Уилл не знал, когда закончится его срок, но ждал этого дня с нетерпением.

После смерти мужа дети не оставляли его одного, и дом стал напоминать времена, когда в нем жила вся их большая семья, при этом пополняясь голосами новых малышей. Уиллу же хотелось одиночества, хоть он и был благодарен дочерям и сыновьям, что большую часть дня отвлекали от бесконечной тоски.

Но вот в очередной раз заснув, фрукточеловек ощутил легкий, едва приметный, полет куда-то вниз, который длился до безобразия долго, постепенно приобретая отчетливость и очертания. Сперва это был привычный навеянный страх перед приземлением, но по мере того, как оно не наступало, холодная невесомость убаюкивала всколыхнувшиеся чувства, обволакивая в кокон покорной безмятежности. Однако весьма скоро и это прекратилось, сменяясь привычной темнотой.

Его вытолкнуло из сна столь же плавно и незаметно, словно он просто прикрыл глаза, при этом зависнув по середине своего пути куда-то. Проморгавшись зрение все яснее выхватывало очертания его нового окружения. Твердый пол под ногами по мере приближения к размытому горизонту будто смягчался. Далекий шум усиливался, словно набирая силу и объем.

— Здравствуй, Уильям, — струящийся женский голос раздался откуда-то сверху.

Запрокинув голову мутант увидел, как сверху опускается женщина, медленно взмахивая кожистыми крыльями и грациозно приземляясь на ноги, при этом ни единая складочка на платье не сдвинулась и не замялась. Этот образ всегда был размыт и не ясен перед глазами фрукточеловека, однако сейчас во всем своем великолепии перед ним стояла покровительница его семьи.

— Миледи? — весьма удивился происходящему Уилл, но вежливо склонил голову в небольшом поклоне перед этой волшебной богиней. — Рад вас увидеть воочию.

— Это взаимно, дорогой, — ласково улыбнулась она. — Хочешь что-нибудь спросить?

В голове было подозрительно пусто. Да, окружение казалось странным и незнакомым. Да, ощущения тоже другие, словно притупленные. Да, в груди вместо тепла и стойкого ритма была холодная тишина.

— Я умер, да? — горечь слегка скомкала вопрос, едко впиваясь в сознание.

— К сожалению, — подтвердила его догадку Ладасин.

Грусть прокатилась по душе. Пусть он морально ждал и хотел уйти поскорее, вот только все равно было безумно жаль расставаться с любимыми детьми и внуками. Он не ожидал, что у него когда-нибудь будет такая большая и дружная семья, однако он её безумно любил так, как только умел. Завершение долгого пути оказалось столь же неожиданным, как и сама такая длинная и насыщенная жизнь.

— Тогда почему вы здесь? — нахмурился Уилл. — Я же не ваш последователь.

— Однако многие годы ты был супругом и отцом моим потомкам, верно исполнял ритуалы и продвигал мою веру, — вполне серьезно ответила ему невозмутимая богиня.

— Потому что это было важно для моих ящерок, — мутант запальчиво проглотил вертящееся на языке признание, что он сам не обманывался принадлежностью к клану полноценно, но Ладасин его поняла и ничем не выказала недовольства к подобным мыслям и к столь отстранённому отношению.

— А я и не упрекаю. Какой девиз у восставшего клана? — вопрос прозвучал как внутренний вызов, на который фрукточеловек поспешил ответить равносильно.

— Семья, знания и честь, — без единой запинки и задней мысли выдал требуемое Уилл.

Он и муж вместе продумывали изречение для разрастающегося поголовья магически одаренных динозавров, дабы вплести в их разумы именно эти основные постулаты, которые должны будут превалировать над остальными желаниями и стремлениями. Им хотелось думать, что никто не останется один и будет беречь родных, чтобы трагедия пятивековой давности не повторилась вновь. Чтобы не разбазаривали знания, которые с трудом возвращали назад его супруг и дети. Чтобы не посмели ступить на скользкую дорожку безнравственности и жестокости.

Они желали мира тем, кто останется после них. Эти три слова - опора и направление.

— И ты жил под этим девизом, — не менее уверено и решительно ответила Ладасин, разбивая своим величественным видом любые сомнения. — И по праву находишься здесь.

— А где конкретно? — вновь закрутил головой фрукточеловек.

Вокруг явно что-то было, можно было определить черный верх и белый низ, но в радиусе трех метров во все стороны расплывалось неразборчивым маревом безумие всевозможных красок. Уилл словно наблюдал живой калейдоскоп радуги, хаотично и последовательно менявший размеры и формы, вырисовывая дикую картину художника-сюрреалиста.

— Скажи, чего бы ты хотел: пойти дальше или вечный покой? — загадочно посмотрела на него светящимися глазами женщина, столь знакомо наклонив голову и хитро ухмыляясь.

— А что выбрал Рипто?

 Ладасин рассмеялась, услышав этот вопрос, по-доброму и с легкой грустью на выдохе.

— Этот прохиндей ничего не выбрал. Он ждет тебя.

— Ждет? — волнение всколыхнулось где-то под сердцем, а дикое предвкушение и радость встречи стремительно стучали в висках, вместо разгоняемой ранее крови. — Где он? Я хочу его увидеть! Я так соскучился!

Богиня сделала широкий взмах ладонью и, словно по волшебству, под стройной рукой пространство пришло в движение. Марево обрело отчетливое очертание, большим кругом приоткрывая завесу какого-то живописного места, издали безумно знакомого мутанту. Уилл тут же понял, что ему показывает покровительница. Именно там сейчас находился любимый и он может попасть к нему. Он наконец его увидит и обнимет. И никогда не отпустит снова.

— Я могу? — всем телом дернувшись в сторону манящей картины, срывающимся голосом попросил Уилл. — Пожалуйста, скажите, что могу пойти к нему?

— Можешь, — успокоила его вновь Ладасин, осторожно коснувшись рукой плеча, придерживая от сиюминутного порыва побежать вперед. — Но как только ты его встретишь, вам нужно решить. Он и так измучился пока метался между живыми и мертвыми, лишь бы за вами приглядывать, — на его округлившиеся глаза и немой вопрос богиня милостиво кивнула. — Да, он видел. И больно было не в разы меньше, чем тебе. Разлука и тоска делают страшные вещи с любым существом, — с грустью в голосе закончила говорить высшая сущность.

— И что с ним сейчас?

— Госпожа Смерть усыпила его. Слишком сильно изранилась душа от постоянного прорыва материй. Ему нужно было восстановиться, подождать, но он заупрямился, как всегда, а Смерти надоело его постоянно вылавливать из грез и возвращать ко мне.

— Когда он мне снился, это и вправду был он? — чуть ошарашено вопрошал у покровительницы фрукточеловек. — И детям тоже? Он навещал нас столько сколько мог? Пока вы просто не заставили его остановиться, чтобы перестал мучиться сам и мы вместе с ним?

— Да.

Все эти желанные грезы, где муж успокаивал и просил не торопиться. Где они просто сидели и крепко обнимали друг друга. Где их сердца рвались в унисон от тоски. Все это было взаправду, а не плод его воображения. И то, что супруг перестал приходить не означало, что сам Уилл его забыл или разлюбил, а просто сил на встречу у его любимого колдуна не осталось. В этом был весь Рипто: его не заботило собственное состояние, если на кону стояло благополучие тех, кого он любит всем сердцем.

— Мне нужно к нему, — в груди все болело, а глаза начинало пощипывать. — Прошу вас, миледи.

Ладасин долго и тяжело смотрела ему в глаза, после чего светло и мягко улыбнулась. Она неспешно приблизилась и опустила свою ладонь на голову мутанта. Он явственно ощутил как по нему заструилась энергия.

— Ты уже решил. Что ж... — изумленно хмыкнула богиня, меж тем ее образ стремительно расплывался и терял четкость. — Он последует за тобой. Поэтому иди. Счастливого вам пути и пусть судьба вновь свяжет вас в следующей жизни.

Женщина рассыпалась перед его взором на золотые звёздочки, которые подобно яркому вихрю накрыли Уилла с головой, вынуждая прикрыть лицо рукой и зажмуриться, дабы не ослепнуть от интенсивности свечения. Его всего сжало и скрутило в спираль, так фрукточеловек ощущал себя, когда перемещался куда-либо при помощи магии, но эти ощущения быстро прекратились и он ощутил твердую поверхность под ногами.

В глазах у мутанта на миг потемнело, а когда они снова широко распахнулись, то он пораженно увидел, что стоит на огромной поляне, которой не было ни конца ни края. Солнце светило по-летнему ярко и ласково, буйство цветов поражало многообразием, а ясное безмятежное небо с кустистыми легкими облаками настраивали на воодушевленный лад. Одна лишь странность, было неестественно тихо: не пели птицы и не шумела высокая трава.

Это место было столь спокойным и приветливым, что Уиллу вскользь подумалось, что это и есть истинный рай, где нет месту мирскому. Тут отдыхает сама их суть.

Всколыхнувшаяся от резкого поворота головы листва на макушке вынудила мутанта привычно провести по ней ладонью, и с удивлением обнаружить, что там не реет один единственный оставшийся лист, а цветет роскошная буйная листва, как в юности, да и кожа рук упруга и гладка, не принадлежащая двухсотлетнему усыхающему фрукто-мутанту. В теле чувствовалась сила и гибкость, не было более тяжелого груза тянувшего к земле, грудь не сковывали холод и злоба.

Было легко. Каждый шаг ощущался стремительным полетом.

Все же любопытство пересилило насторожённость и, приблизившись к ручью теряющемуся в траве, он с интересом посмотрел в спокойную кристальную гладь. На него с шальной улыбкой смотрела его молодая копия, единственное, что не совпадало, так это нос, который он заполучил уже в браке с любимым и весьма гордился им. Ведь это был его личный знак того, что он отказался от угнетенного прошлого и смотрел только вперед, идя рука об руку с тем, кого выбрал сам и с тем, кто выбрал любить именно его.

Мысли о муже отвлекли от созерцания себя, отчего фрукточеловек медленно выпрямился и огляделся вновь. Внутри всколыхнулось беспокойство и неожиданное волнение, несмотря на благостность обстановки. Задумчиво скользнув взглядом по воде и коротко проведя ладонью по траве, сгребая стебельки цветов, Уилл догадался, что показалось ему необычным, и теперь единственная странность приобрела объяснение своего существования в столь прекрасном месте.

Мир как бы застыл во времени, будто мертвый… не настоящий. Все вокруг было словно сделанным искусственно. Солнце не грело, ветер не дул, цветы не пахли, а ручей словно замерз и не журчал по камням. Даже бабочки и пчелы, не шевелясь, застыли в полете над цветами.

Осознание происходящего вызвало приступ паники у мутанта, которому запальчиво подумалось, что он единственная живая душа в этом замершем мире, и теперь вынужден остаться здесь на веки-вечные один. Захотелось со всей силы закричать, чтобы разрушить эту звенящую тишину и доказать самому себе, что он все еще жив и существует. Что все это обман и сон.

Внезапно испуганный взгляд красных глаз зацепился за единственное на поляне дерево, стоящее очень далеко от Уилла. Однако вновь произошло странное... Зрение словно сфокусировалось и приблизилось, выхватывая в тени мощного ствола и густой кроны знакомый силуэт, который казался гротескным и неправильным. Спящее там создание, выглядело кукольным и мертвым: безвольно сидело у корней, облокотившись спиной на дерево и склонив голову на плечо. И Уилл узнал его. Это был Рипто.

И тут фрукточеловека осенило, а оброненные Ладасин слова приобрели смысл. Этот дуб и ручей, такие знакомые и родные, создал по своим воспоминаниям именно Рипто потому, что именно в этом месте и в этом возрасте они были бесконечно счастливы и беспечны. Не было титулов, карьер и забот — были только они и целый мир вокруг. Но в тоже время, этот замерший рай — персональный ад мучительного ожидания. Посмертный мир Рипто застыл в отчаянном выжидании недостающего звена картины, и только Уилл, как самый главный и ключевой персонаж, мог вернуть его душу к жизни, ведь слово «Вечность» в подобных местах не пустой звук, а бесконечность каждой секунды промедления, где каждое мгновение превращается в «навсегда».

И тогда Уилл закричал так громко, как мог, не в силах выносить груза одиночества любимого существа и укоряя себя за то, что заставил так долго ждать себя:

— Рипто! Рипс, это я! Я пришел к тебе!

Стоило только крику унестись ввысь, как его подхватил буйный теплый ветер, разнося отголоски эха во все видимые и невидимые стороны. Зашумела трава, двигающаяся в такт раскачивающего его воздуха вместе с вплетенными в зеленый ковер цветами. Над головой замелькали силуэты птиц, выводящие свои веселые трели и рассказывающие свои невероятные истории небу. Кожи коснулся свет, отогревая замёрзшее от одиночества тело ласковым прикосновением. Крона дерева заметалась и забушевала, пропуская озорные лучики сквозь листву.

Все ожило.

От скользящего по лицу света, Рипто поморщился и с недовольным прищуром принялся тереть глаза, которые уже во всю скользили по пространству вокруг, будто выискивая источник своего пробуждения.

И вот их взгляды встретились.

В любимых изумрудах засветилось понимание и радость, ведь он тоже бесконечно долго скучал и сожалел о расставании, но сейчас Уилл и сам верил, что у них все будет хорошо и более они не расстанутся. Никогда.

Рипто, весьма резво для проведшего несколько лет во сне существа, вскочил с насиженного места, сделал всего лишь пару неуверенных шагов от дуба, после чего сорвался на стремительный бег. Видя, как счастливый ящер, оступаясь, утопая и выныривая из высокой травы, и снова выравниваясь, бежит к нему через бескрайнее поле, Уилл счастливо подумал: «Не будет ли слишком пошло и сопливо выглядеть, если я побегу ему навстречу?»

А потом со всех ног побежал к нему.

Потому что какая разница, как это выглядит, если он избавит Рипто от одиночества и сделает счастливым, пусть всего на тридцать шагов, но раньше...