Когда-то площадь Солнца представляла собой величие и зажиточность Аэлерда. Каменные дома возвышались на её границах, украшенные лозами диковинных цветов, оплетающими фасады, черепичные крыши поддерживали мраморные фигуры величественных воинов и красивых женщин, резные животные возвышались на лестничных ступенях, за тонкими кованными оградками разбивали настоящие сады. Всё утопало в изумруде зелени и молочном камне, блики солнца играли на струях фонтанов, в которых резвилась детвора, прибежавшая с ремесленных районов, пока их не прогоняли лениво прогуливающиеся стражники, чтобы через мгновение вновь плескаться в прохладной воде. На этой площади давали концерты известные барды и менестрели, устраивали представления цирковые труппы, странствующие по всей империи, здесь днём лилась нежная музыка, подхватываемая ветром, а ночью в свете множества фонарей факиры поглощали огонь и подражали дыханию кассры. Резные скамьи стояли под тенями тонкоствольных каафри, чьи серебристые листья напоминали женскую ладошку. А сколько слов любви было сказано под статуей богини Солвиари.

      Ашрей смотрел на почерневшие голые фасады чудом сохранившихся домов и видел вместо красоты лишь разрушение с отпечатками смерти. Как ни пытались смыть кровь, она въелась в саму сущность города, пронизывая своим тяжёлым запахом маленькие улочки и широкие аллеи. Многие деревья сломаны, сожжены, изранены и теперь медленно гибли, увядая; не было больше фонтанов, как и статуи богини, что рухнула от пущенного онагром мятежников снаряда, и только недавно последние куски погрузили на телегу и вывезли за пределы городских стен. Аэлерд выстоял, но преобразился, как прошедший через мясорубку юнец, окреп, обзавёлся шрамами, но лишился самого главного — души. И это тревожило фасхран’кассру. Он видел войну, даже участвовал, каждый раз оставляя в ней частичку себя, с каждым боем всё легче вынимая из ножен меч и приказывая Келфре жечь и терзать уже не соотечественников — врагов. Нордоран, словно зеркало, показал ему настоящего Ашрея, заставив впервые усомниться в собственных действиях, теперь же, возвышаясь над эшафотом, в месте отведённом для делегации из Шей’теарха и семьи графа, он задумывался, так ли нужно сомневаться в приказах, что отдают ему. Не прояви он мягкость по отношению к Вацлаву, в его комнате не оказался бы пленённый аль’шира, как и не пришлось избегать ахади весь остаток злосчастного дня и оказаться позади него на казни мятежников.

      Тейрран дер-Керр стоял впереди него, и Ашрей смотрел в его затылок исподлобья, борясь с чувством стыда и не давая себе потупить взгляд, как пристыженная собака. Он был обязан присутствовать, ведь фасхран’кассра обязан оберегать императора и его семью, и исполнил свой долг, как и остальные, возглавляемые Первым Копьём. Молчаливые, мрачные, разве что Янзел прикрыл глаза, позволяя себе слушать, а не видеть с бесстрастным выражением на лице. Кайра стояла подле Ашрея, горделиво вскинув острый подбородок. Её глаза пылали не от предвкушения зрелища, сколько от разочарования, что на эшафоте среди вереницы пленённых офицеров не было того, ради чьей головы она прибыла. Графскую дочь охраняли Четвёртое и Пятое Копья, она сама позвала их, будто поддразнивая отца, который успел узнать о её увлечении двумя драконьими всадниками, но, как известно, прислуга любит сеять небылицы и взращивать слухи. Драйган ат-Троу стоял рядом с Барнелем тар-Амором и тихо перешёптывался с ним, склоняясь к невысокому графу.

      Перед широким деревянным помостом, отгороженным строем солдат, бушевало настоящее человеческое море, кричащее и сыплющее проклятья. Оно бурлило в неистовом предвкушении крови, изрыгало из себя гнилые овощи, с чавкающим звуком падающие на деревянный настил, клокотало от возбуждения. Одному из пленных офицеров кто-то угодил камнем в лицо, и теперь всю левую сторону заливала кровь. Измученные, избитые, голодающие и безвольные воины были тенями самих себя, безропотно подчиняясь приказам надзирателей, выводивших их парами на эшафот. Среди них были как седые ветераны, так и женщины с потухшими глазами, юнцы, молящие о прощении и заливающиеся слезами, пытаясь вырваться из цепких рук палачей, и угрюмые, принявшие свою судьбу с гордостью, истинные офицеры. Их всех раздевали донага, унижая ещё больше, чем было нужно, оглашали вину под дикий вой толпы, что волнами напирала на цепь солдат, и объявляли приговор.

      Обычно казнь была не самой зрелищной: виновного вешали, а после тело снимали и выбрасывали в ямы, где хранились кости таких же неудачников. Но в большинстве своём заключённых увозили в шахты, где они работали до тех пор, пока не случался обвал или они не выхаркивали вместе с каменной пылью свои лёгкие. На площади Солнца происходило настоящее упоение смертью, кровавая жатва, от которой продирало до самых костей отвращение и страх. Ашрей даже не мог предположить кому именно пришло в голову сдирать кожу живьём с некоторых старших офицеров, поддерживая им жизнь с помощью магии. Их свежевали, как убитую дичь, делая надрез вдоль грудной клетки тонкими заточенными ножами, деликатно отделяя кожу от мяса. Им завязали рот, чтобы в момент агонии они не смогли откусить языки и тем самым подарить себе смерть — быструю, нежели им было уготовлено.

      Ашрей продолжал смотреть в затылок ахади, стараясь отдалиться от чужих мученических воплей и не смотреть на лицо Кайры, где застыла торжествующая улыбка охотницы.

      — Я не вижу твою добычу, — тихо произнесла Третье Копьё, нахмурившись.

      — Молодой Сембар будет в конце, — отозвался стоящий впереди дэв, и Ашрей невольно содрогнулся.

      — А где же те двое аль’шир? Я бы посмотрела насколько горделивы эти змеёныши, — она неожиданно повернулась в сторону Второго Копья и тихо зашептала на ухо, обжигая горячим дыханием. — Говорят, их учат терпеть боль так долго, что они могут умереть, не издав и звука. Интересно, так ли это?

      — Мне казалось, ты охотишься за одним конкретным, юная вар-Хард, — Тейрран дер-Керр слегка повернул голову, искоса глядя на притихшую девушку и холодно улыбнулся, отчего та выпрямилась, заведя руки за спину, напоминая тем самым статую, недвижимую и безучастную. — Придётся тебе придержать столь замечательный вопрос до следующей встречи с дюжиной своего дяди.

      Ашрей, продолжавший буравить взглядом затылок Тейррана, мог лишь терпеливо ждать решения, которое ему вынесет ахади за оскорбительное поведение в саду. И если бы не клятва, которую ему дал Вацлав, и не жертвенность, которую сделал дер-Керр ради освобождения никчёмного полумёртвого Сына Змеи, Кайра могла бы насладиться своим вопросом сполна хотя бы с помощью одного аль’ширы. Вторая, как узнал Ашрей, успела унести с собой нескольких солдат, прежде чем ей вспороли живот и горло. Это ему рассказал Вацлав, узнавший обо всём по обрывкам бредившего мальчишки и некоторым словам двоих надзирателей, с которыми он успел сблизиться. К счастью, первый до сих пор был в бессознании, периодически приходя в себя и что-то шепча и пытаясь вырваться из пут, которыми был привязан к кровати, а вторые вовсе не попадались на глаза.

      Так всё утро перед казнями он провёл в мучительном размышлении о реакции Тейррана дер-Керра, о его выражении лица, взгляде, движениях рук. Никогда не видевший презрения ахади к себе, ему было сложно понять, стоит ли переживать за своё положение или же всё обернётся чем-то вроде неумелой шутки. Если бы только Ашрей умел шутить и шутил… Он старался прийти самым последним, чтобы занять место с самого края, но за него уже было всё решено. Нигде не увидев дер-Керра, Ашрей невольно подумал, что того не будет или же он займёт место рядом с графом, чтобы обсудить под вопли толпы будущее Аэлерда, но дэв появился замыкающим. Прошёл мимо графа, удостоив его коротким молчаливым кивком, и встал перед Ашреем так, будто это был обычный телохранитель, нежели близкий ему человек.

      Второе Копьё с силой стиснул кулак, вымещая в него всю боль и обиду, пытаясь сохранить спокойствие, но крики отчаявшихся пленников, молящих с эшафота о милости, пронизывали его до самых костей.

      Первых пятерых пленных освежевали на глазах беснующейся толпы, а после разломали бережно рёбра, развели их в стороны и вырвали сердце, тем самым закончив долгие мучения. Ещё с троих содрали кожу, посадили в телегу и увезли в сторону южных ворот, где живых и обезумевших подвесили на крюках над воротами, как устрашающее знамя. С каждым новым пленным лицом Барнеля тар-Амора мрачнело и выражало всё более сильную неприязнь, а однажды он отвёл взгляд, будто увлечённый беседой с Первым Копьём. Следующим сломали все кости в руках и ногах, закрепив на больших колёсах, чем вызвали восторг толпы, а позже выбросили за стены, отдав на растерзание воронам. И вот спустя долгое время, когда солнце едва касалось крыш с западной стороны, на площадь вывели последнего — Кастара Сембара. Он шёл сгорбленный, сломленный, дрожащий от страха и боящийся взглянуть на заляпанный кровью и ошмётками настил, то и дело дёргая головой и вздрагивая плечами. Он был единственным, кого не тронули из-за представленных к нему наёмников Авераха-Быка, и выглядел поистине опрятным и свежим, нежели предыдущие пленники. Его встретили свистом и проклятьем, но толпа, подуставшая от крови, понемногу разбрелась, пусть и осталось большинство, требующее зрелищ. Но когда Сембара вывели и грубо заставили встать на колени перед Тейрраном дер-Керром, смотревшим на него сверху-вниз, сжавшегося в дрожащий комок молоденького рыцаря не поспешили обезглавить и даже не стали раздевать. Он трясся то ли от пронизывающего ветра, подувшего с появлением первых грозовых туч, то ли от страха перед дэвом, но поднять взгляд так и не решился, даже когда голос ахади произнёс его имя:

      — Кастар Сембар, сын Варгара Сембара из Дома Сембара, барона Парикса, — громогласно прозвучало в тишине, опустившейся на площадь. — Ты знаешь, в чём тебя обвиняют по законам империи?

      — В предательстве! — отчаянно выкрикнул мальчишка, и его голос сорвался на тонкий резкий звук. — Я по-послушался Э-Эорана ар… ар-дел-Варрена и присоединился к… к мятежу…

      — Ты признаешь себя виновным?

      Кастар не ответил, лишь подался вперёд и неуклюже ткнулся лбом в заляпанные доски, содрогаясь от тихого плача. Верёвки, которые держали его заведённые за спину руки, явно были затянуты туже обычного, отчего запястья уже стали чернеть.

      — Мы лишь хотели свободы для себя и своих семей… Что в этом плохого — хотеть быть вольными, как птицы?

      Ашрей перевёл взгляд на Драгана ат-Троу, но тот оставался подобно одинокой скале среди штормового моря — непоколебимым и твёрдым. А вот граф впервые за всё время закрыл глаза, не желая смотреть на жалкого мальчишку, и его лицо выражало настоящую боль и бессилие.

      — Кастар Сембар, в связи с признанием своей вины в тяжком преступлении перед лицом всей империи, ты получишь наказание, равное твоему проступку — смерть. Однако, — и в этот момент холодная сталь в голосе Тейррана сменилась на мягкий шёлк, заставивший Ашрея напрячься ещё сильнее, — принимая во внимание твою юность и доверчивость, а так же слова заступившегося за тебя человека, что готов принять на себя тяжкое бремя твоего проступка и искупить его, я выношу тебе новый приговор. Я, Тейрран дер-Керр, сын и наследник императора, дарую тебе жизнь, Кастар Сембар. Ты выполнишь предназначенную тебе миссию и тем самым искупишь свою вину.

      Ашрей с удивлением смотрел, как к ошеломленному Кастару подошли двое, рывком поставили на нетвёрдые ноги и освободили от верёвок. Он хотел попробовать растереть затёкшие мышцы, но вместо этого его силой поволокли к стоящему посередине пню, где до этого лишили голов нескольких капитанов.

      — Мне сказали, что дарована жизнь! Почему?! Зачем вы меня тащите туда?! Отпустите! Мне дали жизнь!

      — Тейрран, — бледный испуганный граф медленно повернулся к дэву и немигающим взглядом пронизывал его фигуру, — именем Светоносной Эйгиль, вы же обещали ему жизнь…

      — Для того, чтобы жить, достаточно сердца, а чтобы доставить послание Эорану — двух ног.

      Ахади повернулся к застывшему в ужасе Бартелю тар-Амору спиной и направился прочь под крики отчаянно брыкавшегося Кастара, чью правую руку придерживали на пне. Один из палачей уже заносил здоровенный окровавленный топор. Влажный хруст — и первая конечность небрежным жестом брошена в корзину с головами.

      Ашрей остался стоять, когда Тейрран дер-Керр скрылся вместе с остальной частью прибывших из столицы чиновников. И когда старик ат-Троу отдал приказ расходиться Второе Копьё продолжал смотреть на эшафот и видеть, как первые дождевые капли шлёпаются на бурые от крови доски, смешиваются с тёмными лужами и сочатся сквозь дыры к стокам. Ветер из ласкового бриза, дующего со стороны озера, превратился в нетерпеливого зверя, заунывно воющего на пустынных улицах города, раскидывая чьё-то забытое тряпьё, пустые корзины и мелкое крошево, стуча камешками, черепицами, скрипящими ставнями. Холод, с которым он носился по ке’нагару, пронизывал тело, подло забираясь за ворот и манжеты, дотрагиваясь могильными пальцами до шеи и щёк. В лицо Ашрею швырнули горсть дождя, и он будто очнулся, проморгался и оглядел место казни. По плечам, закованным в металл, барабанили тяжёлые капли, чёрный плащ то пузырился, то плотно обволакивал фигуру Второго Копья, мешая двигаться, и Ашрей во вспыхнувшем приступе раздражения сорвал фибулу и позволил очередному порыву ветра забрать ставший ненавистным кусок ткани. Пусть его найдёт какая-нибудь бедная горожанка и выручит пару монет для своей семьи, думал он, но понимал, насколько тщетны такие надежды.

      Над уцелевшими башнями Аэлерда нависло иссиня-чёрное брюхо грозы, разрываемое белыми молниями, недовольно урчащее громом, как голодный хищник. Оно заволокло собой всё пространство от края до края, оставив лишь слабую полоску чистого неба где-то на северо-востоке, куда ещё не успело добраться. А с другой надвигалась серая стена дождя.

      Ашрей успокаивающе провёл по шее гнедой лошади, вскочил в седло и пришпорил, направляя её в сторону графского замка.

      Когда он появился на пороге своей комнаты, вода стекала с него ручьём, церемониальный мундир промок до нитки и был не легче кольчуги. Рваными движениями Ашрей расстёгивал пуговицы одной рукой, пока второй поворачивал вставленный в замочную скважину ключ. Стянул ненавистный мундир и швырнул на стул, делая шаг в сторону кровати, где лежал всё ещё не пришедший в сознание мальчишка. Его отмыли от грязи, нечистот и крови, обработали раны — угрожающие здоровью и вовсе залечивал с помощью магии присланный ахади клирик, — но никто не говорил про душевную боль, которая могла отпечататься на разуме аль’ширы. Нависнув над беззащитным мальчишкой, глядя на его безмятежное лицо с клокочущей ненавистью, Ашрей заметил, как мелкие капли дождевой воды скатываются с его мокрых волос и падают на щёки и губы спящего Сына Змеи. Пальцы скользнули по израненной щеке, размазывая влагу, прошлись по подбородку и легли на худую шею, которую можно было сломать, надави на неё сильнее. Лишь приложить усилия, стиснуть ладонь без лишних мыслей и переживаний, услышать короткий хруст — и все несчастья, выпавшие на его судьбу в этом проклятом городе развеются.

      Ашрей одёрнул руку, отстранился от спящего мальчишки и поднял крышку сундука, доставая чистую одежду, чтобы облачиться в простую рубаху и штаны, затянуть ремень, не пристёгивая ножны с мечом, и в последний раз собраться с духом перед тем, как явиться к ахади. Он никогда не видел его злым к себе, разочарованным, грубым, даже когда Ашрей совершил самое страшное преступление перед Тейрраном, тот продолжил оберегать его так, будто ничего не произошло, словно не он виноват в случившемся. И сегодня он впервые примет наказание от руки того, кого считал самым дорогим человеком.

      Он представлял своё искупление по-разному: растерзанным, избитым, с вывернутыми руками и ногами, если не внутренностями с помощью магии, со шрамами, с отсутствием кожи, ногтей, пары пальцев. После сегодняшнего на площади Солнца Ашрей мог лишь догадываться, что будет ему уготовано, но что бы ни выбрал ахади, он примет с достоинством. Но чем ближе становились отведённые для дер-Керра покои, тем больше начинал волноваться фасхран’кассра. Он оказался у самой двери и неожиданно для себя замер, боясь пошевелиться и даже сжать кулак. Через волю ему удалось коротко постучать и услышать приглушённое плотными досками приглашение. Осторожно приоткрыл дверь, скользнул в заволоченные тьмой покои, где ярко горел подсвечник с единственной оплывшей свечой.

      — Ке’нея, — ахади сидел спиной к Ашрею, его длинные волосы были собраны в хвост, а правая рука порхала над бумагой, изредка отрываясь от неё и окуная конец калама в чернильницу. Его голос был уставшим, но доброжелательным, как и всегда, когда Ашрею доводилось встречать дэва после долгих собраний и разбора прошений к императору. — Пожалуйста, подожди. Если бы я знал, сколько хлопот доставят требования графа, прибыл бы во главе всей Канцелярии.

      Он коротко усмехнулся, окуная острый край тростникового стержня в чернильницу, осторожно убрал лишние капли и нанёс новые строки.

      — Нужно было позволить Эорану разграбить этот город, унести всё до самого последнего самоцвета, чтобы очистить его и воссоздать заново, — его тихий голос завораживал, даже озвучивая столь ужасные вещи, и Ашрей сделал три робких шага вперёд, загипнотизированный, будто змея. — Всё в мире подчинено законам разрушения и создания, беспощадному циклу бесконечного перерождения. Разве это не удивительно, ке’нея? Вы умираете и возрождаетесь, тем самым оставаясь бессмертными. Удивительный парадокс. Из-за своей быстротечной жизни стремитесь всё испробовать, шагнуть за неизведанное, успеть испить из источника знаний и вкусить все грехи, которые возможны. И всё для того, чтобы умереть, а после вновь обрести плоть и кровь. Ты веришь, что души перерождаются? Не умирают и не уходят в Доубарийские сады через Вечную Мерзлоту Ужасающей Матери, а имеют бесчисленное множество циклов воссоздания в новом теле.

      Ашрей замер. От слов, которые произносил ахади исходило нечто таинственное, пугающее и раскрывающее его собственную тайну, которую он пытался сохранить. Неужели догадался? Понял, что происходит с его маленьким волком? Может, оно и к лучшему? И сейчас ахади вырвет из него душу этого безмозглого расмуара и уничтожит. Ашрей нервно сглотнул, чувствуя, как покрывается холодной испариной.

      — Я снова говорю о неинтересных тебе вещах, — отложив калам, Тейрран дер-Керр устало потёр тонкую переносицу, прикрыв глаза. — За столько лет мог бы найти куда более приятные темы, а не… Ке’нея?

      Даже лёгшая на лицо дэва тень не смогла скрыть того удивления, что он испытал, повернувшись к Второму Копью полубоком. Перед ним Ашрей в тяжёлом молчании снял рубаху, оголяя покрытое шрамами тело, затем скользнул к ремню с тяжёлой железной пряжкой, вытянул из петлиц и сложил вдове, чтобы в тот же момент протянуть замершему в непонимании Тейррану, встав на колени и склонившись к полу.

      — Вчера я опозорил тебя, ахади, — сиплым голосом проговорил фасхран’кассра, стискивая в пальцах жёсткий кусок кожи. — Заставил выкупить пленного аль’ширу. Ради моего эгоистичного желания ты был вынужден поступиться многим, и я не могу возместить тебе это. Но то, что я сотворил тогда… в саду…

      Его голос хрипел, с трудом выходил из горла, будто его сдавливала чья-то рука, а лицо горело от стыда и одного только воспоминания о вкусе чужих губ, которые он успел вкусить до момента осознания происходящего. Тяжело дыша и сжимая до боли челюсти, Ашрей ощутил лёгкое дуновение — ахади поднялся со стула и медленно подошёл к нему.

      Пальцы дэва взяли ремень, освободив чужие ладони, тут же упёршиеся в пол, и пробежались по грубой коже изделия.

      — Посмотри на меня, — голос был непомерно ласков, как и всегда, стоило Тейррану обратиться к Ашрею. Он приподнял лицо Второго Копья за подбородок, заставляя того увидеть в темноте силуэт дэва, обретающий детали, как только глаза фасхран’кассры привыкли к теням. — Ты помнишь, где произошла наша первая встреча?

      — В доме моего отца.

      — А что ты попросил у меня в день, когда я должен был уйти?

      — Забрать с собой, — Ашрей попытался отвести взгляд из-за стыда, но вместо этого его лицо обняли ладонями, не позволяя смотреть куда бы-то ни было, кроме как в глаза опустившегося на колено дэва. — Ахади, к чему всё это? Я должен…

      — Ты ничего не должен, мой маленький волк. Я исполнил твоё желание, а всё, чего ты добился, заслуга твоей силы, храбрости и несгибаемой воли. Я приглядывал за тобой, ке’нея, как любой родитель будет приглядывать за своим чадом, но не вмешивался, с гордостью наблюдая за успехами и переживая неудачи. Вместо того, чтобы использовать мою заботу, ты предпочитал исполнять приказы, ни разу не усомнившись в них.

      Пальцы Тейррана легли на запястья Ашрея, мягко, но настойчиво заставили оторвать ладони от пола и развернули к лицу дэва. Он смотрел на них так, словно там была вычерчена карта неизведанных земель, проводил по глубоким линиям большими пальцами, разглаживая их, и чему-то улыбаясь.

      — Я должен был чаще радовать тебя, показывать, как мне дорога твоя преданность, но ты предпочтёшь отказаться от любого подарка, каким бы необычайным он ни был. Поэтому я исполнил твои эгоистичные желания. Надо признаться, они удивили меня, — ахади поднёс к губам ладони Ашрея и оставил на каждой короткий поцелуй, отчего Второе Копьё едва ли не вырвал их из чужого плена, дёрнувшись назад. — Ты никогда не проявлял такого рвения к пленным. Жалел, презирал, испытывал ненависть, но никто не вызывал в тебе столь сильное желание, ради которого пришлось притворяться слугой.

      — Я… не знаю, почему так сделал, — мотивы Вацлава были туманны, ведомы состраданием, совершенно никчёмным и бессмысленным, и из-за которого Ашрей пытался найти оправдание своим действиям. — Так захотело сердце.

      — Вот как… Наш разговор в саду напомнил, каким дерзким ты можешь быть. Я вновь увидел мальчишку, готового идти наперекор всему ради своей цели. Что произошло, Ашрей? Почему из маленького непослушного волчонка ты превратился в цепного пса? Это всё она? Ашрей, не отводи взгляд. Я знаю, у вас был разговор после того случая. Во что она заставила тебя поверить, ке’нея?

      Ашрей заглянул в глаза ахади и едва не задохнулся от переполняющей их боли. Именно так Тейрран смотрел на него в ту ночь, когда надежда почти угасла в душе молодого фасхран’кассры, только тогда в этих синих сапфирах было кое-что ещё — страх.

      — В мою вину, ахади.

      Ашрей физически ощутил, как накалился воздух вокруг него, почти обретая форму в виде языков пламени, но когда жар коснулся его лёгких, ярость дэва отступила. Тейрран сжал губы, проглатывая слова, рвущиеся с губ, отчего тонкая линия слегка подрагивала, искривляясь. Ярость отражалась в его потемневших глазах, в нахмуренных бровях и пальцах, с силой впившихся в чужие ладони, отчего Ашрей болезненно скривился. Дэв медленно выдохнул, поднялся, потянув за собой Второе Копьё и, подобрав его рубашку, протянул со словами:

      — Оденься, ке’нея, — и отвернувшись, закончил. — Нас могут неверно понять.

      Успев застегнуть последнюю пуговицу, Ашрей услышал торопливые шаги, короткий стук, и в двери появился запыхавшийся служка, ребёнок одной из служанки в замка. Его тёмные волосы прилипли к высокому лбу, усыпанные веснушками щёки пылали, а слова с трудом срывались с губ из-за сбившегося дыхания. Он согнулся, глубоко вдыхая воздух, упираясь в колени, с заметной тревогой поглядывая на стоящего у стола божества. Наверное, для мальчишки это целое событие в его ещё небольшой жизни: пережить штурм, увидеть драконов, а когда, казалось бы, чудеса закончились, предстать перед дэвом. В столице близость императорского дворца и ярима не вызывали такой священный трепет, как в землях, далёких от сердца Шейд-Рамала, где не всегда за всю жизнь доводилось увидеть местного графа, а уж настоящего бога, ещё и императорского наследника. Ашрей видел в глубине серых глаз не только страх, но и любопытство, присущее каждому ребёнку.

      — Принц, вас зовёт к себе господин ат-Троу, — облизнув губы и утерев пот с кончика носа, мальчишка наконец-то смог собраться с мыслями. — Он просил явиться сразу, как я найду вас.

      Поправив исписанный лист пергамента, ахади коротко кивнул и повернулся к Ашрею, пронизывая тёмным взглядом из-под полуприкрытых ресниц:

      — Мы вернёмся к этому разговору позже, Ашрей, — он жестом прогнал мальчишку и Второе Копьё. — Доброй ночи, ке’нея.

      Ашрей только кивнул.

      Он вернулся назад опустошённым, с пульсирующей под черепом болью и лишённым любого желания. Дарованный ему аль’шира занимал целую кровать, поперёк которой тянулись крепкие верёвки, привязанные к запястьям и щиколоткам мальчишки. В приступе ярости, бредивший Змеёныш собачьей хваткой вцепился в горло Лукара, личного клирика Тейррана дер-Керра, чудом не задушив, пока Ассения вместе с Ашреем оттаскивали взбесившегося пленника. Мальчишке с трудом залили в горло маковое молоко и заставили улечься. Дважды Второе Копьё отвешивал ему звонкие пощёчины, скорее вымещая накопившееся раздражения и обиду, нежели успокаивая, а после его выгнали из собственной комнаты, заставив ждать в коридоре как провинившегося пса.

      Пальцы поднырнули под острый подбородок, покрытый слабыми клочками щетины, нащупали пульс и замерли, позволяя губам фасхран’кассры отсчитывать удары. Грудь под чистой ночной рубахой едва вздымалась, заживали под повязками рубцы, которые ещё не успел убрать Лукар, дав искалеченному пленнику время на самостоятельное восстановление. Сыны Змеи ничуть не уступали выносливым и тренированным фасхран’кассрам, в отличие от драконьих всадников их воспитывали не в братстве — в конкуренции, где из выводка должны были остаться не только самые сильные или хитрые, но и способные приспосабливаться в бою. В то время, когда в одних взращивали единство и уважение друг к другу, в других уничтожали саму сущность дружбы. Конечно, она не исчезала, сформировываясь в нечто искажённое и уродливое, но всё же напоминающее любовь. Может, всё же стоит убить этого Змеёныша, пока он не очнулся и в благодарность не вонзил нож между рёбер своему спасителю? А что делать с ним, когда придёт время отпустить мятежника прочь, ведь Ашрей не будет потакать чужому желанию вечно, становясь хранителем чужой, недостойной этого жизни? Вацлав видел мир иным, сотканным по правилам его собственного, из-за чего доброе сердце мешало видеть истину, раз за разом совершая ужасные ошибки, расплачиваться за которые приходилось Второму Копью. И если ахади лишь принял всё за глупость маленького волчонка, то как быть, когда Вацлав оскорбит ат-Троу или самого императора?

      Ашрей осторожно убрал с лица отросшие светлые пряди аль’ширы, глядя на умиротворение, с которым тот пребывал в мире грёз, и почувствовал лёгкую зависть. Она закопошилась под сердцем, нашёптывая фасхран’кассре о мирных днях, которых он лишился, когда доверился расмуару. Одёрнув руку и резко поднявшись, Ашрей молча сел на расстеленное походное одеяло подле кровати, стянул сапоги и улёгся. Сон не шёл — Второе Копьё боялся предстать перед Вацлавом и увидеть его наполненное надеждой и стыдом лицо. Но куда страшнее было вновь оказаться перед ахади, желавшим услышать каждое слово, сказанное Рейске Ашрею перед статуей Алекриса, воздвигнутой в память о павшем наследнике императора.

      Но Тейрран не искал встречи с Ашреем ни на следующий день, ни через день, проводя всё время в бесконечном круговороте встреч и собраний, где выслушивал жалобы и просьбы, горной рекой струящиеся из уст отчаявшихся купцов и аристократов. Второе Копьё видел его лишь дважды — вдалеке, когда забирался на одну из внутренних стен замка, чтобы насладиться тишиной. Изувеченные тела мятежников продолжали висеть над воротами, покачиваясь в порывах ветра, приносящего новые грозовые тучи. Погода, как и настроение аэлердцев, становилась мрачнее, взгляды жителей сменялись с благоговейного трепета на затаённую злобу, провожая патрулирующих наёмников в чёрных табардах. Казна Аэлерда всё сильнее пустела, а притока в ней не было со времён казни, когда в ке’нагар прибыли люди с окрестных поселений и городов на столь значимое событие. И они получили его в достатке, разнося вести вместе с ветром во все четыре стороны. Как только кхадир старика ат-Троу вернётся в столицу, уже все будут знать о случившемся в той извращённой форме, в которую облачат гуляющие по империи слухи.

      Тренировки, которыми себя изматывал Второе Копьё, не приносили удовлетворения, как и долгая медитация. Его раздражала навязчивость Кайры, отчего-то решившей быть подле него, пока внимание Первого Копья обратилось в сторону отпрыска дер-Керров, как и очередной интерес близнецов, всё чаще появлявшихся в компании светловолосого Ирхана Джвари, чья семья владела кузницами по всему графству, и постепенно выходила за его границы. Всё чаще Ашрей стал замечать за собой мрачность, куда большую, чем испытывал ранее, будто что-то в замке влияло на него. Был ли это всё ещё засевший, как назойливая заноза, стыд перед ахади или пленник, на которого Второе Копьё натыкался всякий раз оказываясь в собственной комнате — не знал, но чувствовал с каждым новым днём разрастающуюся пустоту внутри.

      Четвёртый день принёс Ашрею неожиданный визит, когда он обнаженный по пояс смывал с себя липкий пот в бочке, стоявшей в углу тренировочного поля. Робкие шаги он услышал ещё задолго до того, как их владелец остановился в неуверенности, теребя в руках бордовый берет с большой яркой брошью, придерживающей белое узкое перо. Выпрямившись и убирая ладонью скатывающиеся по шее и ключицам капли, Ашрей бросил взгляд на мальчишку, чьё ещё не лишившееся ребяческих черт лицо было смутно знакомым.

      — Я Дазхар, господин, из Дома Агмод, — учтиво напомнил он, и робкий взгляд из-под пушистых ресниц застыл где-то на ключицах фасхран’кассры.

      — Тебе не вернули лошадь? — Ашрей устало выдохнул и потянулся за чистой тряпицей, но его опередили, схватив её и в почтении преподнеся, будто выслуживающийся перед хозяином слуга.

      — В-вернули, господин.

      Выглядывающий из-под короткого воротника острый кадык нервно дёрнулся, когда Дазхар сглотнул и, набравшись храбрости, мальчишка продолжил:

      — Я хотел попросить вас о милости, господин. Взять меня в оруженосцы!

      — Нет.

      — Но почему? Я не так плох с клинком, как может показаться, — нижняя губа мальчишки предательски задрожала, выдавая все чувства. — Отец нанял лучшего учителя, настоящего ветерана и бывшего гвардейца…

      — Я фасхран’кассра, Агмод, у нас нет оруженосцев. Хочешь обучаться — напросись к графу или к кому-нибудь ещё.

      — Я… я не…

      — Хаста, — от короткого, хлёсткого слова Дазхар сжался, втянув голову в плечи и прикрывая глаза. Его тонкие пальцы, больше подходящие музыканту, художнику или учёному сжимали берет до побелевших костяшек, теребили его, и острые края броши впивались в нежную кожу фаланг. — Желай ты обучиться моему искусству — прибыл бы в Драконье Гнездо на Испытание. Но я не помню Агмодов среди всех, кто его проходил. И сейчас ты стоишь передо мной и просишь взять в оруженосцы. Даже если бы я мог иметь его, твоего имени не было бы даже в конце возможных кандидатов. Возвращайся домой, Дазхар Агмод, ты слишком слаб.

      Как Ашрей предполагал, мальчишка был слишком нежен и раним, оттого побагровев и развернувшись на каблуках, сорвался с места, стыдясь слов фасхран’кассры или собственных слёз, блеснувших в утреннем солнце. Вынув меч на половину клинка из ножен, Второе Копьё поймал расплывчатое отражение невольного свидетеля, стоявшего под тенью раскидистого каштана. Кайра провожала скучающим взглядом убегающего отпрыска Дома Агмод, сложив руки на груди, привалившись спиной к тёплой коре дерева. Высокая, гибкая и хорошо сложенная, чьё превосходство было не столько в силе, сколько в природной ловкости и грации. Смертоносная и безжалостная, как о ней отзывался личный кхадир, Ашрей и сам не раз убеждался в их правоте, скрещивая клинки на тренировках, не раз с трудом одерживая победу и залечивая неглубокие раны после. Её волосы заметно отрасли и были неуклюже обрезаны ножом, но скуластое лицо обрамляли две длинные пряди, касаясь кончиками острых ключиц. В простой рубахе на размер больше, небрежно заткнутой за широкий пояс, она напоминала нагловатого юнца, маленькая грудь часто способствовала этому. Когда-то давно, в одном из разговоров Ашрей узнал, что её глаза были такого же цвета, что и у Драгана ат-Троу до алиит’сиаша — синими, как пучина Саргерского моря.

      Теперь на него смотрели два янтарных уголька.

      — Ты был с ним жесток.

      — Что толку от дураков, желающих славы и окутывающих себя именитыми наставниками, — Ашрей надел рубаху, провёл по ней рукой, убирая налипшие травинки и направился в сторону донжона, возвышавшегося над территорией замка, а вместе с этим и над всем ке’нагаром.

      — Кстати о дураках, — Кайра шагала мягко и бесшумно, пружинистой кошачьей походкой, подстроившись под широкий шаг Второго Копья. Её рука опустилась на плечо Ашрея, сама же она подтянулась ближе к его уху и заговорщически понизила голос. — Идём со мной, хочу кое-что тебе показать.

      Он остановился, бросив мрачный взгляд на улыбающееся лицо Третьего Копья, совершенно не понимая, что у неё на уме. Непредсказуемая, обуреваемая страстями вар-Хард вводила его в замешательство, как и добрую половину ордена. Среди прочих её называли Безумной Сукой, мало обращавшей, кто окажется под огнём её дракона — союзник или противник. Как скоро к нему прилипнет нечто подобное, когда правда о Нордоране станет известна всем? Ашрей накрыл своей ладонью тонкие пальцы девушки и стиснул их, убирая прочь.

      — Ничего такого, Ашрей, — от одной её холодной улыбки становилось неуютно. — Так получилось, я случайно услышала кое-что интересное, и сейчас как раз то время, когда это должно случиться. Идём — обещаю, тебе будет интересно.

      Она высвободилась от его хватки и прихватила край рукава, утягивая за собой в сторону конюшен, где молодые конюхи, подгоняемые старшим, чистили стойла и носили вёдра, наполненные овсом. Им дали двух легконогих лошадей, вывев под уздцы и вручив поводья. Кайра провела по узкому носу своей лошади, заглядывая во влажные глаза животного, и поставив ногу в стремя, легко вспорхнула в седло.

      — Если не поторопимся, пропустим всё самое интересное! — со смехом сказала вар-Хард и тронула гнедые бока каблуками.

      Их путь лежал по главной дороге вплоть до ворот, позволяя Ашрею узреть, как постепенно менялся Аэлерд по прошествии штурма. После казни, случившейся четыре дня назад, когда казалось бы площади города были утоплены в крови мятежников, он будто пробуждался от длительного кошмара. Стук молотков звучал со всех сторон, скрипели лебёдки и канаты, на которых поднимали деревянные брусья, открылась первая ярмарка, с каждым днём принимая всё больше лавочников и приезжих торговцев, вновь заработали меха в кузницах, а сладкий запах выпечки манил к пекарням изголодавшегося фасхран’кассру. Когда сил терпеть почти не осталось, а рот то и дело наполнялся слюной, сколько бы Ашрей её ни сглатывал, Кайра протянула половину свежего пирога, купленного у уличной торговки буквально на ходу. Он не стал отказываться и впился зубами в мягкий хрустящий хлеб.

      — Твои тренировки слишком изматывают тело, — эти слова, произнесённые тихим и ровным голосом заставили отвлечься и скосить глаза на смотрящую впереди себя девушку. — Ты стал слишком часто отдаваться им. Это из-за дер-Керра?

      Она поджала губы, обдумывая следующие слова, и продолжила:

      — Я подслушала разговор дяди с этим императорским выродком, они говорили о тебе. Что ты такого совершил, что выполняешь все его приказы, как какой-то пёс? Где твоя гордость, Ашрей? — она презрительно фыркнула и мотнула головой, убирая резким движением упавшие на глаза пряди. — Он вертит тобой, как какой-то шлюхой, осыпая презрением, а ты безвольно позволяешь так с собой обращаться.

      — Ты хочешь оспорить мою верность? — его голос звучал холодно и от этого лицо Кайры исказила гримаса боли и злости.

      — Мы все знаем, что такое верность, — каждый приносил клятву, когда держал в руках фасхран. Только ты почему-то решил пресмыкаться перед каким-то ублюдком. Я могу попросить дядю поговорить о твоём положении с императором, чтобы он повлиял на… на то, во что ты… Проклятье, Ашрей! Мы беспокоимся о тебе. Я беспокоюсь. Со штурма с тобой происходит нечто необъяснимое, ты ведёшь себя совершенно не так, как обычно. Почему в твою комнату наведывается Лукар? Ты там прячешь очередную несчастную шлюху, с которой порезвился этот ублюдок? Хоть ты не участвуешь в этих омерзительных…

      — Хаста!

      На Кайру смотрели два раскалённых, наполненных расплавленной злобой уголька, прожигая насквозь, отчего Третье Копьё поёжилась. Лицо Ашрея было мрачным, напряжённым, желваки играли под кожей, а рука уже покоилась на рукояти меча, готовая в любой момент освободить его и пустить в ход.

      — Ты не знаешь ничего, Третье Копьё. Ни ты, ни остальные.

      — Когда-нибудь ты прозреешь от своей собачьей любви и поймёшь, чьи слова были правдивы.

      Они провели весь оставшийся путь в тяжёлом молчании, не взглянув друг на друга и слушая звуки города. В разные стороны от лошадей разбегались стайки ребятишек, смеялись, толкали друг друга и громко кричали считалки. Их матери и бабушки вешали мокрое бельё на натянутые верёвки, выплёскивали грязную воду в каналы стоков, выметали хлам и вытряхивали скатерти. Чёрнопёсьи патрули разбавляли городские стражники в табардах графского цвета. Оживлялись забытые таверны, постепенно наполняясь посетителями и музыкой. Ашрей видел город до его славной победы, видел в огне и обнажённым уродливым шрамом равнины, теперь же на его глазах Аэлерд постепенно залечивал раны, пусть и не скоро они сгладятся в памяти местных. Погребальные костры больше на горели за стенами, но теперь выжженная земля была непригодна для пахоты, и ке’нагар был обречён на голод. Именно эти вопросы решал ахади вместе с тар-Амором, сходясь на ценах, на льготах, на уступках обеих сторон. Эта игра была слишком сложной для понимания Второго Копья, и поэтому он никогда не участвовал в подобном, даже когда имел дозволение присутствовать.

      Западные ворота были новыми, лишёнными напоминаний о штурме, будто за ночь старые створки сняли с петель и повесили новые, более мощные, окованные крепкой сталью, над которыми на толстых цепях висела решётка, призванная отрезать путь штурмующей армии, если ворота не выдержат натиска. Столпившиеся солдаты охраняли всадника на белой лошади, возле которого стоял знакомый Ашрею надзиратель. Кажется, его звали Валан. Он и ещё кто-то копошились подле кобылы, что-то привязывая к ногам её хозяина. Когда же Копья подъехали ближе, Ашрей почувствовал липкий ужас, скатывающийся по горлу вниз, наполняя нутро. Он видел множество изуродованных тел, но то были раненные или погибшие в бою, но сейчас он смотрел на Кастара Сембара. Тот был худ и бледен, засаленные волосы свисали колтунами и часть головы покрывала седина, жёсткая щетина придала изнурённому лицу несколько лет, как и залёгшие морщины. Осунувшийся, сгорбленный, потерявший всякое желание, молодой Сембар походил на бледную тень самого себя. Но больше всего пугала пустота там, где должны были быть руки. Его худое тело выглядело искажённым, странным и неестественным, пугая не только случайных зевак, но и некоторых молодых стражников. Они нервно поглядывали по сторонам, переступая с ноги на ногу и нетерпеливым жестом прогоняли слишком любопытных.

      — Ну? — недовольный голос десятника отвлёк Ашрея, и тот подвёл свою лошадь поближе. — Чего копаешься?

      — Погоди, — Валан оскалился, затягивая потуже узел и потянул, пробуя на прочность. — Готово. Можно отпускать.

      — И как, вы предполагаете, он будет управлять лошадью? — вид Сембара не вызывал ни удивления, ни омерзения, но сама ситуация была странной, до нелепого смешной, что Ашрей не мог не поинтересоваться.

      — Почём мне знать, — сплюнул старый десятник, вытирая рукавицей седые усы. — Ты, добрый господин, езжай куда ехал, нечего тут вынюхивать.

      — Асколь, — Валан покачал головой и красноречиво кивнул на подъехавших фасхран’касср.

      Тот подозрительно покосился на Ашрея, затем на Кайру и резко выпрямился, щёлкнув каблуками сапог:

      — Прошу простить, господин, леди, не признал. Замучался с этим бардаком, — он попытался виновато улыбнуться, но изрытое морщинами лицо лишь исказилось ещё больше, создавая впечатление старой деревянной маски злобного духа. — Приказ у нас от графа — снарядить, вручить письмо и отправить в сторону мятежной армии, а там как боги милостивые распорядятся: доедет — более не преступник он, может на все четыре стороны ехать, не доедет — боги не уберегли.

      Валан презрительно дёрнул губой, отвернувшись от всадников.

      — Ты… — слабый шёпот сорвался с потрескавшихся губ и едва не утонул в шуме города. — Это ты, Ашрей, Второе Копьё. Пришёл посмотреть, какую свободу я получил?

      Молодой Сембар шумно выдохнул и выпрямился, собирая остатки гордости и устремляя затуманенный взор на чистое небо и довольно жмурясь. От этой картины становилось дурно, и Ашрей промолчал, не находя нужных слов. Они оба знали, чей это был выбор и какая бы судьба ожидала дерзнувшего на штурм мальчишку, не сойдись они в дуэли. Только Второе Копьё задался один вопросом: а правильный ли выбор сделал третий сын барона?

      — Прощай, Кастар, — проговорил фасхран’кассра. — Пусть твой путь оберегает Солвиари.

      Сембар улыбнулся и пустил лошадь вперёд.

      Когда он скрылся за поворотом, провожавшие его стражники, молчавшие всё это время, облегчённо выдохнули, один из них изобразил защитный знак и прошептал короткую молитву, напутствуя молодому Сембару. От каждого исходил привкус смирения и жалости, от ненависти не осталось и следа, словно прошедшие грозы вымыли это чувство из каждого аэлердца. Кровь действительно утолила их жажду, теперь им хотелось вновь ощутить свободу, в этот раз от наёмников, чей лагерь уже сворачивали, но всё ещё чёрные знамёна трепал ветер, а костры продолжали гореть.

      — Я обещала, что тебе понравится.

      Кайра не выглядела удручённой, задумчивой или привычно колкой, её глаза изучали Ашрея, цепко следя за реакцией Второго Копья, но тот сохранял маску невозмутимости, повернув свою лошадь обратно к замку. Они увидели ещё одну искалеченную судьбу, а сколько всего их будет в будущем, если Эоран не остановится на одном поражении и найдёт новых союзников? Слухи, гуляющие по фронтиру империи, несли недобрые вести о возможном союзе с южными племенами каннибалов, известных своей дикой магией на крови.

      — Ты знаешь того стражника? — второй раз вопрос Кайры застигал Ашрея врасплох. Он вопросительно поднял брови. — С ожогом.

      — С чего ты решила?

      — Он послал тебя в самое лоно Иссохай, когда ты отвернулся, — с коротким смешком ответила Кайра, приглаживая растрепавшиеся пряди. — С кем ещё ты успел подружиться?

      — Если таковые есть, их явно меньше, чем у наших близнецов. Заметил, они в новой компании, а как же дочь графа?

      — Как выяснилось, их прогулки оказались куда глубже и познавательнее, чем её старику хотелось. Ты ведь знал, что она помолвлена с сыночком Авраэля, тем прожорливым сопляком, которого так старательно пытались пропихнуть мимо Испытания, чтобы в семье герцога хоть кто-то имел звание фасхран’кассры? А то крайне обидно, что среди всей твоей родословной нет даже аль’ширы.

      На её губах появилась задорная улыбка, и Ашрей невольно дрогнул уголками рта. Какой бы ни была Кайра, иногда она вела себя как настоящая дама, любящая собирать слухи и делиться ими с другими.

      — К счастью, бутон нашей графини они не сорвали, воспользовавшись иными путями, — рассмеявшись, она выдохнула и склонила голову набок. — Иногда я задумываюсь о том, как бы изменилась наша жизнь, выбери мы жить не долгом, а свободой. С каким слюнтяем я была бы помолвлена, чтобы в свою первую ночь испытать отвращение от его прикосновений — а может удовольствие, будь он похож хотя бы в половину на тебя.

      Ашрей пожал плечами:

      — Будь он в половину таким, как я, связал бы свою жизнь с покладистой кобылкой, чем с непредсказуемой алкатой.

      — Наш мрачный рыцарь умеет шутить, — Кайра протянула руку к лицу ухмыляющегося Ашрея и мягко огладила его, заставив изобразить искреннее удивление, после чего шутливо ущипнула.

      — Ашрей.

      Голос, позвавший его, Второе Копьё не спутал бы ни с чем. От него разливался по телу жар и сердце билось быстрее обычного. Он натянул поводья, останавливая лошадь, отчего неуспевшая среагировать Кайра едва не столкнулась с выехавшим наперерез дэвом в сопровождении Первого Копья и троих из прибывших с дер-Керром чиновников. Они все были одеты в чёрные мундиры с золотым шитьём, на белых плащах развивался дракон империи, широкие, выбеленные перевязи с медными пряжками перетягивали грудь. Пояса-кушаки из белых лент с золотистыми перехватами играли бликами на солнце, как и украшенные кожей и теснением ножны каждого, включая старика ат-Троу.

      Ашрей склонился в поклоне, успев заметить, как нехотя это сделала Кайра, чьи глаза пронзали царственную фигуру дэва с пылающей злобой, затаившейся внутри янтарных глаз. Её пальцы покоились на передней луке, держа поводья, слегка подрагивая в нетерпении, словно она ждала момента схватиться за собственный клинок и высвободить сталь из плена ножен.

      — Провожали молодого Сембара? — ахади обращался к ним обоим, но не сводил синих глаз со Второго Копья.

      — Случайно заметили его у южных ворот, — небрежно ответила Кайра, переманив чужой взгляд на себя. Долгий, равнодушный, но вместе с этим оценивающий. Она повела плечами под рубашкой, чувствую холод.

      — Осматривали город?

      — Да.

      Тейрран дер-Керр улыбнулся, поднимая лицо и подставляя под ласковое тепло солнца, жмурясь:

      — Он восстанавливается куда быстрее, чем я ожидал. Люди, вынужденные отстраивать всё, что они потеряли, крепнут духом, сплотившись перед единой бедой. Вы чувствуете гордость за это, Кайра? Сказать по правде, ваш дядя вдоволь нахваливал каждого из своего кхадира, но я знаю, что особая гордость у него была за свою племянницу. Надеюсь, я увижу, как вы принимаете командование всем орденом вместе с титулом Первого Копья, как когда-то это сделал ваш дед, а ныне дядя.

      — Да, принц, — она смотрела на него с вызовом, упрямо сжав губы и горделиво выпрямив спину. Дерзкая и непокорная — хотелось сказать ей, глупое ребячество — было в обращённой к ней улыбке дэва.

      — Если разведчики не обнаружат ничего подозрительного близ Аэлерда, мы покинем его через пару дней. До этого воздержитесь от неприятностей, Второе и Третье Копьё, — Ашрей с Кайрой понимающе переглянулись и растянули губы в паскудных улыбках, отсалютовав качающему головой ат-Троу. — Боги наказали меня: я взял командование над гордостью империи, а получил непослушный выводок желторотых птенцов.

      — Я слышу слова Хазварда, — с тихим смехом ответил дэв, тронув бока лошади и кивком попрощавшись с Ашреем.

      — Вам послышалось, господин.

      — Разве? Я помню их точь-в-точь, Драйган. Это было в Азхариане, и твой отец стоял посреди разгромленной таверны, где ты со своим кхадиром праздновал лучший день в своей жизни — рождение Кайры.

      — Старики, — фыркнула в спины удаляющейся делегации Третье Копьё и вновь тряхнула головой.

      Они вернулись в замок, когда солнце клонилось к зубцам башен, охваченные воспоминаниями. Расслабленная, раскрасневшаяся от смеха Кайра то и дело подпихивала Ашрея локтём и хлопала по спине за каждую скупую шутку. От воинственной, горделивой суки, которой она была, не осталось следа, и раздражение, преследовавшее Второе Копьё, незаметно растворилось среди множества других чувств. Им всем не хватало единства, которое они могли обрести в Аэлерде, посвятив время друг другу, это бы могло сплотить их, если не сдружить.

      Вернув лошадей старшему конюху, Ашрей готов был распрощаться с Кайрой, протягивающей ему руку, когда знакомый мальчишка-слуга, уставший и всклокоченный, едва ли не рухнул на колени перед фасхран’кассрой, переведя дух и успокаивая тяжёлое дыхание. По его красной шее и вискам стекал пот, расползаясь тёмным пятном на груди, ноги заметно дрожали от напряжения, но он всё же смог взять себя в руки и отвесить неуклюжий поклон:

      — Господин Лукар послал за вами и велел срочно прийти! Пленник очнулся!

      — Пленник? — большие глаза Кайры опасливо сощурились. — Это ты скрывал ото всех всё время?

      Ашрей не ответил, шагнув в сторону донжона, как цепкие пальцы Третьего Копья впились чуть выше локтя, стискивая мышцы и заставляя обратить на девушку внимание. Её лицо, лучившееся мгновение назад озорной улыбкой, стало подозрительным, хмурым и говорило лучше слов, как сильно Кайре хотелось услышать правду.

      — Скажи Лукару я скоро подойду, — бросил мальчике Ашрей, рывком освобождаясь от чужой хватки.

      — Нет, Второе Копьё. Мы подойдём.