брендайс стакан опрокидывает, взмахивая руками в столь живых, бешенных жестикуляциях, что донван против воли поджимает губы уже раздраженно, уставше. брендайс едва на секунду затихает, замечая. а вслед уже бьет по стойке, вскакивая с высокого кресла и тут же путаясь ногами в его перекладинах из-за своей злости. да, думается, еще подавителя не помешает. мысли оказывается словом. донован громко хмыкает, подхватывая за ворот рубахи и припечатывая обратно, ближе к себе.

брендайс, ты идиот, слышишь?

брендайс не слышит, резким движением освобождаясь и смотря из-под очков с вызовом. донован не подходит ближе. рукоприкладство не дает ровно ничего, у них опыт был. у брендайса куча механизмом сотни разливов и сливов металлов, а у донована – покровительство бара от малейшей царапины. брендайс никогда не забывал хозяина бара. брендайс в принципе редко с хозяином спорил. а руки вполне уместней смотрелись бы не в виде сжатых кулаков, а на голой коже. не в этот вечер, выходит.

в этот вечер срыв брендайса о деятельности проксимы. в этот вечер четкое резкое и на самом деле уже привычное “ваша деятельность приведет лишь к вашей смерти” донована. в этот вечер впервые за десяток лет вспыхнувшая ссора за деятельность проксимы. в этот вечер какая-то пятнадцатилетка издохла под заводом в центре с изломанными конечностями. 

донован вскидывает голову, рассматривая брендайса. тоже ведь когда-то точно так же издохнет. под стеной многоэтажки, один, бессмысленно. просто умрет и все. за дело, что так нежно держит в сознании.

ты умрешь, брендайс.

и хакер от этих трех слов внезапно успокаивается. плечи покатые, как холмы на картинках прошлых столетий. кивает.

умру. не колеблясь, умру, донни. ради всех убитых и преданных. 

донован отворачивается бессильно от этого героизма. не нужны никому герои. не нужен ржавому обществу этот… союз. проксима вся – подростки. бунта уж слишком хочется. и не проверишь, доживают ли хоть до тридцати, мрут как мухи.

слабоумие и отвага, не иначе. 

сядь. я тебе налью.