После глупого восстания прошло уже несколько недель. За это время Жавер успел подлечиться, получить выговор от префекта и государственную награду за подавление восстания. Хотя Жавер не видел ничего особенно героического в расстреле вчерашних школяров из пушек. У них и оружия-то было — курам на смех. Впрочем, спорить с начальством, тем более по такому поводу, было не в его правилах. Жавер после недельного отпуска вернулся к службе, словно ничего не произошло.

О Вальжане и сорванной прохожим попытке покончить с собой он старался не вспоминать. И то, и другое было очень болезненно. И то, и другое было его провалом.

Поэтому он, как и раньше, решил погрузиться в работу. Под шумок недореволюции много какая шобла решила поживиться. Горы дел об ограблениях и убийствах заполняли столы полицейских, и те вполголоса крыли чёртовых школяров и прочих дураков, на чём свет стоит. Жавер же, просмотрев папки, отобрал несколько дел, показавшихся ему до странности схожими. Впрочем, здесь не было никакой мистики: банды, как правило, действовали по одному сценарию, и их мозгов лишь иногда хватало на то, чтобы изменить орудие убийства, оставив всё остальное как было.

В этих делах фигурировали богатые дамы, лишавшиеся денег и драгоценностей. Их кучеров тоже, как правило, оглушали или убивали. Дошло до того, что почтенные матроны стали бояться ездить вечерами и брали теперь с собой не только компаньонку, а здорового лакея с парой пистолетов. Правда, такого столкновения пока так и не случилось, да и трупов, кроме двух или трёх кучеров не было. Однако резонанс вышел громкий, газеты с удовольствием смаковали любую новую информацию, а парижане ругали полицию.

Поэтому дело и поручили Жаверу. Префект надеялся, что его дотошность и принципиальность помогут раскрыть дело. Иначе страшно представить, с каким дерьмом их всех смешают газетчики. Нападения ненадолго прекратились, хоть город и выдохнул ненадолго, но потом произошло очередное ограбление. Тут Жаверу подфартило: в тот момент ещё было не слишком темно, из переулка вышел свидетель, а старуха, на которую напали, запомнила, кто это был. Дело оставалось за малым — поймать ублюдков.

Жавер и его помощники целыми днями сверяли описание, сосиавленное со слов почтенной матроны, с описаниями всех освобождённых преступников, подходивших по возрасту и прошлым преступлениям.

Эта часть расследования, к ужасу самого инспектора, стала самой тяжёлой. Когда он читал номера бывших каторжников, перед глазами так и вставал Аррас. Это сейчас уже Жавер понимал, что едва не загубил тогда судьбы двух человек. Но в тот момент… Это был момент его торжества. Только вот переживать его заново не было никакого желания. Сейчас Жавер знал, как легко и как сильно может ошибиться.

Помощники, конечно, тоже обратили внимание на его состояние. Вслух высказаться ни один не рискнул, но Жавер и так всё понял.

После очередного рабочего дня Жавер решил дойти до дома пешком. Однако оказался на улице Плюме, прямо у дома номер семь. Чёрт, что ему тут делать? Нужно убираться. Но Жавер напрасно пытался увещевать сам себя. Он подошёл к двери и трижды постучал. Вскоре ему открыла немолодая женщина с жёстким лицом:

— Чем могу служить, господин полицейский?

— Месье… Фошлевон дома? — Женщина кивнула. — Скажите ему, что к нему пришёл инспектор. Я подожду.

Женщина ушла, но Жавер не прождал и минуты, как в прихожую влетел всклокоченный Вальжан — и с ужасом посмотрел на Жавера.

— Отпустите меня, — сухо сказал тот. — Слышите?

— Я… Да, слышу… — опешил Вальжан. — О чём вы говорите? Отпустить вас?

— Позволите пройти? Я пришёл не как полицейский.

Окончательно сбитый с толку Вальжан пригласил его внутрь и провёл в маленькую гостиную.

— Я вас слушаю, — напряжённо сказал он.

— Я не могу работать. Из-за вас. Да, из-за вас. Я не могу отдать приказ арестовать подонка, грабящего богатых бабулек. Потому что надо мной постоянно ваш призрак. Что, если я арестую такого, как вы?

— Но я ведь преступник… — неловко заметил Вальжан.

— Вы меня поняли, — резко прервал его Жавер. — Даже если он подонок, он не должен гнить на каторге за чужие преступления.

— Вы слишком многого от себя требуете, — задумчиво проговорил Вальжан после недолгого молчания. — Жавер, вы столько лет жили со своими прошлыми принципами. Вы же не механизм. Никто не может измениться в один момент. Это… сложнее, чем выключить горелку.

— Всё это прекрасно, но что вы прикажете делать мне сейчас? Я не могу, увы, тратить время на философствования.

— Дайте себе это время. Просто не рубите с плеча. Я не знаю, я ведь никогда не был полицейским, как я могу что-то вам советовать? Когда у меня на фабрике что-нибудь случалось и передо мной был, казалось, очевидный виновник, я всегда задавал себе вопрос: а если правда на самом деле сложнее? И часто именно так и выходило. Иной раз кажущаяся простота — это ловушка.

На улице уже окончательно сгустились сумерки, когда Жавер прервал молчание:

— Значит, не торопиться… Хм, а этот ответ был на поверхности.

— Мы часто не замечаем того, что у нас под носом.

— Это верно, это верно… Вальжан, — тихо сказал Жавер, и тот вздрогнул, — вы можете не опасаться меня. Я не сдам вас после всего. Ваше дело давно закрыто, я один верил, что вы живы, а нынешний перфект о вас вообще не знает.

— О… Благодарю, — Вальжан поражённо посмотрел на него.

— Я знаю, что это непозволительно с моей стороны, учитывая прошлое… Но, может быть, вы позволите мне иногда заходить к вам?

— Если вам это нужно — хорошо. Вечером я всегда дома.

— Спасибо, — Жавер коротко поклонился и покинул дом бывшего врага.