Was my destiny designed by the hand of god?
Staring at memories will I find the answer there?
Will I?
Here I am in the dark chained to demise and agony
Madness is creeping in
'Cause what I see cannot be real
Or can it?
Астарион почти сразу понял, что попал в руки безумного ублюдка, но разум отказывался это принимать. Поначалу он всей душой надеялся, что, если будет достаточно старателен и предан, если проявит себя, то Повелитель хоть немного смягчится…
Однако вторая истина, которую он открыл для себя, — Касадор непредсказуем и непоследователен, и предугадать, что выведет его из себя, а что нет, попросту невозможно. Он мог жестоко наказать за малейшую промашку, а на серьезный проступок не обратить внимания и ни с того ни с сего через год отправить за него на пытки. На его лице вперемешку с высокомерием всегда читалось выражение скуки, которую, казалось, ничто не могло развеять.
Он преображался, только когда спускался на Псарню.
Однажды Касадор захотел испить крови Астариона. Тот, уже научившийся ничему не удивляться и ни о чем не спрашивать, покорно откинул голову и подставил шею, но в ответ услышал:
— Нет, тупица. Сделай надрез ножом на месте артерии.
Помедлив, Астарион взял нож со стола и приставил к шее. Лезвие опасным холодом обжигало кожу, и ладони взмокли, а желудок сжался, но нельзя заставлять Повелителя ждать. Это ведь всего лишь капля боли. Капля — по сравнению с тем океаном, что он уже пережил. Он немного надавил ножом, стараясь не кривиться.
— Не испытывай мое терпение. Из такой крохотной царапины кровь едва выступила.
В груди разливался болезненный жар, страх расцветал все сильнее, сплетаясь с бессильным, истеричным гневом. Астарион вдруг понял, что держит в руке шанс на свободу. Конечно, пырнуть Касадора он бы не смог — одна лишь мысль об этом вселяла животный ужас. Не хватило бы ни скорости, ни сил, да и плотно сковывали ментальные приказы. Убивать себя ему тоже было запрещено. Но Касадор сам сказал порезать шею на месте артерии, не уточнив, с какой силой…
Не давая себе колебаться, Астарион резко и сильно провел ножом по горлу.
Острие вошло под кожу — но рука окаменела, словно потянулась за невидимой веревкой. Как бы он ни старался, как бы ни скрежетал зубами, пытаясь вернуть контроль над телом, ничего не выходило. Наконец пальцы разжались, и нож с лязгом упал на пол. Из раны хлынула кровь, но Астарион будто этого не почувствовал. Неотрывно смотрел в пылающие оранжевые глаза Хозяина, а по спине полз холодный пот.
— На Псарню, — спокойно произнес Касадор. — Две недели. И найди, чем перевязать рану, — та мерзость, что течет в твоих жилах, уже не вызывает у меня жажды.
Иногда Астарион не понимал, за что его наказывают, а Повелитель не опускался до объяснений: говорил, что на Псарне ответы придут сами собой, рано или поздно. Однако теперь сомнений не оставалось.
Ему дали прочувствовать предел контроля над собой, дали прочувствовать, где заканчивается его воля и начинается воля Хозяина, — и теперь заставят расплатиться за то, что подошел так близко к краю.
Над собственной жизнью он больше не имел власти.
***
Когда они спустились в Подземье, Иллиатрэ замер. Зажмурился и широченно улыбнулся.
— Дом… — выдохнул он и выдал громче, увереннее, так, что легкое эхо прокатилось по коридорам: — Дом!!!
В неописуемом восторге он скользил руками по каменным стенам, ловко взбирался на уступы, отламывал грибы, сияющие глубинным холодным светом.
— Свеча Ллос! Ночесветы! Боги, как же я СКУЧАЛ! — он резко развернулся, сверкая глазами, словно безумец, углы его губ растянулись в оскале и конвульсивно дергались. — Никто не может сломить Иллиатрэ в его собственном доме! Иллиатрэ здесь НЕПОБЕДИМ!
Однако его улыбка быстро померкла, а глаза затянуло тенями. Все то время, что их стая шла величественными темными коридорами, он больше не проронил ни слова.
«Да просто тяжело возвращаться в Подземье… после всего. Я никогда не смогу вернуться туда по-настоящему, Астарион, хотя очень этого хочу. Никогда».
Астарион поравнялся с ним. Тихо бросил:
— Нам стоит опасаться твоих врагов?
Иллиатрэ фыркнул.
— Да. Любого дроу, который меня узнает, придется прикончить, иначе он донесет обо мне в Мензоберранзан, и тогда мне не будет покоя никогда, даже на Поверхности!
Очень обнадеживающе, ничего не скажешь.
***
Астарион злился. Из-за прихоти Иллиатрэ они мало что теряли время, так еще и подставляли свои шеи, и ради чего? Ради кучки несчастных глубинных гномов и ради такого же ничтожного дроу-абсолютиста!
Однако, когда они подорвали завалы и из-за стены каменной пыли показалась величественная, хоть и несколько измученная фигура, дело приняло интересный оборот.
— Иллиатрэ из Дома Ша'эх, — протянул Нере, стирая перчаткой копоть с лица, и хмыкнул. — Отступник.
Они почувствовали, как Иллиатрэ содрогнулся: не телом, а словно бы всем нутром, хотя с виду даже бровью не повел. Только выплюнул едко:
— Твою мать, ну кто бы сомневался. Первый же дроу… Если бы я раньше узнал, что Верный Нере — это Нере из Дома Миззрим, то и пальцем бы ради тебя не шевельнул. Ты бы подыхал под завалами… медленно, в агонии… чувствуя, как твое горло сжимается от болезненных спазмов, и с каждой секундой дышать все труднее, а с отчаянием справиться не получается…
Воздух между ними наэлектризовался, густой, тяжелый воздух, полный дыма и запаха серы, словно в Аверно.
— Нере не отрицает твой роли в его спасении, — мягко прошелестел Нере. — Эти рабы-недоумки ни на что не годятся, да и дуэргары тоже, в отличие от тебя.
Ну наконец-то, хоть какое-то веселье. Астарион ухмыльнулся, разглядывая двоих дроу, стоящих друг напротив друга. Примерно одинакового роста, изящные и худощавые, однако в остальном разные до невозможности.
Нере провел мучительно долгие часы под завалами, заполненными ядовитым газом, но выглядел очень даже неплохо: длинные белые волосы, ровные, как стебли камыша, аккуратно подобраны, на роскошной мантии, отороченной мехом и расшитой золотыми нитями, нет ни пятнышка. Только и того, что благородное лицо все в пыли и грязи, но даже его надменное выражение ненавязчивое, совершенно не демонстративное, словно Нере просто не мог выглядеть по-другому. Голос у него был шелестящий, мягкий, почти шелковый, навевающий мысли о змее. Ему даже кричать не требовалось, чтобы заставить других повиноваться.
А вот Иллиатрэ яростно кипел от эмоций, как и всегда. Его кулаки сжались, кожа на костяшках побелела. Опасный блеск в глазах, разящий изгиб бровей, разлом шрама, хищная, кривая усмешка — почти оскал. Неровно подстриженные волнистые волосы спутались и в беспорядке разметались по плечам. Темно-зеленая мантия холодного оттенка, подшитая так, чтобы не сковывать движений, успела запылиться, только орнамент из паутины переливался белым, а посох угрожающе пульсировал над плечом.
Они оба были волшебниками, но если Нере явно без раздумий разил неугодных магией, то Иллиатрэ в порыве гнева вполне мог наброситься на противника и забить первым, что под руку попадется.
Полные противоположности.
— Теперь, в милостивых объястиях Абсолют, — протянул Нере, слегка улыбаясь и рассеянно, почти ласково, психопатично глядя на рабов, — мы все равны. То чудовищное святотатство, которое ты совершил, осталось в прошлом…
— Ничего подобного! — мрачно прервал Иллиатрэ, а его зрачки сузились. — Я не хочу, чтобы оно оставалось в прошлом, Нере из Дома Миззрим. Вот именно поэтому у тебя не было ни шанса достичь хоть каких-нибудь высот! Тебе никогда не доставало амбиций. Всегда на вторых ролях, и всегда довольствовался этим! Так бы и остался пешкой своего Матриарха в бесконечной борьбе за власть, если бы вовремя не решил обратиться к Абсолют!
— Смею напомнить, — все так же мягко отозвался Нере, но в его голосе, далеко, словно гром из-за горной гряды, разлилось раздражение, — что в Академии Сорцере ты был всего лишь третьим. Следующим после меня.
— Лишь потому, что ублюдок Даскар засыпа́л меня сложнейшими задачами, с которыми никто из вас и близко не смог бы справиться, и срезал мне баллы за то, что я справлялся с ними неидеально! Я десять лет в одиночку выживал в необитаемой части Подземья! Абсолютно очевидно, что в плане практики, опыта и изобретательности как волшебник я на голову тебя превосхожу, что бы там ни говорил рейтинг Сорцере! И совсем скоро ты сам в этом убедишься… — Иллиатрэ выдержал паузу и продолжил благожелательней: — Когда мы оба послужим на благо нашей госпоже Абсолют, конечно же. Несмотря ни на что, я рад, что ты выжил. Было бы печально, если бы я и мои спутники потратили столько сил, чтобы тебя раскопать, а ты там концы отдал.
О боги, да Астарион прямо чувствовал, как натужно далась ему эта ложь, какие усилия он прилагает, чтобы не скрипеть зубами и излучать дружелюбность.
— А, и кстати говоря, — небрежно бросил Иллиатрэ, поджав губы. — Я бы вытащил тебя куда быстрее, если бы сержантка не путалась под ногами. Она даже наемников не смогла нормально организовать.
Ласково-психопатичный взгляд Нере соскользнул с рабов и остановился на сержантке. Та побледнела, да так, что темно-серая кожа сделалась пепельной.
— Я не… Все не так! Что ты говоришь?! — ее широко распахнутые от ужаса глаза вперились в Иллиатрэ, что откровенно потешался, предчувствуя скорую расправу. Астарион жадно впитывал жестокую издевку, исказившую его черты, едва сдерживался, чтобы не облизнуть губы.
Нере махнул рукой, произнес заклинание почти небрежно. С оглушающим треском в сержантку ударила молния и обуглила с ног до головы. Миг еще она стояла — и рассыпалась черными хлопьями пепла.
Иллиатрэ оглушающе захохотал, его плечи затряслись. В нем уживалось столько крайностей, что удивительно, как он еще не взорвался.
Но эти его темные стороны… определенно прекрасны, когда он их обнажает.
Нере слегка улыбнулся ему, снова повернулся к рабам и вскинул руки. Иллиатрэ резко затих. Миг — встал между ним и измученными свирфнеблинами, закатывая рукава, а посох за его спиной затрещал холодными голубыми искрами.
«Говорил же, — зазвучал в головах спутников его торжествующий, насмешливый голос, — любой, кто меня узнает, должен сдохнуть!»
— Ну нет, этого я допустить уже не могу, — бросил он и напал.
…Когда бой закончился, Иллиатрэ придирчиво отряхнул мантию, вскинул голову и широченно улыбнулся. Пахло кипятком и раскаленным металлом, лава бурлила в расщелинах, переливалась оранжевым, желтым, раскаленно-красным. Позади него на оплавленных камнях дымилось тело Нере.
— Ну что? — произнес он в пространство. — И кто теперь третий в рейтинге Сорцере? Между прочим, терпеть не могу дроу-фанатиков, и неважно, кому они служат: Ллос, Ваэруну, Абсолют или еще кому, — и, обведя взглядом пещеру, вдруг просиял: — О, а кто это там согнулся в три погибели? Мой любимый раб! Опять?
Измученный свирфнеблин — в синяках, в порванной одежды, с кровавыми мозолями на руках — выступил вперед и смерил его неприязненным взглядом. Даже после таких испытаний не утратил высокомерия.
— Дроу. Опять… Я, конечно, благодарен за спасение, но такое ощущение, что мне придется выслушивать твои идиотские шуточки до конца жизни.
— Ты выглядишь даже хуже, чем когда вертелся на мельнице, — поднял брови Иллиатрэ. — Раз уж так карта легла, что мне выпало быть твоим хозяином, нужно заботиться о тебе получше.
Уилл взглянул на него укоризненно.
— Иллиатрэ, плохая шутка не становится лучше, если повторить ее дважды.
— У тебя просто нет чувства юмора… — пробормотал Астарион, сорвал с шеи ближайшего трупа амулет и взвесил на руке.
— Кстати… Как тебя зовут? — бросил Иллиатрэ, не обратив внимания на их перебранку. — Обращаться к рабам по имени гораздо эффективней.
— Барк Рут, — пробормотал свирфнеблин мрачно. — Меня пленил один дроу, а освободил другой. Даже не знаю, как к этому относиться.
***
Иллиатрэ наотрез отказался брать для такого сложного боя весь их маленький отряд. Потрясая записями неудачливых дроу, что сгинули в Подземье, так и не добравшись до Адамантиновой кузни, отрезал:
— Это тот случай, когда много народу будет только мешать. У меня есть план, но очень опасный и несправедливый, потому что одному из нас придется рискнуть шеей больше остальных. Выслушайте меня, и, если хотя бы один из нас откажется, будем тянуть жребий.
— Зачем нам там рисковать без надобности? — бросил Астарион раздраженно. — Нас и так чуть ли не каждый встречный хочет прикончить, а тут лава, древние механизмы и огромный стальной голем, который размажет нас одним пальцем! Может, побережем силы для битвы, которой избежать не получится?
В воздухе висел тяжелый, жаркий дух старой кузницы, даже в горле скребло, по коже полз пот.
— В таком случае любой битвы можно избежать, — дернул плечом Иллиатрэ. — Представь, что будет, когда один из нас получит настоящую адамантиновую броню или адамантиновое оружие! Это сильно повысит наши шансы! Да что там — враги будут трястись при одном только взгляде на нас!
Ну да, ну да, вот только ни Астариону, ни Иллиатрэ эта броня или оружие не достанется — изделия из адамантина слишком тяжелы, сковывают движения и создают помехи для магии. То есть они будут подставлять шеи даже не ради своей собственной выгоды.
— План такой, — отчеканил Иллиатрэ и заходил из стороны в сторону, серьезный и сосредоточенный, как никогда. — Самый сильный из нас должен повернуть вентиль, чтобы пустить лаву. Это Карлах. Шэдоухарт возьмет на себя поддержку и исцеление, если что-то пойдет не так. Я высчитаю нужный момент, потяну за рычаг и опущу молот кузни, когда голем окажется под ним. Остается самая сложная роль — роль приманки. Она для самого быстрого и ловкого из нас. Для тебя, Астарион.
Их взгляды встретились. Глаза Иллиатрэ жгуче пылали решимостью, на темной коже блестели капли пота, густые белые волосы разметались в беспорядке. Всем своим видом он выражал готовность действовать. Ни капли сомнений, что все справятся с заданиями безупречно.
Астарион серьезно задумался. Риск был слишком велик, а польза от него сомнительна. Одно его слово — и они откажутся от распределенных ролей, потянут жребий, и тогда ему может достаться куда более простая и безопасная задача. Например, прикрывать Иллиатрэ, пока он будет заманивать голема под молот. Вот только…
Иллиатрэ, конечно, мог сам вызваться быть приманкой, но ему и правда не хватало скорости, да и выскользнуть из-под удара огромного стального кулака он бы вряд ли сумел. А вот нажать на рычаг в идеально выверенный момент — определенно задача для него.
Выходит, чувства не затуманивают его разум: в критической ситуации он мыслит очень трезво, здраво, даже отстраненно. Не побоялся подставить Астариона под удар, несмотря на влечение. Интересно…
И немного разочаровывающе. Хотя, конечно, лидеру такое хладнокровие только в плюс.
— Ладно, — поморщился Астарион. — Только не забудь нажать на рычаг до того, как голем меня расплющит!
— Даже не сомневайся, — сказал Иллиатрэ твердо.
Они заняли позиции, и Карлах схватилась за вентиль, натужно повернула. В глубине кузни что-то заскрежетало, и воздух стремительно наполнился запахом раскаленного металла и дымом. Если бой затянется, они могут тут и задохнуться…
В желобы со злобным гудением хлынула лава, целое море ослепительно оранжевой бурлящей лавы, а следом раздался стальной лязг чего-то огромного…
Бой завертелся стремительно. Астарион натянул лук до плеча. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда на нем будет лежать ответственность за целое сражение, да еще и за жизни троих спутников!
Он отпустил тетиву. Стрела свиркнула и вошла в сочления голема.
Тот поразительно стремительно обернулся и бросился к Астариону, продираясь сквозь потоки лавы.
Время сузилось до крошечного фрагмента, до бешеной пульсации крови в ушах (но у него ведь не бьется сердце, что же тогда он слышит?). Вздох сорвался с губ — медленный, гулкий, почти осязаемый вздох, что растворился в раскаленном воздухе кузницы. Астарион посмотрел вперед. Увидел горящие угли глаз голема, яркие, как огни Аверно, как обещание скорой мучительной смерти. Ближе, все ближе, ближе, и тело уже само рвется в сторону, рванулось бы, если бы ноги не прикипели к земле…
Вниз с оглушающим грохотом обрушился молот кузни. Голову голема смяло, как бумажную, прибило к земле расплющенной кучей жести. На другой платформе, далекой, как край земли, Иллиатрэ и Шэдоухарт триумфально закричали, к ним присоединился победный рев Карлах.
Астарион выпрямился, с трудом сдерживаясь, чтобы не зажать руками ноющие уши. Опустил лук, утер пот со лба и расправил плечи. Когда каменная пыль развеялась, спутники подбежали к нему и наткнулись лишь на надменную улыбку, говорившую: я знал, что все получится, даже не сомневался.
Иллиатрэ сгреб его в объятия. Его волосы почернели от копоти, сквозь прожженную мантию алели ожоги, ожоги покрывали его руки, но он сиял от счастья, не замечая боли, и улыбался так лучезарно, что и солнце бы померкло. Астарион пригляделся к Шэдоухарт и Карлах: их лица и руки тоже были в копоти и ожогах.
Он единственный не пострадал.
Иллиатрэ закашлялся. Согнулся пополам, держась за грудь.
— Проклятье… Ну и воздух тут… Раскаленный… Давайте заберем броню, и скорее в лагерь!
Как это могло случиться? Что привело к моменту, когда Астарион, последние двести лет заботившийся исключительно о своей жизни, с одним только луком встал против огромного стального голема, положившись на других? Когда и почему в глубине души поверил, что Иллиатрэ правда нажмет на рычаг именно в нужный момент?
Откуда у него, того, кто привык бороться лишь за себя, потому что иначе было нельзя, вдруг взялся этот короткий и безумный проблеск доверия?
***
Астарион почувствовал слежку первым — незаметное, почти неразличимое присутствие, хруст примятых подземных растений, легкий скрип камней под сапогами. Только инстинкты вампира и могли их уловить.
Через связь головастиков он подал знак остальным. Иллиатрэ, Карлах и Уилл напружинились, однако из теней тут же выскользнули дроу, целый отряд дроу, окружая их. Хоть и не спешили выхватывать оружие, выглядели угрожающе. Все — мужчины с длинными белыми волосами, подобранными или свободно спадающими по плечам, все с мечами в ножнах и в черной одежде, не сковывающей движений и сливающейся с тьмой.
Это была их территория, их дом, и они привыкли без колебаний убивать вторженцев.
— Эй ты, — бросил один из них, худощавый мужчина в кожаных доспехах и дорогом даже на вид плаще. — Кто ты и из какого Дома?
— Нере из Дома Миззрим, — тут же отозвался Иллиатрэ, выступив вперед, и мрачно прищурился. — По какому праву ты останавливаешь меня, когда я сопровождаю зентаримцев в Мензоберранзан по приказу моего Матриарха?!
Он мог выбрать любое оправдание, любую ложь, но если бы назвал их пленниками или рабами, сразу бы возникли вопросы, почему они не в кандалах, еще и вооружены до зубов. Кто бы вообще в такое поверил?
— А тебя одного не маловато для сопровождения? — выплюнул незнакомец, пристально разглядывая их. В его взгляде плескалось презрение, почти отвращение, будто один лишь их вид вызывал у него тошноту. — И что-то я не вижу на их одежде знаков «Зентарима».
— Тебя спросить забыли, надо им наносить знаки или нет! — рявкнул Иллиатрэ. — С дороги!
Однако незнакомый дроу не пошевелился. Его ладонь лежала на рукояти черного клинка из обсидиана — грозного оружия, которое просто так не получают. Перед ними умелый воин и опытный командир.
— Что-то я тебе не верю, — протянул он, и в его голосе послышалась насмешка, набирающая силу. — Волосы острижены, как у отступника. Одежда вся в пыли — ты явно проделал долгий путь. Уж не с Поверхности ли? Выходит, ты самый обыкновенный наземник-иблит и просто выглядишь как дроу!
По рядам его товарищей пронеслись смешки, на губах заиграли ухмылки. Более старые, опытные дроу остались невозмутимы, но Астарион читал снисходительную иронию и в их глазах. Иллиатрэ цикнул языком и прищурился, и спутники ощутили жгучее бешенство, нарастающее в его груди.
— Не боишься, что я затолкаю тебе обратно в пасть ту дрянь, что из нее вырывается? — процедил он с усмешкой, посылая импульс сквозь связь головастиков: готовьтесь к бою, этого все равно не избежать. — Хочешь знать, кто я на самом деле? Иллиатрэ из Дома Ша'эх.
Воцарилась тишина, и гулкое эхо, постоянное обитавшее в коридорах Подземья, навалилось на уши. Воины-дроу неуверенно переглянулись. Их предводитель крепче сжал рукоять меча, подался вперед, напряг плечи, но за сосредоточенностью на его лице чудился страх.
— Ха! Ты?! Оборванный бродяга из Поверхности?
— Именно так, — прошелестел Иллиатрэ, зловеще надвигаясь на него. — Именно так.
Иллиатрэ из Дома Ша'эх.
Что такого было в этом имени, что заставило опытных бойцов заколебаться?
Предводитель дроу выхватил меч. Иллиатрэ легко скользнул в сторону и вскинул руку. С его губ сорвалось заклинание Магической стрелы…
Но ничего не случилось.
Воздух заполонился скрежетом мечей, что рванулись из ножен, и дроу бросились на него.
Астарион тоже побежал. Был быстрее любого смертного, но все равно не успевал…
Иллиатрэ отскочил и влепил древком ближайшему врагу под дых, сбив с ног. Вскинул посох обеими руками и с оглушающим хрустом впечатал ему в горло.
Астарион прикрыл ему спину и всадил нож в руку другому дроу. Карлах и Уилл обступили их, стремительно прорубываясь сквозь противников. Дроу-предводитель достался им.
Звенели клинки, магические всполохи озаряли скалы и с грохотом разбивали камни, яростные крики вспарывали воздух. Враги были умелыми бойцами, навязывая темп сражения. Астарион едва не пропустил удар в шею, чей-то меч глубоко резанул Уилла в плечо. Карлах отшвырнула ближайшего дроу в пропасть, но ее теснили отовсюду. Иллиатрэ выкрикнул заклинание Туманного шага и выскользнул из смыкающихся рядов противника, тут же накрыв их огнем.
Медленно и мучительно они вырвали преимущество. Один за другим дроу падали под их натиском, пока не остался лишь Иллиатрэ, со вскинутыми руками застывший над мертвецами.
Астарион выдохнул. Вытер чужую кровь, забрызгавшую лицо, и повернулся к нему.
— Тебя не удивило, что заклинание не сработало?..
Иллиатрэ тоже вытер кровь с посоха об одежду поверженного врага и бросил:
— Я этого ждал. Да и ты, похоже, тоже. — Взгляд его алых глаз разил, как клинок, но Астарион выдержал его спокойно. — Вы с Гейлом что, сговорились против меня?
Похоже, он видел, что они говорили, но как догадался, что речь шла именно о нем и его грядущих проблемах с магией? Могло ли хоть что-то укрыться от него?
— Ну, если ты называешь сговором попытки прикрыть тебя в бою, то да!
Иллиатрэ немного смягчился, даже позволил легкой улыбке скользнуть по губам, но больше не проронил ни слова. Привычно закинул посох за спину и, опустившись на корточки, принялся шарить у дроу по карманам, словно ничего не произошло.
Наверное, каждый из их маленькой стаи изо всех сил делает вид, что мир не рассыпается под ногами.