— Удивительно, — озадаченная Джинни аккуратно присела на край большого камня. Вестница заинтересованно посмотрела на рыженькую помощницу, и та даже слегка порозовела от такого внимания. Но продолжила, хотя и слегка запинаясь: — Вот есть ты — сильная волшебница, ещё и из знатного рода. Но уборку предпочитаешь делать руками. Почему?
Помощь Уизли оказалась не просто кстати: благодаря Бытовым Чарам рыженькая девушка существенно облегчила и ускорила уборку. В противном случае, Тревельян бы провозилась в комнате весь день. И, хотя поначалу попаданка честно начала помогать руками, всё же ей был не совсем привычен такой труд.
Впрочем, леди-Инквизитор тоже весьма стеснялась своего положения, поскольку все, без исключения, маги, были сильны в одном и слабы в другом. Селендиар выпал жребий с лёгкостью управляться со стихиями, но если девушка пыталась использовать магию в плане быта хотя бы немножко, то эффект был абсолютно противоположным желаемому. И сейчас, наблюдая как Джинни с лёгкостью управляется с такими чарами, Вестница чувствовала себя крайне неловко.
— Нет, я вовсе не против такого труда, — молчание рубиновласой девушки Уизли почему-то посчитала укором. И сейчас, сцепив пальцы в замок и избегая смотреть в поблёскивающие в луче солнца зелёные глаза, совершенно растерялась. — Просто… просто…
— В твоём мире это сложно представить, я правильно понимаю? — Селендиар наклонила голову набок и слегка улыбнулась Рыжику. — Причиной тому, что я не применяю магию, является Завеса: барьер между реальным миром и Тенью. Чем больше магии применяется в одном месте, тем тоньше там становится Завеса. А я пока не готова встречаться с духом своей прабабушки, — Тревельян нервно хихикнула, совсем как маленькая девочка. И тут же ощутила, как её уши покраснели, а взгляд Джинни наполнился неприкрытым любопытством. И теперь настал черёд неловко запинаться уже самой Вестнице: — К тому же я не настолько сильная, какой ты меня считаешь… в магическом быту я… не совсем беспомощна, но близка к этому…
— Каждый хорош в чем-то своём. — Философски попробовала поддержать собеседницу Джинни. Однако, получив в ответ лишь неопределенный кивок, неодобрительно поджала губы, совсем, как делала Молли. — Я вот… Стихи писала. Плохо писала. И что с того?
— Стихи? — недоумённо переспросила леди. А затем — улыбнулась. Тепло и лучезарно. — И ты уверена, что они плохо получались? Наблюдая за твоими стараниями на занятиях, не думаю, что всё было так плохо, как ты считаешь…
— О, ну, ты сама напросилась, потом не жалуйся!
Плюхнувшись рядом с Селеной на аккуратную груду обломков, рыжая патетично всплеснула руками:
<i>— Его глаза, хоть видят слабо,</i>
<i>Но зеленей, чем чародея жаба,</i>
<i>А волосы его черней тоски,</i>
<i>Чернее классной грифельной доски.</i>
<i>О, Божество, хочу, чтоб сердце мне отдал,</i>
<i>Герой, что с Темным Лордом совладал! *</i>
Закончив, Джинни закрыла лицо ладонью и трагично прошептала, хитро подглядывая сквозь пальцы:
— Это ужасно. Я пойму, если ты перестанешь со мной общаться.
— О, поверь, всё не так плохо, как кажется. У тебя очень хорошо получается.
Девушка, мигом завязав паясничать, вдруг замерла, уставившись отсутствующим взглядом поверх головы Селендиар, и отстраненно переспросила:
— Ты правда так думаешь?
— Да.
Еще несколько секунд Джинни беззвучно шевелила губами. А затем, быстро достав из кармана трансфигурированный для их компании Минервой классический школьный пергамент, лихорадочно заозиралась. И, заприметив обгоревшую деревяшку, подхватила ту с пола, совершенно не обращая внимания на удивленную Селендиар.
Следующие две минуты тишину нарушал лишь шорох старого уголька по бумаге. Но, когда Тревельян уже было решила поинтересоваться, что происходит, Уизли, значительно прокашлявшись, расправила помятую бумажку.
— В общем… Кхм…
<i>В котле оседает взвесью фталевый ангидрид.</i>
<i>Пред ней давеча склонились стихийник, солдат, друид.</i>
<i>Осадок растет в кристаллы, которые — изумруд. </i>
<i>Не думай, что силы мало, враги всё равно падут.</i>
Тревельян не шевелилась, слушая Джинни Уизли очень внимательно и чутко. Повторяя в своей голове каждое слово милой рыжей веснушчатой девушки, сидящей перед ней. И ощущала, что не в силах оторвать взгляд от собеседницы, ожидающей реакции.
Чародейка догадалась, что стихи попаданка посвятила именно ей. И было в них что-то такое, что зацепило струны души леди с алыми волосами, потянуло их куда-то вперёд, в сторону ученицы Минервы, так похожую на искорку, зажигавшую внутри Селендиар жаркое пламя. Ей никогда не посвящали стихи… значило ли это, что у неё всё же есть право на попытку построить счастье? С той, которая ей приглянулась?
— Это… очень трогательно и прекрасно, — тихо выдохнула Селендиар, наблюдая за реакцией Джинни. — Я никогда не слышала подобного.
Стук её сердца был таким оглушительным, что, казалось, во всём мире остался только один этот звук. В голове шумело, прежде чёткие и плавно текущие мысли вмиг перемешало в кучу поднявшимся из души торнадо волнения, смущения, радости и надежды. Это было похоже на опьянение, но в следующий момент в виски словно ударили остроконечными молотами. И такой прекрасный момент вмиг прервался, разбился на куски вспышкой боли.
— Что с тобой? — Джинни обеспокоенно наклонилась к Селендиар, прикрывшей глаза и приложившей руку к голове.
— Просто голова заболела, — тихо и словно виновато ответила та, печально взглянув на девушку. — Видимо, потрясения от плохих событий к приятным немного… резковаты.
Джинни кивнула, не зная, что на это сказать.
Да и не требовала ответа их нынешняя действительность. Момент, в котором они молчаливо смотрели друг на друга, глаза в глаза, оказался упущен. Но… кое-что Джинни теперь решила твердо, поскольку ощущала озарение, схожее с прорицательским: ей нужен другой момент. И она сделает его самостоятельно. Возможно, даже сегодня. И, чтобы там ни говорила Декан МакГонагалл, это её собственная, Джинни Уизли, жизнь, и решать — только ей. Ей и… Селендиар Тревельян.
<center>***</center>
Про Гарри Поттера рыжая девушка и думать не вспоминала. А очень зря, потому что Избранный, без толку бродивший туда сюда и изо всех сил скрывавшийся от Минервы, жаждущей его припахать к полезной деятельности, находился ближе, чем можно было предположить. И уже по традиции увидел то, что для его глаз было не предназначено.
Сколько Гарри себя помнил, он всегда терпел несправедливость с огромным трудом. А то, что вытворяла теперь уже, кажется, его бывшая девушка, было не просто несправедливо, а… как-то противоестественно.
В общем, Поттер не желал досматривать, чем там эти две будут дальше заниматься. Нет, он бы с удовольствием ворвался и учинил бы очередной скандал, да вот только, памятуя о недавних жестких нотациях от Декана, граничивших с угрозами, единственным выходом для себя считал побег.
И Гарри — бежал, не в силах что-либо изменить. Да и в целом единственное, чего он сейчас желал, это свернуть Уизли шею. Как ни посмотри, даже Снейп у него никогда не вызывал такого бешенства. Может, потому, что они никогда, упаси Мерлин, не были в близких отношениях, и даже в страшном сне Поттер бы не помыслил обвинять мужчину в предательстве.
А вот Джинни — она предатель. Да, так и есть.
Красная пелена застила взор. Парень бежал, не понимая, куда именно бежит. Ему казалось, что он сейчас взорвется от злости и странного переизбытка сил.
В приступе клокочущего внутри бешенства Поттер даже не сразу понял, что в его голове шумит не только кровь. Эти звуки были чем-то ещё… Неестественными. Искажёнными. Словно хриплые голоса, завывавшие на свои непонятные мотивы и вызывавшие в мальчике ещё большую злобу.
— Мразь!
Вкрай озверевший Гарри не помнил, как достиг достаточно укромного места. А затем взмахнул левой рукой, очень ясно представляя оказывающуюся на её пути испуганно съёжившуюся Джинни Уизли. Видел, как её бывшее когда-то прелестным личико сминается от страшного удара, словно лист пергамента. Как вылетает из её раскрытого в немом крике рта струйка алой крови. И как его ногти вмиг превращаются в бритвенно-острые алые кристаллы, медленно впивающиеся прямо в карие глаза лживой, предательской рыжей твари. Истошно кричащей, умоляющей о пощаде, пока он продолжает погружать пальцы всё глубже и глубже. Чтобы она <i>увидела</i>…
В следующую секунду видение, а вместе с ним и странная, неестественная, чудовищная злоба куда-то пропали, оставив юношу в искреннем недоумении. Почему… почему это ощущение ушло? Что это было? И почему, чёрт возьми, заткнулась песня, которая придавала ему столько сил, в его голове?!
Песня… пожалуй, именно так можно было назвать эту какофонию в голове Гарри Поттера, по-прежнему бывшего Избранным, но — уже в другом смысле. Словно услышав отчаянный зов, звук вернулся, но теперь куда более тихий. Скребущийся на границе разума, словно кошка в запертую дверь.
Но… было что-то ещё. Что-то изменилось внутри. На глаза Гарри попался его посох и, повинуясь странному наитию, парень взмахнул своим магическим орудием. И это дало результат: выпущенное им заклинание сработало. Как и полагалось!
<i>«Видишь…»</i> — раздался тихий шёпот в голове, причём шёпот словно издавало несколько голосов одновременно. — <i>«Понимаешь… Злость — твоя сила… Злишься заслуженно…»</i>
— Чт… Что заслуженно? — Громким шепотом переспросил вслух ошалевший Меченый.
Да, во снах, навеянных Тем-Кого-Нельзя-Называть, он слышал голоса и шепотки, и даже уже привык. Но… наяву? Здесь, в другом мире?
Нет, Вол-де-Морт просто не смог бы до него дотянуться!
<i>«Тебе лгали…»</i> — раздались едва слышные ответы. Словно вокруг очкарика стояли невидимые его глазам призраки, которые и были источниками голосов в его голове. Десятки, сотни призраков… — <i>«Ты спал… твоя сила спала. Злость разбудила её. Справедливая злость».</i>
— Кто… что вы?..
<i>«Мы — это ты»</i> — от странного ответа торопливо заколотившееся сердце неожиданно успокоилось. Пропал жар во всём теле, словно парня опустили в прохладную воду. А разум… разум впитывал неслышимые слова, словно губка воду. — <i>«Ты — это мы. Мы помогаем тебе. Проснуться от лжи. Ты спал. Мы спали. Ты проснулся. Мы проснёмся. И вернём справедливость».</i>
— Справедливость… — тихо повторил Избранный, взглянув на свою левую руку. На какой-то момент ему показалось, что в его ладони сейчас появится алый, словно кровь, кристалл. Один из тех, кто рос из самого Корифея, бывшего в видении этой леди-Инквизитора таким могущественным.
А он, Гарри Джеймс Поттер, как всегда отмечала Декан, всегда обладал куда большими силами, чем ему казалось. И всегда был слеп, пропуская её намеки. Голоса в голове показали ему это. Быть может, стоило послушать их ещё. И уж тем более не рассказывать о том, что они разбудили его силу.
<center>***</center>
Памятник погибшим защитникам и жителям Убежища гномы возвели практически перед самой деревней. Точнее, огромной горой снега, из которой тут и там виднелись символы страшного конца: обугленные балки, обломки камней, даже какие-то части доспехов и оружия. Память о трагическом вечере всё ещё была свежа, и люди поневоле бросали беглый взгляд на небо и горные вершины, ожидая, что вот-вот прозвучит вселяющий первобытный ужас рёв, а его источник — огромное и могучее создание — вновь обрушится на выживших, уничтожая каждого. Стремительно. Безжалостно.
Но то были лишь отголоски страха. Дракона нигде не было видно или слышно. Солдаты венатори тоже давно покинули это поле боя. Лишь неторопливо кружившиеся в воздухе снежинки аккуратно ложились на памятник павшим: двое солдат — мужчина и женщина — закрывающие своими щитами съёжившихся от страха мальчика и девочку. Лица обоих взрослых выражали мрачную решимость и обречённость. Детские — ужас, смешанный с надеждой и ожиданием спасительного чуда. Напрасным ожиданием.
Одетая во всё чёрное леди-Инквизитор молчала, но это было намного более красноречивее любых слов. На негнущихся ногах, сопровождаемая всхлипываниями выживших жителей, Селендиар приблизилась к памятнику, а затем положила букет цветов к ногам каменных изваяний.
А наблюдавшей за девушкой Минерве было не по себе не только от атмосферы вяжущей и удушающей боли и скорби. Движения Тревельян были слишком медлительны, словно каждый шаг или слово давались девушке с титаническим трудом. Она даже пропустила пару дней времяпровождения с гриффиндорцами, чего никогда прежде не делала, хоть при этом и приходила на ужины, пусть и совершенно измотанная. Джинни нервничала, однако чародейка только вяло и совсем неубедительно отвечала, что просто перегружена делами.
И действительно, последние несколько дней были наполнены трудом и звенели магией. Они уставали все. Но… не настолько.
А вечером того же дня открытия монумента Тревельян и вовсе не явилась на ужин. И у Минервы, которая до этого пыталась лично поговорить с предводительницей Инквизиции, но каждая попытка попасть в личные покои девушки оканчивалась провалом из-за охранной печати, окончательно лопнуло терпение. Разозлённая Трансфигуратор, уже некоторое время вынужденная вылавливать Тревельян, как мышонка, решительным и быстрым шагом двинулась в сторону комнаты Селендиар.
Печати в этот раз не обнаружилось.
Сжавшаяся, словно готовая к броску кошка, МакГонагалл осторожно толкнула деревянную дверь, но из открывшегося прохода на женщину никто не бросился. Кричать как-то тоже не хотелось, и Минерва, кожей чувствуя что-то дурное, осторожно и медленно поднялась в комнату. И замерла, встревоженная увиденным.
Красноволосая дева обнаружилась практически сразу, и её вид не вызывал ни единого доброго чувства. Тяжело и надрывно дышащая, бледная, совершенно растрёпанная Селендиар невидящим взором буравила столешницу своего рабочего места. И сжимала её так сильно, что, казалось, белые пальцы вот-вот сломают крепкое дерево. Или переломятся сами от направляемой в них силы.
— Ми… Минерва… — явно услышавшая шаги гостьи леди медленно подняла голову, и в покрасневших заплаканных глазах читалась нечеловеческая му́ка.
— Селендиар! — ахнула Кошка, не в силах скрыть тревогу от внешнего вида покровительницы их компании. — Мерлинова… я за лекарем!
— Они не помогут, — хриплый категоричный ответ парализовывал на месте. МакГонагалл взмахнула рукой, сотворяя Диагностическое, и Вестница Андрасте тут же согнулась, застонав от нестерпимой боли. — Не твори… не твори магию… никакую… Поганый лириум… Реагирует…
Минерва ошалело захлопала глазами, торопливо осмысливая услышанное. Лириум, который был основным компонентом на зачарование, материалом для их посохов — неужели эта смертельная, со слов Селендиар, субстанция была опасна для всех, кто использовал магию?
— Ты ведь говорила, что лириум используется только в зачаровании и изготовлении посохов, и я читала об этом, — почувствовавшая, что ей нужно присесть, МакГонагалл осторожно опустилась на край стоявшего в комнате диванчика. И тут же в сознании профессора молнией промелькнула недобрая догадка, которую Кошка тут же озвучила: — Неужели лириум можно принимать внутрь?..
— Да, Минерва, можно, — теперь в зелёных глазах Тревельян помимо боли от мук, вызванных лириумом, была и душевная боль. МакГонагалл схватилась за сердце, но то был скорее привычный жест старой женщины. И попытка хоть как-то выразить сочувствие леди, которая продолжала говорить. — Об этом знают только те, кто занимается им наиболее плотно. Церковь. Храмовники. Маги. Лириум можно готовить в виде снадобий, усиливающих магические способности. Придающих силы. Но за это следует расплата… — словно в подтверждение своих слов Селена схватилась за голову и тихо зарычала от мучений.
— Только болью? — уточнила собеседница, чувствуя, что ответ не понравится ей ещё больше.
— Привыканием, — тихий и страшный ответ звучал безысходно. А чародейка, у которой даже не было сил вытереть испарину на лбу, всё продолжала, окончательно расстраивая состояние МакГонагалл: — Но, даже если продолжать употреблять лириум, чтобы не мучаться таким отказом, рано или поздно он сожрёт твой разум. Личность. Оставляя только жаждущую новой дозы оболочку. Когда маги проходят Истязание — последний экзамен для становления полноправным чародеем или чародейкой, они отправляются в Тень при помощи состава, в котором тоже есть лириум.
Минерве до одури захотелось напиться, и сейчас она впервые в жизни жалела, что у неё такая устойчивость к алкоголю. Лучше надраться и хотя бы ненадолго не понимать, насколько на самом деле глубокий и страшный мир подсунули ей и её ученикам. Корифей, венатори, красные храмовники, наркотический стимулятор магии лириум… что ещё ей неизвестно? О чём ещё молчат книги?
— Ты тоже его употребляла. — МакГонагалл озвучила это совсем севшим от волнения и расстройства голосом. В котором, несмотря на её обычную категоричность и прямолинейность, не было ни капли обвинения, а лишь сожаление. — Сколько тебе осталось, Селендиар?
— После Истязаний я не прикасалась к лириуму, — неожиданный ответ отдышавшейся от очередного приступа Селендиар был внезапен, и не мог не внушать надежды на лучший исход. — Но мучения были не такими, как сейчас.
— Вы справитесь?
Осторожно спросила декан Гриффиндора, даже не заметив, как перешла на официоз. И её преподавательская сущность лишь после этого смогла взять верх над расстройством. Сил и возможности помочь Минерва не имела, но мотивировать и быть требовательной умела. А потому, собравшись, добавила в голос требовательных ноток:
— Только воздержитесь от пафосных и сейчас совершенно нам не нужных разговоров про долг и прочие обязанности. Мне нужно хотя бы примерно знать, сколько мы ещё пробудем под вашим дееспособным крылом.
Вестница Андрасте закрыла глаза и какое-то время молчала, дыша уже более ровно и глубоко. Тело девушки тоже заметно расслабилось, словно боль всё же получила требуемое, и теперь медленно отпускала свою игрушку.
— Да, — наконец последовал ответ. — В этот раз — да. Но если я приму лириум ещё раз, больше дороги назад не будет…
— Вы справитесь. Не имеете права поступить иначе. И вы это знаете.
Приблизившись вплотную, Минерва МакГонагалл серьезно посмотрела в глаза страдалице. И, как бы не желалось открыто посочувствовать… она всегда знала в такие моменты своим кошачьим нутром, что именно следует говорить.
Объятия, бесполезные и не к месту, ничего бы не дали измученной девушке с потускневшими изумрудными глазами.
А Селендиар, глядя на Минерву неотрывно, устало выпрямилась, расправив плечи. И медленно кивнула. Заприметив неуловимую перемену, волшебница тут же смягчила тон:
— Ты достаточно сильна духом, Селендиар. И лишь ты сама в силах помочь себе. Всё проходит. И боль пройдет тоже. Но говорят… — ехидный старческий прищур не шел к молодому лицу, но имел место быть — Не мне на это указывать, конечно, однако, обычно люди болеют, лежа в постели.
Тревельян вяло хмыкнула и опустила голову, не заметив удовлетворенного кивка МакГонагалл.
Еще полчаса Трансфигуратор потратила на то, чтобы отправить девушку отдыхать и запечатать двери комнаты Чарами уже лично.
И все бы ничего, но, сделав едва ли несколько шагов прочь, волшебница оказалась снесена рыжим стремительным вихрем.
Глаза Джинни Уизли сверкали решимостью, и, наверное, если бы это было возможно, она бы прошла Минерву насквозь, лишь бы добраться до вожделенной цели.
Подобные взоры Декан Гриффиндора видела не единожды, и очень часто — возле дверей Лазарета, куда доступ посетителям Поппи зачастую ограничивала, оставляя здравствующих влюбленных томиться снаружи ожиданием и неизвестностью.
Женщина тяжело вздохнула.
Она очень хотела бы спросить у Вселенной, когда уже закончится её внутреннее состояние, ощущавшееся, как перманентный шок, и когда она уже с облегчением окончательно сойдет с ума и пойдет ловить мышей в кошачьей шкуре, примурлыкивая <i>«разбирайтесь тут сами»</i>.
Вот и теперь: только-только она перестала скрежетать зубами по поводу смерти Йора, только-только втянулась в рутину, удовлетворенно кивнув памятнику всем погибшим — и вот, уже младшая Уизли бегает за новопровозглашенным Инквизитором, которая откровенно молода, красива и… больна.
Вот почему всегда всё не слава Мерлину…
<center>***</center>
Пожалуй, впервые в жизни нервничающая Джиневра Уизли не могла решить, что её пугает больше: предстоящий экзамен у Декана Факультета, которая, будучи верна себе, заявила своим студентам, что отсутствие в их текущем мире Хогвартса — не причина отменять зачеты по дисциплинам, или же такое важное признание в своих чувствах, которое больше нельзя было откладывать? К тому же, всё это время душу юной волшебницы терзал страх: а что, если Селендиар избегала её все эти дни, потому что хотела отказать? Даже несмотря на всё проведённое наедине время, разговоры и тот упущенный момент, когда руководительница Инквизиции была впечатлена стихами рыжей ученицы Хогвартса… Уизли боялась услышать страшные слова и не хотела, чтобы её сердце разбивали отказом.
Но больше тянуть было нельзя. Стоило найти в себе прежнюю решимость.
Оставшиеся в крепости часовые хоть и обращали внимание на быстро шагавшую в сторону покоев леди-Инквизитора рыжую девушку, но не останавливали её. Даже не говорили ни слова, словно понимая важность причин столь позднего визита ученицы Минервы.
Печать на дверях Селендиар тоже отсутствовала, и это объясняло молчаливость солдат. Вероятно, девушка с алыми волосами ждала её.
Уизли, озаренная подобной догадкой, направилась в сторону комнаты Тревельян достаточно бодро и решительно, но с каждым шагом в её ноги словно напихивали вату. Джинни, ненадолго остановившись, с силой сцепила пальцы в замок, пытаясь совладать со своим волнением: сколько раз она болтала с этой понимающей её, казалось, во всем, девушкой, касалась её, наблюдала за ней. Как та теперь ответит на её признание?
Однако, когда рыжая поставила ногу на первую ступеньку последней лестницы, раздавшийся женский голос словно окатил Джинни ледяной водой. С Селендиар был ещё кто-то, и обладательницу этого мелодичного голоса Уизли тут же узнала. И стиснула зубы от бессилия и отчаяния.
Сиськи Морганы, ну почему Лелиана притащилась к Селене ну вот именно сегодня?!
— Спасибо большое вам за подарок, леди-Инквизитор, — судя по голосу, Канцлер была если и не тронута, то явно впечатлена. — Вы позволите поделиться с вами одним наблюдением?.. — Тревельян явно ответила молчаливым жестом, позволяя Соловью продолжать: — Оно касается Джинни Уизли и, буду откровенна, вас.
— Я вся внимание, сестра Лелиана, — вежливо ответила Селендиар, и Джинни, боясь хоть как-то нашуметь, медленно и тихо поставила ногу на следующую ступеньку.
— Знаете, я уже довольно долгое время наблюдаю за вами обеими. Скажу честно, это очень мило. То, как вы переглядываетесь, проводите друг с другом время, как блестят ваши глаза при виде друг друга — это напоминает зарождение моих отношений десять лет назад. И я вижу эти искры между вами очень и очень отчётливо.
— Вы очень наблюдательны, — тепло ответила леди-Инквизитор, и Уизли стало очень жарко и душно. Конечно, и раньше в Хогвартсе обсуждали её отношения, но это волновало Рыжика не так сильно, как сейчас.
— Такова моя работа, — тем же тоном ответила Лелиана. И тут же посерьёзнела. — И поэтому я хочу вас спросить: вы испытываете те же чувства к ней взаправду? Скажу сразу: это не любопытство Минервы, а моё собственное. Но я была бы очень… расстроена разбитому сердцу. Особенно, если это случится на моих глазах.
Повисла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине Селендиар, да постукиванием ногтей девушки о столешницу. Все эти дни, пытаясь справиться с мучительной болью, вызванной отказом принимать лириум ещё раз, Тревельян думала о Джинни, о том моменте, когда они вдвоём убирались в комнате. Взгляде глаза в глаза. Застывшем вокруг них времени. И знала ответ на вопрос Лелианы и Джинни, которая сейчас замерла на полпути, боясь даже вдохнуть.
— Проблема в том, что я… боюсь, — наконец заговорила Селендиар. — Она действительно мне нравится и, буду честна, я бы попробовала завести с ней отношения. Постараться сделать её счастливой. Но она всё же ученица Минервы МакГонагалл. И ей предстоит вернуться в другой мир…
— Разве вас останавливает только это? — мягко спросила Канцлер. — Страх, что вы недостойны попытаться подарить человеку счастье? Или что она, как вы говорите, должна вернуться в свой мир? В таком случае скажу вам то, что когда-то сказала мне сама Героиня Ферелдена: это решать вам. Не кому-то ещё, а только вам. Пойдёте ли вы на зов души и сердца или же поддадитесь страху и отступите, быть может, навсегда упустив шанс быть счастливой с кем-то.
— Моего согласия на возвращение, вообще-то, не спрашивали! — открытость Селендиар и её страх словно дали Уизли под зад хорошего пинка, и рыжая ведьмочка влетела в комнату на одном дыхании. Сидевшая на диване с лютней в руках Лелиана ехидно улыбалась, глядя на покрасневшую, как вишня, Селендиар, беспомощно переводящую взгляд с Канцлера на свою влюблённость. Которая, естественно, тоже была вся красная от волнения. — Может, я и не хочу! Может, я хочу остаться с тобой! Потому что ты… Ты — хорошая! И стала мне близкой, как никто никогда не был!
Красноволосая чародейка медленно, словно во сне, поднялась из-за стола. Затем подошла к Джинни, которая, словно заворожённая, столь же медленно двигалась к ней навстречу. Когда их пальцы коснулись друг друга, обе почувствовали, как внутри вспыхивает то самое пламя, способное буквально творить чудеса. Греть душу, светить счастьем и надеждой только для одного человека, стоящего напротив и держащего в своих руках твои.
— Ты похожа на искорку, — тихо заговорила леди-Инквизитор, глядя на свой выбор блестящими глазами и, наконец, решаясь. — Столь же рыжая, яркая, тёплая, зажигающая огонь в душе… я не могу признаться тебе стихами, не могу подобрать слов. Но могу признаться тебе в одном танце под свою любимую песню… леди Лелиана, вы сыграете нам?
— Ради такого момента? Пожалуй, что да, — улыбнулась та. — Даже спою. Кстати, какую песню вы любите, леди Тревельян?
— Императрицу Огня, — тепло улыбнулась Селендиар, не отрывая взгляда от Джинни.
А затем — закружилась с совсем не ожидавшей такого поворота девушкой в медленном танце. Под чувствительную мелодию и нежный голос Лелианы, с улыбкой наблюдавшей за нашедшими друг друга сердцами, вмиг обретшими свои собственные, неповторимые по смыслу имена лишь для них двоих.
Рубинка вела уверенно, грациозно, и Искорка повторяла движения так, словно знала этот танец всю жизнь. Они двигались завораживающе, естественно, ни на миг не отпуская руку своей партнёрши. А все потому, что так легко и хорошо чародейка ещё никогда себя не ощущала. Её тело было лёгким, словно пёрышко, которое кружило тёплым ветром, не давая упасть на землю. Душа вторила музыке и песне, ещё сильнее распаляя внутри пламя любви, уверенности в своём выборе и желания сделать ту, которую она выбрала, счастливой несмотря ни на что.
Что бы ни случилось, у них всё получится. И всё будет хорошо.
В один момент Селендиар вдруг развернулась в сторону камина и сделала движение пальцами. И прямо на глазах у Джинни вылетевшие из огня искры превратились в огненных бабочек, закружившихся вокруг девушек, словно маленькие звёздочки.
Аккурат на последних строчках песни Селендиар притянула к себе Джинни, и лишь одного короткого взгляда глаза в глаза им хватило для того, чтобы, не сговариваясь, их губы соприкоснулись в медленном, обжигающем и нежном поцелуе.