Шли дни.
Ровная череда мелких и крупных бесед, очевидного и молчаливого разрыва между Джинни и Гарри и полуночных посиделок Минервы с пергаментами и пером.
МакГонагалл, если бы знала о том, насколько оказалась невнимательна, была бы в числе первых, кто бы её саму осудил.
Но суть проблемы была как раз в том, что Минерва — не знала.
А потому, верная прежним стратегиям, прекрасно работавшим в Хогвартсе, она позволяла Гарри Поттеру перебеситься в сторонке, следя лишь за тем, чтобы парень излишне не буянил. А сама — вела долгие беседы с де Фер, больше схожие с жонглированием хрустальными бокалами, поскольку Трансфигуратор желала вызнать о механике мира как можно больше, рассказав при этом о себе как можно меньше.
И, если начистоту, её прежнее упорное желание пообщаться с Селендиар было вызвано как раз таки осознанием того, что та сдала её Мастерство Трансфигурации своему ближайшему окружению, и очевидно это стало как раз таки в день, когда Минерву попросили сотворить меч. И, возможно, дело могло бы дойти до задорной перепалки, но то состояние, в котором МакГонагалл обнаружила Тревельян, не позволило ей начать обсуждение щекотливого вопроса. А спустя время повестка сама изжила себя.
Но, тем не менее, Кошка запомнила. И сочла, что стоит действовать на опережение, и сблизиться с де Фер самостоятельно. И, если повезёт, выяснить, наконец, как им попасть обратно.
Таким образом, времени на то, чтобы следить за парой подростков, у Минервы особо не оставалось.
***
На первый взгляд Гарри Джеймс Поттер казался обыкновенным подростком, который вымещал свою злость и боль от расставания с девушкой на всех, кто имел неосторожность хоть как-то задеть его. Одни выражали сочувствие, другие — советовали отпустить прошлое либо с миром, либо с сердечным и последним ругательством. А третьи так и вовсе игнорировали такую мелочную проблему, считая, что парень «перерастёт». Но все они были не правы.
Они не понимали его.
И это злило юношу ещё сильнее, заботливо подпитывая растущее в его душе отвращение, что зародилось после побега из Убежища.
У него, Мальчика-который-выжил, не могло быть здесь друзей и соратников. В его родном мире он был хотя бы узнаваемым, к его словам прислушивались, пусть и зачастую неправильно, но всё же обращали внимание. Здесь же он был… песчинкой, на которую плевали все. Особенно оказавшаяся такой шлюхой Джинни. А после того, как Минерва МакГонагалл попыталась хотя бы номинально примирить своих учеников, в сердце Гарри поселилась горечь. Декан, столь долго казавшейся строгой, но умной и справедливой, верившая в него, как ему казалось все эти годы, теперь искала компромиссов.
А Гарри Поттер — перестал искать её общества, начал стараться меньше попадаться на глаза профессору.
Потому что она мешала слушать.
Слушать Песню. Голоса внутри, которые всегда поддерживали его. Именно они, а не МакГонагалл, научили его обращаться с посохом правильно. Это они всегда выражали солидарность с его справедливой злостью на непонимание окружающих. Соглашались с тем, что он — особенный. Но деянием, раз и навсегда завоевавшим безоговорочное доверие Поттера, стало уничтожение осколка души заклятого врага. Томаса Реддла.
Он видел это во сне. Как багряные жилы, похожие на светящиеся корни какого-то огромного дерева, касаются его тела, а затем вытаскивают из него самого Тёмного Лорда. Точнее, его бледную и бесплотную тень. Которая отчаянно и страшно выла, пытаясь вернуться в своё убежище, спрятаться от алых ростков, которые начали медленно пронзать тело крестража, буквально кроша его на части. Впитывая в себя.
И несмотря на такую нечеловеческую жестокость, Гарри Поттер, шокированный тем, что в нем все эти годы жила часть души Неназываемого, точно такая же, как в злополучном Дневнике, поверил этой поросли алых кристаллов, которая и была источником голосов. Она избавила его от осколка души Вол-де-Морта, соглашалась с его чувствами, пела ему и показывала сны. В которых было много-много красного.
Зал Хогвартса, наполненный знамёнами факультета Гриффиндор. Алые рубины. Багряное, словно кровь, вино, бьющее из фонтанов. И в каждом предмете мелькал хотя бы крошечный, но всё же узнаваемый кусочек светящегося мягким и зловещим алым светом кристалла.
Какая-то часть души Поттера ещё оставалась неподвластной этому зову, и отчаянно кричала, пытаясь достучаться до его разума и сердца. Отправить мальчика к своему Декану и леди-Инквизитору, чтобы те успели хоть что-то предпринять. Та самая, стойкая и светлая часть души, столько лет делавшая Поттера — Гарри, а не просто очередным одушевленным и искореженным крестражем Темнейшего. Но голоса были сильнее, они заглушали этот отчаянный зов, позволяя душе Гарри Джеймса Поттера медленно погружаться в россыпь алых кристаллов.
Зовущих её. Поющих ей.
И в конце концов, эта его часть — смирилась тоже. Освобожденная от тяготившего её крестража, она поверила, что сможет повернуть эту пугающую багряную силу во благо дела Светлой Стороны. Поверила, что только эта сила в состоянии понять, что со злом надо бороться его же методами.
Красный лириум никогда не отпускал свою добычу. И всегда получал её, рано или поздно. А сама добыча считала, что ещё рано демонстрировать такой сильный и прекрасный дар. Потому что ещё никто не готов его увидеть.
Пока что.
***
После внезапного, и больше того, внезапно-обидного поттеровского: «О, да что вы понимаете!» МакГонагалл решила (временно) стойко игнорировать юного хама. Тем более, что ничего смертельного он не исполнял, а лишь ходил смурным и сосредоточенным.
Расставание пары гриффиндорцев женщина отследила, но душеспасительных бесед не вышло ни с одним, ни с другой.
Поттер психовал и планомерно хамил, Уизли покорно кивала с отсутствующе-мечтательным выражением лица, и все чаще крутилась рядом с Селендиар или хотя бы довольно близко к ней.
Многозначительные взоры Лелианы в сторону колоритной огненной парочки Минерве тоже не нравились.
Однако, она хотела верить, что время всё расставит на круги своя и без её унылых попыток что-то внушить неблагодарным студентам, которым она так и не смогла признаться в том, что уходить из этого мира им втроём, а вот благополучно вернутся — лишь двое…
Но действительно, жизнь стала налаживаться, пусть и не у МакГонагалл, воевавшей со всеми и каждым за каждую кроху столь нужной информации.
Джиневра стала увереннее в себе, а Гарри и вовсе с головой ушёл в учёбу, наконец совладав с посохом, да так, что сомнений не оставалось: Избранный. Пусть и немного… Умственно-неспешный, как выражался иногда Северус.
Минерва, памятуя о вероятно разбитом сердце и уж точно уязвленном самолюбии Выжившего, не уставала того сдержанно, но часто хвалить. Однако, Гарри, обиженный на её прежние миротворческие внушения, больше неизменной смущённой улыбкой Декану не отвечал, лишь гордо вздергивая подбородок. А на опрометчивое «что не делается, то к лучшему» и вовсе зарычал так, что анимагической формой ему Минерва тут же напророчила дракона.
Она, так сильно верующая в Гарри Поттера, и предположить не могла, что его успехи не имеют никакого отношения к упорству и здоровой юношеской злости.
Она, больше приветствовавшая логику и разум, старавшаяся не брать в расчёт любые порывы, кроме патриотических и научных, отправляясь обсудить накопленные данные и вместо этого застав Джиневру в комнате Селендиар Тревельян, очень сильно разозлилась.
***
Ранее:
Спустя неделю после волшебного во всех смыслах танца Джинни Уизли проснулась в своей комнате. Мокрая и тяжело дышащая Рыжка старалась хотя бы немного успокоиться, но её сердце продолжало биться со скоростью снитча и силой бладжера. Ей приснился практически неотличимый от реальности кошмар. В котором Метка на руке возлюбленной неожиданно активизировалась, а затем начала быстро распространяться на всё тело мучительно кричавшей Селендиар. Расщепляя девушку в ядовито-зелёный мелкий прах, вокруг которого пурпурно-фиолетовым вихрем уже кружились разнообразные демоны Тени. Воя, рыча, протягивая свои конечности к останкам той, которая была когда-то Вестницей Андрасте, леди-Инквизитором и любимой Рубинкой…
Рвано вздохнув, Джинни помотала головой, словно пытаясь выбросить ужасную картинку из головы. Она ещё не паниковала, но необходимость проверить, как там красноволосая чародейка, вцепилась в Рыжку не хуже дневника Реддла. Выскользнувшая из кровати и набросившая мантию поверх своей сорочки Искорка быстро направилась в сторону покоев Тревельян. Она была готова даже попытаться вынести дверь, если ей не откроют, но, к счастью для неё и окружения, этого не требовалось. Потому что сторожевой печати не было, а из-под дверного проёма пробивались лучики света.
Руководительница Инквизиции ещё не спала и успевала уделить Уизли немного внимания. К тому же, она как раз собиралась наложить печать, и была приятно удивлена, когда дверь распахнулась.
***
Время окутывало каменную кладку, текло часами и минутами по пыльным коридорам. Холодный рассвет скользил в оконные проемы.
МакГонагалл была сильно не в духе. Их пребывание в этом мире неумолимо затягивалось, и — пока что — разобраться и вычислить стопроцентный способ возврата она не сумела.
Ровно в таких пагубных настроениях, не выспавшаяся и хмурая, она толкнула дверь в башенную комнату Тревельян.
Однако Селендиар, ранняя пташка, в этом просторном пространстве не нашлась. МакГонагалл этот факт не особо удивил, но все же перед тем, как проверить остальные варианты местонахождения Вестницы, она решила отогнуть плотный полог широкой кровати.
Если девушка там, Минерва просто тихо уйдет и не станет ту будить…
Тревельян действительно обнаружилась в собственной постели, дремлющая полусидя. И все бы ничего, но рядом с ней спала Джинни Уизли, уютно уложив свою ОЧЕВИДНО ВЕТРЕНУЮ голову Селендиар на бедро.
Зашипев сквозь зубы, женщина непререкаемо рванула на себя портьерную ткань, впуская в этот интимный полумрак солнечные лучи.
— Профессор… — несмотря на то, что сейчас Джинни, сонно распахнувшая глаза и узревшая взбешенного преподавателя, уже больше принадлежала Селендиар, всё же с Деканом факультета Гриффиндор по-прежнему продолжала считаться. И бояться её. — Я… Я…
— Уизли, если ваши ночные похождения повторятся, я буду вынуждена вас запереть, — сухо обратилась к ученице МакГонагалл. — И тогда вашей… подруге придётся учиться у меня до той поры, пока она не сможет превращаться в дракона. Как только она овладеет этим искусством, я, безо всяких сомнений, буду закрывать глаза на ваши… исчезновения из комнаты. А что касается вас, леди Тревельян…
Чародейка поневоле напряглась, поскольку в одно мгновение изменившийся тон Кошки мог бы заморозить и само пламя. Да и глаза Трансфигуратора теперь казались двумя маленькими ледяными озёрами.
— Мы с вами уже обсуждали это, Селендиар. И мне казалось, что мы друг друга поняли. Вероятно, не стоило надеяться, что столь молодая девушка поступит разумно. От Джиневры я многого не требую, она слишком юна и чистосердечна. Но вы? Вы сделаете несчастной не только себя. А вы будете несчастны, Селендиар. Для вас, честной и основательной, это, увы, не игра. Но вы забыли, что мы покинем этот мир. Ваше сердце согласно? А сердце мисс Уизли?
— Я не забыла этого, — сверкнула глазами леди-Инквизитор, которая теперь не на шутку рассердилась такой не слишком правильной для идеалов чародейки настойчивости. — И мне очень обидно и больно слышать от тебя обвинения в эгоизме и недалёкости. Что ж, тогда слушай.
Девушка подалась вперед, не побоявшись тяжелого прищура голубых глаз волшебницы в разы опытнее.
— Я представляла раз за разом мучительный момент необходимого расставания, пока не поняла, что не знаю, когда он настанет. Завтра? Через месяц? Год? Десять лет? И всё это время мне и моей Искорке придётся мучатся этой самой неизвестностью, которая разъедает самообладание, как ржавчина даже самый хороший клинок? Отказаться от принятия своих чувств, счастья, которое, пусть и может быть недолгим, но навсегда оставит свой след в душе? А потом, если этот момент…
— Когда. — Тяжелым тоном поправила Минерва. Но далее перебивать не стала.
— Если. Я — не оговорилась. Потому что к этому моменту мы, возможно, уже убьём Корифея, а я, передав руководство выполнившей свою задачу Инквизиции, найду способ отправиться вместе с вами. На заслуженный отдых. Или воспользуюсь вашими же расчётами и методом. А то и вовсе… — поджавшая губы Вестница Андрасте показательно медленно подняла руку со зловеще засветившейся Меткой, — умру. Возможно, что и от Якоря Корифея, который, если верить его словам, был испорчен моими ошибками. Каким образом? Что он может сделать сейчас, а что мог раньше? И самое главное: убьёт ли он меня и если да, то когда?
Видишь, какой не менее мучительный выбор стоял передо мной, Минерва?
Уже более тихим и печальным голосом задала вопрос чародейка, плечи которой устало поникли.
— Я не знаю, что случится со мной, с тобой, Джинни и Гарри. Но жить с осознанием отказа от выбора своего сердца, мыслей, что этот шанс был действительно единственный и правильный — это выше моих сил. Я выбрала быть счастливой, пусть и, возможно, недолго. Это был только мой выбор, а принимать его или отвергать должна была моя Искорка. И только она, потому что это наша жизнь, наши ошибки. И как бы ты ни хотела защитить наши чувства, ты не можешь решать за нас.
— Ты кое-что упустила. — Голос МакГонагалл по-прежнему отдавал холодом, но категоричность из него исчезла, сменившись усталостью. — Реальный возраст мисс Уизли. Она очевидно не достигла совершеннолетия. И здесь я несу ответственность за её благополучие.
— И что, теперь я и решить не могу, чего хочу?! Обязательно глупая, если молодая?! Да я же ПРОСТО СПАЛА!
Обе, и Минерва, и Селендиар, удивленно смотрели на Джинни, в которой в этот момент бессменный Декан Гриффиндора увидела молодую Молли Прюэтт также явно, как в Гарри Поттере порой узнавала хулиганистого Джеймса.
А та, растрепанная и в ночной сорочке, упирала кулаки в бока и сердито фырчала, как маленький лисёнок.
Впрочем, эти эпатажные выкрики сами по себе не исправили бы ситуацию. Но наметанный глаз Тартановой Леди уже заприметил всё, что ей было важно. А именно — никаких засосов, царапин, расшнурованных одежд…
— Мы вернемся к этому вопросу. — Обращалась МакГонагалл исключительно к Селендиар, игнорируя воинствующую студентку, впервые открыто пошедшую ей наперекор. — А пока что я намерена верить, что мисс Уизли, где бы она не обреталась ночами, будет находиться впредь в кровати, рассчитанной исключительно на одного человека.
— А если нет, то что, баллы снимете? Почему вы ругаете её, а не меня, если пришла я сюда сама?!
То, с какой теплотой посмотрела на рыжеволосую фурию Тревельян, и то, как осторожно придержала её за локоть, прося замолкнуть, сказало Декану Гриффиндора намного больше, чем та хотела бы знать. И явно ставило их всех в очень сложное положение.
— Прежде, чем вы снова начнёте ругань, я попрошу вас остановиться и подумать, что сейчас своим раздором вы только помогаете нашему врагу.
Новый голос принадлежал поднявшейся в комнату Жозефине, которая с печалью и немым укором смотрела на спорщиц, держа в руках запечатанный конверт. Убедившись, что эскалации конфликта не последует, Монтилье облегчённо выдохнула, а затем протянула письмо Селендиар.
— Кузен Императрицы Орлея Селины Первой, Великий герцог Гаспар де Шалон направляет вам официальное приглашение на бал, который состоится через две недели в Зимнем Дворце*, — торжественно объявила посол. — Также его светлость выражает уверенность и надежду, что присутствие главы Инквизиции поможет достичь результата в переговорах о прекращении гражданской войны.
— Спасибо, Жози, — кивнула Тревельян. — Раз уж у нас есть время, мне необходима твоя помощь в проведении светских уроков для моих подопечных. Как бы мне ни хотелось отправить их домой как можно скорее, сейчас придётся уделить внимание именно балу.
— Конечно, — учтиво кивнула Монтилье. — Леди Уизли, пожалуйста, пройдёмте со мной: мешать аудиенции без уважительной причины — очень дурной тон.
Когда надувшаяся, но более не рискнувшая в чем-либо возражать девушка покинула помещение, и шаги затихли на лестнице, Минерва, повернувшись ко все ещё напряженной Тревельян, устало заключила:
— Если вы чувствуете себя в состоянии пообещать мне, что ближайшее время думать будете головой, а не чем-либо иным, я вам поверю, и мы не станем продолжать обсуждение. И, если вы твердо намерены попытаться выиграть вашу войну и попасть в наш мир, то…
МакГонагалл продемонстрировала тугой свиток пергаментных листов:
— Уже в наших общих интересах сделать вычитку.
Селендиар молчаливо, медленно кивнула. И, встав с постели, приглашающим жестом указала на стол. А в пронзительных голубых глазах собеседницы тут же зажглась хитринка.
— Поскольку здесь не осталось никого, кого бы вам, леди Тревельян, пришло на ум соблазнять, предлагаю для начала всё же одеться.
— Ох…
***
— …Всё очень плачевно.
Мастер Трансфигурации собрала со стола бумаги, на которых пестрели свежие чернильные пометки.
— И последнее: я хочу услышать причину, по которой сейчас Жозефина Монтилье гоняет по двору моих студентов.
— Причиной как раз и являетесь вы сами. — Селендиар откинулась назад на спинку стула. — Я пока не знаю, на сколько вы здесь застряли. Может оказаться и так, что ваше гарантированное возвращение будет привязано к определённому дню, месяцу и году, вплоть до минуты. Если это и вправду так, то тебе и твоим ученикам нужно ориентироваться в происходящем, нужно налаживать контакты, как ты это делаешь с Вивьен. Чтобы, если вдруг случится что-то со мной или Инквизицией, вы не остались беспомощными и слепыми как новорождённые котята. Это первое.
Второе получается из первого: ресурсы и знания. Основные наши усилия направлены на победу над Корифеем, понимание того, что он из себя представляет. Но у нас недостаточно репутации и сил, чтобы проверить каждую библиотеку или хранилище на предмет того, что тебе нужно, а затем — снять копию или присвоить оригинал. И это только Ферелден и Орлей, а есть ещё родина Дориана — империя Тевинтер. Антива, Вольная марка, может и вовсе Сегерон и Пар Воллен, что самое худшее. Перебрать такое количество информации в одиночку не по силам никому, поэтому этот бал — попытка наладить доверие, укрепить связи, заручиться поддержкой.
Минерва оглядела очередным тяжёлым взглядом свитки, на которых острым почерком декана Гриффиндора были выписаны нумерологические и астрономические расчёты по трансмутационному методу с трансфигурационным уклоном.
Де Фер и долгие беседы с нею помогли мало. У Минервы все ещё было слишком мало данных для того, чтобы быть хоть в чем-то уверенной.
— Всё так и есть. — Женщина раздражённо свернула пергаменты в трубку и ударила ею по ладони — Я наивно надеялась услышать совсем не то, что предполагала, однако…
Кошка покачала головой, осуждающе поджав губы. Этот внешний протест, впрочем, был вовсе не в адрес Селендиар, а относился к ситуации в целом.
— Это мероприятие звучит, как сомнительная авантюра. И я понимаю, зачем оно мне, и почему я не могу его избежать, как и оставить своих студентов вдали от себя, хоть и очень хотелось бы. Но зачем оно вам?
— Этот бал — не просто светская встреча с танцами, — леди-Инквизитор плавно наклонилась вперёд, опираясь на стол. Теперь её взгляд был ещё более серьёзным, чем раньше. — В цитадели Теринфаль в поисках лириума мы заглянули и в кабинет лорда-Искателя. И нашли там признаки сильнейшей ненависти к императрице Орлея. Учитывая, что сейчас в этой стране междоусобица, на которой и попытаются покончить на балу, убийство императрицы посеет сильнейший хаос, и позволит агентам Корифея подчинить себе целую страну у нас под боком. Я еду туда, чтобы предотвратить это покушение, а заодно и попытаться вынудить противника раскрыться в своей жажде выставить Инквизицию в самом отвратительном для неё свете. А то и вовсе убить и меня заодно с императрицей, что будет идеальным раскладом для Корифея.
— Леди-Инквизитор! У меня… Я прошу прощения за столь бесцеремонное вторжение, — голос командира, посчитавшего, что он помешал двум женщинам, звучал ровно. — И прерванную беседу.
— Всё в порядке, я сама забыла наложить печать, — отмахнулась чародейка. — К тому же, мы уже закончили. Что случилось, Каллен?
— Отряд наших солдат, отправленный на разведку в дикие земли Коркари, попал в плен, — отчеканил собеседник. — Их захватили аввары, вождь которых желает поединка с Вестницей Андрасте.
— Надеюсь, что лошади и припасы уже готовы, а мой отряд уже ожидает меня, — решительно ответила девушка, поднимаясь из-за стола.
— Мадам де Фер ранним утром отбыла с визитом, Дориана Павуса вызвала к себе канцлер Лелиана, а Сэру никто не может найти.
— Мне хватит и того, что имеется, — подытожила Селендиар, а затем смущённо улыбнулась МакГонагалл, словно извиняясь за невозможность уделить попаданцам ещё немного времени. Но бросить своих подчинённых или послать им на выручку другой отряд глава Инквизиции просто не могла. И если вождь хочет поединка — он его получит.
Минерва в ответ лишь покачала головой, отказываясь комментировать подобную безоглядную решительность и варварские, по её мнению, традиции этого мира.
Тем не менее… Минерва МакГонагалл, Декан факультета Храбрых, не могла не оценить по достоинству порыв девушки, едва оправившейся от болезни, вызванной лириумом.
***
Благодаря своему жизненному, опыту Минерва ощущала себя на вечерних занятиях с Жозефиной вполне уверенной в своих силах, в отличии от своих студентов. В танцах, являясь многие годы именно той, кто этим танцам и обязан обучать выпускников, тем более.
Но даже она не была готова к тому, что Монтилье будет оценивать буквально всё. Каждый жест, взгляд, слово — всё это примечал бдительный взор смуглой антиванки, который, казалось не уступал по цепкости самой Лелиане.
Леди-посол прекрасно понимала, что обучить многим дипломатическим тонкостям за такой короткий промежуток времени было совершенно невозможно. Но делала всё возможное, чтобы троица попаданцев поняла хотя бы основы.
На что будут обращать внимание.
Как не выдать своих истинных намерений, но при этом поддерживать беседу.
Что дозволительно, а что нет.
Это было действительно очень большим, сложным и постоянно меняющимся сводом правил Великой Игры — вечным междоусобным соперничеством всей знати государства Орлей.
Это было очень опасным, но многогранным и стратегическим мероприятием, требующим планирования каждого хода и нескольких вариантов успеха или провала. А также импровизации.
Конечно, радовала Минерва, очень оперативно освоившаяся и заинтересовавшаяся значением цветности одежд. А вот когда Гарри заартачился и отказался танцевать с Уизли, Жозефина с улыбкой сообщила парню, что тот только что предположительно заслужил немилость старшей наследницы одного из благородных домов. А это было равносильно оскорблению главы дома, который имел полное право вызвать парня на рапирную дуэль, причём именно потерпевшая сторона имела право на поддержку ещё трёх бойцов. Услышав такое, Поттер чуть не стёр себе зубы в крошку, но сдержался, понимая, что огрызаться советнице Инквизитора, ещё и в присутствии Декана, было не самой хорошей идеей.
Монтилье также наблюдала за троицей и в дневное время, проверяя их взаимодействие друг с другом и с окружающими. И подводила итоги перед и после каждого занятия. Она учила на совесть, ни разу не повышая голос, и МакГонагалл даже пожалела, что у них не было в штате Хогвартса такой преподавательницы. Иначе Святочный Бал был бы действительно Балом, а не простым танцевальным мероприятием, с минимальными условными правилами.
Впрочем, учились не только гриффиндорцы. Вернувшись из своего опасного путешествия, сама леди Тревельян тоже осваивала сложную и интересную для неё специализацию. Она выбрала путь Рыцаря-Чародея, и, пока Монтилье гоняла своих учеников, Тревельян тренировалась во дворе. Как с обычным мечом, так и с создаваемым из остатков магической энергии выпущенных заклинаний клинком.
Разумеется, под присмотром.
***
Скайхолд практически привели в порядок, и во время одной из прогулок, в которой Кошка отрабатывала светскую беседу со своими учениками, гриффиндорцы наткнулись на картину, которая привлекла их внимание.
Существо, что было изображено в центре картины, внушало трепет, даже будучи нарисованным, поскольку это был дракон воистину ужасающего вида. Усеянное многочисленными шипами тело серого цвета было покрыто гноящимися струпьями и язвами. Кожа на правом крыле была практически рассечена надвое. Пасть осквернённого дракона была усеяна зубами, которые по своим размерам не уступали коротким мечам, а затянутые бельмом глаза только ещё больше подчёркивали опасность твари. Потому что их обладатель, без сомнения, видел всё, поскольку выдыхаемый им вихрь фиолетовой тьмы и пламени вместе с обломками каменного пола, вырванных драконьими когтями, летел прямиком в его противницу. Которая была человеком.
Молодая девушка, практически ровесница Селендиар, облачённая в искусную броню алого цвета, бежала прямо на ужасное существо. Кинжалы, что были её оружием, своей формой напоминали когти хищной птицы, а развевавшиеся за спиной длинные волосы были такого насыщенного цвета, что создавалось впечатление, что голова храброй воительницы объята чистым пламенем. Лицо неизвестной дышало бесстрашием и уверенностью в своей атаке, но Минерва как самая умудрённая опытом, всё же смогла заметить тень страха, скрытую в слегка прищуренных глазах героини, которая на фоне испачканного дымом и заревом пожарищ неба была Солнцем, противостоящим самой Бездне.
Заметив такое пристальное внимание к детальному полотну рисунка, рассказчица появилась рядом неожиданно:
— Эта картина называется «Конец Пятого Мора», — В мелодичном голосе тайного канцлера звучала грусть. Глаза девушки были обращены прямиком на изображение, и МакГонагалл первая догадалась, что советница леди-Инквизитора вспоминает когда-то случившиеся события. Чуть помолчав, Лелиана продолжила. — Здесь изображена Страж-Героиня Ферелдена, Леди-Феникс, которая схватилась с Архидемоном Пятого Мора на вершине форта Драккон.
— Архидемон — дракон? — Гарри указал пальцем на противника Героини, и канцлер медленно кивнула.
— Это не просто дракон, а согласно легендам и сведениям Серых стражей — Древний Бог, поражённый Скверной порождений Тьмы и освобождённый ими от многовекового заточения самим Создателем, — содрогнулась девушка. — Когда такая тварь выбирается на поверхность, начинается Мор — нашествие порождений Тьмы на поверхность, и остановить это могут только Серые Стражи.
— Вы много знаете об этом, — с уважением произнесла Минерва, кивнув рассказчице, пока недоуменно хлопавший глазами Гарри пытался подобрать слова. — Неужели вы сама — Серый Страж?
— Нет, я не Страж, — слегка улыбнулась Лелиана. — Но я путешествовала с Героиней Ферелдена и принимала участие во всех её битвах, в том числе и этой. Она всегда была рядом с каждым из нас, сплочая между собой и помогая заблудшим найти светлую дорогу в своём пути.
— Как её звали? — Заворожённая рассказом Джинни посмотрела на рассказчицу, которая вновь взглянула на Героиню несколько потяжелевшим взглядом.
— Зовут, — ровным голосом поправила канцлер. — Имя ей — Фелиция Кусланд.
— Рыжие люди — Назидательно-игривым тоном проговорила Джинни — Очень удачливые и…
— …И любвеобильные. — Ядовито прошипел Поттер, не позволив Уизли закончить шутку.
— Ах ты!..
— Прекратили. Оба. — МакГонагалл осуждающе поджала губы. — На вашем месте я бы поразмышляла над тем, как сделать так, чтобы никогда не встречаться с подобными врагами.
Тяжелое молчание воцарилось в просторной зале. А Лелиана смотрела на изображение Фелиции Кусланд.
Смотрела взглядом столь долгим, что даже не заметила, как вдали стихли шаги и голоса её собеседников.