За несколько месяцев восстание подзабылось, прошли суды, революционерам вынесли приговоры, те вступили в силу, газеты побурлили на этот счёт каждая в своём духе… — и жизнь пошла по-прежнему. Жавер перебирал старые дела, которые отложили в сторону в начале июня, и решил, что пора обратить на них внимание, пока они окончательно не остыли. Среди них он нашёл и дело Жондрета-Тенардье, уже заочно приговорённого к казни, но пока так и не пойманного. Чёрт бы его разодрал! Жавер чувствовал, что эта сволочь где-то близко, что он всегда где-то близко, но где? Где его вонючая нора?

Жавер отдал дело Тенардье помощнику, приказав отрядить несколько полицейских для скрытого розыска:

— Если этот ублюдок почует, что его ищут, он зашкерится ещё глубже. Найдите самых сообразительных.

Несколько дней поисков ничего не дали. В старых местах его не было, а где он и его приспешники сейчас — никто не знает. И это злило ещё больше. Кто знает, вдруг он нашёл способ выбраться из страны и сейчас едет в трюме какого-нибудь контрабандистского корабля в одну из колоний?

— Жавер, мне стало известно, что вы вновь занялись делом Жондрета-Тенардье… — дипломатично начал перфект.

— Но?

— Когда и если вы его найдёте, не торопитесь его арестовывать.

— Ваше Превосходительство!..

— Потому что иначе мы не поймаем остальных. В прошлый раз они разбежались как крысы с тонущего корабля. И этот… преступник действует не один, у него мозгов не хватит. Вам что, не интересно выкорчевать всю эту дрянь с корнем?

— Так точно, Ваше Превосходительство. Я сейчас же распоряжусь.

— Хорошо. Я на вас полагаюсь.

Жавер вышел из кабинета префекта в крайне мрачном настроении. Он терпеть не мог играть в кошки-мышки. Гораздо приятнее и честнее сразу схватить ублюдка и отправить на каторгу, чем неделями вынюхивать их и выкуривать из нор, словно сусликов. Но выбора у него не было.

Ещё через неделю ему доложили, что наконец нашли место, где обитает сейчас Тенардье и отправили следить за ним несколько полицейских под прикрытием. С бандой Петушиного часа он почти порвал отношения, но всё-таки можно будет задержать и их, и тех, к кому Тенардье прибился теперь.

Еще дней через десять представился случай: один из полицейских услышал, что Тенардье и его подельники планируют ограбить дом. Поскольку дело обещало быть хоть и трудным, но выгодным, участвовать должны были почти все из разыскиваемых преступников. Жавер, едва услышал доклад, сказал, что лично возглавит операцию. Он не забыл, как в прошлый раз этот ублюдок сбежал, и знал, что его долг — вернуть его в тюрьму, а оттуда — на виселицу.

— Помните тот день, когда эта сволочь Тенардье чуть вас не пришиб в каком-то доме? — спросил Жавер Вальжана однажды вечером, когда они пили чай.

— Боюсь, я нескоро смогу его забыть. Я боюсь за Козетту, — почти прошептал Вальжан. — Вы же знаете, что это они держали её в рабстве всё детство? И свели в могилу её мать, Фантину.

— Ну так можете забыть. Тенардье вчера вздёрнули вместе с его бандой.

— Вечный покой даруй ему, Господи…

— Сомневаюсь, что за его делишки его ждёт покой, — хмыкнул Жавер. — Но вот для вас и вашей дочери он точно наступил.

— Я рад, что ей ничего больше не угрожает, хватит с неё горя в этой жизни…

— Кроме её брака с этим барончиком. Как, кстати, продвигается?

— Она стала сомневаться, стоит ли ей выходить за Мариуса, — с затаённой радостью произнёс Вальжан.

— Ха, две хорошие новости в один день! — хохотнул Жавер.