Хотелось пить. Жажда рвала горло так, будто туда насыпали битого стекла и заставили проглотить, и я с завистью смотрел на обнажённого по пояс Эсвейта, не только отпившего из общего ведра, что предложил один из его товарищей, но и позволившего себе полить эту прозрачную прохладу на голову.

      День выдался жарким, солнце палило нещадно, говорили о пожарах, что вспыхнули где-то на юго-востоке и теперь удушающий дым шёл к нам с попутными ветрами, заволакивая всё вокруг. Герцог послал несколько отрядов на подмогу местным и каждое утро получал данные от разведки, стоя на крыше крепости и вглядываясь в задымлённый край леса. Не смотря осень, уже скинувшую первый месяц из четырёх, здесь было достаточно тепло, чтобы не думать о зимней одежде, а иногда и вовсе наступало пекло, как сегодня. Я устало выпрямился, — спина ныла от нудной работы, как и руки, — вытер надоедливый пот, щипавший глаза, и нашёл глазами Эсвейта, болтавшего с кем-то из аль’шир, облокотившись на вилы. Сегодня нам досталось убирать дерьмо за ящерами, и, надо сказать, наваливают они больше, чем стадо коров, а воняет так, что прошибает любой насморк. Мои сапоги и без того не самые свежие, были заляпаны в дурно пахнущей жиже, хлюпая и меся под ногами всё это богатство, которое собирали в тачку и возили к выгребной яме. Этим могли бы заняться рабы, но таковых было немного — часть, как я узнал, увели в южные города для рынка, а остальных забрали дикие племена, что теперь устраивали кровавые жертвоприношения у себя в лагерях. Я передёрнул плечами. Все знают, почему этой работой занимаемся мы с мальчишкой, но все делают вид, будто это обычный приказ джанара, которому приходилось мириться с моим присутствием.

      Я около трёх дней неотступно следовал за Эсвейтом, что так допёк его и получил очередную взбучку, боясь пустить в ход кулаки и навредить ему. Ашрей сильнее, опытнее, я чувствовал насколько медлительны удары аль’ширы, от которых ничего не стоит увернуться или перехватить, но то и дело пропускал и желтоватые синяки не слазили с лица. Он бесился, рычал и бросался зверем на каждую попытку заговорить, отсылал по нелепым поручениям, которые давали ему, а после того, как я не возвращался слишком долго, искал и ругался, как настоящий дьявол. Над ним подшучивали, его жалели, и всякий раз недобро косились на меня.

      Единственным моим собеседником был Келфра, которого я навещал каждый день, подкармливая новой коровьей тушей, что так любезно предоставлял герцог, словно задабривая не меня, а дракона. Мы нужны ему, он хочет казаться добрым, участливым, иногда останавливаясь для короткого вежливого разговора, интересуясь моими делами и успехами, а после направлялся дальше по важным делам. Я то и дело видел, как к нему в палатку заходят то генералы, то какой-то человек, которого я видел только в эти моменты, то молоденький парень, воровато оглядывающийся по сторонам. Мне было одиноко. С Ашреем, который составлял компанию, я такого не чувствовал, с ним даже молчать выходило уютно, а теперь напротив меня была пустота и хрустальный гроб, в котором я видел спящего рыцаря. На его губах была лёгкая улыбка, а иногда он хмурился, но сон, что ему снился, был наполнен чем-то необыкновенным. Я хотел верить в это.

      Я устало выдохнул и вогнал вилы в землю, выражая протест и требуя отдых, которого не было уже как часа три, пока мы чистили загон. Эсвейт трудился не меньше моего, но сейчас отвлёкся на очередной разговор со знакомой мне девушкой, которую я видел в ту злополучную ночь. Стоят и болтают, как два голубка, раздражённо подумал я, расчёсывая покрасневшую от солнца шею, и вальяжно двинулся к ним. Первой меня заметила Танайя, неприветливо скосив глаза и мрачно хмыкнув, заставив Эсвейта напрячься. Он подобрался, развернулся на половину корпуса и встретил меня ледяным взглядом, выплюнув:

      — Ты закончил?

      — Не так много осталось, — ткнул себе за спину и тут же упёрся взглядом на ведро у ног девушки. — Пить охота.

      — Там в овраге есть небольшой ручей, — с усмешкой ответила Танайя. — Иди и пей сколько хочешь, акриб.

      — Но у тебя есть вода.

      — Какая вода? — тонкие брови Танайи взметнулись вверх, и, поймав мой вопросительный взгляд на ведре, пнула его, перевернув и разлив всё, что в нём было, и довольно оскалилась. — Тебе показалось.

      Я впервые почувствовал острое желание надрать этой девчонке зад, переступая собственные принципы не бить дам, но Танайя бросила прощальные слова молчавшему Эсвейту, развернулась и ушла, оставив нас наедине с работой. Тот уже собирался уйти, как я поймал за локоть, мягко придержав, с намерением поговорить. Его глаза холодно блеснули и уставились на меня в ожидании, заставив растеряться на какое-то мгновение, будто все приготовленные слова посыпались из рук и теперь я неуклюже ловил, стараясь выстроить разговор.

      — Они ненавидят меня? — очень удивительное замечание, Славка, молодец. Будто и так не видно, как они все косятся на меня и с каким желаниям тянутся к ножнам.

      — А ты как думаешь? — язвительно ответил аль’шира, кривя губы. — Ты убил наших товарищей, убил стольких людей, но ходишь среди нас, ешь нашу пищу и даже…

      — Ты ничего не знаешь, чтобы меня так обвинять! — я не сдержался и тут же прикусил губу, ловя его озадаченный взгляд. — Я хочу рассказать тебе всё, что произошло на самом деле.

      — Я и так знаю, что произошло, — Эсвейт вырвался из моей слабой хватки и направился к очередной куче. — У нас много работы.

      Я лишь мрачно хмыкнул, буравя спину с острыми лопатками. Знает он, как же, а выслушать даже не хочет. Я бы на его месте тоже не сильно-то и хотел, если бы потерял друга, почти брата, но обидно было, что на самом деле я не был виновен ни в одном преступлении. Но как бы ко мне несправедливо не относились, я продолжал хранить тайну, боясь не только за себя, но и Ашрея, ведь кто знает, что может произойти, узнай тот же герцог о такой невиданной магии, как подселение несчастных душ. Эсвейт верил Эорану, но восхищения не испытывал, как большинство на него смотрящих. Он будто намеренно упёрся в собственное мнение, защищаясь от моего, не позволяя сбить себя с пути, по которому шёл. Ему больно, одиноко и непривычно, ведь рядом ходит Палач Нордорана, которого хочет прирезать две трети лагеря, как и он сам, но не может — приказ.

      Я уже собирался отойти от забора, как в плечо больно прилетел камень, заставив выругаться от резкой боли. За ним в тело впился второй, третий — снаряды застучали по земле и дереву, — и я пригнулся, прикрывая рукой голову, пытаясь высмотреть смельчаков. Ими оказались молодые парни, у которых только-только пробился первый пушок на щеках и верхней губе, а на поясе висели пустые ножны. Они-то и швырялись камнями, выкрикивая и улюлюкая про убийцу и зверя, зло смеясь. И здесь я не выдержал.

      Тело рвануло вперёд, перемахнуло через загон, скрипнув брёвнами, и мягко приземлилось, повинуясь моему желанию. Я всё лучше и лучше контролировал его, чувствовал силу, вложенную в него, то, как чутко оно реагирует на мысли, будто становясь моим. Я метнулся к самому тучному и, успев уклониться от летящего в меня камня, раскрытой ладонью залепил звонкую оплеуху по уху, заставив толстяка повалиться на землю, вереща от боли. Его кожа горела, как и моя ладонь, но времени наслаждаться результатом не было и я уже успел схватить второго за руку, вцепившись в ворот, и перекинул через себя, ударяя спиной о землю. Он истошно заорал, выгнулся и начал корчиться, хрипя о спине, сползая с выступавшего из травы камня, который я не заметил. Третий трусливо попятился, выставив перед собой руки, и его наглое лицо теперь исказилось в неподдельном страхе и сожалении, когда я начал медленно наступать, перешагивая воющего паренька. Мне хотелось мести, хотелось выплеснуть всё, что накопилось за прожитые в бесконечных насмешках и унижениях дни, и пальцы уже сжались в кулаки, когда передо мной выскочил Эсвейт и тут же впечатал свой в живот. Весь воздух тут же покинул лёгкие вместе с моей уверенностью.

      — Хаста, тейх’ва! Хочешь, чтобы тебя казнили?! — кричал он в лицо, стиснув ладонями разгорячённые щёки, налившиеся краской. И в его тёплых глазах я заметил проблеск беспокойства, неподдельного, с которым смотрят на дорогих людей. — Забирай своих ублюдков, мейза, и убирайся вон!

      Он обернулся к замершему парнишке и рявкнул что-то ещё, отчего третий дёрнулся, коротко закивал и бросился помогать своим товарищам, чтобы тут же убраться прочь со скулежом и проклятьями.

      — О чём ты думал, мейза? — Эсвейт рычал мне в лицо, а я смотрел на него и видел самые красивые глаза на свете, в которых тонул, не слыша всего, что он высказывал мне. — Может, они не вернутся, но придут их лорды за возмездием и никто не станет тебя защищать. Ты слышишь меня? Стоит ли кучка идиотов сотни плетей, которые тебе дарует твоя ярость?

      — Ты всё же волнуешься обо мне, — губы сами расплылись в глупой улыбке, заставив покрасневшего Эсвейта отскочить и недовольно отвернуться, складывая руки на груди.

      — Я плачу долг, — сказал слишком резко и, зло топая, ушёл к загону, по пути поднимая ведро, перевёрнутое Танайей.

      Я судорожно втянул воздух, чувствуя неприятную боль в животе, но всё же последовал за ним, всё ещё улыбаясь своим мыслям.

      Нас отпустили за часа два до захода солнца, когда мы, всё сделав, измождённые работой висли на загоне, позволяя лёгкому ветерку обдувать покрывшиеся потом тела. Коренастый Геш был одним из немногих, кто никак ко мне не относился, просто к данности, появившейся в их лагере, будто не слышал или не хотел слышать связанные со мной слухи и новости. Он был неразговорчивым, тихим и часто держался в стороне от остальных, выполняя приказы и работу, которую получали без лишних возражений. Он-то и пришёл за нами, передав дозволение Сейбара отправиться в купальни — громко сказано для простецкой запруды, которую соорудили в первые дни солдаты от небольшого притока реки, протекавшей поодаль от крепости. Мыться там было такое себе, особенно после нескольких десятков, если не сотен вояк, так ещё и одежду стирали там же. Но выбирать не приходилось и мы с Эсвейтом неторопливо направились к блестящей на солнце тёмной глади в молчании. Он был задумчив, а я, хоть и хотел, но не желал ему мешать очередной попыткой наладить отношения. Мы не были друзьями, как бы я не старался, но аль’шира видел всё в своём свете, не давая мне и шанса объясниться. Он был в плену, после рабом, а теперь стал надзирателем, чего удивляться такому характеру, не каждый будет рад подобной судьбе.

      Мы остановились у края и Эсвейт вдруг как-то нерешительно покосился на меня. Я, удивлённый таким поведением, галантно предложил ему первым искупаться, и даже повернулся спиной. Шорох одежды, короткий всплеск и вот я один на берегу смотрел, как Эсвейт, стоя по пояс в воде, сгребал её в ладони. Он повернулся ко мне, ожидая чего-то, о чём я не знал, и колкое чувство ревности впилось в сердце. Я не знал всего, что происходило между ним и Ашреем, хоть и не сомневался в честности рыцаря, но, кажется, купаться они ходили тоже вместе. Я быстро разделся, стараясь не оглядываться на мальчишку, торопливо зашёл в прохладную воду, чувствуя, как она обволакивает уставшее тело, заставляя расслабиться. Эсвейт был недалеко, растирая кожу и тут же смачивая. Гибкий, успевший набрать вес, что рёбра не выпирали так страшно, как в первый раз, когда я увидел его искалеченного после темницы. Руки налились крепкими мышцами, плоский живот, широкие ладони с цепкими пальцами, светлые волосы, остриженные чьей-то умелой рукой — в нём мне нравилось всё, и хотелось прикоснуться к мягкой коже, покрасневшей от пребывания на палящем солнце, зарыться в пшеничную копну, втянуть аромат тела и узнать чем пахнет этот дерзкий аль’шира. Я ловил себя на тех мыслях, что никогда не появлялись в отношении Ашрея или Тейррана, но рождали настоящую бурю всякий раз, как рядом оказывался Эсвейт. Я, как чёртов псих, пытался быть рядом, навязываясь, лишь бы получить очередной взгляд, полный укора, но всё же обратить на себя внимание.

      Похоже, я влюбился. И не в кого-нибудь, а в того, кто меня ненавидит всей душой. Приехали, Славка, это твоя остановка.

      Он напоминал мне Тимку внешне, не будучи таким же крепким и высоким, но светлые волосы, в которые я так любил зарываться то пальцами, то носом, мерещились всякий раз, стоило взглянуть на аль’ширу. Эсвейт словно взял то, что я так любил во Владе и Тимофее, объединил в себе, добавив немного своего, и невольно стал тем огнём, так манившим меня. Его упёртость, мягкость, независимость — всё это пронизывало щемящее сердце, накрывая волной желания быть ближе, стать не наказанием, а надёжным другом. Вот только Эсвейт сам не знал, кем он хотел видеть меня: объектом ненависти или… Или кем? Такого слова-то не существует, чтобы обозначить немножко друга, за которого переживаешь, но при этом терпеть не можешь.

      Я быстро ополоснулся и теперь сидел на берегу, подставив лениво набегающей ряби ласкать опущенные в воду ступни, наблюдая, как в пылающем золотисто-алом свете заката Эсвейт то нырял, то рывком показывался из-под толщи воды. Иногда он искоса проверял где я, а после вновь вбирал в лёгкие воздух и погружался на дно. В какой-то момент он задержался настолько, что я начал беспокоиться и уже вскочил на ноги, желая нырнуть и спасти мальчишку, как тот вдруг выскочил из запруды, шлёпая мокрыми ногами по травянистому берегу прямо ко мне, держа что-то в руках. Он поравнялся и, довольно улыбаясь, протянул рукоятью покрытый лёгкой ржавчиной кинжал.

      — Зуб Имейры, — провозгласил он.

      Я осторожно взял оружие, взвесил в руке и оглядел с разных сторон, попутно проверив заточку, — так себе. Небольшой, сужающийся к концу, с отколовшимися камнями, вместо которых зияли пустоты, он когда-то мог принадлежать какому-то знатному воину, а мог оказаться в руках мародёрствующего солдата, позже утопив своё сокровище по неизвестной причине. Но сиявший от детской радости Эсвейт заставил прикусить язык и вложить в чужую ладонь, возвращая находку владельцу. Он сел рядом, такой же обнажённый, что и я, подобрав к груди ноги и обняв их рукой, второй всё ещё вертя перед лицом кинжал.

      — Ты же касриец, — вдруг поинтересовался. — У меня был друг из Архасоры, его отец чем-то прогневал местного азафиза и тот изгнал всю семью прочь со своих земель. Он рассказывал много касрийских сказок, а ещё постоянно искал Зуб, говорил, он может исполнить любое желание. Ты тоже пытался его найти?

      Я свёл брови, не понимая о чём говорил Эсвейт. В моей голове не было воспоминаний Ашрея, только те обрывки, которые видел в косте, когда смотрел в него, бесконечно ожидая возвращения рыцаря. Там не было Зуба и сказок, но мелькала красивая женщина с густыми чёрными волосами, струившимися по спине, а маленькие руки мальчишки расчёсывали костяным гребнем. Тогда я думал, что это мама Ашрея, но в её округлом лице с маленькими морщинками не угадывались его черты, как и в отце, что был строг и скуп на похвалы.Может, славный драконий всадник пошёл в кого-то из дедушек и бабушек?

      — Это было давно, — пожал плечами, ускользая от прямого ответа, скорее отвечая за себя, а не Ашрея.

      Солнце выглядывало за линией леса красным горящим полукругом, разливая золото и жар по постепенно синеющему небу, уступая подбирающимся ночным сумеркам. Становилось зябко и я передёрнул плечами, чувствуя гусиную кожу, покрывшую предплечья и ноги от дуновения ветра. Но уходить не хотелось, будто реши подняться на ноги и эта хрупкая атмосфера доверия разрушится раз и навсегда.

      — Эс, послушай, — губы нехотя разлепились и я вдруг понял насколько глупо будет звучать моя история, у которой нет никаких доказательств. И всё же я хотел доверить её тому, кто не заслуживал быть обманутым с самого начала. — То, что я сказал днём… Что хочу всё рассказать… Уф… В общем, у меня есть один секрет…

      Я скосил глаза, пытаясь узнать как отреагировал на это Эсвейт, и запустил пальцы в ещё мокрые волосы, не зная с чего начать, чтобы не спугнуть мальчишку. У них есть живые боги, которые могут создавать из ничего всё, убеждал себя, собираясь с духом, магия и колдуны, способные превращаться в любого человека, а я не могу ему рассказать о том, как попал из одного мира в другой, потому что это уже звучит абсурдно.

      — Я и Ашрей — это разные…

      — Я догадывался, — вдруг перебил Эсвейт и спрятал лицо в сложенных на согнутых коленях руки. — Ты странно ведёшь себя, будто в одном теле две души.

      Я замер, поражённый этими словами, смотрел на аль’ширу, но тот будто не замечал этого.

      — Но я так и не понял кто из вас двоих человек, а кто шаннур, шепчущий на ухо дурное.

      — Ашрей тоже человек, — сипло ответил я. — Как и я им когда-то был.

      — И как твоё имя?

      Я открыл рот и не смог ничего произнести от объявшей меня радости и недоверия. Он поверил мне? Догадывался? Это было неудивительно для такого смышлёного человека, как Эсвейт, наблюдавшего двоих абсолютно разных людей в одном теле.

      — Вацлав.

      Он вдруг нахмурился и мотнул головой.

      — Вац-лав? Странное имя, откуда оно?

      — Ты вряд ли знаешь эти места, — я облегчённо выдохнул и упал на спину, закидывая руки за голову, разглядывая лениво ползущие облака, припорошенные лёгким румянцем почти зашедшего солнца. — Там высокие горы и густые леса, а ещё города, где живёт много-много людей, что покорили небеса и океаны…

      — Ты такой же бог, как фарри?

      — Что? Нет! Я не владею магией, это всё технологии. Машины, самолёты, поезда — ими управляют такие же простые люди, как я и ты. Ты бы тоже мог, если бы оказался там, где я когда-то жил.

      — Но почему ты здесь?

      Я прикрыл глаза, немного помолчав.

      — Не знаю. Ашрей верил, что боги дали мне шанс что-то исправить в своей жизни, искупить грехи…

      — И поэтому ты…

      — Нет, — покачал головой и выдохнул. Тема давалась тяжело. — Просто ты…

«Мне нравишься. Ну же, скажи это, не будь трусом, Славка!» — кричал я самому себе, а сам так и не смог ничего сказать, и, как оказалось, к счастью. Я услышал быстрые шаги и подорвался вместе с Эсвейтом, разворачиваясь к крепости, откуда бежал запыхавшийся аль’шира, тот самый, с кем мне довелось пропутешествовать до армии мятежников. Его тёмные волосы растрепались и прилипли к взмокшему лбу, а сам он тяжело дышал, перейдя на шаг, пока не поравнялся с нами. Его рубашка была пропитана потом от тяжёлой вечерней тренировки, которую Эсвейт пропустил из-за работы в загонах, и теперь с хрипом ловил ртом воздух.

      — Джанар только что получил новость, — облизнув губы, выпалил аль’шира. — Император мёртв! Теперь империей правит его младший сын!

      Мы переглянулись и в распахнутых глазах Эсвейта читалась неподдельная тревога. Медленно, но всё же до меня дошло сказанное и тело пробрала дрожь.

      — Тейрран… император?

      Тот, кто так любил Ашрея и кто пошёл на многое, выкупив из-за моего желания врага государства, мятежника, не носящего даже звания кого-то из офицеров, встал во главе империи. Вся армия, разведка, маги, если таковые были, перешли под его контроль и это легко обрушится на голову Эорана и утопит в крови не города — регионы. Знает ли он о том, что произошло? Не станет ли мстить всем причастным?

      — Говорят, столица готовится к войне, уже разосланы сообщения о сборе лордов и наёмников.

      Тёмные глаза Эсвейта недобро блеснули, но дёрнувшаяся ко мне рука застыла и опустилась. В горле разом пересохло, стоило представить, как полнокровная армия под флагами империи выйдет против того, что сейчас имеет герцог. Для этого ему нужен был дракон? И я вместе с ним, чтобы обезопасить себя в случае атаки, приди в голову отправить драконьих всадников прямиком к крепости с приказом испепелить всё. Предвидел ли такой исход Эоран? И как далеко он смог просчитать ходы, не полагаясь на чистую удачу?

      — Что говорит джанар?

      — Что тренировки будут жёстче, нам предстоит выстоять против двадцати фасхран’касср, — и парень перевёл на меня взгляд, будто во всём этом есть и моя роль. — Герцог приказал использовать этого шияза с его ящерицей. Сказал, в случае неповиновения джанар волен избавиться от него и от его питомца.

      — Лишившийся всадника…

      — Мейза, — резко оборвал Эсвейта, смеясь. — Мы будем тренироваться не здесь. Тем более, скоро к нам присоединится целая ис’дари Его Светлости Харданора и джанар будет главенствовать над ними. Идём, Эсвейт, нужно возвращаться в лагерь, завтра выдвинимся за час до рассвета.

      — Фахим, Сераф, шакта.

      Он пожал плечами, бросил косой взгляд на меня и, вальяжно развернувшись, побрёл обратно в сторону загонов, где получали вечернюю пищу ишракассы, выгибая длинные шеи. Мы не особо торопились, пока натягивали на обсохшие тела несвежую одежду, и каждый был погружён в собственные мысли, не тревожа разговорами. Одна новость хуже другой. Мало знающий о геополитике этого мира, я, как никогда, жалел о том, что не попытался вникнуть в основной конфликт и расспросить обо всём Ашрея, но теперь у меня был Эсвейт и, кажется, его ненависть начала отступать. Он не сторонился, когда мы шли рядом, хоть и держался скованно.

      Дорога на холм заняла больше времени, чем спуск, но зато с него открывался удивительный вид на разбросанные маленькие огоньки далёких костров из чужих лагерей. Ветер доносил звуки барабанов и горловое пение с монотонной молитвой, в которой слились в едином потоке сотни разрозненных голосов. Ржание лошадей, звон молотов о металл, хрипящие крики ишракассов и развесёлых солдат, отдыхавших после дневного дежурства — всё это доносилось до меня волнами. Вздымавшиеся по правую руку стены с главной башней уже представляли настоящую защиту, над которой каждый день трудились каменщики. Палатки солдат и наёмников раскинулись у их подножия белыми и чёрными пятнами со стягами тех, кому они принадлежали. Я мало встречал полноценно облачённых рыцарей, в большинстве своём они все расхаживали в повседневных одеждах, а стоящие на страже солдаты не впечатляли, напоминая исторических ролевиков, что периодически встречались в столице на время очередного фестиваля. Мечи, луки, пики и алебарды — всё, как положено, разве что диковинные существа не отвечали моему пониманию реальности.

      Меня окружала пустота вытянутой долины с холмами, запрудой и оврагами, а за ними начинался лес. Я не слышал, чтобы туда отправляли охотников — всю еду покупали в соседнем городе и пока армия не бедствовала на те деньги, что мятежники получали от неравнодушных, но более трусливых союзников. Теперь же их может стать ещё меньше, если против этой горстки выйдет вся мощь империи.

      Война… ненавижу войну.

      Меня окликнули и я, вздрогнув, обернулся и махнул Эсвейту, показывая, что всё в порядке, а сам бросил последний взгляд на маленькие огоньки. Чтобы сделал Ашрей в такой ситуации? Как бы он повёл себя, зная кто теперь возглавляет страну? У него был сильный союзник, оберегавший от всего, а у меня… Я развернулся на каблуках и догнал Эсвейта, цепко схватив за плечо, притормаживая:

      — Надо попробовать связаться с Тейрраном.

      Удивлённое, а после исказившееся в негодовании лицо аль’ширы выдало всё, что он хотел сказать мне, разлепив губы, но проглотил, задумавшись. Он недоверчиво покосился на меня, будто ожидая появления Ашрея, но я ободряюще улыбнулся, отчего серьёзное лицо фасхран’кассры преобразилось, вызвав ещё большее сомнение.

      — Зачем?

      — Чтобы он попробовал договориться о мире с вашим герцогом, конечно. Как это делают нормальные главы цивилизованных стран. Пусть встретятся с третьей стороной, как с гарантом, обсудят всё и подпишут перемирие.

      — То, что ты говоришь, звучит странно, — Эсвейт скосил на меня взгляд и скептично хмыкнул. — Герцог не пойдёт на такое, он хочет свергнуть фарри и дать людям свободу.

      — Разве они не ваши боги?

      — Боги, но, как говорит Его Светлость, даже они слабы перед теми, кого ведёт правдивая цель и чьё сердце наполнено решимостью.

      — А больше ваш герцог ничего не говорит? Про тактику, например, планы ведения войны. Ты был, когда его войска отступили от Аэлерда, а теперь веришь, что он сможет бодаться с целой империей, готовой обрушить всю мощь? Вас же растопчут!

      — Тогда нас предали!

      — Думаешь, как только вы начнёте отступать, вас не предадут снова? — я схватил аль’ширу за плечи и встряхнул. — Армия, наполненная наёмниками, посыпется сразу, как только закончатся монеты и шанс сдохнуть окажется выше. Все союзники твоего драгоценного герцога — это четыре старика и одна надменная задница в белом плаще. Где остальные, Эсвейт? Почему их нет здесь? Потому что они откупаются от вас, а в случае чего с лёгкостью сдадут Тейррану, если будет выгодно. И тогда я уже не смогу помочь тебе! Об этом я говорил всякий раз, когда ты рвался сюда, будто одержимый!

      Я почувствовал, как он приготовился вывернуться из моих пальцев, но вдруг задумчиво прикусил губу, опустив голову и размышляя над словами. Кажется, подобные сомнения уже подтачивали веру в непогрешимость Эорана, а я лишь укрепил их. Но даже согласись со мной, что мы сможем сделать вдвоём? Он не пойдёт на предательство, в нём есть гордость, с которой служит джанару, а я не смогу сбежать один — ошейник просто не даст этого сделать. Я не испытывал его и не особо горел желанием, ведомый инстинктом самосохранения. И приходилось надеяться на Ашреевского эльфа, готового ещё раз поступиться правилами ради него.

      — Завтра, — коротко ответил Эсвейт и сбросил мои руки. — Обсудим это завтра.

      И скрылся в дверном проёме. Я же был удостоен своего угла на складе, где лежала полусгнившая подстилка и вонючая попона, давно не стиранная и залежавшаяся в сыром углу. Вот так и пытаются переманить на свою сторону, суки. Вдох — выдох и вот я уже смотрел в потолок, наслаждаясь тьмой старого, но всё ещё крепкого здания. Закрыл глаза и погрузился в асшах’гехар.

***

      — Твой ишракасс погиб, и замены пока нет, — Сейбар даже не взглянул на стоявшего перед ним аль’ширу — Будешь изображать врага вместе с…

      И кивнул подбородком в мою сторону, холодно усмехаясь.

      — Или оставайся в лагере. Лорд Харданор ищет мальчишку для мелких поручений, можешь помочь ему.

      — Джанар…

      — Седлайтесь! — рыкнул стоявшим аль’ширам и те разом оказались на спинах своих ящеров, дожидаясь, когда Сейбар возглавит неполный десяток и поведёт на северо-восток к горам, вздымавшимся у границ диких каменных пустошей

      Я видел, как от обиды сжались кулаки аль’ширы, а искажённое досадой и молчаливым возмущением ицо опустилось, скрываясь от чужих глаз. Эсвейт стоял пока остальные взлетали один за другим, заставляли зелёных ящеров отрываться от земли, хлопая крыльями, ловя потоки ветра, следуя за своим командиров. И я с трудом подавил желание подойти и подбодрить мальчишку — жалость никогда не выглядит хорошим решением, поэтому остался стоять у Келфры, терпеливо ожидавший решения Эсвейта. Ночью я поговорил с драконом, что безучастно проживал последний месяц в лагере Эорана, созерцая смену дня и ночи. Он готов был растерзать свору аль’шир, но был шанс моей смерти, а вместе с этим и Ашрея. Именно этот фактор стал решающим, когда могущественное существо склонило голову в смирении передо мной, соглашаясь помочь отстоять честь фасхран’кассры в тренировочном поединке, что объявили сегодня утром, когда меня разбудили едва ли не пинком под рёбра. Джанар думал для нас с Эсвейтом это решение окажется сюрпризом, но мы оба не изменились в лицах, встречая его взгляд с достоинством. Позже я благодарно кивнул стоящему Серафу, но тот не обратил на это внимания.

      — Не держи на него зла, Эсвейт, — сказала Танайя, натянув поводья и придерживая торопящегося присоединиться к сородичам ящера. — Он пока не доверяет тебе. Как и остальные.

      — Потеря Урлейва стала большой утратой для всего янивара, — добавил Сераф и на его худом лице читалось что-то сродни сожалению. — Дай им время и они поймут, что ты не изменился и, тем более, не предавал.

      — Предавал? — глухо переспросил Эсвейт и вскинул голову, зло зыркнув на притихшего Серафа. — Так вот что вы думаете обо мне!

      — Не злись, Эс, — Танайя ласково похлопала чешуйчатую шею рептилии. — Ты — единственный, кто выжил в плену и даже смог подобраться к Палачу Нордорана. Вороны говорили, тебя выкупил сам принц и оставил подле своего верного пса. Конечно, все думают, что это не просто так: ты либо очень хитёр, либо сдал герцога.

      — И вы тоже не доверяете мне?

      — Пусть я и не твой кровник, Эс, но я никогда не сомневался в тебе, — вдруг ответил Сераф и его слова звучали уверенно и твёрдо, непоколебимой стеной встречая чужую злость. — Предатели не носят ошейники и не пытаются вернуться туда, где их могут казнить.

      Они смотрели друг на друга и Эсвейт, дрогнув, сдался первым, опустив взгляд и тихо что-то прошептав, отчего лицо Серафа расплылось в улыбке и он щёлкнул поводьями, заставляя своего ишракасса взлететь, подняв пыль и травинки в воздух. За ним последовала Танайя, оставив нас наедине, но огромные тени парящих над головами ящеров говорили об обратном. Я не говорил ни слова, стоя подле лежащего дракона, и тот недовольно фыркнул, лениво прикрывая золото глаз, выпуская из огромных ноздрей струйки дыма. Моя ладонь рассеяно легла на тёплую чешую, успокаивая реликта, но всё равно услышал отчётливое ворчание недовольного мальчишки, каким являлся кассра Ашрея, не достигнув даже ста лет. Его чёрная шкура лоснилась, выпирая острыми краями костяных чешуек, создавая прочную защиту от стрел, копий и мечей, которую, казалось, невозможно пробить ничем из существующего оружия. Когти впивались в землю, сжимались, сгребая землю с клочками травы, оставляя глубокие борозды, а сам дракон достигал больше двадцати метров в длину, и это без хвоста. Величественное существо, которое могло покорять воздух и землю, но служило людям.

      Келфра оказался куда более словоохотлив, чем его хозяин, и поведал то, что знал о мире, магии, богах, чьи имена я так и не смог нормально запомнить, как бы не старался. Обо всём ему рассказывал отец — могучий кассра Мартуг, что видел расцвет империи, если не её зарождение и признал лишь одного человека, позволив связать себя алиит’сиашем — союзом душ, как пояснил Келфра. Имперский дракон когда-то взмывал в небо, накрывая целые города своей тенью, неся на спине первого императора Шейд-Рамала. Фарри не заключают союзов, не объединяют души и разум, они покоряют дипломатией податливых и силой — непокорных. Но нынче настоящих драконов рождалось всё меньше, всё чаще алиит’сиаш заканчивался неудачей и исступлённых в ярости драконов убивали, как и их неудавшихся всадников. Молодняк становился слабым, слишком прижившимся среди людей, забывал то, какими когда-то были огромные стаи драконов, не делящих свои угодья с кем-то ещё. Мудрость поколений исчезала.

      И теперь я смотрел в плавленое золото с узким зрачком и чувствовал огромную тяжесть грусти, поселившуюся в сердце молодого кассры. Его вытянутая тупоносая морда недовольно ощерила крепкие треугольники клыков, словно подгоняя меня принять хоть какое-то решение и растормошить стоявшего в раздумиях мальчишку.

      — Мы так до самого вечера простоим, — крикнул я ему, заставляя отвлечься. — Решай, что будешь делать.

      Он привычно скривился в пренебрежении, но через мгновение поджал губы и, кивнув, направился к нам, с недоверием косясь на дракона. Тот провожал Эсвейта немигающим взглядом, не поворачивая головы, будто делая вид, что аль’шира не достоин даже такого жеста. Впрочем, Эсвейт отвечал тем же, лишь его шаг становился всё более медленным и неохотным, словно он продирался через вязкое болото, а не шёл по примятой траве. Он задышал чаще, чем положено спокойному человеку, его зрачки расширились, а на лбу и висках выступила испарина, когда оказался рядом. Я знал подобные симптомы — страх. Эсвейт боялся Келфру и лишь силой воли заставил себя не замереть, а дойти до меня, а после нервно выдохнуть и облизнуть губы. Он волновался, как и я, впервые оказавшись подле живого мифа, о котором читал сказки в детстве, и теперь нам предстояло взобраться в седло, как-то уместиться между зубцов гребня и не упасть во время полёта.

      Ещё ночью мы условились с Келфрой о знаках, которые я буду подавать ему, и что они означают, чтобы попытаться хоть как-то понять друг друга без той связи, которой обладал Ашрей. И, почесав под неудобным каменным ошейником раздражённую кожу, я вскарабкался сам по крылу до стремени, за которое ухватился и подтянулся. Тело по-кошачьи гибкое легко оказалось в седле, я немного поёрзал и теперь протянул руку Эсвейту, ожидая, когда мальчишка решится. Тот всё ждал, смотрел округлившимися глазами на чёрную шкуру и прикусывал губу до красноты и вот-вот выступившей крови, когда один из ишракассов не приземлился подле нас, заставив своим криком отреагировать Келфру недовольным гортанным рычанием. На спине восседал недовольный джанар, смеривший аль’ширу ледяным взглядом, и дёрнул щекой.

      — Если в тебе нет смелости преодолеть страх — займись чем-то полезным в лагере, — пророкотал он, заставляя Эсвейта очнуться от ступора.

      — Он летит со мной, — ответил я, ловя колкий взгляд на себе. — Мы обсуждали тактику.

      — Покажи лучшее, что можешь, фаррийский пёс, — губы Сейбара искривились в глумливой усмешке. — Или ты заслужил звание Второго Копья, ублажая нынешнего императора?

      Меня не задело то, что он говорил, но как… Хотелось вскинуть руку и показать средний палец, но я сдержался, не сильно уверенный имеет ли здесь правильное значение этот жест. К этому моменту Эсвейт уже ухватился за ладонь и подтянулся, когда я затащил его за свою спину и крепко вцепился в поручни седла. Здесь были крюки, что должны фиксировать всадника со специальным ремнём, но у меня не было даже доспеха, а меч так и не вернули. Поэтому мы вдвоём с аль’широй могли только молиться на физику и удачу, выполняя простые фигуры пилотажа, когда начнётся настоящая тренировка. В глубине души я очень надеялся, что когда мы будем не в лагере, сюда прилетят драконы и спалят всё к чёртовой бабушке, а после Тейрран найдёт нас и с помощью своей магии освободит от ошейника и дерзких подхалимов джанара. Вместе с джанаром, конечно же.

      Мы взмыли в воздух последними и толчок, с которым оторвался от земли Келфра, оказался неприятным сюрпризом для нас двоих. Я вцепился в седло мёртвой хваткой и почувствовал, как за пояс крепко обнимает Эсвейт, схватившись за меня, как за единственную возможность остаться на спине огромного дракона. Он прижимался к спине и от этой близости в горле пересохло, а детский восторг перебил вспыхнувший внизу живота жар. Я пытался не двигаться, надеясь не спугнуть мальчишку, так отчаянно цеплявшегося, что боялся оказаться переломанным напополам от неожиданной силы в теле аль’ширы. Он рвано дышал, прижимаясь щекой к левому плечу, что я чувствовал вздымающуюся грудь Эсвейта и отчаянно гасил не самые приличные картинки, разыгравшиеся в голове. Горло предупреждающе сдавило и я открыл рот, пытаясь глотнуть воздуха, как тут же подавился им и зашёлся кашлем. Я не расслышал голоса Эсвейта, но, обернувшись назад, заметил обеспокоенный взгляд и тут же показал большой палец. Светлые брови озадачено сошлись на переносице и вопросительный взгляд сменился на сосредоточенный, когда под нами стали проплывать поля с проплешинами лесов. Я осторожно глянул вниз, слегка свесившись вниз, всё ещё крепко сжимая поручень, когда почувствовал, как потоком воздуха меня начинает стягивать со спины. На инстинктах рванулся назад и тут же оказался в плену чужих рук, крепко сжавших в объятиях. Эсвейт шумно сопел, грозно буравя своим сиеновыми глазами, и, вот-вот готов был наброситься, но вместо этого отвёл взгляд, заинтересованно глядя на вздымающееся солнце.

      Говорить в шуме ветра было бессмысленно и мы просто думали о своём весь путь, держась на спине огромного существа, над которым вздымалось десять теней, распластав свои крылья. Мы пронизывали лёгкие облака, что постепенно с северо-запада сбивались в затягивающий небо полог, грозясь разродиться дождём, и тогда я впервые забеспокоился о возможном шторме. Как далеко мы будем от лагеря, если там где переждать непогоду, можно ли её использовать в попытке сбежать? Только единственное, что меня держало — Эсвейт. Я не хотел его оставлять, даже избавившись от ошейника и имея целого дракона. Снова увидеть боль от предательства в его глазах было невыносимо. До сих пор не совсем понимаю, как вышло, что он оказался тем, кто заставит вновь испытывать подростковые метания в попытках привлечь внимание к себе. Мальчишка, обещавший убить меня, чьих друзей убил пусть не я, но тот, чьё тело занимаю, — и тут такой сюрприз. Я успел ещё раз оглянуться, не без улыбки заметив, как он продолжал стискивать руками мою талию, а сам делал вид, что ничего этого не происходит и мне не стоит обращать на это внимания.

      Я не успел понять прибыли мы на место или нет, когда краем глаза заметил пикирующую сверху тень. Келфра почуял неприятность раньше и уже сложил крылья, уклоняясь от броска ишракасса, на котором сидел незнакомый мне всадник. Это не был джанар, хоть и представлял собой достаточно мускулистого и высокого воина, чьё лицо невозможно было разглядеть за шлемом. Тот отвёл руку с копьём на изготовку и крикнув что-то ящеру, нырнул в облака, куда так стремительно влетел Келфра. Я прижался к гребню и поручни седла неприятно впились в грудь, а околевшее тело пронизывал холод. Эсвейт не отпускал, щуря слезящиеся глаза, но вскоре впился пальцами в правый бок, заставляя перевести взгляд туда, где на нас из пелены белёсых облаков вынырнула распахнутая пасть, усеянная множеством зубов. Длинный язык трепался на ветру вместе с тонкими нитями слюны, горели янтарные глаза, полные жажды крови, когда я успел сгруппироваться так, чтобы вжаться к Келфре сильнее, пропуская над головой брюхо мелькнувшего ящера.

      — Для Второго Копья ты много ошибаешься! — прокричал Эсвейт, растягиваясь на мне, пытаясь добраться до уха.

      — Я тебе говорил! — рявкнул с досадой в ответ и покрутил головой по сторонам, стараясь уловить противника. — Я не Ашрей!

      Ну же, Славка, давай, вспоминай, что там нам говорили о тактике ведения воздушного боя? Ты штурмовик или кто? И я надавил пальцами на один из старых шрамов Келфры, надёжно спрятанный от чужих стрел за нахлёстом крепкой чешуи, но не для пальцев всадника. Будь у меня нож, я мог бы свободно вогнать в шею древнего реликта, хоть и не причинил бы серьёзного увечья. Но в мыслях было заставить дракона послушаться условленного знака и взмыть сильным толчком вверх, разбив строй ишракассов над нами, вынырнув из облака. Скоро оно должно было закончиться и тогда мы оказались бы в невыгодном положении снизу, позволив всадникам атаковать с преимуществом высоты. Но теперь, когда спина Келфры показалась из-под толщи облаков, вбиваясь в аккуратный строй ящеров, те испуганно разбились на осколки, нарушая порядок и разлетаясь в стороны. У нас не было ни оружия, ни брони, а Келфра не имел возможности пользоваться огнём с перемотанной цепями пастью, но со мной был Эсвейт, а он имел хороших друзей, и один из них вдруг вытянул запасное копьё, ловко перекрутил в руке и протянул аль’шире тупым концом, предлагая взять. Сераф, подумал я, но услышал, как мальчишка крикнул в шумящий поток ветра:

      — Шакта, Танайя!

      Та перевела на меня недовольный взгляд, забравшийся под кожу неприятным холодом, и сделала неприличный, как я предположил, жест в мою сторону. Эсвейт рассмеялся, окрылённый столь неожиданной помощью.

      Келфра, расправивший крылья, набирая, будто в паруса, воздух, сложил их и разомкнув когтистые лапы, зашёл на хвост к одному из ближайших ящером. Огромная чёрная тень неумолимой гибели приближалась к обеспокоенному всаднику, то и дело поглядывавшему через плечо, подстёгивая своего ишракасса. Я не управлял Келфрой, он сам был волен решать чужую судьбу, когда острые когти прошлись по спине человека, с лёгкостью сбросив того с седла. Даже с сомкнутой пастью он оставался грозной силой, с которой стоило решаться.

      — Майрон! — Эсвейт резко подался вперёд, едва не вывалившись следом, что мне пришлось отпихнуть локтем обратно за спину.

      Я уже готов было дать знак Келфре нырнуть вслед за падающим мальчишкой, но к нему уже устремились двое, работая слажено, хоть и достаточно рискованно. У них не было парашютов, они даже не имели понятия что это такое, когда подобное столкновение несло смерть каждому всаднику с обеих сторон.

      — Нужно спасти его! Рей!

      Эсвейт вцепился в плечи и трям меня, а шея едва не хрустнула сломанной гортанью, когда камень ошейника сжался с неистовой силой. Я задохнулся, судорожно втянул воздух, но смог издать сдавленный хрип, от которого Эсвейт с ужасом отпрянул и завертел головой. Вот сейчас я сдохну снова. И в этот момент Келфра бросился к земле, тяжёлым камнем устремившись за двумя ящерами. Натянулись цепи, затрещали от напиравшей силы челюстей, что пытались раскрыться. Всё шире, с натугой, но вот лопнула первая стальная нить, за ней вторая и теперь Келфра пикировал, открывая ничем не скованную пасть. Его тень упала на них и первым дрогнул всадник по левую руку, нервно дёрнув поводья и уводя из-под дракона своего ишракасса. Второй ещё пытался подхватить падающего товарища, но неумолимое приближение чудовища заставило и его уйти из-под столкновения, что-то крикнув в небо. Я царапал кожу, камень, цеплялся за пальцы Эсвейта, судорожно пытавшегося хоть как-то ослабить хватку капкана, когда мы оба едва не соскользнули со спины, стоило Келфре сомкнуть челюсти и выйти из пике, расправив крылья. Его несло потоком воздуха над соломенными крышами маленьких домов и испуганные крестьяне с криками разбегались в разные стороны, бросая инструменты, вёдра, и подхватывая детей. Чёрная тень на земле и в небе разом накрыла их деревушку, а ветер принесённый драконом, сбил с ног нескольких людей, повалил хлипкие изгороди и согнул ветви деревьев.

      Посадка оказалась жёсткой и Келфра впился когтями в землю. Я уже был на грани, ничего не понимал, не слышал, не видел, а просто повалился набок и скатился по крылу вниз. Всё погрузилось в темноту и в этот момент воздух наполнил лёгкие. Тело выгнуло в глубоком вдохе, захрустели кости, и, словно восставший из мёртвых, дёрнулся вперёд, протягивая руку, что тут же поймали. Над нами кружили ишракассы, трое уже были на земле и их всадники шли к нам, возглавляемые джанаром. Тот на ходу снял шлем и бросил в траву, хватаясь за свой необычный меч, когда Эсвейт подскочил на ноги, преграждая ему путь с решимостью, смешанной с испугом.

      — Отойди, аль’шира! Он заслуживает смерти! — Сейбар рычал диким котом, зло сверкая глазами. Он с лёгкостью впился сильными пальцами в ничем не защищённое плечо Эсвейта и отшвырнул в сторону тряпичной куклой.

      — Ты не можешь признать своё поражение на тренировке, как в бою-то будешь себя вести? — сплюнув в траву и утерев губы, хрипло усмехнулся, встречая его разъярённый взгляд.

      — Будьте готовы! — крикнул он всем своим воинам и тени над нами ускорили свою циркуляцию по кругу, выражая готовность. Но было в этом и нечто иное. Обеспокоенность. — А тебе, шияз, больше не будет так смешно.

      Он вытянул оружие, схватился одной рукой за конец рукояти, когда Келфра издал рокочущий звук и, раскрыв пасть, мощным толчком языка выплюнул испачканного в слюне кассры Майрона. Тот с трудом поднялся, его ноги подгибались, дрожащие руки стащили помятый шлем, открыв молодое лицо юноши с короткой щетиной. Омерзение напополам с неверием отразилось в глазах, когда он обернулся к застывшим от удивления людям, а после громко рассмеялся, нервно и с надрывом, падая на колени. Его тело дёргалось в судорогах смеха, и первым к нему подбежал Эсвейт, упал рядом, обнял, не взирая на вязкую слюну. За ним последовали оставшиеся двое, радостно смеясь и что-то крича везунчику. Одним за другим спускались ишракассы, вызывая у сгрудившихся за околицей последнего дома крестьян любопытство.

      — Уж не свою невинность ты пообещал Ясноокой за такое спасение! — крикнул один из подбежавших к Майрону всадников и тут же растрепал липкие волосы. — Ну и везунчик ты, кь’явх!

      — Он цел, джанар! Поцелованный Керу!

      — И каково тебе было прокатиться на гончих Солвиари?

      Аль’ширу облепили со всех сторон и эта бурлящая куча смеялась, толкалась и дружески пихалась локтями, то и дело выталкивая кого-то, кто тут же влетал обратно под новый взрыв смеха. Джанар молчал, опустив свой клинок, но выпустив из пальцев, будто размышляя стоит меня прикончить сейчас или ещё потерпеть. Решение далось тяжело, но к моему облегчению странное оружие вернулось обратно в петлю на ремне, а ко мне потянулась ладонь, предлагая помощь. Я не стал возражать и цепко схватился за неё.

      — Шакта.

      Я не ответил, встретив чужой взгляд с достоинством, растеряв всё своё дружелюбие с момента, когда меня не попытались, а хотели убить. Горло саднило, слова с трудом давались, и поэтому я, мрачно хмыкнув, развернулся к Келфре и дружески похлопал по чешуе, выражая благодарность. Он не был в восторге, я видел по глазам, что смотрели на Сейбара, разогнавшего коротким приказом весёлых аль’шир.

      Эсвейт, задержавшись с Серафом и Майроном, кивнул им, что-то сказал посмеиваясь и вернулся ко мне с широкой улыбкой, которую я давно не видел. Он был искренне счастлив за спасённую жизнь товарища и теперь пытался как-то об этом сказать убийце кровника, но пока не мог подобрать слов. Я лишь отмахнулся, обречённо вздохнул, хватаясь за стремя, и вновь полез в седло.

      — Шакта, Рей, — донёс слабый ветер и я спрятал улыбку в ворот рубахи.