на уважение к себе, должен знать риски для своей женщины, когда просит у неё наследника. Именно так, не "требует" — просит. Потому что вероятность того, что оба — и ребёнок, и возлюбленная — после родов останутся живы даже при прогрессе медицины (магической ли, маггловской ли) всё ещё крайне низка. Дорогая, мы вымираем. И, это правда, мы не видим выхода из сложившейся ситуации. Ассимиляция происходит и без нашего прямого вмешательства, лишь по той причине, что среди мирян выбор больше, а магические семьи становятся всё более замкнутыми. Древние же фамилии — из тех, что остались в живых и не выродились магически, — скоро можно будет по пальцам рук пересчитать. Но ты своим обращением неизвестно к кому приблизила этот момент ещё на один шаг.

— Почему ты доводишь меня до слёз?

— Потому что, благодаря твоим действиям, у меня сердце кровью обливается? Потому что я переживаю за Гарри? Потому что я боюсь за семью, за общество, за нас с тобой? Милая, у всего есть цена. Неужели ты подумала, что сможешь купить Гарри мечту за бесценок, просто обратившись за помощью к дедушке, который выглядит слишком добрым, чтобы не творить ужасы за закрытыми дверями?

— Джеймс, я...

— Нужно быть осмотрительнее, любимая. Только и всего. К твоему счастью, нам есть, куда переехать. Ты ведь не сообщила, где находятся мои родители?

— Нет... Я ведь не знаю...

— Теперь я понял, почему они были такими скрытными относительно своего местоположения даже в разговорах со мной. Ведь перед тобой у меня нет секретов.

В щели меж штор мелькнуло рыжее пятно волос.

Теперь он не сомневался, что некая "Лили" — девчонка с колдографии, нагло зарывающая все его дипломатические труды в могилу. Одно лишь письмо, которое перечёркивает многочасовые приватные беседы, планы, переговоры, проекты, гарантии, разработки, контракты... — ВСЁ в топку. Чтобы некий младенец имел ПРИЗРАЧНЫЙ шанс на светлое будущее. Какая...

— ...дрянь.

Можно было подобрать миллион нелицеприятных эпитетов в отношении этой женщины, которая всего лишь пыталась устроить дальнейшую жизнь собственного сына, зачем-то устилая её ковровой дорожкой из останков ЕГО трудов, но всё это не имело смысла.

Её необходимо кончить.

Справедливо заметил один учёный маггловский муж: бесконечными бывают только две вещи — вселенная и человеческая глупость. И насчёт вселенной тот высказывал сомнения.

Входная дверь пропустила его, словно хозяина жилища. Голоса супругов мгновенно смолкли.

— Ты кого-то ждёшь?

— Нет.

Таиться он не собирался. Ночь коротка, размусоливать времени не было.

За ним погоня.

— Добрый вечер. Мистер Поттер, если не ошибаюсь?

Супруги ахнули, увидев его. Скосив взгляд на зеркало, он обнаружил в отражении приятное хоть и худоватое мужское лицо в обрамлении несколько сильно отросших кудрей, что придавало ему сходство с известными на всю магическую Британию Блэками. В данной ситуации, это было как нельзя кстати. Что же их тогда встревожило? Ах, глаза... Красный цвет многих пугает.

При нынешних обстоятельствах — без разницы.

— Да, я Поттер. Джеймс Флимонт Поттер. А это моя жена — Лили.

— Очень приятно, миссис Поттер, встретиться с Вами лично.

Женщина, такая же красивая, как и на колдографии, дёрнулась. Её заплаканное лицо скрылось за рыжими волосами, сверкнувшими в пламени камина. Она вздрогнула, будто опомнившись, и, шепча "Я принесу напитки...", скрылась в направлении коридора.

Улыбка на его собственном лице ощущалась слишком широко растянутой и насквозь искусственной. Ему предложили присесть в кресло. Хозяин дома опустился на приятно-тёмный зелёный шёлковый диван с обилием подушек.

— Мистер Поттер.

— Прошу, Джеймс. А вы?

Бархат кресельной обивки нежно перекатывался под неспокойными пальцами.

— Меня зовут Томас Риддл. Думаю, вам моя фигура должна быть известна.

— Я слышал о вас. От Малфоев.

— Разумеется, от них.

— И от Блэков. Сириус Блэк мой лучший друг... сказал бы я "со времен" учёбы, но никто из нас не получал образование официально.

— Это чудесно. От Блэков... А ещё от Краучей, наверное. Лестрейнджей, Розье, Ноттов, Гринграссов, Кэрроу, Слизнортов и многих других. Я весьма известная личность.

— Прошу меня простить, с большинством из представленных вами фамилий я не общаюсь, Томас.

— Мистер Гонт, полагаю, будет уместнее.

Женщина вернулась со стаканами какого-то не то сока, не то коктейля и быстро удалилась, прижав поднос к себе со страдальческим видом, словно щит. Никто к стаканам не прикоснулся.

— Зачем вы пожаловали, мистер... Гонт?

Ах, видимо эта фамилия вызывает заминку у представителя семейства, ещё не познавшего сомнительной радости вырождения в результате многочисленных инцестов. Что ж, раздражение сейчас не его союзник.

— О, прошу извинить мою рассеянность, я недавно перенес жуткую болезнь. Прошу прощения и за мой нелицеприятный вид: трансфигурированная из бумаги беспалочковой магией одежда на грани истощения, чтобы выглядеть прилично, не оставила мне выбора. Приходится довольствоваться малым, особенно мне.

— Я понимаю. И не нужно чувствовать стеснения. В этом доме вам рады.

Ой ли? Какая честь.

— Благодарю. А теперь, окончив со вступительной частью, позволю себе заметить: я невольно стал свидетелем вашего приватного разговора с женой и не осмеливался вас прервать, ведь это не вежливо и может привести к ещё большим проблемам. Насколько я понял, вашей семье угрожает опасность.

— Всё так. Моя супруга по глупости пытается впустить в дом чужака. Я понимаю, что он всего лишь мирянин, и всё же...

— О, нет. Он не "всего лишь" мирянин, мистер Поттер. Он — человек весьма... нескромных масштабов. Деятельный и амбициозный, но, увы, не совсем понимающий, с чем имеет дело. Я с ним знаком давно и не понаслышке. Прошу вас не думать, будто это знакомство было добровольным, как и последующее общение. Он годами высасывал из меня все душевные силы и даже прибрал к рукам некоторые из моих ресурсов, которые я в силу обстоятельств не могу вернуть и по сей день.

— Какие это ресурсы, мистер... Гонт?

Нос собеседника в очередной раз сморщился от едва заметной запинки перед произнесением фамилии. Однако раскрывать свой истинный титул перед Поттером было слишком рано. Придется проявить терпение, благо, этот навык был развит на диво хорошо.

— Например, здоровье. Видите ли, Джеймс, он человек весьма старый и влиятельный, заботящийся о своей репутации больше, чем кто-либо. Само по себе это не порок, разумеется, но оценка многолетних трудов зависит от конечной цели. А цель у него одна, и она вам не понравится.

— Я слушаю.

— Почему, как вы думаете, он вкладывается в медицину и курирует детские дома? Потому что "хороший человек"? Как наивно.

— Ресурсы и влияние?

— Не только. Это проекты весьма отложенных стартов, начав которые нельзя быть даже на десять процентов уверенным в положительной отдаче. Так зачем? Найдите общее, Джеймс, и вам откроется картина, не оставляющая равнодушным. Не такого заботливого отца и семьянина, как вы.

— Хм... Дети?

— Мистер Поттер, для вас, должно быть, не секрет, что маглорождённые довольно частые гости приютов для беспризорников, куда их отдают семьи, даже будучи родными по крови. Воспитывать одарённого магически тяжкий груз для людей, лишённых дара и опасающихся каждую секунду, что их ненаглядное дитя случайно сдвинет нож силой мысли прямо им в печень или подожжёт дом в приступе детской истерики. Их можно и нужно понять, но самим детям от этого легче не становится. Унижения и подавление в светской семье, порицание и обвинения в одержимости в семье религиозной. И то и другое приводит к психическим деформациям, а физическое насилие — к необратимым травмам ментального и физического характера.

— Мерлин, я...

— И это лишь вершина нашей темы, самая её верхушка, до которой мы только дотронулись. При взгляде на ситуацию глазами ребёнка, открывается весь спектр боли, которую несформированный человек просто не выдерживает. Я понимаю проблемы "взрослой" части населения, которая стремится ответить на глобальные запросы с обеих сторон: одна хочет рычагов давления, другая — не умереть. Дети оказываются между молотом и наковальней, но разве это говорит в пользу того, что ситуация безвыходна?

— А это разве не так? Вы же описали настоящий ад. Все ещё хуже, чем я себе представлял!

На улице начался дождь. А он и не заметил, что собираются тучи. Нужно сосредоточиться, времени нет.

— Отнюдь, выход есть. Даже несколько. Теперь, ближе к делу, мистер Поттер. Джеймс. В своё время мы с профессором Дамблдором предложили несколько вариантов решения проблемы. Правда, при этом мы оказались по разные стороны баррикад.

— Как это?

— Видите ли, всё зависит от взгляда предлагающего решение на человека. Альбус Дамблдор воспринимает детей и магов... несколько иначе, чем мы с вами, и чем даже ваша жена, будучи маглорождённой, а потому выросшей в той подавляющей среде, о которой мы с вами только что говорили. Она знает точно, о чём я говорю и может подтвердить это опытом. Даже если она никогда не вспоминала о своей боли, она всё ещё её чувствует и действует сообразно тому, какие травмы та ей нанесла. Они так и не зажили, и это видно. Дамблдор же... мне неловко это говорить, но он предлагает довольно радикальные меры решения того, что он называет "проблемой" волшебства.

— Что вы имеете ввиду?

— Он автор концепции, что магическая сила есть некая сущность, от которой следует избавиться, так как та представляет опасность и не может быть окончательно подчинена никем. Чтобы избежать коллапса, он попросту предлагает ликвидировать источник проблем, дабы не бороться с последствиями при условии, что с ними будет кому бороться, хм.

От раската грома ложки в стаканах тихо звякнули о бока. Началась гроза.

— То есть, вы утверждаете...

— Именно. Избавление от магов и есть его "выход".

— Это неприемлемо! И этого человека моя жена пустила на порог? Нужно сейчас же...

— Мистер Поттер, не горячитесь. Дамблдор предлагает ужасный план, но ему существует альтернатива его же авторства.

— И слышать не желаю!

— Но придется, чтобы понимать, в какой ситуации оказался ваш сын.

— Мерлин... Что ещё предлагает этот живодёр?

— Он предлагает забрать магию, пока та не стала неотъемлемой частью личности. Иными словами, превратить ребёнка-мага в сквиба, желательно во младенчестве, чтобы потеря столь мощного ресурса не нанесла большого урона по психике в будущем. Чем дольше тянуть с "избавлением", тем хуже будут последствия. Очевидно же. Это и есть будущее, которое подписала вашему сыну ваша жена.

— Я... этого не будет.

— Не сомневайтесь. Мы спасём вашего ребёнка.

— И как много детей Дамблдор... избавил от бремени волшебства?

— С помощью своих методов? Ни одного. Но многие были доведены им до выбросов, которые впоследствии приводили к необратимым изменениям в ядре и даже физическим деформациям. Однако успехом ни один из его проектов не увенчался, смею вас заверить.

— А какова ваша роль во всём этом? Вы говорите так, будто наблюдали всё это в первых рядах.

С каждым новым витком разговор затягивал всё сильнее, будя уснувшее под гнётом неволи чувство политического азарта. Убеждать оппонента в своей правоте и склонять на свою сторону — он мог понять Альбуса, пожалуй, только в этом, и признать, что тот не оканчивает борьбу, несмотря на возраст, лишь потому, что сама борьба придает исключительных сил жить дальше. И наращивать обороты войны.

— Ваша подозрительность понятна, однако вам не следует переживать, что я его возможный сподвижник, Джеймс. Я — один из тех детей, которые были им подвергнуты данной процедуре.

— Ох...

— На самом деле, я не наблюдал это "в первых рядах". Я был НА СЦЕНЕ.

— Но как вы...

— Непокорность, Джеймс. Я не люблю подчиняться правилам. В противовес моим предкам, которые чтили их неукоснительно, и вот к чему это привело. Иногда бунт может обернуться благом.

Наверное, учись этот индивид в Школе, его бы занесло на Гриффиндор. На словах "бунт может обернуться благом" его глаза красноречиво заблестели.

— Я слышал, кхм, вы настолько сильны, что отказались от волшебной палочки, мистер Гонт. Правда, не уверен в правдивости информации, в конце концов, она была получена через десятые руки.

— Я не отказывался, просто этот инструмент мне без надобности.

— Ух ты. Завидую.

— Не стоит. Чем больше сила, тем больше ответственность. Теперь, я так понимаю, мой черёд презентовать уже МОЮ концепцию защиты молодых поколений.

— Я весь внимание, Томас.

Маггловское имя ударило, как пощёчина.

Не важно. Времени мало.

— Как я заметил, вам не по нраву идея лишать детей магии, однако, следует заметить, сама мысль возникла не на пустом месте. Моя преамбула была озвучена с целью ввести вас в курс положения, в которое ставит нас этот человек, позиционирующий себя как друг, но на деле являющийся врагом. Не могу не отметить его талант в области саморекламы, ведь ваша жена доверилась ему не просто так. Насколько я понял, миссис Поттер весьма одарённая волшебница, хоть и не происходит из магической династии.

— Да, она умна и прилежна, так сказала мне мать. И тем труднее мне поверить...

— Не нужно разочаровываться в своей второй половинке. Проверьте, она не виновата. В сети Альбуса попадались колдуньи куда прозорливее её и ориентирующиеся в ситуации намного лучше. Тем не менее, старику удалось их очаровать, а после, как вы уже знаете, те пропадали бесследно.

— Полагаю, вы знаете, что случается с теми, кого он... очаровал?

— О, вам лучше не знать.

— Я настаиваю. Мне нужно понимать, от чего я защищаю своего сына и семью.

А вот и гриффиндорское "грудью на абмразуру". Никакого изящества или намёка на стратегию.

— Нервы, Джеймс, не стоит тратить понапрасну. Это не государственная тайна, но данную информацию вы получите со временем. Я клянусь.

— Хорошо... Но что вы предлагаете в качестве адекватной альтернативы? Ситуация по-прежнему выглядит патовой. Не хочу признавать, но я... напуган. Я в ужасе, и... не могу сосредоточиться, чтобы придумать хотя бы временный выход из ситуации.

— Ваша проблема решается проще, чем вы думаете. Но об этом позднее. А что касается общественной составляющей происходящего... Как много ваши родители рассказали вашей жене о Школе?

— Ох, ну, вы же слышали, наверное. Впрочем, не суть. Это не в первый раз, когда она жаловалась на то, что старики сетуют, как раньше было лучше. Понимаете, моим родителям уже давненько за сто, и они действительно помнят, как это было — учиться в Школе Чародейства и Волшебства. Я сам подвергся их, хм, пропаганде, которой они атаковали меня ещё будучи совсем крохой. Я ничего не понимал, но с возрастом начал ловить себя на мысли, что брежу этими фантазиями. Представляю, как было бы здорово носиться с друзьями по огромному замку, открывать его секреты, ходить в лес недалеко от входа, нырять в тёмные воды Озера и играть с тамошним кальмаром... Да много чего. Говорили, что потолок в общем зале отражает погодные явления снаружи, только красивее, а окружение скал держит в неприкосновенности твердыню, возведенную Основателями для будущих поколений волшебников всей Великобритании. Хогвартс — это больше, чем история для магической Англии, Томас. Это миф, такой же важный, как героизм короля Артура, в становлении которого участвовал сам Мерлин, а мастерство и достижения этого величайшего мага мы чтим сквозь века.

— Однако же Хогвартс пришёл в упадок, и из реальности превратился в быль, сказку, легенду, которой вынуждены подчивать своих детей родители-маги, дабы те имели хоть какое-то представление о том, что значит быть волшебником на этом острове. Всё очень печально, мистер Поттер. Положение хуже, чем у оплакивающего на могиле — он-то хотя бы понимает, кого потерял. Мы же понятия не имеем, что упустили из-за нелепого декаданса, поразившего весь магический мир, будто чума, не столь уж давно, чтобы мы не ощущали тяжесть легшего на нас бремени утерянного.

— Да...

— Можно продолжать оплакивать, жить и умирать с постоянным ощущением фантомной боли. Или...

— Или?

— Или вернуть утраченное, Джеймс.

— Вернуть? Каким образом?!

Момент истины.

— Реконструкция, мистер Поттер. Нет ничего невозможного, пока есть план и твёрдая уверенность в своих силах. Да, потребуется время и ресурсы, квалификация кадров займёт много интеллектуальных усилий, но эти барьеры даже вполовину не настолько непреодолимы, чтобы при взгляде на объём работы у кого-либо опускались руки. Мои так только сильнее чешутся, как же нетерпится приступить к преобразованиям. Разумеется, реформы не обойдут стороной и Министерство. Ваша жена хоть и ошибается во многом, но одно она почувствовала безошибочно: такой аппарат управления просто не способен обеспечить безопасность тем, кто в ней нуждается, а спасение пропадающих становится делом семей, к которым те принадлежат. Таким образом происходит перераспределение обязанностей, которое шатает положение правящего класса и их ближайших подчинённых. Другой вопрос — кто в таком случае обладает судебными и карательными полномочиями, если ситуация такова, что Министерство само по себе, а волшебники Британии — сами по себе? Щекотливо, не считаете ли?

— Вы намекаете на то, что нам нужно взять власть в свои руки?

— Шире. Я не намекаю, а говорю прямо, что давно настало время, в которое вам и вашим родным придётся взять себя в руки и стать кузнецами собственного счастья. Однако не стоит браться за это бремя с такой одержимостью, чтобы замыкаться на самих себе, превращая клан в неприступную крепость. Разговаривая об этом, например, с Малфоями, я заметил тенденцию данной семьи скряжничеству — они одержимы материальными благами и это требует противовеса, иначе они зачахнут над собственным богатством, подобно Кощею. Проблема же Блэков на этом поприще заключается в чрезвычайной аморфности семейной структуры, её разветвлённости, присутствию одновременно везде и нигде, что закономерно приводит к ослаблению семейно-родственных связей и распаду родового стержня. Понимаете, о чём я?

— В общем и целом. Понимать вас следует адекватно. И нужно грамотно выстраивать семейную политику, вот только... в ориентации на что?

— В ориентации на взаимную интеграцию, во-первых. Мы с вами выстраиваем в первую очередь горизонтальные и вертикальные связи магического сообщества, в котором каждый волшебник должен чувствовать себя защищённым, независимо от происхождения. Структура ни в одном случае не будет монолитной, это невозможно и противоречит человеческой природе, свободолюбивой по своей сути. Но она должна быть стрессоустойчивой — и это во-вторых. Наше сообщество должно быть гибким к переменам, чтобы быть жизнеспособным, а это требует свободы и прозорливости ума, силы и стойкости характера, непреодолимой тяги к жизни и крепкого содружества внутри магического мира. Это вызов для магов со всех континентов. Весьма глобальная и амбициозная задача, но надо ведь с чего-то начинать. И чем скорее мы приступим, тем больше шансов, что к одиннадцати годам ваш сын получит своё письмо из Школы Чародейства и Волшебства, как и сотни других детей, одарённых магически с рождения.

— Звучит потрясающе, мистер Риддл!

— Гонт, сэр.

— Простите, мистер Гонт. Я слишком... слишком рад нашей сегодняшней встрече с вами.

— Я тоже очень рад иметь с вами дело, Джеймс. Однако... Есть некоторое обстоятельство, которое требует немедленного решения.

— Какое же? Если вы решили проблему такого масштаба, то разве одно какое-то обстоятельство сможет остановить нас?

— Не сомневаюсь, что не сможет. Но для преодоления ЭТОЙ преграды требуется некоторое усилие, Джеймс. И немалое, а это лишь первый шаг.

— Что же там такое, Мерлин, не томите!

Последний рубеж.

— Ваша жена, Джеймс. Она является первой и по сути главной проблемой для будущего вашего сына.

— Простите?

Возня на кухне на секунду стала нестерпимо громкой, словно на пол был уронен чугунный котёл, но, спустя мгновение, всё стихло.

— Я вынужден говорить прямо: она — угроза.

— Что...

Даже если он не сможет, судьба женщины уже решена. Но не попытаться действовать словами глупость, достойная дилетанта. К тому же, реши они семейные проблемы внутри семьи, это избавит от большинства забот, как если бы на них опустилась карающая длань извне. Его длань, само собой.

— Мистер Поттер, расскажите, как вы познакомились?

— Эм... она... она была беззащитной маленькой девочкой, которую я впервые увидел в Лондоне. Её... избивали. Насколько я понял, то была её родная сестра. Она кричала на неё, называла мразью, отродьем и чем только ещё. Слова были такие, о многих из которых я понятия не имел и уж тем более не допускал мысли, что юная леди может так выражаться. Мерлин, я сам испугался, хотя парнем был не слабым, да и магией своей уже к семи годам владел весьма сносно, не то что к десяти. Но то я, выросший среди магов, а Лил — нет... Она отбивалась от сестры, даже ворон на неё случайно наслала. То ещё зрелище было, ха. Но та девчонка не сдавалась и назвала её... я не буду говорить. Тогда Лил, вся избитая и в ободранном платье — у неё порвалась лямка и я видел её грудь с укусом прямо над соском — закричала. В результате погибло больше пятнадцати человек и был нанесён значительный ущерб зданию на углу главной улицы. Она себе этого так и не простила. Но её родственница осталась жива, за что Лил благодарит Господа и не отрекается от веры к большому неудовольствию моей семьи. Но мне всё равно. Пусть верит в кого хочет, лишь бы была счастлива.

— В этом и проблема, мистер Поттер. Ваше попустительство в убеждениях жены привело к тому, что она поверила, кому захотела, в результате чего в опасности теперь весь ваш клан.

— Но это же не тупик, в самом деле, мистер Гонт!

— Не тупик. Однако чтобы выйти из него, потребуется ваша помощь.

— Я готов.

— Хорошо. Избавьтесь от своей жены.

Ожидаемое потрясение. Настоящий гриффиндорец, буквальное воплощение мягкотелости и беззубого добра, которое по-хорошему должно иметь волю и железные кулаки.

— Что?..

— Выбор остаётся за вами. Всегда есть несколько путей. Забвение, тюремное заключение, поцелуй дементора... или непростительное смерти. У вас широкий выбор.

— Я не понимаю... — он сглотнул и, наконец-то, подтянул к себе стакан, щедро и шумно отхлебнув из него. — Не понимаю, каким образом избавление от моей жены поможет нам — и Гарри! — достичь наших целей.

Он воспринял всё хуже, чем предполагалось. Поттер был на грани истерики. Впрочем, очередная рассеянность с его стороны. В самом деле, на что он рассчитывал? Вломившись в Самайн фактически незнакомцем уговорить мужа на убийство жены, потому что та совершила глупость? Идиотизм. Стоило наложить империус, но силы оказались небесконечны (будь проклят Дамблдор со своими разработками). Впрочем, всё ещё оставался шанс на то, что есть клан и есть сын. Если Поттер не идиот, он прислушается.

— Джеймс, я ведь не зря столько времени уделил беседе о проблеме магглорождённых. Их введение в магический мир должно осуществляться поэтапно и осторожно. Подобно тому, как Дамблдор предлагает лишать детей магии во младенчестве, я предлагаю с малых ногтей же вводить их в культуру магов, чтобы та стала их второй кожей и образом мыслей. Ваш увлекательный рассказ о первой встрече с будущей супругой подтверждает закономерность: чем позднее маг осознает себя магом, тем меньше он осознаёт себя магом, вплоть до полного отрицания, которое рано или поздно добирается и до него самого. Иными словами, такой индивид приходит к мысли, что если он не может стать лучшей версией себя, то ему не стоит существовать вовсе. Но это не самое худшее. Страшнее, когда он на себя берёт роль мессии, утягивая в трясину небытия всех вокруг, кто по его мнению попадает в категорию таких же ущербных, нуждающихся в исправлении или ликвидации. Не пытайтесь понять логику таких людей. Они больны насквозь и заслуживали бы сострадания в лучшем случае. В худшем — я вам уже сказал, что следует предпринять.

— Я не хочу...

— Но придётся, иначе она продаст вашего сына в обмен на эфемерную мечту вернуть жизнь в мирянское русло, где нет магии, нет неконтролируемых сверхъестественных сил, для подчинения коих нужна большая воля, нет элемента неопределённости, связанного с раздвоением мира, в котором маги, увы, вынуждены жить.

— Но ведь она сказала, что не собирается лишать Гарри магии. Она ведь не сумасшедшая!

Он бы поспорил.

— Боюсь, что как только она вновь свяжется с Альбусом, судьба Гарри более не будет в её руках.

— Я этого не позволю...

— Вы уверены, что прямо сейчас она не строчит очередное письмо и не посылает сову ВАШЕГО рода к старому шарлатану?

— Я не...

Атмосфера изменилась мгновенно.

— Мистер Поттер. У нас проблема.

Тело двигалось плавно и быстро, ровно так, как он того хотел. За долю секунды до того, как женский голос пронзительно взвизгнул заклинание:

— Ступефай!!!

— Миссис Поттер. Рад, что вы прекратили своё притворство.

Он взирал на комнату с большей высоты, чем привык, за секунду применив уже привычную трансмутацию.

— Вы тоже.

Зелёные глаза, наконец, оторвались от рухнувшего на пол и нешевелящегося мужчины, чьи очки разбились при столкновении с паркетом. Под черепом растекалась кровь. Найдя ЕГО, зелёные глаза расширились и палочка выпала из руки под тихий возглас.

— Чем могу помочь?

Низкий и слегка сипящий тембр словно парализовал её. Но женщина быстро отошла от шока, вернув себе дерзость, как при недавнем разговоре с мужем. Это вызвало маленькую вспышку невольного уважения. К его неудовольствию.

— Вы?! Я знаю, кто вы. Профессор меня предупреждал! Он говорил, что знает мага, готового разрушить до основания всё, над чем он работал многие годы, чтобы только возвеличить себя и получить неограниченную власть в магическом мире! — палочка вновь оказалась в руке, а сверкающее белым остриё было направлено прямо ему в безносое лицо, как будто любое заклинание, что девочка могла произнести, способно было поразить его хоть на немного; впрочем, почему нет? Она охотно продолжала говорить, и не было никакой нужды её перебивать. — Я не поверила, потому что всё это не выглядит убедительно: кучка семей, ютящихся под чарами поместий со старыми книжками в обнимку и коллекционирующие золотые монеты. О таких, как я, они и слышать не желают. Но, какая ирония, они нуждаются в таких, как я, в магглах — новой крови, чтобы всё снова стало как прежде, а то и лучше.

Не в бровь, а в глаз. Но не время петь ей дифирамбы.

— Не льстите себе, миссис Поттер, ваш вес совершенно незначителен в сложившейся ситуации.

— Профессор мне говорил. Он знает вас лучше, чем я, я склонна ему верить...

— Не сомневаюсь.

— ...что вы сделаете всё, лишь бы склонить меня на свою сторону, а не получится — так убьёте!

С чего такая уверенность? Женщина стояла перед ним храбрясь, хоть и дрожа, сжимала в трясущейся руке палочку и так отчаянно смотрела на него... Поневоле возникли сомнения, что некто теперь знает больше, чем он сам. А знания — сила, и отнюдь не фигурально. Совершенно неприятное чувство уязвимости заставило говорить, судя по её реакции, выдавая себя с потрохами, но что поделать:

— Вы слишком высокого мнения о себе. Однако меня теперь волнует вопрос, откуда же именно у него подобные сведения, ведь о вашем существовании лично я узнал лишь несколько часов назад, а о том, что вы собираетесь подставить под удар своими действиями всю магическую Англию и того меньше — несколько минут.

— Существуют вещи, вам неподвластные, Томас Риддл. Одна из них — судьба.

Что? Если на сцену начнут выходить пророчества, то мир будет попросту обречён.

— Позвольте уточнить, старик вам нагадал на кофейной гуще? Даже самые ортодоксальные волшебники не пользуются прорицанием для добычи валидной информации, уж это-то мудрейший должен был бы знать.

— Не имеет значения! Я не отдам вам своего сына и не позволю разрушить нашу семью и весь этот мир!

Кажется, с кем бы ни контактировал маразматик, результат будет всегда одним и тем же — деградация в любом её виде. Мерлин, хотелось ущипнуть себя за переносицу, но та в этом воплощении просто отсутствовала, отчего пришлось довольствоваться потиранием висков.

— Ваше безумие по степени прогрессивности может конкурировать с безумием самого Альбуса. Видимо, он, наконец, нашёл себе достойного собеседника. Однако вы всё ещё не ответили на вопрос, зачем-то добавив в уравнение новую переменную — вашего ребёнка.

— Не приближайтесь к Гарри!

Женщина заметалась, уже не скрывая своего ужаса, хотя самое страшное только ожидало её впереди.

— Полно же, миссис Поттер, мне не нужна ни ваша семья, ни ваш ребёнок, ни вы сами. Не натвори вы то, что натворили, а именно — связались с Дамблдором, я бы даже на вашем пороге не появился. Но, видно, судьба и в самом деле не на вашей стороне, коль соизволила меня в эту ночь препроводить к вашему дому, — женщина вскрикнула и бросилась прочь из комнаты к лестнице наверх, не став дослушивать его реплику: — Я лишь защищаю плоды собственных трудов — тот сад, который вы отчаянно пытаетесь поджечь.

Проделать её путь оказалось несложно. Несмотря на наложенные тут и там чары на ступеньки, перила, стены и двери, он преодолел их все без труда, обнаружив беглянку в помещении вроде детской.

— Не трогайте нас, пожалуйста!

Она стояла посреди комнаты, прижимая к себе дитя, которое запуталось в рыжих волосах и тихо похныкивало. Должно быть, своей возней она его разбудила.

— С вами, женщина, мне бесполезно разговаривать. В будущем придётся ещё поспорить относительно ваших достоинств с семейными учителями. Впрочем, может быть и нет. Ваша история заканчивается здесь.

Она опустила ребёнка обратно в манеж, кинувшись после этого прямо ему в ноги. Странно, почему она, например, не аппарирует? Ах, видимо защита поместья. Но вот её вой вместо борьбы удручает.

— Умоляю, только не моего ребёнка, пожалуйста!!! Он должен жить!

— Как вы мне надоели.

— Пожалуйста, пожалуйста, не трогайте Гарри...

— Замолчите.

Тишина.

Тело женщины свалилось на спину, стукнувшись и громко хрустнув затылком о столбик детской мебели.

Столько времени оказалось потрачено впустую. Если бы не убийство Лили Поттер, эту ночь можно было бы смело списывать в утиль, не считая того обстоятельства, что он успешно выбрался из кабалы, в которую угодил самым нелепейшим образом. Поневоле начинаешь задумываться, а есть ли такая вещь как судьба на самом деле... Впрочем, его положение плод его собственных ошибок и верных решений, принятых вовремя.

Однако во всей этой кутерьме нарисовалось ещё одно — маленькое — дельце.

Ребёнок, беспокойно перемещающийся по манежу, тихо плакал, захлёбываясь собственными соплями. Он сверкал такими же зелёными глазами, как и у почившей секундами ранее матери, но, в отличие от неё, издавал довольно мало шума, будто старался привлекать к себе как можно меньше внимания. Он подходил к барьеру, брался за перила, смотрел на него — Тома — с удивлением и интересом, садился обратно на матрас, снова куда-то полз, шуршал одеялом и забивался в противоположный от матери угол.

Наблюдение за ним погружало в какой-то транс, удивительным образом приводя мысли в порядок.

В самом деле, на судьбу этого конкретного ребёнка было плевать. Хоть и жаль того потенциала, что он мог бы иметь, будучи взрослым обученным магом. Однако дети не растут сами по себе, и он это понимал как никто. Можно было бы отправить сову его родственникам, если таковые были — о Поттерах он уже давно, на самом деле, ничего не слышал, даже до момента невольного ухода с политической арены. Семья была тише воды, ниже травы и даже в списке Двадцати восьми не значилась, хоть и была чистокровной. До своего последнего представителя.

Из подслушанного разговора, он знал, что как минимум, родня со стороны Поттера была жива и могла взять юного наследника на попечение, но для этого нужно было с ними связаться, а время утекало сквозь пальцы. Он потратил слишком много минут на убеждение Поттера в том, что в итоге пришлось сделать своими руками.

Следы везде.

Времени нет.

За ним погоня.

Странным было бы и то обстоятельство, обнаружь люди мёртвую чету Поттеров и предоставленного им — Томасом Риддлом — их ребёнка оставшимся в живых родственникам на содержание. Со временем, страсти бы утихли и слухи бы сошли на нет, а официальная версия была бы отточенной настолько, что не придрался бы даже самый дотошный судья, но... До этого славного времени нужно было ещё дожить. Расследование могло начаться легко, и в таком случае уже неважно, с какой стороны бы подул ветер: не заявит ли какой-нибудь дотошный клан о безвременной кончине юного Поттера и его магглы-жены — те же Блэки или даже Лонгботтомы с Уизли, которые не понаслышке знают, что такое связываться с Альбусом Дамблдором, или даже сам Дамблдор выйдет на арену, обвинив во всём своего незадачливого оппонента, используя как весомый аргумент то, что магия может сделать с человеком, а потому её нужно как можно скорее обуздать. И начнётся следствие с неиллюзорной возможностью открытого и весьма агрессивного противостояния всех со всеми, включая его самого.

В самом деле, кончина одного мага — событие прискорбное, но его можно пережить. Кончина целой семьи — уже трагедия, достойная траура. И массовой депрессии, учитывая нынешнее состояние общества.

Был на самом деле и ничтожный шанс, что ребёнок будет подвергнут легиллименции, и из него просто выпотрашат то, что совсем недавно произошло на его глазах, оставив от него самого буквально ничего. Министерство, конечно, сборище клоунов, которые сами не понимают, для чего они существуют, но благодаря его вмешательству в правоохранительном отделе появилось несколько толковых ребят, которые чисто из интереса могут докопаться до того, что здесь произошло. В таком случае, стоит решить проблему не только с ребёнком, но и с домом, который сам по себе способен выступить свидетелем произошедшего со всех сторон непубличного акта. К тому же мозг волшебника не то же самое, что мозг обычного человека, пусть и маленького, пусть и ещё только на пути становления личностью. Он не евгенист, но впору считать магов представителями несколько иного биологического вида... Однако не суть. Не здесь и не сейчас.

Проще было пустить в расход всех. Люди знали, что он жесток. Но смерть четы Поттеров и его освобождение могли быть просто трагическими совпадениями. Люди весьма неохотно верят в ужас. Гораздо приятнее довериться сказке. Он столько лет боролся с розовыми соплями маразматика, однако, наверное, пришло время взять на вооружение его стратегию, пусть и скрепя сердцем.

Да, разумнее будет убить младенца. Разумнее и для него — Томаса, и для самого ребёнка — Гарри, как не раз назвала его мать, остывающая где-то на полу. Можно было бы, конечно, взять его с собой, но когда собственная жизнь находится под вопросом (по меньшей мере, её комфортная составляющая), брать на себя заботу о ком-то ещё — последнее, что стоит беспокойств.

Как жаль.

Подобранная с пола палочка волшебницы загоревшимся концом упёрлась в лоб ребёнка.

Перспективная была семья.

Но время вышло.

— Авада кедавра.