Deep into a dying day
I took a step outside an innocent heart
Prepare to hate me fall when I may
This night will hurt you like never before.
Астарион собирался использовать новых спутников, чтобы достичь Врат Балдура и разобраться с головастиком. В идеале — склонить их на свою сторону против Касадора.
Привязываться к ним он точно не собирался.
Иллиатрэ обрадовался его компании, когда Астарион подсел к нему в их первую ночь в лагере. Царила тяжелая, напряженная, прохладная атмосфера недоверия, как всегда бывает, когда кучке малознакомых мужчин и женщин приходится путешествовать вместе, чтобы выжить, но Иллиатрэ выглядел невозмутимым, если не сказать беспечным. Он сразу согласился, чтобы Астарион присмотрел за ним, пока он спит, и тут же провалился в сон.
Склонить его на свою сторону казалось даже слишком легким. Тут тоже подходила обычная схема: усыпить бдительность, обольстить и затянуть в постель, а потом — использовать, чтобы достичь цели.
Он поступал так сотни раз. Жертва за жертвой падали под натиском его обаяния и становились легкой добычей для Касадора, не успевая даже понять, как поддались.
Иллиатрэ — очередная жертва, но теперь уже ради целей Астариона.
***
Суп булькал в котелке и весьма недурно пах. Астарион помешал его еще раз и втянул носом воздух. Какая нелепица — готовить еду, которую он даже попробовать не может (ведь не может же?), но работа не слишком сложная, а так куда проще притереться к остальным, да и подозрений не вызвать. Нужно продержаться с этой разношерстной группкой несчастных ровно до тех пор, пока он не найдет способ контролировать головастика иллитида или хотя бы избавиться от него, если ничего другого не останется, — а там помашет им рукой и скроется в ночи.
Поскорее бы этот момент настал. Кое-чье общество временами просто невыносимо.
— Иллиатрэ сегодня не взял тебя с собой, — произнесла Лаэ'зель, вытирая нож тряпкой. Астарион не стал отвечать на очевидное высказывание, даже бровью не повел, а она продолжила, сурово нахмурившись: — Конфликты внутри группы нам ни к чему, особенно когда затрагивают лидера. Хотя я считаю, что Иллиатрэ достаточно разумен, чтобы эффективно подбирать команды, невзирая на свои чувства, все же ставь интересы группы выше своих собственных.
Ну прекрасно, теперь она отчитывает его и учит жизни. Астарион повертел половник в пальцах и повернулся к Лаэ'зель: она стояла рядом, скрестив руки, ее светлая желтовато-зеленая кожа слегка поблескивала в солнечном свете. Ноги обтягивали кожаные бриджи, а грудь прикрывал довольно открытый кожаный лиф. Что сподвигло Иллиатрэ отказаться от предложения Лаэ'зель разделить постель? Дурость, глупость или идиотский благородный интерес к кому-то другому?
Что ж, если так, в его убеждениях есть свое очарование.
— Достаточно разумен? Ну-ну, — Астарион выдал намек на насмешливую улыбку. — Но не так плохо, что я остался в лагере, правда? Кто бы еще почистил вам лук и нарезал картофель с такой скоростью?
Лаэ'зель с прищуром посмотрела на него. Он пытался разглядеть беспощадную воительницу и страстную натуру, какой видел ее в бою, но не получалось пробиться за ее маску суровости, от которой даже черты лица заострились, а глаза замерцали.
В памяти всплыл момент, когда Иллиатрэ подначивал ее сказать «Пожалуйста», пользуясь тем, что она беспомощно заперта в клетке.
— Твоя проблема в том, что ты всех вокруг считаешь дураками, — выдала Лаэ'зель с кривой усмешкой и отвернулась к супу. — Иллиатрэ далеко не так глуп и наивен, как ты думаешь. У него выдающийся самоконтроль, и ты не сможешь на него повлиять, используя его вожделение к тебе.
Астарион приложил руку к груди и отвесил Лаэ'зель насмешливый поклон.
— Ах, как же я смею так поверхностно судить о нашем лидере! Прошу меня простить! И в следующий раз я обязательно спрошу вашего разрешения, чтобы с ним поругаться!
Лаэ'зель цыкнула языком и выплюнула сквозь зубы:
— Идиот.
Астарион отвернулся к супу, подавляя усмешку. Честно говоря, в самой глубине души со вчерашнего вечера скреблось немного неприятное чувство, но совесть — такая черта, что после пятидесяти лет уже должна атрофироваться, стать ненужным рудиментарным органом, как аппендикс. И уж тем более совесть не должна просыпаться из-за маленькой игры без последствий.
Поначалу Иллиатрэ слушал его с очевидным удовольствием. Эмоции вообще ярко проступали на его лице, как у ребенка. Астарион говорил то, что тот хотел услышать. Было бы здорово путешествовать с тобой и дальше, когда мы освободимся от головастика, бла-бла. Легкий флирт, многозначительная улыбка — молодой дроу так об этом мечтал, так почему бы не поиграть с ним немного, почему бы не усыпить его бдительность и не расположить к себе на время путешествия? Иллиатрэ довольно усмехался, в его глазах металась надежда, как пламя костра.
— Мне казалось, я тебе не нравлюсь, — выдал он и, конечно же, был прав.
Астарион продолжал лить масло в огонь. Поначалу я тебя недооценил, бла-бла, а теперь ты меня впечатлил, ты такой сильный, смелый и решительный, бла-бла, прекрасный лидер…
Вдруг лицо Иллиатрэ окаменело, а в глазах на смену надежде медленно, как уродливая черная змея, поднялся гнев. Астарион тут же понял, что переиграл, пережал, подсыпал в улыбку чуть больше естественности, чем было нужно, — и все рассыпалось.
— Осторожно, Астарион, — рубанул Иллиатрэ так холодно, что замерзла бы лава. Его щеки горели от злости: кровь просвечивала даже сквозь темную серо-синюю кожу, а лицо исказилось разочарованием, искренним и хлестким, как пощечина.
Астарион фыркнул, задетый куда сильнее, чем сам от себя ожидал, и скрестил руки на груди.
— Скучно с тобой, — выдал он, а Иллиатрэ без слов развернулся, чтобы уйти. Его спина окаменела. — И тебе приятного вечера! — саркастично крикнул Астарион ему вслед, разводя руками.
Утром Иллиатрэ, который, по словам Лаэ'зель, был мудрым лидером и умелым стратегом и, конечно же, никогда бы не опустился до мелочной обиды, сказал ему остаться в лагере, чего прежде никогда не делал, и взял с собой других спутников.
В чем Астарион не сомневался, так это в том, что Иллиатрэ хотел его. Желание явно читалось у него на лице, металось в глазах, пряталось в тени усмешки.
Но если он хочет не просто секса, что же тогда ему нужно?
***
Не прошло и пары часов, как посреди лагеря взвился искристый вихрь телепортации, и из него вылетел Иллиатрэ, возбужденно размахивая руками. За ним куда спокойнее вышли Шэдоухарт, Уилл и Гейл.
— Слушайте! — выпалил он, его губы дернулись в намеке на нервную, но искреннюю улыбку. — Мы узнали, что гоблины и те, кто за ними стоит, напрямую связаны с нашим состоянием!
Он рассказывал и рассказывал, прерываясь, чтобы показать им фрагменты пережитого через ментальную связь, а Астарион удивлялся, как этот дроу, будучи эмоциональным, вспыльчивым и нестабильным, умудряется говорить так взвешенно, четко и по сути, даже ни разу не запнувшись.
— Итак, как прошла вылазка? — бросил Астарион, когда Иллиатрэ закончил и все разошлись по своим шатрам.
— Тревожно, — пожал плечами тот и улыбнулся. — Авантюрно. Весело. Честно говоря, я так привык к твоей компании, что без тебя было немного неуютно.
Выложил все вот так, в лоб?
— Мне тоже не хватало твоей компании, — Астарион послал ему обаятельную улыбку, стараясь изо всех сил, чтобы она не была такой неестественной, как вчера ночью. — А еще очень хотелось увидеть, как ты опять швыряешь во врагов огненное заклинание: все пылает, люди вопят, раскаленные обломки разлетаются во все стороны!
Иллиатрэ хохотнул. Астарион продолжил:
— Может, на этот раз мне пойти с тобой, раз расставание так тягостно действует на нас обоих? Наши отношения ведь не испортились из-за того маленького недопонимания вчера, правда?
— Недопонимания? — Иллиатрэ нахмурился, словно не понимая, о чем речь, но через миг его лицо просветлело: — А-а, конечно же нет. Боги, это такая мелочь, что я не сразу вспомнил. Ты же не думаешь, что я настолько злопамятный? Я попросил тебя остаться в лагере, потому что, ну, не могу же я постоянно таскать тебя с собой только потому, что радуюсь каждый раз, как тебя вижу? Тебе ведь тоже нужен отдых.
— Мило, — ухмыльнулся Астарион и пожал плечами. — Но я выносливый. Так что если тебе понадобятся мои услуги — ты знаешь, где меня найти. Выпускать врагам кишки куда веселее, чем готовить суп.
— Буду иметь в виду, — Иллиатрэ послал ему лучезарную улыбку. — Но тебе же не кажется, что я только о тебе и думаю, правда? У нас много забот. Например, иллитидский головастик в мозгах.
— Ты думаешь не только обо мне?! — Астарион театрально прижал руку к сердцу и закатил глаза. — Дорогуша, ты меня убиваешь!
Что его убивало по-настоящему, так это необходимость вести такую игру. Он уже жалел, что связался с Иллиатрэ: следовало выбрать другую жертву, с которой мороки было бы меньше. Но кого? Он обвел взглядом лагерь. Лаэ'зель относились к сексу как к ни к чему не обязывающей прогулке, но подтолкнуть ее к тому, что ему по-настоящему нужно, попросту нереально. Гейл очарователен и влюбчив, но на деле его разум сплошь забит магией и заумными книгами. Шэдоухарт — загадка, с ней слишком легко оступиться, все равно что блуждать по лесу впотьмах. Карлах? Не покидало смутное чувство, что она от него как минимум не в восторге. Уилл? Пожалуй, вариант отличный: он честный, прямой и стремится к геройству, а что может быть более героическим, чем прикончить ублюдочного лорда-вампира? Проблема только в том, что мысли о нем воодушевляли Астариона даже меньше, чем мысли об Иллиатрэ.
Иллиатрэ хотя бы влюблен в него и не скрывает своих чувств, а влюбленность и вожделение рано или поздно подтачивают даже самую стойкую волю.
***
Когда Абдирак предложил им попробовать испытание болью, Иллиатрэ улыбнулся — искренне и очень предвкушающе. По всем правилам морали, совести и здравого смысла стоило его остановить, но Астарион выпалил:
— Я хочу на это посмотреть! Даже не думай отказываться!
Впрочем, даже если бы кто-то из них сказал, что не надо, Иллиатрэ бы уже не остановился. В нем жила тьма определенного рода, и стоило лишь потянуть за ниточку, как она вырвалась на свободу.
Он оперся руками о стену. Натянутая кожа на костяшках его пальцев поблескивала, густая грива волос переливалась серебром, длинная тень у ног слегка подрагивала от неровного света факелов. Астарион чувствовал его дрожь — не от страха, а от предвкушения.
Кнут со свистом описал в воздухе дугу и обрушился Иллиатрэ на спину.
Иллиатрэ вздрогнул, застонал сквозь зубы, рвано выдохнул. В голове Астариона застучала кровь. Он смотрел — и не мог отвести глаз, невольно закусив губу. Внутри расползалось удовольствие, такое сильное, что грозило вышибить из головы все мысли.
— И это все? — произнес Иллиатрэ насмешливо и вскинул голову. — Даже ребенок ударил бы сильнее.
Роба на его спине медленно пропитывалась кровью. Не будь ткань зачарованной, точно не выдержала бы такого напора.
Абдирак хмыкнул. Его глаза расширились от восторга, лицо сделалось немного неадекватным. Астарион затаил дыхание. Если бы его сердце билось как у обычного человека, то сейчас бы выпрыгнуло из груди.
Кнут снова взвился в воздух, сверкнув наконечником, и с оглушающим хлопком врезался Иллиатрэ в поясницу. Иллиатрэ дернулся, застонал, снова вскинул голову. Его ногти скрежетнули по камням стены, ресницы задрожали, будто он мог вот-вот потерять сознание, но через миг он открыл глаза, и Астарион прочитал совсем другое выражение по его лицу.
Чистейший экстаз.
Шэдоухарт рядом улыбалась, румянец разгорелся на ее бледных щеках. Их взгляды столкнулись, как молнии. Неподалеку застыли гоблины, позабыв дышать и неуверенно переглядываясь. Понимали ли они, какое восхитительное действо разворачивается у них на глазах? Кожу Астариона покалывало, прикосновение одежды сделалось слишком ощутимым, особенно чуть ниже шеи, а те места, куда били Иллиатрэ, словно загорелись и запульсировали у него самого.
Это должно быть очень больно.
— Что такое, устал? — хмыкнул Иллиатрэ, упираясь в стену понадежней. — Так давай поменяемся.
Абдирак дрожаще выдохнул сквозь зубы, словно перенимая часть его наслаждения. Реальность вокруг Астариона размывалась, меркла, превращалась в ничто, сужаясь до капелек пота на коже Иллиатрэ, до маслянистой тьмы в его глазах, до лукавой усмешки на губах и кровавых пятен на робе. А что если бы Абдирак приказал ему снять одежду и бил по голой спине? Астариона уносило куда-то, мышцы скрутились узлами от трепета, бьющего в голову горше лучшего вина.
Абдирак вскинул кнут третий раз, черная лента змеей пронзила воздух и рассекла Иллиатрэ спину наискось. Иллиатрэ вскрикнул громче, пошатнулся, но тут же выпрямился и гордо тряхнул головой, чтобы отмести упавшие на лоб волосы.
— Ты был великолепен, — выдохнул Абдирак. — Ты действительно достоин милости богини Ловиатар, дитя.
— Спасибо, — ответил Иллиатрэ, поворачиваясь и сверкая улыбкой, и довольно прищурился. — Это был… интересный опыт.
Что-то подсказывало, что они с Абдираком совершенно по-разному смотрели на то, что сейчас произошло.
Когда их маленькая группа вышла из подвала, Иллиатрэ, до этого уверенно шагающий с гордо поднятой головой, зашатался и ухватился за предплечье Астариона, навалился всем весом — ноги его не держали. Он был горячий и уязвимый, от него дурманяще пахло возбуждением и кровью.
— Так, немного доигрались, — ухмыльнулся Астарион, подхватывая его надежней, и усадил на ящики неподалеку. Иллиатрэ вытянул ноги, не рискуя прислониться к стене исполосованной спиной.
Шэдоухарт молча откупорила флакончик с исцеляющим зельем и подала ему. Иллиатрэ осушил его несколькими жадными глотками и протянул дрожащую руку за новым.
— Не понимаю, зачем переводить зелье на такую ерунду, — сдвинула брови к переносице Лаэ'зель и мрачно покосилась на запертую дверь в подвал Абдирака. — И вообще не понимаю смысла этого ритуала истязания. Некоторые обычаи в вашем мире очень странные.
— Попробую объяснить… — выдохнул Иллиатрэ и, болезненно поморщившись, улыбнулся. — Это... ни с чем не сравнимый опыт. Ни с чем не сравнимое… удовольствие. Я становлюсь… другим в такие моменты. Да ради такого… и дюжину зелий не жалко, — его дыхание немного восстановилось. — К тому же, разумеется, ничего… серьезного Абдирак мне не сделал. Он мог… бить гораздо сильнее, если бы посчитал нужным.
Шэдоухарт протянула ему новое зелье, но он жестом остановил ее, прислонился к стене и с довольным видом закрыл глаза.
Астарион решил, что Иллиатрэ немного с придурью, но так даже лучше.
Шэдоухарт повернулась к нему и усмехнулась. В ее глазах Астарион прочитал отголоски собственного темного наслаждения, от которого до сих пор немного потряхивало. Кто знает, кто знает — вдруг и она положила глаз на Иллиатрэ?
— Ты бы присоединился к нему, если бы знал о его склонностях? — она улыбалась очень иронично, очень довольно.
— Да я о таком и мечтать не смел… — выдохнул Астарион томно.
— Склонностях? — Иллиатрэ приоткрыл один глаз, наконец возвращаясь в реальность. — О, я вас умоляю. Это просто маленькая игра, только и всего.
И почему же Астарион ему совсем не поверил?