— Ну-ка все дружно скажите: "Мотыльки-и-и"! Су, а ты если не только улыбнёшься, но и глаза откроешь, я достану тебе самую огромную коробку конфет!
Су хмыкнул и приоткрыл глаза, только чтобы снова зажмурить их от вспышки, которую Элизия почему-то никогда не выключала. В этом была вся она: яркость до упора, громкость на максимум, и плевать, что он даже сладкого не любит, но завтра на его столе будет кондитерское безумие, а в личном чате — приправленное тонной розовых эмодзи беззлобное возмущение, что на фото он всё равно со смеженными веками, как статуя Будды.
Если только она к тому времени не забудет об этом.
— Ну вот, а вы не хотели собираться! — Элизия радостно размахивала постепенно проявляющейся фотокарточкой. Эден недавно где-то достала для неё ретро-модель фотоаппарата с мгновенной печатью, и Элизия не могла упустить такого шанса собрать всех Пионеров для совместного кадра.
То фото стало лишь началом. Су всегда считал Элизию двигателем их группы, клеем, соединяющим несовместимые элементы — невзирая на ложную скромность, с которой она уступила первый из тринадцати номер Кевину, Су видел её насквозь и с лёгкостью мог разглядеть едва заметные ниточки, за которые она тянула, чтобы получить от каждого из них именно то, чего ей хотелось. По крайней мере, почти всё… почти от каждого.
Так что если ей что-то и взбрело в голову, остановить её было практически невозможно. Мечта Элизии о том, чтобы сохранить воспоминания, довольно быстро вышла за белые рамки размытого кадра полароида. И Су не мог осудить её за желание ухватиться за прошлое, когда настоящее катилось в бездну, а горизонт будущего сузился до нескольких дней. Это было вполне нормальным человеческим желанием.
В конце концов, не ему винить кого-то за тоску по запечатлённым на фото временам и людям.
Он и сейчас иногда смотрел на тот общий кадр на столе в своём кабинете — Элизия позаботилась о том, чтобы размножить его на тринадцать копий, по одной для каждого, включая МЭЙ. Правда, теперь ностальгия причиняла вполне ощутимую для пси-МАНТИСа боль: с улыбающихся лиц смотрела смерть, холодная и неотвратимая. Они все знали, что она всегда рядом, никто из Пионеров не питал иллюзий по этому поводу, и всё же каждая траурная новость выбивала из колеи.
В особенности когда ушла самая человечная, самая по-людски неидеальная из них. Та, что так мечтала о собственном сказочном домике с воспоминаниями.
На следующий же день после этого Су обновил свою симуляцию для Элизиума. Просто чтобы, когда не станет и его, хотя бы его цифровая душа хранила воспоминания об этом моменте. Он посчитал это важным.
И ещё он хотел, чтобы тот, Элизиумный, Су помнил его разговор с МЭЙ сразу после злосчастного банкета.
— Как ты это допустила? — Обычно седьмой Пионер был сдержан и крайне осторожен в разговорах с подругой детства, для которой в итоге стал одним из множества подчинённых, но не сегодня. Слишком свежа была боль, в том числе от абсолютного равнодушия на лице Кевина, исполнившего приговор с послушностью цепного пса.
— Что именно? Судью в наши ряды?
Су даже глаза распахнул. МЭЙ глядела бесстрастно, как и всегда, стоя вполоборота, будто он отвлекал её от изучения куда более важных и интересных вопросов в её бесконечных бумажках.
Так странно: он знал её с ранней юности, доверил ей свою дружбу, сердце самого дорогого для него человека, судьбу мира, в конце концов — а сейчас не узнавал ту женщину, что перед ним стояла. Разве она всегда была такой?
МЭЙ всё ещё терпеливо дожидалась ответа, глядя на него не моргая, словно рептилия. В этот момент даже Мёбиус с её змеиной сущностью и тягой к сомнительным экспериментам казалась ему воплощением человечности и милосердия в сравнении с той, кого он, казалось бы, знал куда ближе и дольше.
Он так и не ответил ей тогда. Позже он не раз возвращался мыслями к этому разговору и не мог найти слов, чтобы выразить весь ужас и омерзение, которое она вызвала у него в тот момент.
Именно тогда у него впервые мелькнула мысль: "Может быть, моя симуляция однажды сможет найти ответ за меня".
Идея была соблазнительная. Су вдруг полностью понял, почему Элизия так ухватилась за концепцию кукольного домика с блуждающими по нему цифровыми тенями прошлого. Помимо очевидного приступа ностальгии тут явно имела место попытка сбросить с себя хотя бы часть неподъёмного груза, который на них нещадно взвалило стремительно несущееся вперёд жестокое время.
Постепенно Су приучил себя обновлять свою симуляцию как можно чаще. Это делали не все: кто-то, как Хуа, едва ли обновил её хоть раз с момента создания, — но для Су это стало в своём роде исповедью. Так становилось легче. Может, кому-то это и могло показаться малодушной тягой к цифровому бессмертию, но так он надеялся, что его мысли и мучившие его вопросы не канут в небытие, когда его не станет, и однажды кто-то сможет прикоснуться к ним и понять его.
***
Он не мог вспомнить, когда Элизиум запустился и его тринадцать жителей впервые открыли глаза. Для него всё шло своим чередом, и просто однажды он осознал, что находится здесь и не представляет, что с его оригиналом.
Элизиум жил своей жизнью, пусть и игрушечной, застывшей, словно насекомое в янтаре. Персиковый восход перетекал в пурпурный закат — и постепенно стало казаться, будто так и должно быть, будто так и было всегда. Оцифрованные души Тринадцати наконец нашли последнее пристанище. Воспоминания каждого из них остановились в определённой точке, у каждого в разной: к примеру, Сакура по понятным причинам не знала, чем закончилась жизнь её оригинала и Рин, при том как Су знал о событиях реальности едва ли не больше остальных. Но в какой-то момент это почти перестало его волновать.
На то, чтобы привыкнуть к Кевину-симуляции, у него ушло не слишком много времени: тот практически её не обновлял, так что запечатлённая в Элизиуме душа Первого Героя была более юной, чем помнил Су, ещё сохранившей в себе остатки человечности и той нежной наивности, которая когда-то очаровывала его близких. И в этот раз Су держал оборону не дольше, чем в детстве: поддаться соблазну оказалось до смешного легко и даже приятно.
Элизия действительно сумела добиться того, о чём так мечтала: дать им всем второй шанс. Конкретно для Су он заключался в возможности достучаться до Кевина, что так сильно отдалился от него за годы службы Мотылькам, и хотя бы отчасти вернуть своего лучшего друга. Этот Кевин был уже закалён боями с Хонкаем, но пока не растерял всю свою человечность, и её ещё можно было пробудить.
— Кевин, я хочу показать тебе свой родной город.
Возможности Элизиума позволяли не только наслаждаться бесконечным розовым пейзажем, но и достраивать цифровую реальность на основе загруженных воспоминаний. Этим Су и воспользовался, и вот они уже шли тёплым вечером вдоль улицы где-то на окраине одного из шэньчжоуских городов.
— Здесь ты родился? — Кевин шагал рядом с ним и разглядывал окружающую обстановку. Чем сильнее они удалялись от суетного центра, тем тише становилось вокруг: время было уже позднее, и те немногие призрачные тени, что обычно мелькали в восстановленных воспоминаниях в качестве прохожих, уже скрылись в домах.
Су окинул взглядом возвышающиеся вокруг высотные массивы.
— Да. Хотя на самом деле не всё из этого периода я помню хорошо, мы же потом переехали.
— И как бы я учился, если бы ты остался здесь? — фыркнул Кевин, и Су тепло улыбнулся в ответ. Едва не сморозил глупость, мол, Мэй бы помогла — но в последний момент одёрнул себя: почему-то почувствовал, что не сто́ит сейчас о ней вспоминать.
С этого момента они стали то и дело приглашать друг друга на прогулки по местам из прошлого. Су знал, что так делают не только они двое: каждому было что вспомнить и чем поделиться с остальными.
Больнее всего, конечно, было получать приглашения от Сакуры, которая звала его в парк аттракционов вместе с Рин, и от Элизии — та явно фаворитничала в пользу Эден, но и другим внимание уделять не забывала.
— Куда мы идём сегодня? — поинтересовался Су не открывая глаз, пока Кевин загружал воспоминание для их еженедельной прогулки.
— Тебе понравится… наверное.
До его ушей донёсся нестройный гул голосов, который постепенно нарастал и сплетался с шумом ветра в кронах деревьев и звуком шагов. Су открыл глаза и ахнул.
Перед ним предстала его школа — нет-нет, их общая с Кевином, в которой они и познакомились. Су с трудом заставил себя отвести взгляд от до боли знакомого двора и взглянуть в лицо другу в надежде, что его непроницаемая маска безразличия наконец-то дала трещину.
— Решил всё-таки наверстать упущенное в учёбе? Учти, в этот раз списать не дам.
Даже слабая усмешка на губах Кевина уже казалась великой наградой. Он промолчал — но Су и не ждал ответа, он привык к тому, что, взвалив на себя ответственность Пионера, его друг стал мрачен и неразговорчив.
Вокруг суетились смутные тени, они создавали видимость оживлённого школьного двора, но если напрячься, было невозможно различить черты их лиц или расслышать отдельные слова. Кевин двинулся вперёд сквозь полупрозрачную толпу, и она послушно расступилась перед ним. Су поспешил следом. Он не знал, куда они направляются, доверился другу и удивлённо огляделся, когда они оказались в спортзале.
Сквозь высокие окна лился золотистый вечерний свет, зал был пуст, и только забытый кем-то баскетбольный мяч создавал иллюзию того, будто здесь совсем недавно кто-то был.
— Ты же помнишь, что я всегда играл из рук вон плохо, — мягко напомнил Су, когда Кевин подхватил мяч и на пробу подбросил его и раскрутил на пальце.
— Ага, поэтому я всегда выходил на поле вместо тебя. — Кевин повёл мяч, неспешно приближаясь к Су. — Но разве тебе не хотелось хоть раз сюда вернуться?
Су оторопело моргнул. Вся эта сцена вдруг показалась ему смутно знакомой, но чтобы вспомнить, нужно было сосредоточиться, а красующийся перед ним Кевин… снова был юным и бесшабашным вихрастым хулиганом, разве только блеск в синих глазах стал чуть тусклее — но если этого не замечать, можно было и впрямь поверить, будто им удалось вернуться в прошлое. Су повёл плечами и осознал, что и он теперь выглядит как в юности, снова субтильный и неловкий, и волосы ещё короткие — Кевин так любил их ерошить…
Тяжёлый шершавый мяч сам прыгнул в руки, и Су ничего не оставалось, кроме как принять его и попытаться обойти соперника. А тому словно только это и было нужно.
— Ты никогда не жалел о прошлом, Су?
Су фыркнул. Кевин наступал со всех сторон, вроде бы тянулся к мелькающему под руками мячу, но раз за разом позволял ему ускользнуть, и немудрено: он ведь всё это время смотрел не на него, а в лицо Су.
И вдруг с очередным звонким ударом мяча о дощатый пол его осенило.
Спортзал, ранний вечер поздней весны, смутный гул со двора, заметённого лепестками словно снегопадом.
Именно тогда он узнал от Кевина, что тот переводится в академию Сенба.
В груди у Су как будто что-то вспыхнуло, пробилось болезненно настойчивым ростком, движение которого уже было не остановить.
Собраться с силами оказалось на удивление просто, и Су упрямо мотнул головой, разрывая зрительный контакт. Он повёл мяч вперёд, пытаясь обогнуть Кевина, но, конечно, против звезды школьной баскетбольной команды у него было мало шансов. В результате он лишь бестолково топтался на месте, не в силах обойти друга, загородившего путь подобно непоколебимому айсбергу.
— Су, я много думал…
— Ох, это вряд ли, — предпринял тот последнюю попытку отшутиться, но Кевин её не оценил и сдвинул белёсые брови. Су уже и успел забыть, как очаровательно это смотрелось когда-то.
— Я думал о том, что было бы, если бы я не перевёлся в Сенбу. Не уехал в Нагадзору, не встретил…
— Прекрати!
Гулкий звук упавшего на пол мяча эхом прокатился по залу. Су застыл на месте, глядя снизу вверх в небесно-синие глаза — слишком яркие, слишком искренние. Такие далёкие.
Такие же далёкие, как этот усыпанный лепестками школьный двор и этот последний тёплый закат.
— Всё случилось так, как случилось, — наконец выдохнул Су и титаническим усилием воли заставил себя отвести взгляд. — Рассуждать, если бы да кабы… нет смысла, Кевин.
Будучи симуляцией, он мог бы просто отключиться от демонстрируемых воспоминаний, но Су предпочёл сначала покинуть спортзал и оставить Кевина наедине с тем прокля́тым весенним вечером и неизвестно почему обнажившимися терзаниями.
Следующие несколько дней — или же недель, месяцев, кто знает? В Элизиуме время текло совершенно неуловимо, — они избегали друг друга. Кажется, взаимно, хотя Су не хотелось думать о том, что он трусливо прячется от вопроса, оказавшегося для него чересчур откровенным. Он просто жил… насколько можно было назвать это существование жизнью.
И когда Кевин внезапно появился из ниоткуда посреди сада, в котором Су пытался медитировать, он оказался к этому не готов. Тем более когда друг молча схватил его за руку и потянул за собой, сходу втягивая в симуляцию очередного воспоминания.
— Кевин, что ты д…
Он не успел договорить: перед глазами всё поплыло, и когда он открыл их в следующий раз, окружающая действительность собралась в картину, которую он мечтал больше никогда не увидеть.
Слегка отросшие волосы щекотнули шею. Су ощутил до омерзения убедительную дурноту и опустил взгляд на свои запястья, чтобы убедиться в её причине — даже это было легче, чем смотреть на происходящее вокруг. И впрямь, вдоль его побледневших рук, которыми он придерживал бесчувственное чужое тело, протянулись характерные лиловые полосы — симптом, который был знаком ему куда лучше, чем хотелось бы.
Открытые участки тела школьницы, которую он закрывал собой, пестрили такими же светящимися отметинами. Су стиснул зубы и заставил себя поднять взгляд, пусть от сияния пылающего меча и хотелось щуриться.
— Кевин, я не думаю, что тебе приятно это вспоминать.
Высокая фигура в белоснежном плаще, из-за контраста с языками пламени кажущаяся угольно-чёрной, слегка повернулась в его сторону.
— Почему?
В голосе Кевина прозвучал искренний интерес и непонимание. Су нахмурился в попытке сосредоточиться и убедить себя, что это всего лишь воспоминание, пусть и пугающе реалистичное.
— Мне правда нужно тебе это объяснять? — Кажется, он выбрал чересчур строгую, менторскую интонацию, как в детстве, когда не мог втолковать другу простейшие понятия из домашних заданий.
Кевин пожал плечами и с пугающей лёгкостью прокрутил в руке Суд Шамаша.
— Я правда не понимаю, о чём ты. Для меня… — Он замешкался, подбирая слова. — Для меня это, кажется, последнее тёплое воспоминание.
Глаза Су расширились, он неверяще помотал головой. Он хотел было ответить, но Кевин нашёлся с пояснением быстрее:
— Я был рад узнать, что ты жив.
Я тоже, ледяной ты чурбан, но…
Су растерянно сглотнул, проталкивая в горло тяжёлый ком. Он и не думал, что даже такой жуткий момент может быть для кого-то приятным. Насколько же невыносима стала жизнь его друга уже тогда?
Хотя была ли жизнь Су после того рокового Удара лучше?
— Прости, я… Мне тоже стало легче, когда я тебя увидел.
И даже снова смог быть рядом. И цена в тысячу чужих жизней показалась заслуженной… поначалу.
Кевин приблизился медленно, отмеряя каждый шаг. Расколотая брусчатка плавилась там, где над ней задерживалось пылающее лезвие, и в сочетании с этим невыносимым жаром исходящий от тела Кевина холод казался даже успокаивающим. Будто он был способен защитить.
— Су, как мы дошли до этого? — В надтреснутом голосе звучала искренняя скорбь и сожаление. Су не мог заставить себя взглянуть другу в глаза и лишь крепче прижимал к себе тщедушное тельце жертвы Хонкая, которой, он помнил, оставалось жить меньше суток.
Это всё оказалось слишком тяжело. Поначалу Су наивно полагал, будто Элизиум и впрямь станет раем для тринадцати неприкаянных душ, местом, где они наконец смогут обрести покой. Нелогичным, но безмерно приятным сном, после которого обычно открываешь глаза с неясным ощущением потери, но на этот раз просыпаться не придётся.
Кто же знал, что на деле он обернётся бесконечными муками чистилища.
— Я задаюсь этим вопросом каждый день. — Су скривился в подобии улыбки, которой не смог бы убедить ни себя, ни друга. — Вижу, и ты теперь тоже. Не могу сказать, что я этому рад.
Лёд в глазах Кевина стремительно таял, обращаясь тёплой морской водой. Су давно заметил, что в условиях Элизиума почти все его обитатели, осознав, где находятся, стали позволять себе то, что в реальной жизни было бы для них непростительной роскошью — быть слабыми и говорить о своих чувствах, даже если от этого становилось лишь горше. Видимо, теперь настала очередь и для Кевина.
— Я не понимаю, Су. Честно пытался понять, но так и не смог. Всё хорошее, что я помню… — Ледниковая чистота его глаз подёрнулась рябью. — Почти всё это связано с тобой и Мэй. И всё это осталось там… — Он неопределённо махнул рукой, но Су понял его без объяснений.
Он вообще понимал его лучше, чем казалось. Жаль только, осознал это Кевин лишь сейчас.
Солёные капли зашипели, испаряясь над гаснущим пламенем меча.
— Тогда, в юности… Я не понимал, как добры вы оба были ко мне… И что это — единственное, что имело значение…
Су бережно отпустил лежащую без сознания девочку, которую так и не смог защитить, и положил ладони на трясущиеся плечи Кевина. Движение оказалось столь привычным, выскользнувшим откуда-то из дальних закромов памяти, что он сам едва не расплакался от этого осознания. Сколько раз он касался этих широких плеч, втайне замирая от единственной позволенной ему близости, то по-приятельски похлопывал в ответ на дурацкие остроты, а то успокаивающе прижимал узкой ладонью в попытке утешить, пусть собственное сердце от этого лишь заходилось сильнее. Правда, объятий, по-настоящему крепких, ему почти не доставалось, но он не печалился, довольствовался малым. В конце концов, после того, как Кевин стал МАНТИСом, он лишился и этой ничтожной возможности проявлять чувства.
Су вдруг ощутил странное, злорадное удовлетворение. МЭЙ не досталось места в Элизиуме, и Кевин пришёл не к ней, а к нему, к своему самому лучшему другу, никогда не смевшему даже понадеяться на то, чтобы стать для Кевина кем-то бóльшим. И вот Су наконец может принять его покаяние, утешить и успокоить.
Ведь для такого не бывает слишком поздно, верно?
Декорации воспоминания постепенно рассыпались, и вскоре вокруг воцарилось привычное для Элизиума неопределённое время дня. Су обнимал Кевина, беззвучные рыдания которого постепенно становились всё слабее, и ощущал, как его охватывает давно забытое умиротворение вперемешку с невероятным облегчением, что разливалось по душе подобно тёплому приливу. Его лучший друг, которого он, казалось, давно потерял за непоколебимой фигурой первого Пионера, наконец вернулся, словно и не уходил никуда. И они снова могли прожить вместе все те мгновения, что их связывали… и, может, даже те, которых так и не случилось.
После этого эпизода их взаимоотношения снова пошли на лад. Пусть Су и не питал иллюзий, однако находиться рядом с Кевином, как ни парадоксально, стало тепло. Исходящий от его симуляции холод уже не мог отпугнуть Су, для которого он стал подобен освежающему бризу в жаркий день.
Совсем иным был пробирающий до костей мороз, который он ощутил лишь однажды, когда к ним спустился он — настоящий Кевин, ныне глава Мирового Змея. Этот визит Су запомнил навсегда.
Тот день, как и десятки тысяч остальных, не предвещал беды, и потому Су не знал, как реагировать на появившуюся в холле фигуру — знакомую, но в то же время совсем чужую.
Холод не его Кевина ощущался издалека, заставляя зябко ёжиться и мечтать об укрытии. В какой-то момент Су малодушно подумывал скрыться и сделать вид, будто не заметил незваного гостя, но всё же пересилил себя.
— Здравствуй… Кевин. Ты ведь пришёл не просто так?
Он сразу перешёл в наступление и тут же об этом пожалел. Но этот Кевин, казалось, не заметил скрытой в его интонациях агрессии. Он коротко кивнул.
— Хорошо, что ты вышел сразу. Идём.
Су сощурился и, проглотив едкое "Я пока ещё ни на что не соглашался", последовал за ним.
Они вышли на одну из бесконечных тропинок сада, простиравшегося насколько хватало глаз. Пушистые облака рябили над горизонтом, одновременно неподвижные и изменчивые, словно текучая водная гладь. Где-то вдалеке неторопливо вращался возвышающийся над парком ажурный круг колеса обозрения.
Молчание затянулось. Су устал сверлить взглядом излучающую холод спину и не выдержал первым:
— Ты пришёл из-за меня? Настоящего меня?
Кевин замер вполоборота на полушаге и, поразмыслив, коротко кивнул.
Су почувствовал дрожь, будто откуда-то подул беспощадный зимний ветер, хотя откуда ему было взяться здесь, в сказочном саду вечной весны. Наконец он переборол себя и снова заговорил.
— Ты попытался воплотить в жизнь проект "Стигма", и он… я… попытался тебя остановить?
Краткая вспышка пронзительно-синего взгляда — и Кевин вновь отвёл глаза.
— К твоей чести, попытка была достойная. Я выбрался из Квантового моря только сейчас.
На языке скопилась горечь. Су бездумно сглотнул её и покачал головой.
— Так значит, просто запер, а не попытался убить. Впрочем, куда Бодхи против Героя. — Скорбный смех Су рассыпался ледяной крошкой. — Он использовал Семя Сумеру? Надеюсь, ты обрёл хоть немного душевного равновесия под той кроной.
— Ты же знаешь, что нет, — пробормотал Кевин, низко опустив голову, чем живо напомнил Су его симуляцию. На сердце тут же стало ещё горше.
— Если тебя это утешит — он тоже. — Су сам уже не понимал, зачем он пришёл, о чём и зачем сам продолжает с ним говорить, но остановиться уже не мог. — И теперь, когда ты выбрался… Ты ведь не отступишься?
Ответом стала тишина. Даже музыка в далёком парке стихла.
Кевин полностью повернулся к Су, но как будто опасался приближаться, пусть и желал этого. Как мотылёк к огню — подумалось вдруг Су, когда Кевин сделал осторожный шаг вперёд. И с каких пор он стал таким нерешительным?
Что, в конце концов, произошло между ними там, в реальном мире, о котором ни одна из тринадцати симуляций не могла забыть, как ни пыталась?
Небо окрасилось огненными красками заката, который здесь всегда наступал незаметно и никогда не перетекал в ночь. Су молча стоял и ждал, не зная даже чего. Раскаяния? Ругани? Хоть каких-то эмоций, пожалуй, пусть этот Кевин явно и стал ещё более холодным и закрытым, чем Су его помнил.
— Я знаю, — вдруг тихо начал Кевин, и Су весь обратился в слух, не желая упустить ни малейшего оттенка интонации, — что ты не простишь меня. Там — тоже не простил. Но я пришёл не за этим.
Су устало склонил голову к плечу. Кевин стоял теперь перед ним, совсем близко, не решаясь поднять взгляд, что выглядело комично в сочетании с угрожающе-мрачным ледяным видом.
Да ты же даже сейчас всё такой же в глубине души. Всё тот же вздорный мальчишка.
Су похолодел от внезапного осознания. Не было никакого того и этого Кевина Касланы. Был лишь он, его самый лучший друг, совершивший бесчисленное множество ошибок, вину за которые Су всегда был готов разделить с ним, начиная со школы, где все отработки они делили на двоих, и заканчивая безумными проектами МЭЙ, которые они буквально отнимали друг у друга в попытках хоть немного облегчить неподъёмную ношу.
— Кевин…
— Я просто хотел, чтобы ты знал о случившемся, — отрезал тот и, развернувшись, торопливо направился в сторону выхода.
Су растерянно глядел ему вслед. Будь его воля, он бы бросился следом, обнял друга, несмотря на исходящий от него жестокий холод, в кокон которого он заключил себя сам, и высказал бы всё, что скопилось на душе.
Он бы сделал это. Если бы его было кому услышать.
Что ж, утешил он себя, даже сейчас у Кевина хотя бы осталась крупица совести, заставившая его явиться на суд симуляции лучшего друга, пусть он в итоге и сбежал от ответа.
— С чего ты взял, что я тебя не простил?..
Первые звёзды россыпью веснушек усыпали зарумянившееся небо, которое так и не потемнело, а вскоре позолотилось рассветными лучами. Ночь была временем холода и неопределённости, тяжёлых мрачных мыслей, от которых было не скрыться. Поэтому в Элизиуме она никогда не наступала.
Ведь это был безупречный пряничный домик, составленный из воспоминаний — ни больше ни меньше. Ничто не могло нарушить спокойствия его обитателей и их счастливого существования в безвременье. Здесь они могли обрести покой и радость, дружбу и любовь — и никто не смог бы это у них отнять. Никогда.
Сказка, не иначе. Все, кто остался снаружи, могли им только позавидовать.
Где-то вдалеке хлопнула тяжёлая дверь, отделявшая этот сказочный мир от холодной и жестокой реальности. Су развернулся и не разбирая дороги направился вглубь сада. По крайней мере, дверь в его сердце всегда была открыта — для того, кто пожелал бы в неё постучаться.
И он знал, что Кевину — неважно, реальному или лишь его симуляции — в глубине души всегда было это известно.