Свет. Настоящий. Который бьёт по глазам с давно атрофировавшейся способностью видеть. И веки. Неподдельные. Тяжёлые. Которые не хотят открываться, сколько ты их ни заставляй. Однако открыть их необходимо — они были сомкнуты слишком долго. Голова слишком много времени давила собой подушку. Шея не сгибалась, и череп не поворачивался.

Пора было просыпаться.

Гарри краем сознания почувствовал, что медлить нельзя, но и спешить — тоже. У него не было много времени в запасе, но излишняя спешка такому ущербному телу, каким он его ощущал, выйдет боком. Откуда-то он знал, что по утрам пробуждаться нужно постепенно. Гимнастику ему сейчас не сделать, но вот размять отёкшие суставы — самое оно. Едва передвигая пальцами, а следом за тем — кистью, и ворочая лодыжки, он ощущал себя столетним дедом. Но ничего не поделаешь. Когда дошла очередь до коленей и локтей, по телу пробежала судорога. И ведь впереди ещё спина... Проще было отвлекать себя мыслями об окружающей обстановке, а в ней, надо заметить, было много интересного.

Общаясь с Томом, он представлял себе всякое — база была, хоть и не очень большая. Но только не то, что оказалось на самом деле.

Он понятия не имел, как называлось помещение такого типа, но смутно понимал, что оно находится в замке. Каменном замке. Европейском. И, судя по состоянию стен, довольно старом. Однако какому-то сумасшедшему было не лень испоганить исторический памятник (подобные строения просто не могут не входить в список какого-нибудь национального исторического наследия или служить музеем под открытым небом), пробив в некоторых местах стены, чтобы можно было воткнуть в них штыри, на которых всё равно не держалось ничего настолько важного, чтобы ради этого нужно и можно было портить камень.

Помимо убогости состояния стен и мебели (несколько столов и полок с разного рода медицинскими приспособлениями, рассматривать которые он отказался во избежание порчи настроения), рецепторы Гарри сообщили, что здесь весьма тепло. Осторожный взгляд в окно — глаза все ещё работали плохо — обнаружил зелень и солнце в яркой синеве с редкими белыми пятнами. Гарри знал, что едва ли чётко видит, но и думать забыл, что это станет подобного рода помехой, ведь "снаружи" для него никто не припас очки: зачем они тому, кто ещё не скоро должен был открыть свои глаза? Если вообще должен был их открыть.

Аккуратный спуск ног с кровати сопроводился тихим вскриком — кулак вовремя уткнулся в зубы и был сильно прикушен. Как же он будет передвигаться, если любое движение отдаётся ТАКОЙ болью? Аккуратно, неспеша, дюйм за дюймом с помощью дрожащих, как потревоженная струна, тощих рук он медленно поднял торс, приняв что-то вроде сидячего положения. Собственный мозг в небытие не позволил обмануться. Как там сказал Риддл? "Чахлый"? Так и есть. Тощий и жалкий с цыплячьими габаритами и столь же ломким, наверное, скелетом. Вся эта авантюра с возвращением контроля над собственной жизнью теперь начала казаться очень плохой шуткой, или это только он в тот момент попросту не подумал, что его в объективной реальности будет ждать не готовая к подвигам оболочка, а лишь её жалкие останки. Или это касается только его, в конце концов, они с мистером Риддлом — Томом — ни о чём таком не договаривались: после его поспешного согласия прошло не так много времени, а напомнить в их, несомненно, "важном" разговоре о взаимопомощи по пробуждении — или что это такое? — никто не сообразил. Или Том намеренно умолчал...

Том.

Запоздалое осознание подсказало, что в этом помещении — палате? — место было только для одного. Надо же, личные покои. Как удивительно. Даже по-королевски, можно сказать. Но бессловесный сарказм, почему-то, не развеселил, лишь ещё сильнее ухудшил и без того плохое настроение в этот погожий... — летний? весенний? раннеосенний?... как бы то ни было, — тёплый, что важно, день. Вряд ли, наверное, сейчас осень — слишком много зелени. Но вот от того, что именно сейчас — весна или лето? — зависит то, сколько ему отвелось времени на подготовку быта к более суровым периодам. Знания о семейном положении подсказывали, что надеяться особо не на кого. Заваливаться к тёте было бы невежливо, но есть ли у него деньги на общежитие? Какого его финансовое состояние? Сколько лет он пробыл "здесь"? В последний свой день рождения он помнил, как отмечал собственное одиннадцатилетие, а сейчас ему явно не одиннадцать. Мог ли он всё ещё претендовать на материальную поддержку? Или опекунство? Ввиду такого состояния, ему не должны были отказать, хотя кто знает...

Мозг расплывался и неохотно собирался в единый ком, переваливаясь с мысли на мысль без видимого прогресса. Беспокойства довлели над рациональной частью, мешая соображать не то что быстро и продуктивно, но хотя бы отчасти здраво.

Нужно задаться целью. И идти к ней.

Цель поможет.

Найти Тома.

Именно этим он и займётся.

Однако это не так-то просто. Помещение не было большим — скорее всего, какая-то башенка, если здесь невысокий потолок, округлые стены и окно-бойница — но добраться до двери казалось путешествием на противоположный край Земли. Ноги тряслись, передавая вибрацию по торсу, как две хрупенькие-хрупенькие веточки за секунду до того, как надломиться. Не сказать, что эта перспектива была такой уж невозможной. Внутренности под кожей и одряблевшими мышцами перекатывались, ощутимо меняя положение в животе. Сердце заходилось вместе с лёгкими, сумасшедше разгоняя кровь по телу, давно, очевидно, не знавшему движения.

Вся эта оболочка ощущалась бесполезной и ломкой. В ней просто невозможно было существовать, не то что достигать чего-то и уж тем более... Хватит. Нужно всего-то привести себя в порядок. Но не раньше, чем он покинет это... здание.

Пот тёк ручьями по шее и груди, скатываясь до пупка. Под мышками уже неприятно влажнило, и запах стоял сильный, даже сильнее, чем при их... взаимодействии с Томом. Всего несколько шагов, но сколь много сил те уже отняли!

Когда ступня, за которой внимательно весь путь следил плывущий взгляд, оказалась рядом с косяком, на пол с шумом плюхнулась жирная капля. Гарри плотно сомкнул губы — лучше не тратить слюну, когда не знаешь, где и вскоре ли сможешь попить, а пот — тоже трата жидкости. Бесполезная трата от бесполезных усилий.

Внезапное прикосновение к ладони, опёршейся на косяк, заставило вздрогнуть. Дыхание и пульс были до того шумными, что за пределами собственной головы ему не слышалось ничего. А стоило бы не терять бдительность, цена ошибки — свобода — буквально слишком высока.

— Это точно ты.

— А?

Голова соображает плохо — факт, тянущий за собой и тот, что побег в таком состоянии обречён на неудачу.

— Пойдём.

Мужской гортанный голос и сильная рука легко вытащили его из мыслей и из помещения, соответственно, в какой-то прохладный коридор. Глаза закатились от неожиданно настигшего перепада давления, и всё вокруг ненадолго потемнело.

— Н-не могу.

Какое-то ворчание на иностранном языке — или Гарри просто не расслышал, такое тоже вероятно, — и возня. Чёрная одежда (или у него по-прежнему перед глазами была темень?) шуршала и переливалась сине-зелёными бликами, как крыло ворона, чем он на несколько мгновений залюбовался, не заметив между тем, что состояние тела необратимо изменилось.

Сердцебиение нормализовалось, и конечности больше не тряслись. Отчётливое желание здорового сна никуда не пропало, как и растерянность, но думать стало заметно легче, хоть раздрай в мыслях и не имел болезненной природы, за что большое спасибо невесть чему. Наверное, его живучести. Последним штрихом стало бледное пятно, быстро приближающееся к лицу. От неожиданности, Гарри дёрнулся и рефлекторно закрыл глаза, намереваясь запротестовать, но сильные пальцы неумолимо сжали его подбородок — и что-то тонкое царапнуло за ухом.

— Теперь можешь.

Зрение стало невероятно чётким. Очки сидели как влитые и даже на нос не давили.

— Как вы..?

— Магия, Гарри. Я ею неплохо владею.

И это — "неплохо"?

Гарри огляделся.

Он подозревал, конечно, но он на самом деле оказался в ЗАМКЕ. И лишь теперь к нему пришло осознание, что это могло быть просто старое крыло какого-то НИИ, о котором он понятия не имел. Ведь были же в Англии университеты, располагавшиеся в вековых постройках (тот же Оксфорд, например).

Но что тогда его удивляет?

— М-мистер Риддл? — язык заплетался. Как же глупо он сейчас выглядит.

— Давай попроще. "Том". Я сейчас не в состоянии и не в настроении выстраивать с тобой заново систему общения.

Мужчина был высок и статен и невероятно похож на себя в небытие, только старше. Наверное, возраста ему прибавляла неимоверная худоба, что было объяснимо, и отсутствие долженствующего ухода за собой, но, Гарри не сомневался, что если тот потратит на приведение себя в порядок хотя бы две недели, то станет, ну, просто чаровником.

Не то что бы это сейчас помогало.

— Том... вы... Ты знаешь, где мы находимся?

— Конечно. Хогвартс. Шотландия. Довольно далеко от близлежащих городов. Впервые я прибыл сюда поездом, и это было давно. Предполагаю, что способ доставки пациентов, которые до момента "икс" считают себя обучающимися, сюда с тех пор вряд ли изменился.

Пациенты?!

Обучающиеся...

Поезд?

Хогвартс.

Это слово определённо о чём-то говорило, но сложно было понять, о чём именно. Каждую букву словно окружал ореол не то доверия, не то непоколебимой уверенности в чём-то, иррациональное ощущение которого придавало сил и успокаивало.

Внезапные мысли, скопом налетели на сознание. Мельтешащие от ходьбы камни коридоров перед глазами слились в единый красно-коричневый поток.

Школа-пансион. Закрытая. Удивительный проект, в котором его пригласили участвовать. Одарённые дети. Подземная станция в "Кингс-Кросс" (он даже не знал, что такая существует). Спуск за секретной колонной, помеченной дробным знаком. Крылатые вепри, моргающие каменными веками, словно настоящими. Контракт и кожаные ремни вокруг запястий. Паника. Шприцы.

И боль.

Волна фантасмагории видений схлынула также быстро, как и появилась. А впечатления остались, и весьма неприятные.

— Что-то вспомнилось?

— Если память так планирует возвращаться, то, боюсь, моя дезориентация надолго.

— Хм. Нам стоит покинуть это место, ради собственной же... собственного комфорта, если позволишь.

Ходьба, ненадолго прервавшись, возобновилась. Прохладноватый воздух избавлял от периодически накатывающего удушья, холодя вспотевшую кожу. Откуда-то доносился спертый запах чего-то большого, что давно не трогали, и Гарри проникся чувством, что ему надо именно туда.

Куда?

— Вы знаете, куда идти?

— Да, более чем. Можно было бы, конечно, скрыться и в замке — я знаю несколько тайных мест, — но здесь не очень... удобно, пока всем заправляет старик.

— "Старик"?

Насколько древним должен быть этот некто, если мистер Риддл звал его стариком? За сто пятьдесят, что ли? А Тому... Гарри к своему стыду забыл, но мужчине рядом с ним тоже отнюдь не двадцать, о чём легко можно было и не догадаться, глядя на него, с трудом дотягивающего внешне до тридцати пяти. Это тоже магия? Гарри склонялся к тому, чтобы поверить. Если тот привёл его в чувство какими-то манипуляциями за пару минут, то что ещё скрывается в пределах его возможностей? Телекинез? Левитация? Чтение мыслей? Если так, то магия просто выводит людей на новый уровень, которые...

— Альбус Дамблдор, — голос ворвался в его мысли, прерывая их ошалелый ход. — Директор школы-пансиона для одарённых детей. Так он представляется. Но, на самом деле — главный врач клиники "Хогвартс", занимающейся лечением детей с необычными способностями, которые мы — те самые "дети" — именуем волшебством. Думаю, тебе это знакомо.

Красноречивый взгляд мужчины после этих сведений не дал забыться. И Гарри с изумлением вспомнил, как некий пожилой и чудаковатый мужчина уговаривал его — жалкого мальчика-сироту в отцовских очках и с книжкой наперевес, — поучаствовать в каком-то проекте на контрактной основе. Тётя, вспомнилось ему, не препятствовала. Как и дядя, собственно говоря. Лишь их сын плакал, расставаясь с любимым кузеном, которого считал родным, будто единоутробного брата.

Дадли... Имя всплыло неожиданно, вызвав изрядное удивление на лице, которое собеседник, очевидно, интерпретировал по-своему:

— Его клиника, как это ни парадоксально, возведена на базе действительно существовавшей школы Чародейства и Волшебства, которая прекратила своё функционирование окончательно несколько десятилетий назад в результате того, что магическая история называет периодом Великого упадка. Английское магическое сообщество не одиноко в своём несчастье, но я стараюсь исправить это досадное положение, возвращением школ и возрождением — культурным, прежде всего, — магического мира.

— Вы политический деятель?

Реформатор.

— Можно на "ты" — мы с тобой уже неплохо познакомились, надо сказать. А что касается моего рода деятельности, то... я склонен думать, что больше, чем политик. Некоторые зовут меня мессией, но я не люблю религиозных терминов.

— Тогда какие предпочитаете? Предпочитаешь.

— Социальные. Официально можешь обращаться ко мне "лорд". Тем более, что я действительно принадлежу к древнему дворянскому роду... — пауза и поднятая на мгновение бровь. — Как и ты.

— Что?..

Возникшая из ниоткуда и заполонившая своим невнятным шумом коридор возня, заставила тело одеревенеть от страха, но, слава богу, он был здесь не один. Том, не тратя времени на изумление, метнулся куда-то в сторону, после чего потянул Гарри за собой.

— Заходи.

— Куд...

Завершить вопрос ему не удалось, потому что открывшаяся — да, как по волшебству, — дверь, спрятала их в сумерках какого-то пыльного, но большого помещения. Шум за толстой деревянной створкой настиг их — и без промедления двинулся дальше.

— Что это? Что здесь?

Гарри не мог замереть на месте от удивления, наоборот, он кружился вокруг собственной оси, вертя головой во все стороны, стараясь ухватить всю доступную визуальную информацию за секунду. Не сразу, но он понял — его мозг просто соскучился по новым сведениям, решительно устав вариться в собственном соку. До момента пробуждения он и не осознавал, в насколько пыточные условия его поместили, лишив доступа к окружающему миру. Воистину, пытка изоляцией где бы то ни было — худшая из всех.

— Очевидно, хранилище. Склад, возможно... — отощавшая жилистая рука близко, но не касаясь, прошлась вдоль ближайшей полки, рисуя, как показалось Гарри, странную фигуру; от движений из-под ладони вылетело слабое облачко пыли. Ничего больше не произошло. — Не думаю, что эти документы опасны, здесь некому накладывать на них какую-либо охрану. Ни намека на защиту... Но по-другому и быть не могло. Можешь брать и читать, если хочешь.

— Разве мы не спешим?

Разве промедление здесь не чревато последствиями?

— Мне нужно восстановиться. В этот раз я чувствую себя несколько хуже, стоит посмотреть... А тебе... — заминка закончилась смешком. — А тебя уже не остановить.

Тёмный взгляд с какими-то неясными всполохами в глубине мазнул по Гарри и обратился к полкам в другой стороне — туда же направился и обладатель.

"Можешь брать и читать" — как же Гарри соскучился по этим словам. Новая информация! Даже более — информация о мире, с которым он всегда мечтал познакомиться!!! Но профессор... Помня детский восторг, с которым им был воспринят рассказ о собственном происхождении — и старательно игнорируя бешеную злость, что вызывало теперь осознание, чем это для него закончилось, — он, безуспешно подавляя неуёмную детскую радость, прошёлся вдоль полок, пытаясь разгадать систему расположения документов. В том, что это были документы, а не художественная литература, более никто из них не сомневался. Том оказался прав: разноцветные папки, скоросшиватели, коробки с датировками, файлы, какие-то тетради, приспособления, графики и прочее складировались на полки, формируя группы или кипы бумаг с вожделенными сведениями о том, что здесь происходит.

Что с НИМ произошло.

И, возможно, чего следует ожидать дальше.

Бесспорно, завалились они сюда лишь благодаря случаю, но зато крайне удачно.

— Когда обнаружат нашу... Наше освобождение?

— Не раньше, чем через несколько часов. Я устал, создавая нам прикрытие. У меня возникло подозрение, что после прошлого... раза, старый хрен перестраховался и даже, возможно — маловероятно, но исключать нельзя, — принял меры. Например, возобновил свои эксперименты. В последний раз, когда я оказывался на свободе, помнится, из этических соображений подобные программы уже были не в почете и сворачивались одна за другой. Не быстро, но это дело времени. Но никто не говорил, что вдали от чужих глаз подобное не только с лёгкостью возродится, но и получит какое-то развитие.

Гарри против воли съёжился.

— Вы в порядке?

— Ощущение, что умираю, отсутствует.

Голос из-за стеллажей звучал глухо и как-то отстранённо. Беспокойства ни сказанное, ни тембр не вызывали, но...

— Лучше займись тем, чем давно хотел, — появившаяся в словах мужчины улыбка помогла расслабиться окаменевшим невесть от чего плечам, и Гарри с облегчением выдохнул. — У тебя не так много времени, как может показаться.

— Верно...

Поблуждав ещё немного и дойдя до стены, он плюнул на попытки систематизировать то, что не поддавалось логическому объяснению (не в его состоянии), и просто схватил тетрадь, которая первой привлекла его случайно брошенный взгляд.

Это оказался какой-то детский ежедневник. Наверное, для девочек, потому что был розового цвета, а на обложке мирно пасся белый пони с радугой, спиралью обвившейся вокруг рога. Вещь, мягко говоря, не архивного толка, если только это не чей-то дневник, например, или анкета одной из пациенток. Тогда всё обретало смысл.

Пару секунд поборовшись со стыдом от того, что лезет не в своё дело, тетрадь в руках была раскрыта на первой попавшейся странице недалеко от начала. Текст был на английском и написан мелким почерком со странными завитушками, но более всего удивлял другой факт: это были настоящие чернила изумрудного цвета, будто кто-то писал это не ручкой, а пером, правда, на странице (да и на обложке тоже) не нашлось ни единого чернильного пятна.

Оставив в стороне странные характеристики обнаруженного "документа", Гарри, наконец, обратил внимание на смысл написанного, начав читать с середины листа.

И забыл закрыть от изумления рот.

..разработанный контракт вполне поможет с ними справиться. Клин клином вышибают, как гласит народная мудрость. Значит, с волшебством нужно бороться волшебством. Но где найти доверенного человека? И нужен ли он вообще? В конце концов, я справился с созданием сам. Случайность ли? Я чувствую, что эти стены помогают. Место и впрямь чудесно. Какая природа, какие леса и воздух! Но — к делу. Контракт предполагает подчинение, но несильное (они ведь дети, всё-таки). Лишь не позволит им ослушаться.

Примечание: распространяется ли эффект на бессознательное?! Незначительно должен ограничивать магию ... .

Примечание: многие жалуются на подавление!!! (что предпринять? бумага не меняется!) Я не могу порвать пергамент. Не могут и они. Нужно разобраться.

Дополнение (от 1985, нояб): Гермиона Грейнджер сказала, что после подписания чувствует сильное головокружение и страдает от навязчивых слуховых галлюцинаций. При невыполнении моих личных просьб (вроде не выходить за пределы крыла ночью) ощущает физическую боль. Поручил её на руки Поппи. Больше лично мне она ни на что не жаловалась.

Примечание: Том подобным не делился (в его случае всё может быть).

Поражала не только хаотичность записанного, представляющая собой смесь случайных мыслей и деловых заметок с планами на будущее и воспоминаниями о прошлом, но и содержание. Основной массив текста по краям обрамляли различные замечания, обведённые неровными кругами, с многочисленными сведениями уточняющего характера, понять которые по большей части мог только сам написавший. Некоторые знаки оказалось невозможно прочитать. Записи велись аккуратно, это было сложно не заметить, и, тем не менее, велись они, судя по всему, давно: бумага в некоторых местах истончилась, порвалась, отсырела... так как чернила размывались, сливая контуры букв друг в друга, и лишали своего случайного читателя бесценных сведений.

Это явно не записки "пациентки", в том смысле, что сквозь время, повреждённые листы и зелёные чернила с ним говорил сейчас не ребёнок, а какой-то бизнесмен с интересным складом психики и невероятно целеустремленный.

Неприятно знакомое слово "контракт" резануло глаз, и мысль внезапно встрепенулась.

Неужели?..

Перевернув блок страниц, Гарри раскрыл титульный лист тетради:

Рабочий ежедневник #2

Записи вёл: проф. А. П. В. Б. Дамблдор

1906-1941 (+ дополнения)

Запись приютилась в верхнем уголке. Три строчки следовали друг за другом, ровные и чёткие. Ни одна буква не расплылась.

Дамблдор...

Захотелось окликнуть Тома и продемонстрировать вещь, но какая-то едва ощутимая неуверенность не позволила. Вместо того он вернулся к записи, которую заложил пальцем, и ещё раз внимательно вчитался.

Некую Гермиону он знать не знал, но надеялся, что с ней сейчас всё было в порядке. В каком именно порядке может быть человек, тем более девушка, после того, что пережил в этих стенах он сам, Гарри не совсем понимал и боялся пустить эту мысль слишком далеко. Даже при беглом взгляде на её перспективу по спине начинал стекать холодный пот. Возможно, он сможет ей помочь позже... если она всё ещё здесь, разумеется. Не стоит брать на себя слишком много. В первую очередь нужно помочь себе.

Кто такая или такой "Поппи" — стало ещё одной загадкой для него. Сотрудник? Значит, нужно остерегаться. Не враг, но и не друг точно.

А последнее... Томов в Англии было через чур много, чтобы полагать, что речь идёт именно о мистере Риддле. Но... а вдруг? Если бы не это...

Впрочем, чтобы понять, нужно начать сначала, правильно?

Однако в начале тетради его ждало некоторое разочарование. О Томе упоминаний не было, зато встречались в изобилии другие имена, также совершенно ни о чём ему не говорившие. Только одно неистово привлекало внимание количеством собственных повторений, но и они постепенно начали сходить на нет: Геллерт Гриндевальд. Часто попадались варианты вроде "Грин-д", "Геллерт" (без фамилии) и даже просто "Гелл". Ничего особенного про этот субъект Гарри не вычитал, за исключением того, что тот также стал пациентом клиники где-то около десятого года и с тех пор этих стен — по крайней мере, записи об этом он ещё не встретил, — не покидал. Гарри мысленно извинился перед этим незнакомым Геллом и перед самим собой за невнимательность; возможно, тот всё ещё страдает и гораздо сильнее, чем он и Том вместе взятые, но всё же он сейчас упорно искал другое имя, привлекшее его внимание гораздо сильнее и гораздо раньше этого несчастного человека.

Пробегая по строчкам беглым взглядом, он выхватывал лишь некоторые из мыслей написавшего их субъекта. Одна мрачнее другой.

...подобрать такое помещение или даже здание, которое сочетало бы в себе две, казалось бы, противоположные функции: угнетать одну часть, а другую — исцелять. Задача нетривиальная, но кто мы такие, чтобы пасовать перед трудностями? Элджи предложил один такой вариант. Завтра едем смотреть. Лонгбот...

...встретил его совсем крохой, буквально младенец ... птицы обращались осенними листьями ... рука матери больше не гнулась (позже на её месте я обнаружил культю — бедняжка не видела другого выхода, кроме ампутации)... Дьявол, неудивительно, что от него отказались... 

11 лет — тот возраст, когда их принадлежность становится очевидна даже для них самих ... (генетическая программа?) ... Может ли быть этот недуг наследственным ... Примечание: откуда у детей, никак не связанных (биологически) с волшебниками появляется такая сила? ... новая болезнь...

...желание помогать сталкивается с естественными преградами... нежелание отказываться от волшебства... Примечание: почти все считают благословением, лишь немногие — проклятием. ...чувство избранности... 

Не то что бы он не понимал всю серьёзность ситуации. Ещё тогда, совсем ребёнком, он выслушивал странные речи пожилого мужчины, явно желавшего его склонить на свою сторону (это намерение было очевидно даже для ребёнка). Но тогда это воспринималось как проявление заботы, серьёзное и официально оформленное. Пожилой господин, представившийся профессором, не спорил с ним, не давил авторитетом и не избивал, демонстрируя власть, лишь сказал, что знал в своё время его родителей, что не могло не привлечь внимание. Однако более всего Гарри заворожила истина о его незаурядных способностях. В конце концов, детский эгоизм взял своё. Единственное, о чём он жалел, так это о том, что колдовству не могут обучить его сами родители, о смерти которых профессор отозвался весьма туманно. Или это ему так запомнилось...

Одна запись почему-то особенно привлекла внимание Гарри. Жаль, что разобрать имя собеседника так и не удалось (полстраницы текста совершенно расплылось, как будто её окунули в воду):

1917, дек.

Мне повезло встретиться с членом парламе...та ...ист... Де... Естественно, голословных заявлений я себе позволить не мог, поэтому пришлось взять одного из вос...ков. От увиденного мой новый ...мый потерял дар речи.

Примечание: я попросил ребёнка проделать трюк с ... (это ... эффектно).

Можно считать, я запустил цепочку домино, реакция — тому подтверждение. Вопрос лишь в том, как скоро будут предприняты меры. Быть может....

Возможно, его заинтересовал политический аспект сказанного, если предположить, что речь идёт о парламенте. В конце концов, магическая политика — а это была именно она, и не последнюю роль в ней, как теперь было известно, играл профессор Дамблдор, — явление, чрезвычайно заинтересовавшее его.

Но конкретно эта запись о Томе ничего не говорила, и он уже начинал впадать в отчаяние. Записи велись и велись, но всё не о том. А фамилия "Риддл" не встречалась вовсе, хотя, возможно, это потому, что Том, если верить рассуждениям профессора, получил свои способности не в результате наследственности — кто знает?..

Записи всё шли и шли, и не было в них ничего интересного. Точнее, здесь было много сведений, относительно того, как именно Хогвартс стал тем, чем он является сейчас — всему виной некий волшебный род, согласившийся добровольно на авантюру, предложенную им профессором, но как именно это произошло, Гарри упустил. Да и не в его ведении был сейчас целый магический мир, в котором он совершенно не ориентировался. Если уж познавать, то явно не по запискам собственного похитителя, который к тому же творил за спинами других какие-то мрачные дела, включающие в себя не только лишение сокровенной части их жизни, но и настоящее насилие с манипуляциями — психическое и физическое.

Ежедневник всё не кончался, хотя в руках казался не такой уж толстой книжкой. Скорее всего, это из-за особенностей почерка владельца, записывавшего убористо, много и сжато, потому что от массива информации (или от её размаха) уже побаливала голова.

Заветное имя всё не попадалось, пока, наконец, словно из ниоткуда перед ним возникла запись, будто совершенно новая глава длинной и мрачной истории:

1938, окт.

Сегодня, наконец-то, забираю юного Риддла из приюта. Маленький дьяволёнок смотрит на меня, а мне страшно даже находиться рядом с ним. Ответный взгляд даётся мне тяжело. Его сила огромна и неконтролируема, хотя он уверяет в обратном. С его точки зрения, всё, пожалуй, именно так. Он не врёт, говоря, что контролирует себя. Но меня волнует то, что никто не контролирует ЕГО. Ему не понять. Ему НЕЛЬЗЯ дать этого понять. Он слишком умный ребёнок и прекрасный манипулятор. Впервые в жизни чувствую себя таким ...ным. Я уже имел дело с детьми, и даже самые трудные из них не вызывали у меня такого животного ужаса, как будто над моей душой нависло нечто ... ...ее. Мне нужно ... . Это непедагогично. Мы разместились в отеле рядом с баром на углу (называется "Дырявый котел" — место громкое, но дешёвое; издержки дефицитного бюджета).

Примечание: давно нужно поменять счетовода.

Ребёнка я поселил в номере с собой (не могу оставить одного — страшно). Он ведёт себя тихо и прилично. Моя спина ежеминутно покрывается гусиной кожей, особенно когда поворачиваюсь к нему спиной. Посмотрю, что будет ночью. Томас проявляет излишний интерес к моим записям. Сказал, что делаю научные заметки. Не поверил. Утром допишу.

Дополнение: ночь прошла тихо, хотя я не выспался. Том знает, что я не спал. Он выглядит довольным.

Примечание: купить барбамил.

Вот оно: Том действительно приютский. Неудивительно, что он понятия не имел о своей родне. Тогда почему он говорил, что принадлежит древней дворянской фамилии? Солгал? И откуда он мог взять эти сведения? Неужели другие маги что-то о нём узнали? И какова вообще структура этого общества, о которой даже профессор имел (по записям) весьма смутные представления?..

Чтобы не погружаться в дебри нелицеприятных размышлений, он углубился в чтение дальше.

Оказалось, что Том освоился на месте чрезвычайно быстро и столь же скоро понял, что многое отличается от того, что ему рассказывали и обещали. Судя по описаниям профессора, они не нашли общий язык, и это вылилось в своеобразное противостояние, где трудно было выделить побеждающую сторону. Читать самоуспокаивающие оправдания ведшего фиксацию событий становилось утомительно. Ясно было одно: профессор душил ребёнка — молодого человека, к тому времени, — своим лечением, которое в каком-то кокетливом и самозабвенном экстазе именовал "заботой".

1939, янв.

Томас ведёт себя странно. Не в том смысле, который подразумевает поведение нашкодившего подростка, планирующего очередную шалость, но малолетнего преступника, знающего точно, с кем он имеет дело (даже без доказательств на руках) и каждую секунду готового к худшему. Чувствую бесконечную скорбь и жалость к мальчишке, который не понимает, какое благо для него совершается в этих стенах и каких трудов стоит работать с ним. Но это неважно. Я продолжу наблюдение. ...ст...а не оказывают желаемого эффекта: он всё также силён и п...ен. Есть подозрение, что он даже становится с...ее. После своего последнего наказания он сказал нечто вроде того, что замок якобы "хочет открыть ему свои тайны" (что бы это ни значило). Пришлось прописать курс для ус...ния нервов и поддержания иммунитета: налицо несовместимость прототипа (побочные эффекты в виде слуховых и зрительных галлюцинаций). Примечание: поспрашивал работников (на всякий случай), никто ничего подозрительного не слышал, а если кажется, что видит что-то странное — проверяет дважды на предмет реальности (за все месяцы работы здесь не было обнаружено ничего по-настоящему сверхъестественного, кроме весьма распространенной легенды о к...а...ре и... ...е...а).

Дополнение: Томас был обнаружен в бывшей женской уборной на третьем этаже в неположенное для этого время (ок. 2:45 ночи), издавал странные шипящие звуки. Увидев меня, быстро включил воду и притворился, что умывается. Необходимо усилить надзор.

Дополнение: спустя день Томас пришёл в норму. Выглядит не более заинтересованным вокруг, чем обычно (лечение или смена интереса? возможно, искусная игра). Стоит продолжать наблюдение и увеличить дозировки.

Гарри обнаружил, что готов скалиться чуть ли не на каждую строчку. Пусть в своё время отношения со стариком у него развивались в совсем иной парадигме, Томас (как часто именовали его здесь) был совсем иным ребёнком — это видно: самоуверенный, замкнутый, свободолюбивый, любознательный. Складывалось впечатление, что профессор привык работать с иным типом детей — да, скромными, но тихими и добропорядочными, отвечающими на улыбку и радостно бегущими за тем, кто предложит им конфету.

Том был явно не из таких.

1941, дек.

ТОМАС СБЕЖАЛ. Допишу после.

Гарри вздрогнул он неожиданного сообщения, которое ни коим образом не предвещало мерное течение заметок, переваливающихся с пациентов на размышления о глобальной цели Дамблдора и какие-то его собственные изобретения, в которых Гарри мало что мог понять, если только не вчитаться, но время поджимало.

Заметка продолжалась:

Дополнение: Том устроил целое шоу. Пишу, спустя несколько дней, нарушая установленную традицию, потому что мне это (и всему персоналу) нужно было пережить. Я знал, что этот ребёнок (уже давно юноша) дьявол, но даже понятия не имел, что... настолько. Это нарушает врачебную этику, но, должен извиниться перед самим собой — я всего лишь человек. Прошло 4 дня с момента побега, а мы не возобновили работу в штатном режиме. Теперь я понимаю, что направлять едва ли не все ресурсы на содержание одного конкретного подопечного является одной из худших идей из многих возможных. Ведь благодаря этому у него получилось убить стольких людей. Побег он устроил ночью. Как известно ещё со времён древности, ночь — время тёмных сил. Видимо этим он и воспользовался. Я предпринял несколько попыток выяснить, как ему удалось покинуть пределы Омута, но мне просто не за что ухватиться. Единственный верный способ это выяснить, провести опыты на других подопечных, а я не желаю подвергать их бессмысленной опасности лишь из страха потерять Томаса вновь, если он вернётся в эту обитель. А я надеюсь, что он вернётся (написал кому следует, жду ответа), лишь бы не ценой ещё больших жертв. Что мне следует сделать? Усилить охрану? Вколоть больше лекарств или погрузить в кому (как его тогда содержать)? Я в растерянности, мне нужно подумать. Ниже прилагаю список его жертв с описанием ран, приведших к смерти. Надеюсь, наша клиника никогда больше ничего подобного не переживёт.

ЖЕРТВЫ ТОМАСА РИДДЛА:

1. Тим Уильямс. Санитар. Крупный осколок стекла протаранил череп насквозь. Удар был нанесён в область затылка. Острие осколка вышло спереди между глаз, повредив переносицу. Также была пробита верхняя часть позвоночника (осколки застряли меж шейных позвонков). Считается первой жертвой, т.к. в тот момент производил необходимые процедуры. Тело было обнаружено в палате, рядом с койкой м. Риддла. Фото прилагается.
2. Энтони Хилл. Врач. Был размозжён о стены (следы крови обнаружены рядом с дверью в палату), судя по следам, посредством телекинеза. Возможная причина смерти — болевой шок (также возможны ЧМТ / внутреннее кровотечение / внутренние переломы, повредившие жизненно важные органы). Считается второй жертвой, т.к. сопровождал м. Уильямса (были близкими друзьями). В процедурах не участвовал (ждал за дверью). Тело было обнаружено в коридоре, недалеко от палаты. Фото прилагается.
3. Джозеф ...

В дальнейшие ужасы вчитываться Гарри не стал, ибо не видел смысла. Все векторы сходились в одну точку. Он связался с убийцей — это факт. Факт, вызывающий ужас, однако... позвольте.

Всё, что он прочитал до этой записи о Томе, было лишь описание того, как некий мужчина — тогда ещё в средних летах — взял на себя непосильную для человека роль по избавлению мира от магов (даже в голове это было созвучно другому термину, о котором Гарри старался не думать, но безуспешно). Несмотря на то, что выбранные методы этот человек понимал как гуманные, и тем не менее под налётом общего блага подразумевалось лишь сохранение индивидам жизни с последующим существованием, никак не связанным со сверхвозможностями. Потому что тех попросту не будет.

Справедливо ли это? Сложный вопрос.

Справедливо ли, что один человек рождается с синими глазами, другой — с карими, а третий имеет оба цвета, только в разных глазах? Кто из них более достоин нормального будущего, которое никак не связано с цветом глаз?

Или, если человек родился с бледной кожей, то по какой-такой причине он больше заслуживает полноценной и счастливой жизни с невероятным количеством возможностей, чем тот, кто родился смуглым?

Наверное, пример некорректный, потому что сравнивая магию с цветом глаз и кожи — не ставит ли эта теория её проявление в ряд возможных при зачатии абсолютно любого человека на планете? — игнорируется аспект, который больше всего волновал профессора и, собственно, побудил к действию: её опасность. Цвет глаз и кожи сам по себе никому не угрожает, но магия, как правильно было отмечено в одной из записей, есть инструмент. Как обоюдоострый меч она способна ранить и владельца, и окружающих, тем отличаясь от прочих особенностей, формирующих человека, но не угрожающих благополучию других.

Так как же всё это связано с Томом? Со слов самого Тома, которые взял на вооружение профессор, тот прекрасно себя контролировал уже к моменту прибытия сюда. Опуская то обстоятельство, что Том каким-то образом соблазнился подписать контракт (хотя, терзала догадка, что в этом было замешано если не его тщеславие, то любопытство точно), его опасность для общества как мины, ожидающей детонации, была сведена к минимуму, причём им же самим.

Так, почему профессору неймелось? Вот его — Гарри — основной вопрос.

Быть может, Том как человек не очень приятен, но показали бы ему того, кого за это стоило бы прибить (не то что бы у него был такой уж большой опыт общения с разными людьми, но неприятных ему экземпляров попадалось много больше, чем тех, к кому он был бы готов испытывать симпатию). Суждения же профессора относительно Тома во многом опирались на личную антипатию, которую тот к нему испытывал, очевидно, с первой встречи. Глупо и смешно было осознавать, что учёный в летах что-то не поделил с самоуверенным малолетним сиротой, но так оно и выглядело. А взяв на себя добровольную обязанность помочь обделённому и не справившись с собственным поручением, он... пишет о воспитаннике, как будто тот бывалый уголовник.

Гарри преступно мало знал о мистере Риддле, даже с учётом прочитанной рефлексии, и понятия не имел о его жизни до встречи с профессором. Быть может, он насиловал других детей в приюте; быть может, заживо жарил мышек на кострах; быть может, он вёл себя столь несносно, что мать сама отдала его в приют... — кто знает? И даже те страшные воспоминания, что он ему рассказал, и в которых в каком-то смысле фигурировал как жертва, не говорят о нём больше, чем могут сказать слова — произнесённые или записанные. Уже не суть. Важным представлялось то, что юноша пожелал сам контролировать свою жизнь и сбежал из неволи, в которую его заманили, и в которую он угодил по собственному же незнанию, сполна за это заплатив. И если ему пришлось прорываться с боем, то это означает лишь то, что его совершенно не хотели отпускать. Не при наличии магии, по крайней мере, которая делала его самим собой. Как и любого мага. Гарри мало знал о психиатрии и о карательной медицине в целом, осторожно полагая, что пережитое здесь не является её истинным воплощением, но даже без того прекрасно понимал, что не всегда тихое существование в тётином чулане под лестницей теперь намного выше ценится им, чем та "забота", которой его подвергли тут, тем более здесь даже Дадли навещать его не мог — лишь только совы, особенно белая полярная, с которой он любил болтать. Пока его не погрузили в небытие.

"Омут"?

Побег Тома стал последней записью в ежедневнике, поэтому тот аккуратно был возвращён обратно на полку в свой чётко очерченный пылью прямоугольник.

Недалеко лежала кучка разноформатных тетрадей, некоторые из которых даже были закрыты на замочек. Придвинутая одна из таких к нему также имела весьма смешной рисунок на обложке — теперь уже в виде объятого жёлтым пламенем птенчика, выпорхнувшего из старой-престарой остроконечной шляпы, — феникс. Гарри сжал замок в руке, в голове билась мысль просто оторвать эту раздражающую металлическую феньку, но та совершенно неожиданно разогрелась и, щёлкнув, приземлилась в пыль.

— Молодец.

Раздавшийся из-за левого уха голос заставил вздрогнуть, хотя не был ни громким, ни резким. Мистер Риддл подошёл незаметно, придерживаясь рукой за стеллажи, вторую он упёр в стену: несмотря на преувеличенно ровное и бесшумное дыхание, вид его был измотанным. А взгляд — выжидающим. Гарри подумалось, что он одобряет его деятельность, хотя у того в руках побывало всего лишь две тетрадки с информацией, представляющей для них отнюдь не прозрачную ценность.

— Я... Это дневник. Профессора Дамблдора.

— Не сомневаюсь. Глядя на эту, с позволения сказать, красоту. Видел у него нечто похожее давно, он любил подобные вещи, — взгляд скользнул по полке. — Судя по их количеству, предпочтениям он не изменяет.

— М. Я хотел... Простите, я не понял, как это получилось.

— Спонтанно. Тебе многому предстоит научиться, но я рад, что ты попробовал — воочию убедился, что не сквиб.

— Сквиб?

— Немаг, долженствующий быть магом. Обсудим это позже. Хочешь прочитать его весь?

— Я читаю не всё, только интересное.

— И как же ты определяешь, что интересно?

— По именам. Я прочитал... — заминка, — ...как ты убил людей, сбежав отсюда.

— А-а. Старая история. И что?

— Я... Всё нормально. В смысле, это не нормально, что вы убили людей, но вы же... Ты спасал себя. Я понимаю. И не боюсь.

— Не оправдывай мои поступки. Они к тебе отношения не имеют. Ты мне не судья. Да, я убивал людей, и не всегда это было неосознанно, что б ты понимал. А что касается того побега, то я не знаю, что именно ты там прочёл, но от себя добавлю пару сюжетообразующих деталей, как, например, то что после пробуждения у меня случился неконтролируемый выброс магии, разнёсший почти всю мою палату, включая старинное окно, которое ещё несколько веков назад кто-то обработал неслабенькой защитой. А работнику рядом со мной, конечно же, не поздоровилось.

— Он умер. Там даже описано, как.

Мужчина резко развернулся и махнул рукой в сторону. Из пыли и пустых полок тут же соорудилась изогнутая стильная скамья, на которую тот осторожно опустился.

— Я знаю. Видел. С такими повреждениями не живут. Жаль ли мне? Да, потому что это пятно на моей репутации, а мы не в средневековье, чтобы гордиться количеством убитых магглов на магической войне...

— Магглов?

— Людей без сверхспособностей от рождения. Теперь наше сообщество старается минимизировать контакт с "мирянами", если тебе так проще, но иногда случается и... подобное. Вроде неугомонных профессоров, сующих нос не в ту область, что им подвластна, и пытающихся насильно изменить людей, — Том откинулся на спинку, задрав подбородок и положив руку на подлокотник, и только тогда Гарри заметил, что у него в пальцах зажат дневник в чёрной обложке с серебряными инициалами, которые прикрыли тени. — Любая подобная авантюра плохо заканчивается, в том числе и для их пособников. Дальнейшее моё продвижение на свободу сопровождалось жертвами уже по другой причине — я боролся за свою жизнь и полноту существования. Тех, кто не стоял на моём пути, я и не тронул, а такие там были, поверь. Впрочем, подозреваю, что о них старик не написал ни слова. Даже уверен, что он их уволил, ведь моё поведение вполне могло спровоцировать у них возникновение инакомыслия, дескать, они тут не совсем спасением занимаются, чего Дамблдор терпеть категорически не мог. В конце концов, он защищает мир от страшных магов, а на войне нет места сомнениям.

— Я...

— Если тебе есть, что ещё прочитать, то приступай. Я же препятствовать не буду.

Гарри двинулся к скамье и неуверенно примостился с другого края.

— Я присяду...

Та же рука махнула теперь в его сторону, а глаза так и не оторвались от чёрной книги. Зелёный взгляд уткнулся в изображение милого феникса, которое исчезло с разворотом.

Рабочий ежедневник #3

Записи вёл: проф. А. П. В. Б. Дамблдор

1942-1980 (+ дополнения)

Искать первый ежедневник он уже не видел смысла — с этим бы успеть закончить. И первая же попавшаяся запись вызвала многочисленные вопросы:

...Разговор с премьер-министром прошёл на повышенных тонах. Возможно, влияние Томаса. Почти в каждом слове я не мог не слышать интонаций этого змия, которого однажды по неосторожности пригрел на груди. Я должен исправить свою ошибку. Завтра встречаюсь с главой ...от...ном. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Почему Дамблдор стремится открыть ваше... наше существование? Какой толк от того, что он шокирует политиков? И почему вы, то есть ты пытаешься ему помешать? Ты ведь пытался? Если судить по его заметкам.

— Неужели ты думаешь, что подобное... — Том покрутил кистью, — ...заведение не будет аффилировано с властью? Сам посуди: если есть дети, способные силой мысли двигать предметы, плавить металл, летать и изменять физические свойства собственного тела, то, значит, где-то есть такие же взрослые, которые всё перечисленное делают вполне осознанно и с определённой целью. Если развить мысль ещё дальше, то подобные люди способны скооперироваться и действовать вполне успешно, не привлекая внимания, но защищать свои интересы перед кем бы то ни было.

Брови нахмурились от неожиданной и совершено тривиальной догадки:

— В том числе и захватить власть.

— Умница. Ты озвучил самую распространённую версию, которой придерживаются все недалёкие и напуганные люди. Параноики именно так и мыслят: если у кого-то есть сила, он обязательно пойдёт на штурм дворца. Зачем подчиняться, когда можно подчинять?

— И почему я слышу "но" под всем этим?

— Потому, что магический мир измотан в достаточной степени, чтобы желать изоляции сильнее, чем войны.

Это имело смысл, если бы не возражение, подготовленное и щедро сдобренное жизненной практикой, воздействие которой Гарри хлебнул сполна:

— Но ведь это не навсегда! Восстановятся и натравят магию на тех, кто защитить себя не в состоянии. Любой ребёнок знает про инквизицию или про суд Салемских ведьм... и просто зависть к свободе других, смешанная со страхом за себя и родных, может толкнуть на страшные поступки.

— Ты прав. Но что быстрее: выстрел пистолета или заклятие подчинения, предотвращающее нападение? Проверять никто не хочет.

— Я не знаю таких тонкостей магии, но тем только выше вероятность тихой диверсии...

— Ты упускаешь одну важную деталь.

Вздох.

— Какую?

— Подумай.

Взгляд на пыльную полку, покрывшуюся разводами, вскоре заставил признаться:

— Нет сил.

— Что ж, поясню во избежание будущих глупостей с твоей стороны. Власть нужно не только захватить, но и удержать. Что б накопить ресурсы на подобное, магам потребуются десятилетия, если не пара веков. За это время человечество изменится ещё сильнее, и технический прогресс шагнёт далеко вперёд. Мне мой ритм жизни позволил наблюдать воочию, как люди меняются, и чем дольше живу, тем очевиднее возрастающая скорость их развития. И все эти замечания лишают планирование столь масштабной военной кампании сильно заранее, заблаговременно обесценивая весь нелёгкий труд, ведущий в никуда.

— Звучит так, будто и впрямь люди вдруг по необходимости откажутся от насилия.

— Люди много чего делают по необходимости, и даже самые дикие практики способны стать нормой. Как нормой было раньше воевать, так нормой однажды станет терпимость и отказ от насилия, потому что они перестанут быть продуктивными. Что ещё пишет маразматик?

Гарри не стал на последнее отвечать, листая страницы, на которых зелёным ровным с завитушками строем шло фрагментарное и хаотичное жизнеописание политических и профессиональных деяний старого врача. Перед чиновниками он притворялся общественным деятелем, перед детьми — добрым преподавателем, перед волшебниками пытался играть роль надежды на светлое будущее, но его с этого поста успешно сместил Том, предложив людям более выгодный с их точки зрения вариант — не отрезать, а найти лучшее применение. Так это описал профессор, очевидно, не до конца понимая своего оппонента, но не сбавляя яростность борьбы на всех фронтах, которая с годами совершенно не утихала.

Интересно, что его подпитывало всё это время?..

По какой-то необъяснимой причине череда заметок о юноше по имени Артур сквозь все записи о других пациентах приковала его внимание, на секунду даже затмив собой политические победы Тома, о которых профессор судил с весьма отдалённой позиции, что порой его анализы отголосков слухов превращались в просто невразумительный на взгляд читающего бред.

1953, июн.

Сегодня познакомился с удивительным юношей, который питает нездоровый интерес к нам — то есть "простым" людям. Он так и называет нас "простецами". Что ж, мне нравится. Представился Артуром. Рыжий, странный. Хм, впрочем, как и я. Понятия не имею, как он пошёл на контакт со мной, да ещё и так открыто, что ИМ не свойственно в целом, но тем легче для НАС. Скорее всего, в Хогвартсе в ближайшее время у учеников появится пара новых соседей...

...Я не могу поверить, что он выкрал свою невесту! Этот Артур и в самом деле невероятно храбр, под стать собственному имени! ... Молли намного тише характером, но такая же добрая и отзывчивая. ...не знаю, что именно Артур ей наговорил, но оба с таким нетерпением в глазах буквально требовали подписания контракта, что медлить я не стал.

Примечание: подготовить два новых места; поставить попечительский совет в известность.

Я чувствую, что выдыхаюсь. Артур демонстрировал примерное поведение с самого начала пребывания, но, очевидно, что-то пошло не так. Фиксация на мисс Пруэтт пагубно сказывается, а пог... в Омут едва не сопроводилось ... и даже замечание, что это на время, не помогло (это была даже не ложь, они не имеют права предъявлять мне претензии!). Единственные чистокровные, которые решились на контакт со мной — я не могу их подвести.

Читая эти заметки, Гарри не мог поверить, что речь идёт о настоящем клане — семье, состоящей полностью из магов. И они согласились на ЭТО?!

Неприятно было признавать, но беспокойство брало верх над рациональностью с каждой прочитанной строчкой всё сильнее и сильнее: если на предоставление такого рода услуг согласилась настоящая магическая семья, решившая по каким-либо причинам положить на алтарь чего бы то ни было бесценный дар, то стоит ли удивляться, что он — отрок без роду и племени — поддался в своё время на уговоры?

Несмотря на то, что описываемые события случились уже много лет назад, он переживал за Артура и его избранницу, каждое последующее слово читая с глупой надеждой на положительный исход.

1955, дек.

...подобное лечится подобным. Клин клином вышибают. Они дали согласие, а я их подвёл. Не понимаю, как это произошло. Поппи следила за ними с самого заселения. Несколько месяцев мы наблюдали тишь да гладь, и вдруг такое. Это первый и единственный случай парного побега, чего до этого с нами, хвала небесам, не происходило вовсе (за исключением Томаса — я никогда себе этого не прощу). Побег в одного... Но ПАРОЙ. Меня больше удивляет, что они действовали так, будто заранее сговорились. Это интересно. И пугает. В моих мыслях сейчас полный сумбур, ведь я записываю это по свежим следам, так сказать, пока впечатления живы. Поппи уже написала в полицию, я думаю, их быстро поймают. По лесу были пущены сторожевые собаки... ЛЕС! Боже, мы же посреди гор! Им может... им ГРОЗИТ опасность. Я не могу. Не могу сидеть и писать эту заметку. Я должен быть вместе с Поппи и искать их. Персонал стоит на ушах, это да, и, возможно, я своим присутствием лишь внесу больше сумятицы, но это же мои пациенты! Отправляюсь на их поиски. Допишу позднее.

Примечание: и всё-таки, как же они смогли спланировать побег? (исследовать произошедшее с учётом магии)

ВАЖНО: они пришли в сознание примерно одновременно (ок. 1:00 ночи) -> спустились в ... -> взломали кладовую и забрали часть верхней одежды (лекарства и еда не тронуты — проверено по накладной) -> вышли через главный вход. Последний раз были замечены в районе озера возле дуба, откуда исчезли (возможно, магическим путём). Подал запрос на водолазную экспедицию (они могли утонуть). Попечительский совет отклонил запрос (причина: недостаточная важность для траты ресурсов).

Ответ полиции: видели похожую пару в Лондоне 16 янв (спаслись?).

Дополнение: установить новый контакт с Уизли или Пруэттами не получилось.

Последние фразы были проникнуты отчаянием профессора, но Гарри не мог побороть в себе цунами облегчения. Как будто за родственников переживал, хотя это беспокойство оставалось совершенно неуместным.

Почувствовав на своём колене горячую ладонь, он обратил внимание на Риддла, как-то спокойно и странно смотрящего на него. Понять значение смущающие глубокого чёрного взгляда оказалось до невозможного затруднительно, и губы растянулись в глупой улыбке ещё шире, благодаря чему он понял, что улыбается абсолютно счастливо в пыльном хранилище без какой-либо на то вменяемой причины.

Окончательно смутившись, глаза вновь обратились к жёлтым страницам, на чернильных строках которых спустя множество разворотов уже было положено начало новой драмы:

1979, апр.

Подарок судьбы, не иначе. Ко мне на лекцию заглянула сегодня одна барышня. Она была совсем юная и необычайно поразила меня своей внешностью. Сказала, что её привлекает медицина и она сама своего рода врач (употребила слово "целитель", что тут же меня насторожило — я не ошибся). Мы разговорились, и мне следует прямо сейчас сделать важную оговорку: несмотря на то, кем она является, она оказалась удивительно доброй и порядочной женщиной (замужем, ждёт ребёнка), проявившей чудеса сознательности в столь юном, совершенно нежном возрасте. Она представилась как Л... и сказала, что нуждается в моей помощи. Мы договорились о встрече, правда, моё расписание было через чур забито, но пришлось подвинуть некоторых ... господ ради того, чтобы помочь даме в беде. Надеюсь, они не сердятся. Обязательно зафиксирую нашу встречу, уповаю на то, что та окажется продуктивной.

Дополнение: Томас стабилен, Поппи следит за ним круглые сутки.

Примечание: выписать ей ...мию.

— Ты знаешь, здесь есть сотрудница по имени Поппи?

— Есть. В чём интерес?

— Дама довольно часто фигурирует в записях. У меня складывается впечатление, что она правая рука этого душегуба.

— Хм... Не совсем так, но объяснять её роль на данный момент слишком много времени займёт. Ты с ней познакомишься, не переживай.

— Звучит как угроза.

Дёрнув плечами, он вернулся к чтению о новоявленной не слишком дальновидной знакомой Дамблдора, а худощавая большая рука всё продолжала согревать ему колено.

1980, май.

Лили оказалась замечательным собеседником. Не могу понять, почему судьба столь неблагосклонна к людям вроде неё. Быть может, она и есть тот человек, который может стать посредником между мной и волшебниками? Признаться, я давно подобного ищу... Она живёт в Годриковой Впадине вместе с мужем и недавно родившимся ребёнком (о малыше говорила долго и с упоением — какая любящая мать!). Утверждает, что их дом защищает своего рода сильная магия, барьер которой непреодолим без одобрения жильцов. Сегодня я это одобрение получил (записка с адресом, прикреплю на видное место). Наведаюсь к ним в ближайшее время, но к встрече необходимо подготовиться морально (её муж, если верить словам, относится к тому типу людей, которые сторонятся чужаков, тем сильнее мне следует произвести на них как можно более приятное впечатление). Остаётся лишь обдумать вопрос, стоит ли держать её и ребёнка отдельно друг от друга в... .

Внутри что-то невольно шелохнулось, едва глаза наткнулись на слова "в Годриковой Впадине", возможно от того, что это название было слишком необычно для географического объекта, которое где-то и когда-то он точно слышал, но не мог вспомнить об этом ничего. Куда важнее было ощущение полёта в пропасть, который никто не собирался прерывать. Казалось бы, решение есть, ведь нужно просто закрыть ежедневник и не видеть того, куда очевидно всё идёт. Куда именно — Гарри не мог ответить себе прямо, но десятым чувством понимал, что дальше записи о некоей Лили, пустившей в дом чужака, притворившегося добрым другом, будут содержать описание катастрофы, медленно, но верно наползающей на семью.

Гарри не мог ни описать, ни понять своего состояния. До сих пор он читал записи совершенно отстранённо, эмоционально реагируя лишь на сообщения о Томе (и Артуре), но только потому, что чувствовал к нему теперь некую привязанность, так как тот стал для него спасителем (оставляя в стороне морально-этический вопрос, ведь о пребывании в небытии — Омуте? — у них обоих было весьма смутное представление, соответственно, и влиянии этого состояния друг на друга). Однако никакой связи с Лили у него не было. Понятия не имея, кто она такая, ему казалось, что он знает и понимает, какую ошибку та совершила, доверившись Дамблдору, и с перспективы наблюдателя, к тому же отстоящего далеко во времени, оно так и было, но... Непреодолимая стена бешеной злобы росла и росла внутри, как дикая изгородь, зачем-то выстраивая лабиринт из нерациональных ощущений, которые путали и мешали воспринимать прочитанное адекватно, из-за чего каждое предложение приходилось перечитывать дважды, чтобы понять хотя бы поверхностный смысл написанного.

И это невероятно раздражало.

Пальцы Тома слегка сжали колено.

Накатывающие волнами ужас и ненависть ненадолго схлынули от последующих сообщений, в которых говорилось, что Дамблдор, несмотря на свои усилия, "в ближайшее время" не потревожил покой семьи ввиду обстоятельств непреодолимой силы и важности (попечительский совет встал на дыбы от новости о семейном межпоколенном "лечении", а университет выдвинул новые условия сотрудничества одновременно с правительством, разговаривать с которым год от года становилось лишь труднее — какие уж тут барышни с их грудничковыми младенцами?). Казалось бы, семья спасена, но... не тут-то было.

1980, июл.

Лили сохраняет со мной связь уже некоторое время, и, общаясь с этой волшебницей, я все больше и больше удивляюсь, насколько их мир удивителен и одновременно уродливо страшен. Им в пору восхищаться, но более нужно опасаться. Магия притягивает и развращает. Она сродни наркотику, а я наблюдаю за тем, как эта женщина становится наркоманом и не может отказать собственной природе. Настоящая трагедия. Но кое-что и в этой стезе может послужить благом. Она недавно рассказала мне о прорицании. Я отмахнулся, но она утверждает, что эта наука в магической среде не имеет ничего общего с шарлатанством, которое практиковали во времена моей молодости (я слышал, что подобное до сих пор пользуется спросом у определенной аудитории). На вопрос, что же именно маги подразумевают под "прорицанием", она сказала, что готова познакомить меня с некоей провидицей "из рода Трелони". Жду этой встречи с нетерпением.

Дополнение: НИКОГДА больше я не хочу подходить даже близко к магам-провидцам.

Дополнение: Я испугался. Женщина была одета как побирушка, но вела себя пристойно большую часть нашей встречи. Почти перед самым уходом она схватила меня за руку и начала вещать какую-то тарабарщину, кажется, на староанглийском. Лили что-то успела записать, но я был настолько шокирован, что смог воплотить в жизнь лишь одно-единственное в тот момент своё желание — завершить эту встречу и уехать к себе. (нужно будет извиниться перед Лили)

— Прорицание действительно существует?.. Нет, конечно же нет. Иначе маги не оказались бы в том положении.

Скосивший на запись глаза Том выглядел расслабленно, но Гарри не смог обмануться: напряжением от того веяло весьма ощутимо.

— Всё не совсем так.

— Но какой же упадок может произойти, если есть возможность его предотвратить, зная заблаговременно, что это случится?

— Ты вновь упускаешь детали. Думаешь, что люди действуют в парадигме формальной логики. Будь оно так, мы жили бы в совершенно ином мире. Впрочем, эта запись многое мне поясняет. Кроме того, что она там наговорила.

— А это важно?

— Да.

На это можно было только пожать плечами. Том во многом вёл себя странно; возможно, серьёзное отношение к прорицанию, которое без дополнительных пояснений виделось весьма туманной... дисциплиной, есть что-то естественное для волшебника, вроде ещё одного инструмента, которым, чтобы оценить всю его полезность, нужно просто уметь владеть? Гарри понятия не имел, а следующая запись и случайно попавшееся на глаза имя вовсе выбили из головы все мысли, не относящиеся к объекту.

1980, окт.

...Томас сбежал. Вновь. Это удивительно, но теперь обошлось вообще без жертв. Что это? Совпадение? Или хитро продуманный ход? Неважно. Со времён его первого побега был продуман механизм реагирования, и теперь пришла пора привести его в действие. Поппи уже на ногах. А я не считаю нужным более медлить. Направляюсь к Поттерам и желаю самому себе удачи (у меня дурное предчувствие).

— Хотел спросить тебя про эти побеги, если не возражаешь.

Том как-то напряжённо вздохнул, но ответил. Кажется, откровенно.

— Я был пленён им дважды, не считая того дня, когда ты должен был умереть. Тогда он имел возможность просто прийти и забрать моё почти не функционирующее тело — подарок судьбы для того, кто даже в неё не верит.

— Уме...реть?

Вместо ответа, Риддл мягко, но сильно взял его пальцами за подбородок и повернул голову к страницам, которые по собственной воле будто под порывом сверхъестественного ветра затрепетали и перевернулись, являя новые тёмно-зелёные пришибленные буквы, едва ли охотно объединяемые в предложения поплывшим взглядом.

1980, ноя.

...тело Томаса лежало рядом с её собственным, а в руках он держал палочку, совершенно неподходящую ему по размерам. Лили мне её не показывала, но я почти полностью уверен, что это её вещь. Бедная Лили. Её сын — она говорила, что его зовут Гарри, — лежал и плакал в манеже, смотря на двух взрослых рядом с собой, ни один из которых не мог ему помочь. Мне повезло. Я пришёл рано утром — предчувствие не обмануло. Лили как-то объясняла мне принцип работы заклинаний, некоторым из которых требуется не так много времени, чтобы развеяться. На их лужайке творилось черт-те что. Видимо, это так принято праздновать хэллоуин в обычаях магов. Варварство. Ребёнку здесь не место. Ни в этом доме, ни в этом мире. И этот ужас отстаивает Томас, защищая честь и право на самоопределение тех, кто режет быкам и свиньям головы и зажигает магические костры, словно в насмешку над инквизицией? Что ж, их право. Но с этого момента я беру на себя два обязательства: 1) я забираю юного м. Поттера с собой и несу полную ответственность за его дальнейшую жизнь; 2) Томас должен быть помещён в строгую изоляцию (не знаю пока, как это реализовать, но что-нибудь придумаю). У меня нет сомнений, что это совершил он. Том способен и на худшее. Надеюсь, родители бедного мальчика не мучились...

Заметка датировалась осенью восьмидесятого года. Гарри знал, что это время, когда погибли его родители. Это было единственное устойчивое знание его о себе и своей семье, не считая отцовской фамилии.

Отцовской фамилии...

Отцо...

Голову скрутило в жгут и приложило об стену, размазав по ней остатки капилляров и мозгов, часть из которых прилипла к потолку и, чуть подрагивая, свешивалась с балок. Тело рухнуло со скамьи с остаточным хрипом или вздохом, вышедшим из того места, где недавно начиналась глотка; члены рефлекторно мелко подрагивали, и пальцы, без возможности больше удерживать тетрадь, выронили её на пол. Часть страниц оказалась покрыта кровью от взрыва, и разобрать написанное более было невозможно.

— ...арри... Гарри!

Глаза открылись.

Он сидел на полу в нелепой позе, неудобно поджав под себя ноги, которые уже начинали неметь. Внизу тела гуляло электричество, отвлекая от нестерпимой боли в голове. На одежде мистера Риддла, не осталось незаполненного липкой пылью места, впрочем, как и на тетради, скукожившейся у поджатых ног, будто ту расплавили словно полиэтилен, превратив в сморщенный чернявый шарик.

— Я — Поттер. Гарри Поттер.

Голос звучал скомкано и надрывно. Ему показалось, что это не он и имя не имеет к нему отношения, но это не так. Зелёная вспышка, гомон и собственный плач всплыли в памяти настолько отчётливо, насколько никогда бы не могли вспомниться моменты жизни из столь далёкого детства.

Два тела — мужское и женское. Чувство беспомощности и одиночество. Отчаянный плач, зовущий на помощь. И полная тишина в ответ, нарушаемая лишь каким-то непонятным треском снаружи, полностью отрезавшим его от мира.

Он маленький и одинокий в своей клетке за решёткой, которую не может никуда деть. Он ползает и плачет, ползает и плачет, и не получает ответа.

— Рад, что ты обрёл имя.

— Ты знал. Ты знал, как меня зовут.

Уверенность, прозвучавшая благодаря усилиям неподчиняющегося языка, ошеломила. Откуда столько гонора, когда ему только что разнесло голову вдребезги? Ощущения от взрыва преследовали до сих пор: неужели он ещё жив?..

— Я догадался, но не сразу.

Шарик, бывший тетрадью, оказался в руках Тома, который, смяв его в кулак, впервые продемонстрировал Гарри столь явное волшебство: шарик плавился в обратном порядке, выявляя покорёженные и сморщенные листы сначала в рамках угольной черноты, но вскоре показались и первые искры, завершившиеся полноценным пламенем — то вспыхнуло и погасло, не оставив на ладони Риддла и следа. Мужчина, даже не поморщившись, протянул Гарри вещь — это был совершенно целый, без единого повреждения рабочий ежедневник Дамблдора.

— Я "должен был умереть". Почему?

Голос дрожал, и руки тряслись. Брать ежедневник не хотелось, но пришлось.

— Твои родители были убиты в ту ночь. Отец матерью, по неосторожности. Мать — мною, потому что ставила под угрозу всю политику нашего общества, которую я кропотливо выстраивал десятилетиями, Гарри. Что создаётся мудрецом веками, разрушается невежеством вмиг. Я не оправдываюсь перед тобой. Если бы оставалась возможность, я бы воспользовался потенциалом твоей матери, помог бы ей понять, где берега и кем заняты, а потом завербовал, пользуясь всеми возможностями, что может предоставить юная сильная колдунья. Но, увы. Действительность рассудила иначе.

— Замолчи...

По ощущениям шрам на лбу разрастался вверх и вниз вдоль лица и скальпа, рвя кожу надвое без крови и без звука.

— После того, как я закончил с ней, встал вопрос, что делать с её ребёнком. Путей было больше, чем один, но я предпочёл наихудший вариант, который привёл нас обоих туда, где мы находимся сейчас.

— Что за вариант?

— Потом.

Ответ, данный преувеличенно спокойным ровным тоном, внезапно вывел из себя.

— Что за вариант?!

Крик отразился от стен и от двери звенящим эхом. В глубине черноты глаз мгновенно разгорелись красные огни, секундой позже заполонив собою всё, вплоть до белков и век. Перед ним были глаза змееподобной твари на абсолютно человеческом лице.

— Потом.

Едва не по слогам брошенное в тишине слово по ощущениям врезалось ему в лоб и отскочило. Всего два слога, но в них слилась вся доступная этому миру настойчивость, которая просто не могла воплотиться в человеческом голосе, сейчас звучавшем подобно откровению с небес. Подобно воле... Бога.

Зря он подумал, будто оно "отскочило" от него, нет.

Слово раскроило ему череп и просочилось внутрь, оседая покровом на разгорячённом мозге, перекрывая кислород охватившему орган огню. Гарри почувствовал, что силы сопротивляться этим звукам тают пропорционально возрастающей покорности ситуации, которая находится полностью за пределами его власти. Сопротивляться бессмысленно. Сейчас — да. И бесполезно.

— Тогда, что дальше? Какие перспективы?

Кровавый цвет вымылся из чёрного взгляда, словно никогда там и не появлялся. Голос вновь звучал спокойно и по-человечески.

— Что именно тебя интересует? Путей масса.

— Твои дальнейшие планы.

— На что или кого?

Рука вновь дотронулась до его тела, на сей раз стиснув плечо.

— На... меня.

Пальцы впились в кожу под одеждой чуть сильнее, чем то требовалось, и его потянуло обратно на скамью. Воздух ненавязчивым торнадо закружился вокруг, остужая уже и без того остывшую под воздействием манипуляций голову. Край плывущего зрения отметил, что на одежде не осталось ни одного следа плотного слоя пыли.

— Забрать с собой, обучить и ввести в общество. Нас мало. Каждый маг на вес золота, утрата любого будет тяжкой.

— Это искупление? Что-то ты не особо колебался, избавляясь от моих предков...

— Я колебался и искал решение. В конце концов, я не маньяк, хотя сейчас кажусь тебе именно им. Это рациональное поведение. Клан Поттеров должен выжить, несмотря на происхождение своего наследника. Не думаю, что какая-то побочная ветвь за это время вышла вперёд (вы же не Блэки и многочисленностью не отличаетесь), хотя всё может быть, но с тобой и твоей... твоим положением им всё равно не справиться, даже если случился прецедент. За тобой преимущество, как жаль, что ты этого не осознаёшь.

— Я словно породистая лошадь для тебя. Для вас.

— Учитывая наследственность, я бы с тобой поспорил. Но это неважно.

Неужели?..

— А что важно?

— Что мы живы. И наша магия при нас.

При слове "магия" всё тело будто накрыло тяжёлым одеялом, и внутри встрепенулась необоснованная радость. Но вместе с ней ожили и другие эмоции — подозрительность, ужас, неуверенность... — окружившие её и раздавившие в момент: слишком силён и непредсказуем был человек рядом с ним, который то пугает, то успокаивает своим присутствием и словами.

— Кто вы вообще такой?

Страх, зазвеневший в голосе, вновь был подавлен неведомой властью чёрных глаз, которые не обещали ничего, но под их вниманием, будь на то воля обладателя, Гарри чувствовал себя... спокойно.

— А ты?

Сопровождаемый невесёлым смешком, взгляд обратился к вновь целому сборнику заметок. Вся злость улеглась, хотя он, скорее, определил бы своё состояние как "шокирован" и "раздосадован". Для злости, тем более дикой, всё-таки, нужен определённый склад характера. Сейчас эта природная мягкость и отходчивость, которая, очевидно, не раз спасала его приёмную семью от разного рода неприятных происшествий, обоим играет на руку. Споры ни к чему, учитывая их положение, а обессиленность и некоторая дезориентированность даже при фоновой — пусть и слабой, — неприязни или обиде в любом случае вынуждает держаться вместе. Том — важный и знающий игрок, упускать его расположение глупо. Хотя хочется, очень хочется приложить его чем-нибудь тяжёлым за давнее происшествие, которое наложило отпечаток на всю его дальнейшую жизнь вплоть до этого момента. Однако не нужно забывать, что обстоятельства сложнее, а упрощение картины не приведёт ни к чему, кроме большого количества ошибок, за совершение которых можно поплатиться жизнью, причём не только собственной.

Пора раскрыть глаза. Пора проснуться.

1989, апр.

Сегодня виделся с ребёнком Поттеров. Глядя на фотографию его отца, я понимаю, что они очень похожи. И в будущем могут стать почти копиями друг друга. Несчастная Лили рассказывала, что её муж был так называемым "чистокровным" — тёмное пятно на судьбе дитя, вынужденного нести ответственность за выбор, который он не совершал. Мне следует поторопиться — магия уже берёт над ним верх, если принять во внимание, что её спонтанных проявлений он не боится, но справедливо боятся окружающие (особенно тётя).

Примечание: подготовить документы (?)

Ребёнок славный, несмотря на случившееся, характером мягок (напоминает мать). Добродушен и уступчив, терпелив и кроток. Если всё исправить, сможет легко завести друзей и влиться в общество (сейчас насильно ограничен — почему?). Главное, не опоздать по срокам.

Примечание: назначить испытание на октябрь (к сентябрю не успею), уведомить совет о новом...

Больше не было сил продолжать читать это — глаза закатывались сами и веки смеживались, будто жалюзи на ночь по расписанию: не остановить и не отменить. Жизнь начала казаться сном, от которого не так просто избавиться — чем дольше спишь, тем сложнее проснуться.

Дамблдор ему по сути никогда не лгал.

Исходя из написанного, он действовал в своих интересах совершенно искренне, избавляя мир от зла теми путями, какие знал и какие научился практиковать за долгие-долгие годы работы в клинике и организации противостояния. Вопрос, что же он считает злом, остаётся совершенно открытым, потому как не представлялось возможности увидеть его беспристрастную точку зрения на явления, с которыми он вынужден был столкнуться. Каждая запись, несмотря на деловой характер, была отчётливо пронизана субъективным отношением. Хотелось сказать человеку, что сколь бы ни была велика его власть, нельзя экстраполировать внутреннее отношение на внешний мир, потому что ты не его владелец, а свобода твоя ограничивается свободой других людей, но профессор именно так и делал. Он брал чужие судьбы в свои руки, мял их, растягивал и сплющивал ровно в то, что желал видеть в итоге сам.

Неудивительно, что Том ему воспротивился.

И не только он.

Любой бунт против этого человека был тысячу раз оправдан, ведь никто не должен подчиняться и отдавать свою жизнь во имя придуманного кем-то блага, особенно если его в этот проект заманили если не чистым лукавством, то манипуляциями точно. Это мерзко. Добро, если профессор стремился стать его воплощением, не должно лгать и изворачиваться, иначе чем же оно отличается от того же зла, сколь бы размытыми ни были эти категории! Да и "добро" ли это? Лишать человека его неотъемлемой части по той лишь причине, что эта часть тебе не нравится?

Поттер чувствовал себя так, словно выбрался из выгребной ямы, где жил и дышал несколько лет, иногда даже открывая рот.

Он чувствовал себя опороченным. Удивительно. Таковым стоило бы себя считать после того, что они сделали с Томом, лишь бы выбраться из плена, в который их засунули, но, увы, нет. Всё произошедшее в темноте и при свете и в половину не выглядело столь же непривлекательно, чем ненавязчивые увещевания доброжелательного дедушки, который иногда подходил к нему в пригородной библиотеке и разговаривал о том, что правильно, а что нет. К тому же, произойди подобное сейчас, ему пришлось бы искать иные пути завоевать симпатию молодого человека, который уже давно не ребёнок, судя по ощущениям... Интересно, сколько же ему сейчас лет?

— Ты выглядишь измотанным.

Глаза силой повернулись к тусклому свету, невесть откуда окружившему их: только сейчас до Гарри дошло, что он не видел ни одной лампы или даже свечи в этом замызганном и облепленном паутиной помещении.

— Сколько... Который сейчас год?

— Минимум, две тысячи пятый.

Те же пальцы, что совсем недавно обращали его голову к книге, указали на календарь, висевший в конце прохода на стене. Прямо перед ними, но слишком далеко, чтобы разглядеть на нём хоть что-то. И когда только Том успел?..

— Боже... Мне около двадцати пяти лет, и... что я делал большую их часть? Лежал без сознания, вёл бессмысленные разговоры, даже школу не закончил... Не помню, по крайней мере, как это было. Даже когда я попал сюда. Я помню только, как пытался отметить свой одиннадцатый день рождения, кажется, в довольно пыльном и старом месте... — глазные яблоки рассеяно повращались, и губы неуверенно изогнулись в усмешке; весело не было. — Но вот после — это просто череда смазанных картин, иногда только ощущения без контекста. Не мог же я провести здесь больше десяти лет! Это немыслимо длинный срок.

Слева раздался лёгкий вздох.

— Будучи в Омуте, время воспринимаешь иначе. Я впервые оказался там в четырнадцать, но когда выбрался, не мог поверить, что провёл там целых несколько месяцев, ведь они ощущались не длиннее пары дней, в течение которых я неустанно искал выход. Оттуда, откуда физического выхода нет. Есть только физиологический.

— Как в сказках про похищения феями... Или в истории про Рип Ван Винкля. Я никогда не думал, что окажусь на его месте.

— Я — тоже. Самое ужасное во всём этом то, что бесценный ресурс — время — расходуется впустую. Ты можешь создавать вселенные, организовывать пиры и населять их симулякрами на любой вкус и цвет, плести интриги против собственного мозга, развлекаясь бесчётное количество раз, ведь всё, что происходит там контролируется тобой и только тобой, но... Это бесполезная трата времени. Ты царь и бог своего небытия. Такой же жалкий, как и оно само.

— Ты описал какой-то интеллектуальный онанизм.

— Так и есть. Суть мозга в том, чтобы продуцировать плоды своей активности вовне, а не переваривать их неограниченное количество лет внутри. Только в этом смысл его жизни.

— Сказал бы это кто профессору...

— Ты думаешь, ему не говорили?

— Кто?

— Он отнюдь не одинок. И любит хорошенько поболтать, и совсем не за жизнь. Он вообще ценитель сведений. Особенно тех, что его не касаются.

— Видимо, твои слова не достигли его ушей.

— С чего ты взял, что о подобном он решился бы заговорить когда-нибудь со мной?

— М-м...

Не дожидаясь ответа, который и сам по себе не спешил быть озвученным, Гарри открыл ежедневник наобум, всё ещё сомневаясь, что это он или то, что он реальный. Разве можно вернуть чему-то прежнее состояние, будто обратив время вспять? То, что сделал мистер Риддл, больше напоминало алхимический фокус, чем реальное действие. Но если так, то магия способна буквально на всё. Если он увидел то, что он увидел, то она способна поворачивать время вспять! Значит, для них не всё потеряно... И подобные сведения попросту перевернут мир. Как перевернула его многострадальный мозг последняя судьбоносная запись, которую он решился прочитать в этой проклятой книге.

...Лорд Волдеморт — такой псевдоним он себе выбрал. Сейчас я полностью спокоен, и эта заметка не несёт в себе большого смысла, я просто рассуждаю у камина, покачивая в руке бокалом с брэнди. Эта жидкость удивительно красиво переливается в свете огня и гранёном стакане. Когда-то давно мне предлагали сигару, но я малодушно отказался, а вот теперь мне интересно: они сочетались бы друг с другом или всё это чушь несусветная? О чём я... Ах, Томас. "Морт" — на французском означает "смерть". По крайней мере, такая ассоциация приходит первой в голову тем, кто это прозвище слышит. Уместно ли вообще считать это... самоназвание (?) "прозвищем"? Традиция называния — нарекания — именем довольно древняя и служит не только для того, чтобы отличать людей друг от друга, но и чтобы понимать кто кем является. Различать по роду деятельности или личностным качествам. Елена — светлая. София — мудрая. Александр — защитник. Генри — сильный. А что стоит ожидать от человека, который сам выбрал себе имя "смерть"?...

Действительно, чего?

Глаза от страницы переместились левее: Том задумчиво смотрел в свою чёрную книгу, в которой... не было ни единой записи. Пальцы листали страницы одну за другой с превеликой осторожностью, будто на них зафиксированы ценнейшие сведения, а листы — древний пергамент или нечто в этом роде. На взгляд Поттера это было бессмысленно, но на его совершенно ничего не понимающий взгляд что угодно в волшебном мире могло выглядеть бессмысленно, и с тем же успехом бессмысленность легко могла таковой не являться.

— Как ты вспомнил?

— Что именно?

Наполненные чернотой зрачки по-прежнему не открывались от чистых листов.

— Что ты некий Лорд с ужасным прозвищем.

Почему-то понимание, что раз Том вспомнил его, то, скорее всего, вспомнил и себя, пусть и, наверное, не сразу, однако не пришло к нему, когда тот упомянул свою родословную. Ах, всему виной потрясения. С информацией нельзя работать впопыхах — рискуешь упустить множество деталей.

— Ах, это. Да, вспомнил, до момента возвращения не осознавал себя в полной мере. Я не лгал тебе, мальчик, что удивительно для меня. Хоть и манипулировал, правда, редко. Сил не было. Я чувствовал себя разрозненным, как будто не все мои части со мной. Я и сейчас остаюсь преследуем этим ощущением.

— И как давно ты вспомнил?

Пальцы как-то резко двинулись под обложкой, и книга захлопнулась с нехарактерно громким звуком для своего размера. Разве это не было грубо?

— Не сразу, но постепенно. Гораздо важнее, что я вспомнил, кто ТЫ, правда, для этого мне пришлось увидеть тебя вживую.

— И всё это время ты притворялся? Стоит ли мне бояться этой твоей личины?

— Конечно стоит.

Слова раздались отнюдь не из красивого рта в нескольких сантиметрах от его собственного лица, но из-за пыльных старых полок, откуда на них обоих взирало напряжённое и переполненное негодованием — злобой? — лицо профессора Дамблдора.

— Надо же, старый дурак, — Том даже не дрогнул, чему Гарри был рад, сам будучи дрожа, как рваный лист на ветру; внезапно в помещении похолодало, хотя и до этого не было жарко. — Ты удивительно пунктуален: сейчас как раз время обхода.

Профессор вышел из-за полок, двигаясь удивительно плавно для того, кому уже давно должно было перевалить за век. Невольно возникла мысль, что он тоже что-то имеет с волшебников, задержанных им, иначе кроме как магией его живучесть и проворность в более чем преклонном возрасте объяснить было невозможно. Проворность и неадекватную целеустремленность. В физическом эквиваленте: он приближался к их скамье с неумолимостью смерча в серых одеждах до самого пола, цвет которых сливался с окружающей их всех пылью.

— Сейчас не время инспекции, Томас, и увиливаний, как ты это любишь, — старая голова в скорбном и вместе с тем назидательном жесте покачалась из стороны в сторону. — Пора вернуться в палату.

— Согласен! — мистер Риддл в ответ чинно и чопорно кивнул, не дёрнув даже бровью; вся его поза от закинутой на ногу ноги до свободно покоящихся на спинке скамьи рук выражала полное владение ситуацией. Не им нужно было сейчас переживать, а профессору. — По тебе давно скучают мягкие стены и стальная дверь. Знакомый австриец может это подтвердить, однако компанию составить тебе наотрез отказался. Интересно, отчего же...

Солидной длины борода висела меж коленей старика, острыми углами выпирающими через свободный подпоясанный чем-то блестящим подол. Белые немного курчавящиеся волосы достигали пола и собирали с него весь грязь и сор, который там валялся, включая пауков: одно несчастное насекомое отчаянно шевелило лапами, запутывая и без того тугой колтун, образовавшийся внизу; Гарри стало жаль бедную тварь, но он не мог заставить себя приблизиться к человеку, которого без преувеличения считал опасным. И были причины: на словах об "австрийце" настроение профессора внезапно и зримо ухудшилось. Выражение лица до замечания претендовавшее на медитативное спокойствие, смешанное с очевидным негодованием, за секунду сменилось чистой яростью, что было необычно — Гарри никогда подобного на этом лице не видел, а новые эмоции больше походили на карнавальные маски, столь удивительно чужды они были этому типу и потому вызывали едва ли не ужас своим трагическим уродством.

Однако не было причин полагать, почему профессор может представлять для них угрозу, ведь он стар, один и, что логично, в меньшинстве.

И, конечно же, он не владеет магией, в отличие от них с Томом!

Однако Гарри по-прежнему колотило... Возможно, это психологическое. Пройдёт.

— Решил напоследок вновь побороться со злом?

— Это не последний мой крестовый поход, Томас. Всегда есть время бороться со злом, а в тебе, мальчишка, поверь, оно сидит чрезвычайно глубоко и крепко.

— Странно слышать это от похитителя детей. О тебе при жизни должны складывать легенды на манер Джека Потрошителя, который, однако, выворачивает наизнанку не лондонских проституток, а малышню.

Невозможно было не задаться вопросом, почему старик не пришёл в компании санитаров или хотя бы других врачей. С трудом верилось, что он забрёл именно сюда, обратил внимание именно на неприметную закрытую дверь и тишину, так как невозможно было представить, чтобы из-за толстых каменных стен, предназначенных выдержать нападение армии и бой снарядов, отчётливо раздавалось их перешёптывание. Даже кричи они здесь, звуки оставались бы внутри.

Так что же привело его сюда?

Между тем, пинг-понг фразами продолжался.

— О, о тебе их уже слагают. До меня дошла парочка, — голова дёрнулась, и паук выпутался из волос, угодив прямо в гору пыли под ногами. — Весьма поучительных, больше похожих на откровения.

— Какое дурновкусие, приплетать церковный жанр там, где он абсолютно неуместен. Пропаганда — важная составляющая успеха, тебе ли не знать.

— Удивлён, что дезинформация не коснулась моего имени.

— Я предпочитаю иные методы борьбы, если обстоятельства позволяют разгуляться. Но я не ты, посему не брезгую всем доступным арсеналом. Всё ещё впереди.

— Не сомневаюсь. Гарри, мальчик мой, прости, что не поздоровался с тобой сразу, но недалеко от тебя сейчас находится человек, пренебрегать вниманием которого я себе позволить не могу. Теперь ты, я надеюсь, понял, с кем мы имеем дело. Будь добр, пройди в приёмную. Я передам тебя в руки Поппи, она обо всём позаботится.

Слышать, как к нему обращаются будто к неразумному ребёнку, было просто возмутительно, но ввязываться в эту беседу Гарри не хотел. На то были причины: он не знал профессора перед собой и ему нечего было тому ответить. Не было нужды тратить ресурсы на горлопанство и изнурять себя тем только сильнее — физически, морально. Эмоционально. Потому что старикашка, сколь бы хилым ни казался, с каждым прожитым годом не молодел — и разница эта ощущалась тем сильнее, чем более сильным и уверенным в себе помнил его Поттер, идеализируя в детстве образ дедушки, помогавшего ему ориентироваться в большой неудобной библиотеке. И мире, как он тогда думал. Эта иллюзия разбилась, заставив чувствовать себя непривычно неуютно перед ним, что только подстёгивало нежелание участвовать в дискуссии.

— Он — не твоя забота, — просто ответил Том, поддержав крепкой уверенной хваткой на чужом колене собственные же слова.

— Неужели?

Сарказм и поднятые невероятно высоко брови Дамблдора могли соперничать с работами лучших карикатуристов мира.

Мистер Риддл не ответил. Вместо продолжения разговора, он прищурился и согнулся в позвоночнике — неестественно сильно выгнув спину, как это могли делать только коты. И змеи. Гарри понял, что тот творит, слишком поздно, но даже пойми он вовремя, не решился бы воспрепятствовать, так как сочувствия в нём было слишком мало к деду, который, откровенно говоря, и вовсе его не заслуживал.

— Волдеморт...

Красная вспышка, возникшая откуда-то со стороны Риддла, угодила в профессора с оглушительностью молнии, поразив того, казалось бы, во всё тело разом. Взгляд, больше от шока, чем по разумению, обращённый на напавшего, обнаружил на месте Томаса Риддла бледного змеелицего гуманоида, который подобрался на скамье и уже возвращал себе человеческий облик, с той же скоростью меняя выражение лица и гася алое зарево в одичавших глазах.

Дамблдор от удара вскрикнул и рухнул на пол, подняв вокруг себя пыльное облако. Мистер Риддл, не теряя времени, быстро приблизился к нему и запустил руку в распахнувшиеся одежды, на детали которых Гарри едва ли обратил внимание. Те оказались оснащены огромным количеством карманов, из которых что только не повываливалось при падении, заглушаемое пыльным ковром: миниатюрные весы, пенсне, карманное увеличительное стекло, несколько колб с порошками, какой-то золотистый шарик с потрёпанными крыльями (когда Том его поднял, внутри что-то звякнуло — может, шкатулка?), песочные часы на длинной цепочке, золотые монеты (сокровище из замка?), старинный медальон (тут же перекочевавший на шею Тома) и даже тонкой работы женская корона (диадема, кажется — а она-то зачем?). И всё это, без преувеличения, богатство, старый профессор зачем-то носил с собой в карманах мантии, расхаживая, если Гарри правильно помнил, по БОЛЬНИЦЕ. Какое отношение все эти вещи имеют к пациентам-пленникам, мозг отказывался предполагать, но теплилась слабая надежда, что ответы будут получены в своё время, а сейчас... А что, собственно, сейчас?

— Мы...

— Уходим отсюда.

— Он...

— Я забираю самое ценное, а не обкрадываю побеждённого, если для тебя это неочевидно. Старый маразматик прикарманил слишком много вещей, к которым вообще не должен был иметь доступ. А с таким уровнем защиты, за его ментальное здоровье отныне больше никто не может ручаться.

Золотой шарик и, к удивлению Поттера, корона тоже отправились к Риддлу.

— То есть, он окончательно сошёл с ума?

Последнее, что тот взял, были песочные часы на цепочке, присоединившиеся на шее к медальону.

— Предполагаю, что так. Впрочем, у него есть ещё...

Коробка, стоявшая неподалеку, резко слетела с полки на пол сама по себе, и из её недр выползло несколько червеподобных созданий неясной природы. Сумрак, опустившийся на хранилище едва ли не с появлением профессора, делал видимость почти нулевой, в которой уже не было ни единой возможности рассмотреть, что это такое. Гарри знал лишь одно: это явление не рядового порядка, а они с Томом не в том состоянии, чтобы расправляться с этим нечто. Существа, тем временем, множились, сливались и распадались, текстурой тел напоминая мутную воду. Кончив своё неопределённое копошение, они стремительно направились к выходу, рядом с которым, по счастью, оказались они оба (Гарри даже не заметил, как под натиском твёрдой хватки Тома всё это время отступал от стеллажей, заполняемых подвижной червеобразной "водой").

— Выйди.

Прозвучало как приказ: тихо и чётко. Гарри не паниковал, но ощущал нарастание беспокойства.

— Закрытая дверь не убережёт, — слова Тома звучали странно, будто отрывочное шипение, производившее на неясное сознание необъяснимое впечатление. — Придётся бежать.

— Я не...

— Найди, пожалуйста, силы.

Пришлось найти.

Как только они оказались по ту сторону запершийся двери (скорее всего, магией Тома), изнутри донеслось волнообразное стучание большого количества воды, быстро просачивающейся наружу — старые стены и старая дверь, не дававшие никакой герметичности. Гарри не развернулся — его грубо дёрнуло в сторону, и фокус зрения снова поплыл.

Коридоры и коридоры, один за другим.

Камни, камни, камни.

Пыль, паутина, поворот на помещение, очевидно, служащее перекрестком внутризамковых коридоров: перед ними было три пути, не считая ведущего назад — прямой, налево и направо. Мистер Риддл повернул направо. Они неслись со скоростью ветра, стены сливались в один сплошной поток, как тот, что Гарри видел маленьким в Лондонской подземке, когда наблюдал за тоннелем через окно вагона.

Магия.

Позади их преследовал шум воды, постепенно отдалявшийся, но все ещё угрожающе громкий. Темпа никто не сбавлял; камень под ногами не ощущался вовсе, а беглый взгляд подтвердил опасения, что они не бежали, а летели — ноги не касались пола, а их наколдованные одежды развевались вокруг и хлопали, подобно крыльям. Гарри чувствовал себя птицей, и невольно мелькнула мысль просто броситься на свободу в окно, но при стремительно тающем энтузиазме и полном отсутствии знания, как этим управлять, конец его путешествия становился предрекаемо печальным. Вместо этого рука стинула пальцы мужчины сильнее, а ноги зашевелились бодрее.

За ними погоня.

Недолго мучаясь импровизированным "полётом", они налетели на конец коридора, который был виден задолго до. На них с высоты собственных размеров смотрела огромная картина стройной дамы в зелёном наряде. Отчаянно надеясь больше никогда и ничему уже не удивляться, Гарри всё-таки изумился: картина, совершенно точно и с великим мастерством написанная маслом, двигалась. Более того, она с ними заговорила:

— Прошу пароль, — видимо, на староанглийском; однако слова были с трудом, но всё же узнаваемыми.

— Впусти нас, права имеющих, — голос Тома вновь звучал подобно шипению змеи, белое тело которой с масляными бликами на чешуе обернулось вдоль плеч Стройной Дамы.

— Повинуюсь.

Портрет величиной в половину стены сдвинулся в сторону обнаружив просторный тоннель, от чего шум воды пошёл на убыль, удаляясь вглубь образовавшегося пространства.

Том отступил в сторону. Приглашения Поттеру не понадобилось — оба быстро нырнули в коридор, и проход за ними закрылся, образовав мгновенную тишину.

Неожиданная мысль неприятно поразила сознание:

— Холст размокнет.

— Нет. Не размокнет.

Выяснять, почему портрету ничего не угрожает, желание испарилось также быстро, как и возникло. За треволнениями обнаружилось несколько важных моментов, которые требовалось прояснить в первую очередь.

— Тебя... Вас оскорбило то, что он назвал ваше... вас... тебя по данному прозвищу?

— Нет.

Слишком коротко и неудовлетворительно прозвучал ответ, по которому ровным счётом ничего нельзя было понять. В особенности, мотивы столь вероломного нападения на буквально безоружного старика. Да, озлобленного и наворотившего дел, но всё ещё безоружного и сошедшего с ума. Взгляд вновь поплыл — пришлось придержаться за стену, чтобы не упасть. Рука снова окунулась в вековую пыль.

— Разве "Волдеморт" — это не просто имя? Оно обладает какой-то магической наполненностью, как вторая кожа или другое тело?

Все ещё требовалось пояснение, почему этот человек с такой лёгкостью меняет облик. Можно было допустить, что это причуда внутреннего осознания, вроде психологического автопортрета, пока они находились в Омуте... но не наяву. Это выглядело как настоящее оборотничество.

— Скажем так, Волдеморт — это моё альтер эго. Отдельная личность, которую я создал себе сам. Как костюм, маска, если хочешь. Для выполнения определённых поставленных задач... деяний особой категории.

Как убийство?

— И это разве оправдание?

— Кто вообще сказал, что я оправдываюсь? Ты задал вопрос, а я ответил. И не моя вина, что ответ тебе пришёлся не по нраву.

Перед ними распахнулся простор средневековой гостиной, организованной полукругом: видимо, они находились в башне. Полочная мебель, явно сделанная на заказ, облепливала стены, скрывая тёмным потрескавшимся деревом старый камень. За мутным стеклом что-то находилось, похожее на книги, шкатулки, свитки и изогнутые цветные склянки, а также какие-то предметы одежды, но проверять сейчас наполнение стеллажей никто не спешил. Глаза снова начинали неумолимо закрываться, а навалившаяся тяжесть по бокам и за спиной — постепенно пропадать (неужели он и впрямь отрастил в погоне крылья?).

Позади с треском вспыхнуло, и из-за ног вылетело чёрное облако старых развалившихся давно огарков — мистер Риддл разжёг камин. Обстановка из гнетущей своей пыльной затхлостью стала чуть более терпимой; удивительно, как огонь способен оживлять комнаты, делая их уютными, в особенности, гостиные. В особенности, когда посетители смертельно устали.

— Начни соображать, мальчик, и ты поймёшь, что действия мои направлены не на то, чтобы "творить зло ради зла, потому что я плохой и по-другому не умею", — в пыльной тишине помещения голос мистера Риддла заставил Поттера вздрогнуть. — Польза для одного будет означать вред для другого, это же просто.

Молодой человек обернулся на голос.

Его спутник занял одно из тёмно-зелёных кресел недалеко от камина, с внимательным выражением глаз следя за тем, что делается вокруг, будто они не были в этой башне одни... Ведь они тут находились одни?!

Однако с языка в ответ сорвалась совсем иная реплика:

— Что не отменяет моей... моих чувств.

Внезапно накатило странное ощущение, с которым, Поттер осознал в ту же секунду, ему предстоит длинная и мучительная дорога. И вряд ли этот путь ознаменуется счастьем хоть на одном своём этапе.

— Ты не можешь на меня злиться за то, что я отнял у тебя. Потому что ты никогда не владел ценностью утраченного. Но ты волен злиться на меня за несчастливое детство у тёти, которая ни за что била тебя каблуком в лоб — в ЭТОМ случае ты хотя бы понимаешь, что с тобой происходило и почему это недопустимо.

— А отнимать родителей у новорождённого допустимо?

— Я их у тебя не отнимал, в тот день произошла трагедия. И, более того, я лично скорблю о потере Поттеров больше твоего, потому что понимаю, сколь перспективной была эта семья.

— Была?

Длинные руки упёрлись в подлокотники, подпирая голову. Взгляд задумчиво уставился в камин.

— О, я не в курсе, но на момент той нашей... встречи, твоя родня со стороны отца была жива и невредима. Я делал ставку на него, но он погиб в ту ночь не от моей руки. Помнится, я уже об этом говорил.

— А от...

— Неосторожность матери, уверовавший в непонятный бред, перешедший в стадию навязчивой идеи. Но, следует отдать ей должное, своё дитя она была готова грудью защищать. Как, собственно, и я — своё. Мои проекты мне были дороже какой-то маггловской невежды, связавшейся не с тем и не тогда, владеющей достаточным количеством информации, что никакие манипуляции не становились гарантией её покорности нашей идее.

— "Идее"? Звучит как речь какого-то сектанта.

— Любая организация закрытого типа слегка напоминает секту, — Риддл щёлкнул длинными пальцами, громко. — Сила, Гарри. Твоя мать была удивительно сильна, и моё счастье, что она этого так и не осознала... Но даже так она умудрилась сотворить кое-что поистине занимательное.

— Что это?

— Оно сейчас стоит передо мной.

Голова от последних слов наполнилась приятной пустотой. Взгляд в невольном смущении метнулся к камину, а оттуда — к дымоходу, яркий жар пламени больно ударил по глазам. На просторной, как и место для огня, трубе, выложенной кирпичом, обнаружились остатки некой геральдики, зверски кем-то порванной, но всё ещё узнаваемой: вышитый золотой канителью лев на пересекающих друг друга квадратах — жёлтом и красном. Знамя слабо трепыхалось от колебаний нагревающегося воздуха, точно живое, хотя... в этом замке всё может быть "живым", как вынужденно отметил мозг, и почему старый герб должен стать исключением?

— Символ дома Годрика Гриффиндора, основашего одноимённый местный факультет. Это их гостиная. Штаб квартира, если угодно. Бывшая. Как и всё в этом замке.

Голос Тома звучал мерно и глухо, как патефонная запись рассказчика, зачитывающего старый и грустный роман, который непременно закончится трагедией.

— Твой дед по отцовской линии — Флимонт Поттер, кажется, — закончил именно его. Один из последних выпускников этой Школы, прежде чем замок окончательно перестал функционировать.

— Почему мебель не соответствует гербу? Разве несоответствие цвета не приведёт даже гипотетически к... "деморализации"? И какие ещё здесь есть факультеты?

— Узнаешь позже. Когда-то их было шесть, но довольно быстро количество сократилось до четырёх. А насчёт цвета... ты прав, это цвета, несвойственные львиному лагерю, и появились они в этой гостиной незадолго до закрытия Школы. Думаю, догадаться несложно, в результате чего.

— Факультетская вражда? На пороге уничтожения организации?

— Или захват власти. Зависит от того, какую сторону выпускников послушать. Родовитые слизеринцы, в отличие от многих других, сделали попытку удержания на плаву столь важного института, но выбрали для этого самый неподходящий метод. Однако их можно понять, ведь сплочение — один из основных способов выжить, в группе существовать проще, чем поодиночке. Но их тактика шла вразрез с чаяниями других, и они после короткой победы потерпели сокрушительное поражение. Даже формальные торжества не смогли сгладить впечатление от собственной неудачи, которую они ощутили до самых костей, и не только. Маглорождённые обвинили их в архаичных взглядах и были удивительно правы, но голос их не подкреплялся ни силой, ни традициями, а потому услышан не был.

— Жаль.

— Да. Жаль.

Гарри приблизился к креслу, в котором откинулся на спинку Риддл, и оказался в зоне запаха, исходящего от мужского тела с некоторой примесью медикаментов, которыми его, возможно, накачивали недавно. В отличие от Тома, он продолжал всматриваться в едва колышащуюся разодранную пыльную ткань, силясь почувствовать связь сквозь годы и столетия с собственным родом, ведь что-то это должно было значить! Члены его семьи отдыхали здесь, получали свой первый опыт в магии, общении за пределами дома... любви, возможно. В этой гостиной должно было происходить столько всего, если верить прочитанным книгам о пансионах и университетах...

Однако сколько бы он ни старался, фантазии оставались фантазиями. Не возникало волшебным образом ниточки, которая бы протянулась между ним, дедушкой и этим несчастным знаменем, которая бы связала их всех воедино. Потрёпанный геральдический лев так и оставался старым символом, висящим в заброшенной гостиной, никак не связанный ни с ним, ни с днём сегодняшним.

Зато был Том, живой и настоящий, кующий прямо сейчас связь между ним и волшебным сообществом куда более реальную, чем это могло бы сделать даже фамильное древо, окажись оно перед ним прямо здесь и сию же секунду. Надписи и портреты оставались лишь надписями и портретами, гораздо важнее было находиться рядом и разговаривать с живым человеком, способным передать опыт и научить тому, чему не способен научить ни один текст. Лишь бы это не омрачалось ложью...

Образ старого профессора как нельзя кстати вырос перед глазами — весь в грязи от пыли и воды. Вода!

— Профессор!

— М?

Тома, казалось, озадачил этот дикий вскрик, прозвучавший в без малого мёртвой тишине гостиной просто оглушающе.

— Он же утонул! Случился потоп, но я не понимаю, как, и мы...

— Сомневаюсь, хм, — Том, секунду назад напряжённо стинувший подлокотники, внезапно расслабился, выглядя очень похоже на то, что Гарри наблюдал в хранилище. Его самоуверенность, казалось, набрала прежние обороты. — Этого гуся так просто не угробишь, советую не обманываться. На вид он старпёр, но даст фору многим из твоего поколения, уж поверь.

— Я не могу... мы должны вернуться и...

— Сядь.

Горячая ладонь сомкнулась на предплечье, стиснув его не хуже накалённых наручей. Тёплый воздух камина ударил в лицо, и колени мужчины внезапно оказались вровень со съехавшими на бок очками. Зрение расфокусировалось, как и вестибулярный аппарат, но стало совершенно очевидно, что под ногами пола больше нет, а рёбра упираются в чужие бёдра. Второй раз на чужих коленях не вызывал смущения, но всё ещё производил впечатление весьма неудобного для серьёзного разговора положения. Тем более с возможным убийством на фоне — первым в сознательной жизни.

— Что вы делаете?!

Сильные — очень сильные! — пальцы разомкнулись, подарив мимолётное ощущение свободы, которое тут же исчезло, когда они же проскользнули за шиворот и начали беспорядочное движение по липкой от пота коже, к которой успел пристать хлопок, оставшийся от больничной формы. Теперь ткань неприятно отлипала от тела под воздействием пальцев, удивительно плавно скользивших и давивших то там, то здесь, вызывая одним своим наличием на спине мурашки в районе затылка, которого вообще не касались.

— Что происходит? — ощущение второй ладони, совершающей непристойное давление ниже копчика, унесло прочь мысли о профессоре, заменив их беспокойством куда более личного характера. Этого не должно было случиться здесь и тем более сейчас. — Перестаньте!

— Нет, — коротко и ясно. — Отвечая на твой вопрос: успокаиваю тебя. Раз ты так активен спустя каких-то несколько часов после пробуждения, то, будь добр, направить свою энергию в более позитивное русло. Например, развлеки меня.

— Что?

Хаотичное движение прекратилось, но ощущение неловкости усилилось, когда эти же пальцы с той же силой сомкнулись вокруг челюстей, подняв торс выше, неприятно дёргая за голову.

— Что...

Треск позвонков смешался с удивлением оказавшихся вровень гипнотизирующих глаз, блики в которых дробились из-за очков.

— Прекрати звучать, как испуганная сова.

— Я не могу РАЗВЛЕКАТЬСЯ, когда умирает человек.

— Он не умирает.

— У вас нет доказательств!

Пальцы на голове сдались сильнее и тут же расслабились под обречённый окативший теплом вздох.

— Они мне и не нужны. Любой исход сегодняшнего дня нам будет на руку. Мы в беспроигрышном положении, и я даже не знаю, кого благодарить за это больше: твой выброс или его бессознательное.

— М-м...

Ответ пресекло резкое движение навстречу. Неуклюжее царапанье ногтя по переносице в попытке снять очки непосредственно в процессе смазало ощущение проникновения в рот чужого объёмного подвижного и очень-очень горячего языка, оказавшегося там совершенно не к месту, ибо целоваться при столь ужасных обстоятельствах чьей-то возможной гибели совершенно не хотелось.

— Помогите...

Слабый и совершенно неуверенный призыв в вековую пустоту старого зала прозвучал тихо и смято. Перерыв на то, чтобы чужие пальцы беспрепятственно сняли окуляры, был возмущающе мал. Даже одна рука держала голову и челюсть точно в капкане при том, что на колене или предплечье совершенно не выглядела НАСТОЛЬКО большой и сильной. И всё же она впивалась ногтями и вдавливалась подушками в кожу, не причиняя боли, но весьма ощутимо. Собственные руки Гарри (меньше по размеру и неприятно напоминающие женские), на рефлексе схватившиеся за кисть, плавно переместились на чужую шею.

Пульс под пальцами бился горячо и бешено.

Проследив за направлением взгляда, он зачем-то открыл рот, и ближайший палец тут же скользнул за губы, выбрав место между зубами и языком. На вкус он оказался солёным и немного сладковатым, причудливо дополняя запах остального тела, а медикаменты на пробу различались острее, словно некачественное мясо, которое перекололи добавками.

Не выплёвывая палец, плотно помещённый в рот, голова склонилась ближе к другой — лицо, размывшееся из-за отсутствия стекол, было невозможно прочитать. Неожиданно возник элемент игры, ход которой трудно предугадать: понравится ему его затея или он будет отвергнут с позором?

Холодная нитка слюны протянулась по щеке вместе с выскользнувшим пальцем, на фоне чего его язык внутри уже не выглядел так непривлекательно. Странно сильно захотелось мяса. Зубы сомкнулись на чужой губе, угодившей в рот, чуть решительнее, чем того требовалось, и неожиданный стон среди смеси громких, но всё же только вдохов и выдохов прозвучал неприлично... откровенно, словно приоткрыли дверь туда, куда не надо было никому смотреть.

— Быть может, я могу вам помочь?

Глубокий спокойный голос не вызвал ни у кого из них даже секундой заминки или страха. Возможно, потому что принадлежал женщине. Возможно, потому что та явно не желала им зла.

Оторвавшись от возмущённо втянувшего воздух носом Тома и откинув голову назад, Гарри обнаружил в проёме арки коридора женский силуэт, удивительно гармоничным образом сочетающийся с каменным и деревянным средневековым окружением, как будто был его органичной частью.

— Добрый вечер, мистер Поттер и... господин Риддл. Как необычно видеть вас в таком положении.

— Здравствуй, Поппи. Рад встрече.

Голова Гарри на этом моменте опустела. В который раз.