Уильям давно уже потерял счет дням.

В целом время потеряло какой-либо смысл и предназначение, кроме отличия дня от ночи. Ему больше некуда было торопиться, его никто не ждал, и ничто не требовало его внимания.

Парк закрыли из-за судебных исков и правонарушений, сведенья на которые сливал сам Чикс. Его новый гениальный план составлял простую схему, в которой он, после закрытия сего заведения, наконец-то сможет послать Клатча в пешее-эротическое и зажить так, как всегда хотел. Где-то далеко отсюда, в тишине и умиротворении, вдали от всех.

Когда все получилось, и Эбенейзер в срочном порядке стал вывозить оборудование и сотрудников, Вилли он с собой не взял. Откуда-то киборг прознал, кто развалил его гоночную мечту, и жутко разозлился. Вилли никогда не видел Клатча столь пугающе злым и сумасшедшим, как в день, когда уже заброшенное заведение накрыло куполом, отделяя его от остального мира невидимой посторонним клеткой.

Клатч запер его здесь, в назидание и наказание за очередное предательство. Пытавшуюся остановить этакий самосуд Пасадену попросту устранили, и видя, как остывает тело банально застреленной подруги, ужас проскользнул по спине и не покидал его все то время, что Эбенейзер говорил. В минуты напряженного монолога его голос тяжелел и немецкий акцент неистово давил на восприятие.

— Я все это время надеяться, что ты понимать меня. Ich думать, что после того, как я вернуть тебе тело, ты взяться за ум и стать mein treuer Assistent снова. Пасадена была не плоха, но, — киборг лениво обошел остывающее тело гонщицы, попросту переступив через нее. — Она слишком правильна и добра, в отличие от тебя, — живой и искусственный глаза впились во вздрогнувшую форму бывшего маскота с неимоверной силой и властью, оглушая своей холодной циничностью. — Но, как временная замена, Mädchen справляться. Меня только смущать её странный преданность тебе, а не мне... Кровь не водица, так говорить, ja? — губы столь знакомо искривились в сумасшедшей улыбке, которую мутант иногда замечал в отражении. — Она видимо узнать, что ты есть и кем должен быть, а это, wie du weißt, секрет. После такого я не мочь её отпустить, она бы рассказать или пытаться вновь спасти тебя от моего наказания. Oh, mach kein so verängstigtes Gesicht, mein Junge, — обманчиво заботливо пожурил свое творение мужчина, вынуждая Вилли отступить на шаг. — Пусть ее смерть будет тебе уроком: не рассказывать никому про мои дела! — резкий переход на крик, сопровождавшийся ударом о вполне материальный барьер, послал не только взволнованную волну по препятствию между ними, но и по коже фрукточеловека. — Но вернемся к тебе, Lieber Sohn. Ты знать кто ты есть, и кто есть я для тебя! И все равно не желать меня слушаться и подчиняться! Oh mein Gott, я пытаться наставить тебя на путь истина! Я твой создатель, ты моя собственность и ты должен мне подчиняться! — очередные удары громогласным звоном прокатывались по пустому парку, звеня запоздалым эхом в голове в виде надрывного писка. — И раз по-хорошему ты не хочешь, я отберу у тебя волю и любое желание, кроме как подчиняться мне! Ты останешься здесь, чтобы подумать над свой поведения и будешь здесь так долго, как я того пожелаю. Я настроил поле так, чтобы никто не мог выйти, а ты - тем более! — крик резко смолк, сменяясь загробным шепотом и широкой улыбкой. — Aber hab keine Angst, kleine. Когда я буду вспоминать, я буду приезжать. И если я заметить, что ты принял свое предназначение, тогда я тебя освободить, verstehen? Und ja, es ist alles deine eigene Schuld, mein Obstjunge. Du musstest mir zuhören.

После этих слов киборг ушел.

А Вилли остался один в опустевшем парке.

Уже больше года он прожил в заточении, не видя и не слыша ни единой живой души.

Вожделенная мечта об отсутствии надоедливых людей и их детей превратилась в бесхитростную изоляцию от всего мира.

Клатч за все время приехал всего два раза: один раз спустя два месяца от закрытия, второй - спустя семь месяцев. Он ничего не говорил, только смотрел испытывающе глаза в глаза, а Чикс не менее упрямо смотрел в ответ, не желая покоряться. Вилли решил идти до конца и ни в коем случае не уступать угнетателю, принципиально отказываясь от маячивших за спиной киборга подачек в виде еды, воды и одежды. Клатч уезжал так же тихо и неприметно, как и приезжал, поджимая в недовольстве губы.

А Вилли продолжал пытаться выбраться и выжить. И каждый прожитый день был труднее предыдущего.

Питьевая вода закончилась два месяца назад. Пришлось научиться фильтровать дождевую и отчаянно ее копить. Канализацию и водосток перекрыли в первый месяц блокады, до этого момента Вилли запас столько сколько тогда мог. Оказалось, что нужно было больше.

Подходящая фрукточеловеку еда закончилась три месяца назад. Мутант не все из оставленного на полу-опустевших складах мог есть без проблем для здоровья, к тому же крупы требовали воды для приготовления. Мясо пойманных крыс и невезучих птиц он есть не мог, организм попросту отторгал чужеродный белок, вынуждая выворачивать внутренности от не перевариваемой пищи. Консервированные вумпы и прочие фрукты по первой фрукточеловек отказывался есть, по собственным идеалистическим причинам, но голод сжимал, крутил и ломал... Червоточина в животе молила о пропитании!

Вилли как мог ужимался в скудной провизии и искал в механизированных и пластиковых локациях что-либо съедобное. В солнечную погоду помогало солнце и пресловутый фотосинтез частично свойственный фрукточеловеку, а также редкая растительность, которую с трудом, но можно было потреблять. Однако зима все сильнее вступала в свои права, надежно спрятав солнце за серыми тучами. Газон медленно иссыхал, как и редкие деревья давно оголились, готовясь к холодам. Остро вставал вопрос пропитания.

Вилли заставлял себя вставать с постели и что-то делать...

Чикс в первые месяцы только и делал что искал способ покинуть парк, придумывая и воплощая любые идеи, посещавшие его сумбурную голову. Но проблема была в том, что он не понимал, как работало это самое поле, отгораживающее парк от посторонних и не выпускающее его наружу. Купол был прозрачен и невидим для глаза, но стоило только пытаться пересечь хорошо очерченную границу, как он тут же материализовывался и не поддавался никакому физическому воздействию. Поверхность была упругой, но при прикосновении становилась твердой словно камень. Отслеживая передвижение птиц, мутант убедился, что зайти внутрь можно без какого-либо препятствия, а вот выйти... Мертвые тушки разбившихся о поле птиц подтверждали слова киборга о невозможности покинуть сферу изнутри.

Электричество и связь были отключены практически сразу же, как вывезли всю дорогостоящую технику. Камни, питающие бывшие секции, тоже увезли в неизвестном направлении, отчего локации были буквально замурованы. Однако Вилли пробил себе проходы в каждую и по возможности исследовал, несколько раз получая увечья и травмы: три раза едва не разбившись и не превратившись вновь в пюре, ибо в темноте передвигаться по тому же Острову и Врексу было очень опасно, ведь лаву и воду осушили перед закрытием, оставляя глубокие попасти между небольшими островками устойчивых площадок. Астролэнд был почти что не преступен, из-за отсутствия поддерживающих платформы энергетических сил, между проходами на трассы зияли гигантские дыры. Да и без постоянного обслуживания секции чахли, ржавели и распадались на составляющие. Как и всё оставленное в парке.

Отчаянье и недостаток пропитания вкупе с нездоровой психикой точили шаткий рассудок фрукточеловека.

Иногда Чикса накрывали ярость и истерика. Словно раненый зверь, он остервенело бился о преграду, не пускавшую на свободу, а практически превратившись в кровавую отбивную, без сил сидел напротив обманчиво просторной дыры в заборе, сквозь которую видел манящие просторы и дорогу в город. Он мог просидеть возле этого непредумышленного прохода несколько дней, не двигаясь и не обращая внимания на погодные условия. Мысленно пересекая барьер и направляясь навстречу рассветному солнцу.

Сознание искажало восприятие и позволяло погружаться в собственные грезы настолько глубоко, что, возвращаясь назад, реальность ядовитой плетью ранила и без того истерзанные сердце и душу.

Он видел, как высвободившись отплатил Клатчу с полна. Видел, как исполняет мечту об адвокатской карьере. Видел, как Пасадена чудесным образом ожила, и они вместе зажили в уютном домике вдали от человечества. Видел себя в любом другом месте кроме изолированного опустошенного парка, в любой другой роли кроме как пленника. Он был далеко.

Реальность — это яд.

И только когда теплое лето сменилось дождливой и промозглой осенью, мутант вынырнул из обманчивых грез и запоздало осознал, что не готов к подступающему сезону. Он принялся судорожно стаскивать к своему сараю всё мало-мальски полезное и нужное для проживания. Однако для поддержания хлипкого строения в кондиции требовались материалы другого плана, нежели топливо и еда. Ближайшее к сараю опустошенное здание стало его складом полезных вещей, за которыми он ежедневно отправлялся, как на работу.

Лишь бы больше не сидеть у проклятой дыры и не сходить с ума от терзаний...

Однажды, когда Вилли искал что-нибудь полезное для утепления своего дома в заброшенном ангаре, он слегка поранился, порезавшись пальцем об острый угол металлической конструкции. На уровне рефлекса пострадавшая плоть оказалась во рту, дабы не размазывать кровь по полу и поскорее ее остановить. И Чикс откровенно залип в этот момент. Собственная кровь во рту казалась до одури вкусной. Голодные спазмы не прекращались уже несколько месяцев, а от сладковатого привкуса дремавший аппетит взбунтовался и стала скапливаться обильная слюна, которую фрукточеловек жадно глотал.

Вилли сам не заметил, что уже очень долго и со вкусом обсасывает палец, а после смазанной в воспоминаниях паузы вгрызается в фалангу неровными зубами.

Кости были мягкими, а плоть сладкой.

Очнулся он только тогда, когда последний палец левой руки оправился вниз по пищеводу.

Вилли испугался до дрожи в коленях, долгими часами гипнотизируя обглоданные пальцы и наблюдая, как они медленно вырастают обратно. Уже через сутки ни осталось ни единого следа от его поступка, а голод вернулся только на второй день. Воспоминания о сытной еде буквально выворачивали мутанта: от желания вновь попробовать столь сладостное блюдо и от одной только мысли о питательном и заманчивом угощении, из уголков губ откровенно капала слюна. Он с неделю боролся с собой, останавливая порывы опять отгрызть или отрезать себе что-нибудь, чтобы съесть.

Пока не проиграл эту битву во второй раз. И в третий. И много-много раз после.

Аутоканнибализм стал единственным способом выжить в отсутствие еды.

Поедая собственную плоть, Чикс изредка задумывался: для чего он выживает с таким остервенением? И в ответ всегда появлялся образ Клатча истерзанного и бьющегося в конвульсиях. Жуткая кривая ухмылка растягивала влажные губы окрашенные в темно-рыжий цвет его крови.

Эта картинка в его голове воодушевляла. Она давала цель и смысл.

Он продолжал жить назло создателю. Чтобы отомстить. Чтобы уничтожить. Разорвать...

Эти кровавые сны и видения убаюкивали, даря облегчение от попранных моральных норм и притупляя бушующее безумие, рвущееся уничтожать все на своем пути.

Он медленно терял самого себя от одиночества и голода.

Отсутствие какого-либо общения оказалось весьма внушительным деморализующим фактором. Вилли всегда думал, что он сам никому не нужен и ему никто не нужен, что он самодостаточен и доволен отчуждением. Спустя всего лишь три месяца мутант осознал, как глубоко заблуждался. Единственным существом, к которому он был привязан, являлась Дени, чей образ иногда мерещился ему в полумраке сарая. Она неизменно представала перед ним с кровавыми подтеками и пулевыми отверстиями в груди, напоминая, как она умерла и из-за кого. Вина перед ней не позволяла Чиксу даже поговорить с ее эфемерным образом воспаленного сознания, ибо никакие слова не вернули бы девушку к жизни.

А поговорить хотелось. Хоть как-нибудь. Хоть с кем-нибудь. О чем угодно. Увидеть кого-то еще, кроме собственного размытого отражения в разбитых стеклах и ржавеющем металле.

Собственные мысли снедали Вилли. Он не мог перестать думать о ядовитых и скользких "если бы", которые судьба давала ему с избытком, а, когда ей надоело игнорирование, скрутила фрукточеловеку знатный пахучий кукиш.

Если бы разглядел холодную ярость Клатча раньше... Если бы сбежал в самый первый раз... Если бы подготовился к подобному... Если бы уберег Дени... Если бы нашел хоть кого-то вне этих стен... Если бы... ЕСЛИ. БЫ!

Единственное что он мог делать без какого-либо труда, так это бессильно кричать в холодное ночное небо от внутренней безграничной боли.

Нежданно негаданно его заточение скрасила неизвестная переменная.

Вилли случайно наткнулся на странного ящера во время поисков материалов для импровизированной печки на свалке металлолома и, заприметив следы бардовой крови, обнаружил неожиданного гостя. Неизвестный больше напоминал полу-прожаренный кусок мяса нежели живое существо, однако часто вздымающаяся грудь и тяжелый хрип весьма красноречиво демонстрировали активную борьбу за жизнь. Обрадованный Чикс перенес пострадавшего в свой сарай и сумел кое-как обработать раны остатками лекарств, утащенными из медпункта, а бинтами послужила собственная одежда. Спустя три дня мутный, но уцелевший, желтый глаз открылся и внимательно посмотрел на слоняющегося поблизости в ожидании пробуждения мутанта.

Первый разговор прошел не очень хорошо. Ящер шипел и матерился через слово, обвиняя в своем состоянии и жуткой боли весь мир, какого-то дракона и Вилли, в частности. Он не успокаивался, распаляясь с каждой минутой все сильнее, и неосознанно вредил себе еще больше, пока фрукточеловек не вколол двойную дозу обезболивающего. Вот только тогда, под жидким кайфом от лекарства и полностью покрытый новыми импровизированными бинтами, гость заинтересовался, где он находится и что вообще происходит. Они разговорились, представились и Вилли без утайки поведал новому сожителю неприятную новость об их незавидной участи.

Рипто, а именно так звали нежданного гостя, хмурился с каждым новым словом все сильнее. Неприкрытый тканью правый желтый глаз с вертикальным зрачком нервно скользил по обветшалым стенам и тонкие губы от осознания задницы кривились в глухом недовольстве. Сам же динозавр объяснил своё появление неконтролируемой телепортацией в критический момент. С его слов Рипто сбросили в лаву и от вспышки боли, он наколдовал спонтанный портал, который хоть и спас его жизнь, но беспардонно скинул с приличной высоты прямо в груду железа в абсолютно неизвестном мире и месте назначения. То, что ящер не от мира сего отчетливо говорили такие понятия как магия, драконы и прочая волшебная дребедень, в которую Чикс давно не верил. От странной одежды пришельца остались одни грязные сгоревшие лоскуты, которые ему пришлось срезать с чужой кожи, но вот необычный рубин по-прежнему был цел и привычно лежал на груди динозавра, не пожелавшему расставаться с амулетом ни под каким предлогом.

Выныривая из лекарственного марева обезболивающего, каждый миг в сознании для динозавра походил на агонию. Боль топила сознание и Рипто едва сдерживал жалобный скулеж, закусывая пальцы и губы. Его колотило, дергало и крутило, отчего ощущения только усиливались. Раны от ожогов весьма болезненно затягивались и постоянно кровоточили при любом движении или напряжении повреждённых мест. Падение с большой высоты явно что-то повредило внутри, помимо сломанной левой руки, ибо периодически с губ ящера капала кровь. На постоянную перевязку Вилли извел много ткани, которая стремительно заканчивалась, как и обезболивающее, которое возвращало Рипто способность думать и говорить связно.

И все их короткие разговоры сводились к бесконечному выяснению ситуации. Из раза в раз динозавр вытаскивал из Чикса подробности выживания, знания о куполе и о установившем его Клатче. Предлагал варианты разрушения поля и на каждый отрицательный ответ смачно выругивался и рычал. Иногда разговор шел по кругу, словно записанная пленка, которую запускали заново. Такие моменты самоповтора очень нравились фрукточеловеку, ведь он мог без труда предугадать следующую фразу или реакцию, отчего успокаивался и просто наслаждался бессмысленной беседой.

Он порой и вовсе не слушал Рипто, купаясь в сладкой патоке его звенящего от боли и страха голосе, и упиваясь вниманием к своей персоне.

Он так давно ни с кем не говорил. Не слышал никого кроме себя. Даже хрипловатое дыхание спящего гостя умиляло его, а уж наблюдать за ним было одно сплошное удовольствие.

Пусть Рипто ругался и шипел на него из-за отрицания их теперь общего плачевного положения. Пусть порывался колдовать, вредя себе сильнее, и при этом удивляя волшебными вспышками тепла и света мутанта. Но когда ящера скручивало, и он задыхался от мучительных спазмов... Когда глаз мутнел от разливающегося по телу блаженства, закупоривающего страдание и прекращающего нескончаемую пытку.... Когда с губ рвался блаженный расслабленный вздох...

В такие мгновения красные глаза жадно впитывали гротескные черты невольного пациента, мечущегося между жарким бредом и холодной действительностью, находя подобное зрелище непередаваемо прекрасным...

Иногда Вилли по ночам стоял у кровати, занятой его внезапным гостем, и смотрел. На алеющие бинты, на страшные ожоги, на мерно вздымающуюся грудь, на распахнутые для жадного вдоха губы, на сведенные в напряжении брови, на запавший глаз...

Просто смотрел.

До самого утра.

Чикс ухаживал за своим сожителем как мог в этих скудных условиях оказания медицинской помощи. Стремительно заканчивающийся материал для бинтов, вынудил тратить время и дрова на стирку и дезинфекцию уже использованных. Благо с водой зимой особых проблем не было, талая водица вполне себе подходила и для питья, и для мытья. Однако мутант боялся давать ее своему гостю и предварительно все же фильтровал и кипятил. Если к воде у Рипто претензий не было, то вот к еде очень даже.

— Это что такое плавает в супе? — здоровой рукой динозавр медленно орудовал ложкой, но весьма ловко подцепил несколько кусочков неизвестного ему продукта.

— Это мясо, — с улыбкой пояснил мутант, в это же самое время поедая вторую порцию похлебки рядом с соседом.

Ему нравилось кушать с кем-то. Видеть, как едят его готовку. Как его едят.

— Очень странное мясо, — недоверчиво сощурился Рипто. — На вкус и цвет больше напоминает переваренную старую тыкву, но консистенция волокнистая будто говядина, — целый глаз быстро скользнул по забинтованной ноге фрукточеловека. — Что с ногой?

— Поранился, когда ловил птиц для супа. Я восстановлюсь, не бойся, — подобный вопрос смущал и одновременно радовал Чикса, ведь ему верилось, что о нем так заботились. — Моя регенерация и ни с таким справлялась.

— Куски в супе не принадлежат птице. И ни одному потребляемому в пищу животному. Это даже не крыса, — насуплено продолжал излагать мысли ящер.

— Ты не можешь этого знать, — беседа резко сменилась в более мрачную тональность, поднятый на динозавра пронзительный взгляд полубезумных красных глаз откровенно пугал неподготовленного к такой стремительной перемене Рипто.

— Я много чего ел, но это что-то другое, а ты, — низко зарычали Чиксу в ответ, отшвыривая чашку и разливая содержимое по полу. — Нагло врешь мне в лицо.

Широко распахнутые глаза мутанта проследили за громким движением посуды и, как только керамический звон затих, Вилли уже нависал над сидящим на кровати гостем и сжимал пальцы на тонкой шее. Безумный взгляд вкупе с резкой атакой пригвоздили Рипто к кровати, вынуждая искать спасение в судорожных попытках оттолкнуть. Но тщетно.

— Тебя не учили уважать того, кто готовит и ухаживает за тобой? — без толики каких-либо эмоций голос мутанта резал клубящееся пространство, сбившееся в яростную круговерть света вокруг скривившегося от недостатка кислорода динозавра.

— Ты больной, — когти яростно скребли по руке, от чего знакомая темно-рыжая кровь закапала прямо на ящера, а уже после на пол и кровать. — Ты ешь сам себя!

— Ты тоже ел мою плоть, просто не обращал внимания до сегодняшнего дня, — губы растянулись настолько сильно, что улыбка походила на рассеченную ножом рану от уха до уха, а желтоватые неровные зубы показались угрожающе острыми, готовыми заменить душащие руки на смертоносный укус. — И ты хвалил мою стряпню. Так чего же теперь нос ворочаешь?

Зеленая ладонь все же перестала сжимать шею, вместо этого Вилли с силой вдавил терзающую его кожу руку в кровать, а сверху на нее навалилось острое колено, не позволяя освободиться. Рипто дергался и крутился, пытаясь вытащить конечность, но очень быстро его потуги пресекли. Зеленые пальцы вновь скользнули к шее, но теперь впились в основание челюсти, нажимая в нужных местах, чтобы ее раскрыть. Во второй руке у фрукточеловека была ложка, в которой влажно блестело теплое отваренное мясо.

— Тебе полезно кушать, чтобы ты скорее поправился, а раз ты капризничаешь, я буду кормить тебя сам, — попытки сомкнуть острые зубы и не допустить попадания содержимого ложки не увенчались успехом, челюсти подрагивали, но не могли соединиться, ибо невменяемый мутант оказался очень сильным и сжимал пальцы весьма умело.

Мясо оказалось в рту и челюсть наконец-то захлопнулась. Правда выплюнуть все назад снова не дали чужие руки, зажимающие рот и нос.

— Ешь, — приказал фрукточеловек, не отступая под просящим взглядом желтого глаза и не отпуская бьющегося в конвульсии ящера. — Проглоти и я тебя отпущу.

Видимо инстинкт выживания взял верх и под сумасшедшую улыбку Рипто сделал тяжелый глоток. Зеленые пальцы тут же отстранились, замирая в нескольких сантиметрах от лица. Пока динозавр втягивал в себя воздух, быстро и часто дыша через рот, прохладные ладони осторожно и ласково стерли тонкую влажную дорожку, тянувшуюся от глаза до подбородка. Мягко приподняв лицо Вилли солнечно улыбнулся, жадно смотря в напугано трясущийся узкий зрачок.

— Ну вот. Ничего же страшного не произошло. Еду надо кушать, — словно неразумному ребенку вещал фрукточеловек. — Было же вкусно?

Шаткий едва различимый кивок, вызвал у мутанта только восторг и радость. Будто происходящего минуту назад не случилось вовсе, и это было лишь больной фантазией самого Рипто.

— Как замечательно. Раз тебе нравится, то может есть теперь будешь без моей помощи? — очередной кивок, и Чикс освобождает чужую руку из-под тяжести собственного тела и слезает с кровати.

Пока дезориентированный ящер разминал затекшую руку и тяжело сглатывал, бывший маскот прогулялся до кухни и вернулся с новой порцией для своего гостя.

— Приятного аппетита, — от протянутой чашки Рипто дернулся, как от гремучей змеи, но из-за вернувшегося ненормальный взгляд взял посуду и осторожно устроил ее на ногах, подрагивающими пальцами берясь за ложку.

Ели они медленно и долго. Вилли был счастлив, пока рассказывал о своем дне и внимательно наблюдал, как исчезает из тарелки еда.

Зима активно бушевала за стенами хлипкого сарайчика, умелыми руками превращенный в убежище и некое подобие дома. Правда уют и умиротворение ощущал только один из жильцов данного места. После случая с мясом Рипто старательно избегал лишнего общения, сводя попытки завести светскую беседу в короткие вынужденные ответы на наводящие вопросы. Ибо отмолчаться не получалось, это выводило Чикса из равновесия и тот мог вытворить все что угодно. В запале гнева от игнорирования мутант хватался за поврежденные места и едва затянувшиеся раны, сильно сдавливая и сжимая оные, пытаясь вытрясти из строптивого гостя хоть какой-то звук. Этими действиями он заставлял Рипто кричать от пронизывающей боли. Чего стоил один весьма точный и меткий тычок пальца в поврежденный глаз...

Полный агонии вопль пронзил опустошённую тишину парка.

Звук одного лишь голоса Рипто выводил мутанта из разъярённого транса, ибо пугал своей тональностью и громкостью. Вилли приходил в себя и быстро жалел о содеянном, хотя его сознание не регистрировало случившееся минутами ранее, словно и не было их. Правда неутихающий крик и выгибающееся тело на кровати говорили о том, что он знатно облажался. Очень долго Чикс вымаливал прощения за такие выходки, делая буквально всё, о чем не попросил бы пострадавший, но вот взгляд самого ящера от этих действий не теплел ни на йоту. В хаотично мечущемся расширенном зрачке сквозила мутная перманентная паника.

Однако отсутствие развлечений и проживание под одной крышей сыграли свою роль.

Бушевавший время от времени снегопад запирал Вилли внутри своего убежища, без возможности заниматься привычной рутиной по сбору хлама, и обращая весь его взор на вынужденного соседа. Раны немного затянулись, поэтому приемы обезболивающего сократились и уйти в блаженное лекарственное забытье или горячку не представлялось возможным, поэтому Рипто откровенно тосковал и страдал. Неспешные разговоры лениво потекли по пространству, разбавляя гнетущее ощущение холода, несмотря на хорошее отопление дома. Некоторая скованность и не понимание медленно истончались, и они стали пытаться общаться друг с другом.

Были странные и неловкие шутки, разные скомканные истории и туманные воспоминания, которыми они душили напряжение и тлен, скапливающийся вокруг них. Иногда у динозавра появлялись силы и Вилли помогал ему покинуть кровать, а несколько раз они смогли выйти на улицу, чтобы подышать обманчивым свежим воздухом. Рипто жадно хватал холодный воздух, но непременно морщился и кашлял, как от глубокой затяжки сигаретой. Чем было обусловлено подобное мутант предположить не мог, хоть и догадывался о причине. Ящер в очередном болезненном угаре задушено признался, что мир Чикса очень ядовит и гадок для него, чем вогнал фрукточеловека в смятение, но уточнять он у корчащегося на кровати сожителя ничего не стал. Не до этого было, а потом и забылось.

Общее безумие буквально отравляло пространство и искажало все вокруг. Первое сумасшествие было коварным, затаившимся и до одури сладким в своих обещаниях лучшего. Второе же было отчужденным, переполненным отравленным отчаяньем и неутихающей всеобъемлющей болью, тихо шепча заманчивые речи о покое.

Как-то постепенно скука разбавлялась совместным чтением под тусклый свет свечи, играми в настольные и карточные игры, распитием странного гнилостного чая и перекусами. К еде Рипто все еще относился предвзято, по возможности отказываясь, но голод и на него давил незримой тяжестью, поэтому приходилось есть без надуманной предвзятости. Вилли же просто радовался компании и появлению нового друга.

В одну из ходок за полезными вещами Вилли откопал продуктовую тележку без колес и, немного над ней поколдовав, починил. С ее помощью он один раз в неделю, при хорошей погоде, вывозил приятеля на прогулку. Проталкивать тележку по заметенным парковским дорожкам было тяжело, но для фрукточеловека это была приятная тяжесть, ведь вперед его толкал задорный голос динозавра, укутанного в несколько слоев, но с интересом и некоторым восторгом осматривавшего окрестности. Рипто был рад покинуть тесные стены, даже несмотря на то, что ходить и сидеть не было сил и возможности. Падение видимо что-то повредило в спине, отчего ноги паршиво его слушались и не желали держать вертикально.

Вдвоем они обходили парк по периметру купола, где Чикс впервые убедился в существовании магии. Колдун порывисто стучал по поверхности поля, посылая по нему разноцветные всполохи, кидал миниатюрные взрывающиеся огоньки, посылал на огромной скорости поднятые невидимой рукой предметы, после чего откидывался на спинку тележки без сил, загнанно дыша морозным воздухом. После подобного Рипто становилось плохо, сознание мутилось или вовсе исчезало, а Вилли спешил доставить его домой.

От колдовства ящер сильно сдавал, худел и словно иссыхал. Обильная кормежка не спасала положения, к тому же большую часть времени после подобных попыток прогнуть ситуацию под себя динозавр отключался на продолжительное время, и никакие пощечины и крики не могли до него дозваться. Пробуждение всегда сопровождалось бурным обсуждением очередной неудачи и судорожными рассуждениями, чтобы еще попробовать. Вилли уже не нравилось вывозить нового друга на улицу, поэтому он как мог саботировал их прогулки, подстраивая ситуации в свою пользу.

Ему не нравилось сидеть в тишине одному, смотреть теперь было недостаточно.

Однако он не мог противиться просьбам о прогулке, на него смотрели слишком долго и испытывающе, добивая жалостливым молчанием и несчастным выражением лица. Конечно, Вилли поддавался. Ведь в душе, при мнимом смирении, тоже жаждал найти выход, и не поддержать друга в этом стремлении он попросту не мог.

Идея за идеей. Мысль за мыслью. Попытка за попыткой.

И все без результата.

Безразличное время сливало дни во едино, превращая их в ничего не значащие мгновения.

Холодным слякотным вечером Рипто предложил новую идею, как им уйти из этого проклятого места. Спустя сотни и сотни попыток, по прошествии множества дней, невзирая на боль и невозможность ходить без помощи, он все еще отказывался отступать. Это упрямство воодушевляло Вилли так же думать и стараться ради их общего блага. Хоть запасы уже заканчивались и деваться от подступающего вновь холода и голода будет скоро некуда.

Идею ящер предложил весьма страшную, очень опасную и сумасшедшую в своей жестокости. Потому что по итогу такого плана выбраться должен был только один из них.

Вилли не согласился, и они до хрипоты спорили, орали друг на друга так, что тонкие стены дрожали, особенно от пробирающего до нутра рыка динозавра. Они впервые в пух и прах разругались. Обида клокотала, возмущение бежало по венам, а в голове пульсировала запальчивая мысль послать источник проблем куда подальше. Так как Рипто покинуть комнаты не мог, а явно хотел и желал, вместо него пулей вылетел из помещения именно мутант, напоследок хлопая дверью до мелких трещин на обшарпанной стене. Фрукточеловек уже и позабыл, как порой тяжело общаться с кем-то, пытаться уговорить без угроз и склонить в свою сторону без истерик. Тревожные мысли не давали ему привычно погрузиться в заманчивые грезы и подремать.

Ночью он с мрачным удовлетворением наблюдал, как мечется по кровати ящер, которым полностью завладела горячка. Как с обветренных сухих губ рвется жаркое дыхание, как часто вздымается грудь, как на коже блестит пот, как закатываются глаза, как выгибается тело.

И как кровь пропитывает бинты и кровать.

Именно поэтому, на следующее утро Вилли первый пришел извиняться, так как воспаленный разум всю ночь вырисовывал ему новые горизонты его одиночества и отчуждения. На сбивчивые и задушенные извинения Рипто ему не ответил. Он вообще перестал отзываться, снова никак не реагируя на присутствие друга и на его просьбы не игнорировать чужое присутствие. Вилли это обидело еще сильнее, поэтому он тоже перестал говорить и приходить в комнату чаще привычного. Единственное, мутант каждый день молчаливо оставлял еду рядом с кроватью и уносил посуду на помывку.

Они уже месяц нормально не разговаривали, динозавр в принципе более не покидал пределов комнаты и не вставал с постели. Ничего не просил и не смотрел на Вилли. Фрукточеловека волновало ухудшающееся состояние друга, ведь тот уже напоминал обтянутый кожей скелет, в своем гадливом отказе от питания. Чикс не понимал, как можно быть таким злопамятным и противным.

Он угрожал. Он требовал. Он делал больно. Он просил. Он умолял.

Силой пытался вливать еду и воду, но та все равно бесполезно стекала по подбородку.

Как и ни единого крика не срывалось с губ...

Период обоюдного бойкота закончился весьма быстро и превратился в односторонний, ведь Вилли не мог больше продолжать молчать. Тишина снедала его, поэтому он, невзирая на откровенное игнорирование, продолжил вещать обо всем, что приходило в его несвежую голову. В глубине души его терзала дикая грусть вперемешку с нежностью, ведь, несмотря на упрямое молчание, Рипто все равно внимательно его слушал, кивая и криво ухмыляясь нелепым шуткам, несколько раз даже посмеявшись от души. Вилли каждый раз спрашивал почему тот ничего не говорит и не ест, и каждый раз динозавр горько и печально улыбался с нечитаемым, но тяжелым взглядом единственного глаза смотря прямо в гнилую сердцевину естества мутанта. В комнате становилось нестерпимо душно и мерзко с каждым днем из-за неопределенной атмосферы, но фрукточеловек, как по часам, приходил к единственному собеседнику и изливал душу, забирая на помывку нетронутые скудные пайки из собственной плоти и унося мечущееся от переживания сердце в собственной груди.

Это длилось долго. Мучительные молчаливые месяцы выпили из Чикса больше моральных сил нежели все предыдущие, в которых он еще не был знаком со своей личной Немезидой. Рипто искусно мучил его своим внимательным молчанием и испытывал на прочность немигающим взглядом, а голодовкой и вовсе заставлял молить о прощении на коленях, однако оставался непреклонно холодным и потусторонне отстраненным.

Очередной снежный день все изменил.

— Я понял, — после большого промежутка времени Вилли уже и забыл, как звучал голос его сожителя, однако он все равно был ему очень рад.

— Что именно? — не пряча широкую довольную улыбку Чикс весьма быстро оказался рядом с кроватью и помог другу сесть, при этом сам присел на край постели.

— Как ты сможешь покинуть территорию, — смотря куда-то сквозь зримые препятствия, пояснил свою мысль Рипто

— Серьезно?! Как?! — восторженно принялся трясти худые плечи мутант, но быстро остановился, видя, как от каждого толчка голова безвольно мотыляется в такт движению. — Погоди... только я?

— Только ты, — сухо констатировал ящер, все еще не пересекаясь взглядом с Вилли.

— Ты пойдешь со мной! — мгновенно ощетинился Чикс, стискивая зубы и весьма сильно сжимая предплечья динозавра, когда тот попытался мягко высвободиться, откидываясь обратно на кровать. — Я тебя здесь не оставлю!

Крик болезненно резанул по ушам, оседая на воспаленном мозге колкой ледяной крошкой, из-за чего реальность зарябила и тени по углам комнаты заметно оживились. Вилли это заметил и, осторожно отпустив сожителя, ринулся к зашторенному окну, резко открывая его и впуская тусклый серый свет внутрь вместе с холодным порывом ветра. Воздух с улицы в хрупком равновесии с живым снежным массивом принял образ диких белоснежных собак, принявшихся рвать темные жгуты, роящиеся по углам комнаты. Болезненно-сладковатый аромат помещения разбавился нотками зимней стужи, слегка смягчая витавший запах вкраплениями свежего снегопада.

Приглушенный свет с улицы нежно коснулся все еще сидящего на кровати Рипто, очерчивая его осунувшуюся фигуру резкими мазками. Полотно его силуэта на миг наполнилось более светлыми красками, выравнивая тон кожи и придавая глазу более насыщенный цвет.

Вилли завороженно смотрел, как меняется убранство комнаты, пока его не отвлек голос его сожителя.

— Пусть будет как ты хочешь, — с трудом выталкивая слова на поверхность вербальной глади, наконец-то согласился с ним Рипто. — Главное покинуть это место.

— Ты слишком хорошо стелешь, — насмешливо вскинул бровь мутант. — В чем подвох?

— Надо сжечь парк. От и до.

— Это не проблема. Займусь этим прямо сейчас!

— Я буду ждать тебя у выхода, — прикрыл глаз динозавр, ставя точку в их беседе.

— А помочь мне не хочешь? — однако с кровати более не донеслось ни звука. — Ладно, я сам.

За столько времени пребывания в изоляции Чикс облазил весь парк сверху донизу и стащил всё, что могло пригодиться для выживания в ближайшее пустующее здание, ставшее своеобразным складом: спички, горючее, батарейки, ткань, консервы, вода, посуда и все возможные инструменты были у него в свободном доступе. Бензина он насобирал много, ему хватило бы на несколько лет достаточно комфортного обогревания и готовки, но сейчас он без зазрения совести и затаённого умысла поливал основания построек, высохшие клумбы и занесенные снегом дорожки бывшего парка. Когда же запасы бензина иссякли, он переключился на керосин и прочие найденные на складах масла. Горящие спички звонкими щелчками летели в цели, устремляясь по маслянистым дорожкам внутрь зданий и с удовольствием облизывая абсолютно любую поверхность.

Когда Вилли поджигал первое строение, он не сомневался ни секунды, ибо прекрасно понимал, что бушующему пламени все равно, что пожирать и оно обязательно доберется до скромных стен его обители, это лишь вопрос времени. Мутант также не рассчитывал, что если идея Рипто провалится, то у них будет шанс на дальнейшее выживание. Это красноглазое адское чудовище, восставшее из крохотной искры тепла, проглотит их обоих, как только у него закончатся строения для уничтожения в своем смертоносном желудке.

Огонь ревел подобно вырвавшемуся на свободу зверю, кидаясь от одного препятствия к другому стремительно подбираясь к границе парка. Токсичный дым застилал взор, дышать становилось тяжело, однако Вилли сумел прорваться через плотную завесу и без вреда для себя добраться до ближайшего к его домику выхода. Откашливая горький пластиковый воздух и утирая слезившиеся от остроты огня глаза, Чикс к своему облегчению увидел возле знакомой дыры в заборе покачивающийся силуэт его друга.

— Хорошо горит, — радостно оскалился вместо приветствия Рипто, уверенно разворачиваясь к нему лицом.

— Да, — болванчиком закивал мутант, улыбнувшись в ответ и, утерев липкое лицо ладонью, вытер огненный налет о штанину. — И как мы выйдем? Ты же помнишь, что поле над парком попросту не выпускает?

— Я теперь знаю, как сделать прореху, — насмешливо хмыкнул ящер, стягивая мешающийся бинт с лица и являя Вилли полностью выздоровевший глаз. — И смогу её расширить и, по возможности, полностью снести этот сранный купол.

— Ладно, — завороженно отозвался фрукточеловек, прикипев взглядом к полностью здоровому лицу сожителя.

Он часто представлял, что же пряталось под бинтами и обгоревшей кожей, но видеть это в живую было прекрасно. Сейчас, в сполохах подступающего к их спинам огня, Рипто казался ему красивым, особенно гипнотизировали живые и яркие глаза. Видя, что его не особо слушают, ящер коротко щелкнул пальцами возле застывшего истуканом Чикса, чем и вывел его из благоговейного транса.

— Соберись, — строго скомандовал динозавр. — Когда скажу, ты бежишь вперед и не остановишься до тех пор, пока не доберешься до вон того холма, — здоровая левая рука выскользнула из самодельной петли и резко махнула в сторону пригорка, находящегося за пределами забора и на который долгие месяцы Вилли пялился каждый божий день.

Как много дней он провел ровно на этом же самом месте, где они сейчас стояли? Как долго он сидел возле порванной железной сетки не в силах выбраться на другую сторону? Как скоро он потерял счет дням в своих бесплотных и жалких попытках силой или хитростью выбраться из этого чертова места?

Как давно он погряз в своем безумии?

— Ты меня понял? — очередной щелчок возле уха вернул Чикса в реальность.

— А ты? — дернулся в сторону ящера мутант, намереваясь вцепиться в него всеми конечностями, но тот ловко шагнул в сторону, будто уступая дорогу, ускользая от прикосновения и чуть заходя за спину.

— А я за тобой, — оскалился в насмешливой улыбке Рипто.

Взгляд вновь прикипел к столь заветной полоске земли, где Вилли грезилась лучшая и свободная жизнь. Туда куда он рвался всей своей гнилой душой. Туда, где находится виновник его страданий и та, что погибла из-за него.

Где-то в отдаление что-то взорвалось. В небо красивым каскадом брызнули зеленые искры, подобно кислоте разъедающие невидимое поле купола в различных местах. Огонь, казалось бы, вспыхнул с новой силой, перекидываясь в зеленого хаотичного монстра, с неистовством взявшегося разъедать пылающие останки парка и жадно дожирать то, что не успел его предшественник. Дым потемнел на столько, что превратился в беспросветное черное полотно космоса, стирающее все что могло напоминать некогда огромное развлекательное место для всей семьи из самой сути мироздания. Несколько прекрасных изумрудных капель пролилось в том месте, где стояли двое последних выживших жестокой и обманчиво широкой темницы. Поле судорожно вздрогнуло от соприкосновения с горючей зеленной массой и стремительно стало покрываться сетью трещин.

— Сейчас! — рявкнул Рипто и Вилли буквально вымело за пределы купола.

Тяжелая волна в спину толкала мутанта вперед, ноги словно летели над дрожащей землей. Остатки поля не желали его пропускать, но ударная сила от очередного взрыва оказалась сильнее, и мутант вылетел как пробка из бутылки шампанского, стремительно несясь на встречу освобождению. Он, кажется, что-то радостно кричал и даже махал руками, подпрыгивая высоко в небо будто озорной мячик.

Приземление вернуло его в реальность отдаваясь в теле неприятной болью от соприкосновения о твердую землю. Но ему было все равно на боль, на собственную кровь, на горящий парк и на забившийся под одежду снег. Ведь он наконец свободен!

— Получилось! — игнорируя свое состояние, мутант весело катался по снегу, запрокидывая руки к небу и крича во все горло. — Получилось! Наконец-то! Свобода!

Он был невероятно счастлив! Его душили слезы радости! Хотелось обнять весь мир! Прыгать! Смеяться! Плакать!

Они живы! Они выбрались! Они на воле!

Хотелось обнять своего освободителя. Своего друга. Затискать до посинения.

Фрукточеловек резко сел и уставился прямо перед собой, внезапно замолкая и замирая.

Перед глазами бушевало зеленое пламя, пожирающее осколки купола и ревущее в светлеющее небо что-то невероятно печальное и в то же время величественное. Но это не то, что беспокоило Чикса.

Динозавра не было рядом.

За Уиллом тянулась лишь его собственная дорожка следов, хотя он мог поклясться, что слышал, как рядом бежит друг, громко и восторженно хохочущий и кричавший проклятья в рассветное небо.

Страх вгрызся в душу. Глаза заметались по горизонту. Воздух застрял в горле.

Нет-нет-нет-нет...

Закрутив головой и жадно выискивая знакомый образ, Вилли нашел его в метре от себя, спокойно сидящего на снегу и весело смотрящего на него самого.

— А! Вот ты где! — облегченно выдохнул мутант, притворно хватаясь за все еще колотящееся сердце. — Я уж было подумал, ты меня тут бросил.

— Уже соскучился? — меж губ проказливо показался кончик раздвоенного языка.

— Веселишься за мой счет, засранец! — широко улыбнувшись, мутант зачерпнул горсть снега, чтобы отправить её в полет в сторону ящера. — Напугал меня и радуется!

— Естественно, — легко увернулся динозавр, просто наклонившись в бок от летящего в него снаряда, после энергично вскочил на ноги, быстро отряхиваясь. — Чем теперь займемся?

— Теперь я готов найти Клатча и подробно ему объяснить, как он был не прав, оставляя меня здесь, — обманчиво весело прошипел Чикс, злорадно потирая руки.

— Я с удовольствием на это погляжу со стороны. Даже попкорн приготовлю.

Обоюдный смех колокольчиком осел на душе Чикса, успокаивая его окончательно и давая сил подняться на ноги.

Он свободен. Рядом друг. И его месть скоро свершится.

Рассвет еще никогда не казался Вилли таким прекрасным и полным светлых надежд.

Он шагал вперед, навстречу своей новой лучшей жизни. С улыбкой на губах.

Но если бы рядом оказался кто-либо еще, то он бы удивился.

Ведь небо было закатным. А удаляющаяся от горящего парка пара следов была одна.

И Вилли всего этого не понял, так и оставшийся в тюрьме из своих грез...

Здравствуйте, уважаемые слушатели! С вами вечерние новости AmericaNew на станции 101.6!

В некогда знаменитом парке Von Clutch’s MotorWorld, на данный момент являющийся заброшенным, произошёл сильнейший пожар с последующим взрывом неизвестной природы. Ученые бьются над загадкой зеленого неизвестного науке пламени, неподдающееся тушению известными пожарным и военным способами. К счастью для работающих на месте тушения сотрудников местной пожарной станции пламя погасло самостоятельно. Сей неизвестный феномен уничтожил около 100 км2 построек и привел территорию бывшего развлекательного парка в полную негодность.

Среди обломков были найдены сгоревшие останки существа неизвестного происхождения. К сожалению, при попытке перевезти останки в центр исследования, они превратились в непригодный для анализа и изучения материал. Полиция предполагает, что погибший находился на территории парка незаконно, скорее всего являясь бездомным и скрывающимся от правоохранительных органов преступником. Также полиция выдвинула гипотезу о причинах возгорания: эксперты заявляют, что пожар был непредумышленным, вызванный неправильным использованием обогревающего оборудования и легковоспламеняющихся жидкостей. По официальным сведеньям на территории бывшей развлекательной площади никто не проживал, земля была огорожена и защищена от проникновения злоумышленников. Данную несостыковку сейчас расследует полиция.

Данный парк два года назад был закрыт и опечатан в связи с массовыми смертями и высоким риском здоровью посетителей. Бывший владелец Von Clutch’s MotorWorld Эбенейзер фон Клатч никак не прокомментировал случившееся.

А сейчас, о погоде...