Повиновался бы, если бы не провалился в бездонную яму кошмара.
Вокруг копошились тела, огромное множество тел, щелкали жвала, мохнатые лапы скребли по стенам. Астарион видел над собой лица дроу, видел искаженные торсы, переходящие в мерзкие паучьи брюхи. Задыхаясь под их массой, он вытянул руку, но они наваливались отовсюду, перекатывались и перебирали лапами, погребая его под собой.
Задыхаясь, он вынырнул из сна. Вдохнул так глубоко и резко, что в груди заболело, и услышал чужой протяжный вздох. Иллиатрэ на спальнике схватился за горло, его глаза выпучились, к лицу прилила кровь. Он судорожно глотал воздух ртом, но не мог вдохнуть.
Астарион бросился к нему. На миг показалось, что тот снова потерял контроль, как тогда, когда швырнул в них огненный шар, но его глаза были осмысленными, только полными ужаса.
— Иллиатрэ!
Иллиатрэ били конвульсии, грудь стискивало ужасными спазмами, что отдавались сквозь связь головастиков, горло словно стягивало цепями, медленно и неотвратимо, перешибая ток воздуха…
Астарион поддержал его под затылок, отчаянно озираясь. Иллиатрэ содрогался и дергался, со свистом втягивая воздух, его пальцы до боли сжали ладонь Астариона, словно веревку над бездной. Их сознания сплелись, захлестнутые волной паники.
Что делать, проклятье, что делать?!
— Она… — выдавил Иллиатрэ. — Она…
Мир мерк по краям, стремительно чернел.
— Эй, смотри на меня, — выдохнул Астарион, но взгляд Иллиатрэ потерял фокус, изо рта вырывались мелкие, судорожные выдохи на грани кашля…
Однако боль уже медленно отступала, а невидимые иголки выходили из легких. Иллиатрэ все еще хватался за горло, но дышал уже глубже, почти нормально, и Астарион аккуратно разжал его пальцы, вытянул руку вдоль тела, отвел пряди с его лба.
Когда через несколько мгновений к ним подбежали Шэдоухарт и Гейл, приступ почти кончился.
***
После гребаного кошмара Иллиатрэ не мог заснуть. Раздраженно ворочался на спальнике, глядел из-под полуприкрытых век, как догорает костер, бросая на скалы и камни оранжевые отсветы. Чувствовал себя опустошенным. И униженным.
Такое ощущение, что он раз за разом проявляет слабость и стая носится с ним, как с беспомощным ребенком! Когда он уже перестанет просыпаться в холодном поту среди ночи, окруженный их беспокойством, как ядовитым туманом?
Горло саднило, под ребра при малейшем движении будто кинжал входил. Таких приступов никогда не было: казалось, легкие просто лопнут, как надутые до предела кожаные мешки.
Чуть не отдал концы у Астариона на руках — ну прямо предел мечтаний!
Иллиатрэ мрачно хмыкнул в темноту и попытался думать о более приятных вещах. Мысли против воли потекли к прошедшему дню, от одного момента к другому, как по ступеням.
Уж лучше так, чем вспоминать полную драуков яму из кошмара…
Дрема наконец окутала его. Иллиатрэ охотно принял ее объятия, как сознание вспорол отголосок движения, и он приоткрыл глаза.
Во тьме промелькнула тень: Астарион беззвучно и торопливо поднялся на ноги. Опять крови среди ночи захотелось? Но на кого здесь охотиться — на кислотных пауков, к которым даже прикасаться опасно без перчаток?
Странно. Совсем как тогда, в лесу…
Иллиатрэ приподнялся на локте. Прищурившись, негромко бросил:
— Астарион, эй, Астарион. Иди сюда. Кажется, в моих жилах течет на несколько глотков крови больше, чем нужно. Не поможешь мне справиться с этой проблемой?
Астарион не остановился, даже головы не повернул, хотя его острый слух обычно улавливал малейший шелест травы, не говоря уже о словах полушепотом. Его движения казались неестественными, скованными, как у…
Марионетки.
Иллиатрэ вскочил и заступил ему дорогу, придержал за плечи. Ночесветы на стенах источали резкое голубое сияние, что отражалось в глазах Астариона, — широко распахнутых, лунатичных, совершенно пустых глазах.
— Эй, куда это ты собрался?
— Хозяин… — разомкнул губы Астарион и дернулся под его ладонями, настойчиво порываясь вперед. — Я хочу… вернуться к нему…
Мороз сковал Иллиатрэ до самых костей.
— …Что-то мне подсказывает, что не хочешь. Ну-ка, пойдем обратно.
Астарион сопротивлялся, но вяло, словно тело ему не повиновалось, и Иллиатрэ осторожно оттащил его к догорающему костру, с усилием усадил на спальник, снова придержал за плечи, не давая подняться. В голове вспышками беспорядочно сталкивались и гасли мысли.
Кольцо. Боги, наверняка это из-за кольца, подаренного Омеллумом! Оно подавляло силы личинки, так что воля Касадора, должно быть, нашла трещину в ментальной защите Астариона и просочилась…
Иллиатрэ сорвал с пальца кольцо и швырнул в расщелину, такую глубокую, что не услышал даже тихонького звяканья, когда оно ударилось о дно. Не самое разумное решение, но лучше уж так!
Астарион вздрогнул. Его взгляд прояснился, будто спала поволока. Миг — и лицо исказилось в ужасе, кожа сделалась еще бледнее, но он быстро пришел в себя и натянуто хмыкнул.
— Уф, у меня… у меня просто слов нет, — он нервно потер лоб, будто снимая невидимую паутину.
— Интересно, как бы ты пошел к Касадору, — вскинул брови Иллиатрэ. — Напрямик через Проклятые земли? Или провалился бы в первую же расщелину? В Подземье их целая куча.
Астарион вздохнул, поджал углы рта. Казалось, смотрит в себя, в бесконечную, давящую черноту внутри.
— Все было бы, м-м… немного проще. Прямо во Врата Балдура я бы, конечно, не переместился, слишком далеко, но… Если бы ты пару секунд помедлил, я бы превратился в облако красного тумана и переместился в ближайшее место, пустынное и защищенное от солнечного света. И так, из одного места в другое, добрался бы до склепа Касадора, повинуясь приказу… Если бы, конечно, до этого не превратился в иллитида, оставшись без защиты призмы. Ха, вот это был бы сюрприз! — он звонко рассмеялся, улыбаясь, но Иллиатрэ не чувствовал в нем ни капли веселья. — Даже Касадору пришлось бы трудновато с иллитидом! Пусть после превращения я потерял бы рассудок, все равно постарался бы сожрать его мозги!
— Рад, что тебе не пришлось это проверять.
Воцарилась тишина, только костер трещал — оранжевый сполох во тьме Подземья. Астарион нервно пригладил волосы на затылке и глухо произнес:
— Спасибо… что остановил меня.
— Взаимно, — усмехнулся Иллиатрэ, хотя сердце колотилось как безумное. — И тебе спасибо. Было бы просто нелепо, если бы я, выдающийся дроу с невероятным потенциалом, задохнулся из-за ночного кошмара! Тяжелая у нас выдалась ночка, а?
— Гейл был прав, когда сказал, что с нами сердечный приступ схлопочет!
Они смеялись, борясь с опустошением, усталостью и страхом. Мрачная красота Подземья обволакивала тьмой и резким сиянием грибов, давила звенящей тишиной и простором под высокими сводами, но вместо свободы приносила отчаяние. Иллиатрэ чувствовал себя узником, неожиданно вернувшимся в тесную камеру, где провел десятки лет.
— Уф! — поморщился Астарион. Пытался казаться немного веселым, но чувствовал себя так, будто проглотил лезвие. — Теперь я точно не засну! Может, попробуешь меня отвлечь? Расскажи что-нибудь.
— О, — хмыкнул Иллиатрэ, нависая над ним. — То есть, по-твоему, мне спать тоже не нужно? Лучше тебя поразвлекать, пока остальные не проснутся?
— Именно так. Схватываешь с полуслова, радость моя, так держать. Ты злишься из-за того, что я сказал сегодня днем?
Иллиатрэ склонил голову к плечу, и его губы резанула тень ухмылки. Сегодня днем — ох, чертовски давно это было. Чертовски давно…
— Да. Но прощения можешь не просить — все равно бесполезно. Сам знаешь… я все равно запомнил, как ты назвал меня болтуном и выскочкой!
И зашелся громким, резковатым смехом, совершенно неуместным в оковах оцепенения, что охватывало их с каждым мгновением все сильнее. Ну и пусть. Пусть будет словесная игра до тех пор, пока пережитое не покажется блеклой тенью.
Приказ Касадора, пробившийся в сознание…
А яма, яма с драуками, что давили изувеченными телами и не давали вдохнуть, существовала только в кошмаре или…
— И блестящим стратегом, — поднял брови Астарион. — Ты что, только плохое запоминаешь? Но… я правда не должен был всего этого говорить.
— Именно так: не должен был, — отозвался Иллиатрэ с тенью ухмылки. Все-таки не злится, какое облегчение. Хотя, конечно же, запомнит.
— Вообще-то, ты должен был сказать, что ничего страшного и ты принимаешь мои извинения!
— А это были извинения?.. Я как-то не сразу понял, — содрогаясь от смеха, Иллиатрэ взмахнул руками и произнес заклинание. На маленький пятачок у костра, где они сидели, обрушилась тишина: теперь ни один звук не вырвется за ее пределы и не потревожит спутников. — Типичная поверхностная херня. Мы, дроу, не расшаркиваемся. К тому же, если честно, я не знаю, что нужно говорить в такой ситуации. Обычно, если кто-то пытался меня задеть, я его убивал или как минимум так ставил на место, чтобы на всю жизнь запомнилось. Но с тобой все по-другому. Ты же… В общем, с тобой я поступать так не могу.
— Что, снова оставишь меня в лагере? — усмехнулся Астарион.
— Ха! И лишить себя удовольствия смотреть, как ты вспарываешь нашим врагам глотки и на тебя брызжет кровь? Да ни за что.
Фарс и шутки — это, конечно, хорошо, но что Иллиатрэ чувствует на самом деле? Днем он казался весьма задетым и вряд ли оправился так быстро. Астарион опустил взгляд. И правда, не в его привычках расшаркиваться перед кем бы то ни было, и все же…
Этот дроу только что не дал ему уйти к Касадору, так что стоит немного сгладить скверное впечатление о том разговоре.
— Обещаю, что больше не буду так на тебя наседать. Правда. Но если ты все же захочешь поговорить — повторюсь, ты знаешь, где меня найти.
Губы Иллиатрэ дрогнули, у рта проступили морщины, взгляд сделался серьезным и даже немного печальным, хоть и не утратил насмешливости.
— Разве что когда Ад промерзнет до основания, Астарион, — его голос звучал глуховато, но твердо. — Моя жизнь началась с того момента, как я встретил всех вас, и это единственное, что имеет значение. И все же, если что, — я буду иметь в виду. Спасибо… Так что ты там от меня хотел? А, чтобы я тебя поразвлекал. Ну ладно. Сразу говорю: про свое прошлое я рассказывать не буду, и не надейся. Может, лучше просто выпьешь моей крови как можно больнее, и мы оба останемся довольны?
Он оттянул ворот рубашки, открывая шею, и с приглашающей улыбкой откинул голову. Догорающий костер бросал на его кожу пламенные отсветы, вычернял тенями изгиб плеча и ключицы, очерчивал ранки от старых укусов.
Язвительность, страсть и шипы — а под них не пробиться. Астарион будто смотрел на себя со стороны, и почему-то сделалось немного горько.
— Я бы с радостью… — протянул он, поджав губы. — Но весь аппетит после такой ночки пропал. Как-нибудь в другой раз. Так что давай, рассказывай хоть что-нибудь, ты от меня не отделаешься.
— С одним условием, — отозвался Иллиатрэ спокойно и полез в магический мешок, выуживая бутылку темно-зеленого стекла. — Ты тоже будешь рассказывать. Чего только я должен мучиться? Кстати, а как тебе это вино, хорошее?
— М-м… — Астарион покачал головой от плеча к плечу. — Лучше, чем то, что ты взял в прошлый раз, но… ты его что, по форме бутылки выбираешь?
— По степени затемнения стекла.
Несколько мгновений они сосредоточенно смотрели друг на друга — и сдавленно рассмеялись. Иллиатрэ очень хотелось поцеловать соблазнительные тонкие губы, зарыться пальцами в белые кудри, но он сдерживался. Сейчас не время. Сегодня ночью он чуть не умер, задыхаясь и изнемогая от дикой боли в груди, а Астарион чуть не ушел к своему бывшему хозяину, повинуясь зову.
Так почему тогда их обоих охватывало облегчение?
Может, потому, что он все же не умер, а Астарион не ушел.
— Ладно, — повторил Иллиатрэ, пригубив из бокала. По горлу прокатился жаркий колючий ком, в жилах растеклось тепло. — И что же тебе рассказать? Что-нибудь убийственно-кровавое? Что-нибудь о моем народе? Что-нибудь похотливое? О, выбирай похотливое. Поверь, я найду чем тебя удивить. Хотя, ха, я даже знаю истории, где есть все это одновременно!
— Не сомневаюсь! — плечи Астариона затряслись от смеха. — А у меня правда есть выбор?
— Есть, есть. Выбирай.
— Что-нибудь о тебе. Из того, чем ты не против поделиться… если такое есть.
Иллиатрэ задумался. От вина взгляд сделался мутноватым, да и мысли словно вязли в паутине, но он честно пытался отыскать хоть что-нибудь, что не вывернуло бы наизнанку и чего Астарион еще не знал. Закрыл глаза. Чувствовал на лице ласковые поцелуи тепла от костра.
Ну же. Что-нибудь. Хоть что-нибудь…
Он издал неловкий смешок.
— О боги, в голове пустота. Может, наводящий вопрос?
— М-м… ладно. Что тебе нравится? Давай, даже самые незначительные мелочи. Начни с того, что тебя привлекает во внешности. Во мне, например, — голос Астариона сделался томным, с нарочито соблазнительной хрипотцой. — Я, конечно, знаю, что ты скажешь, но хочу услышать собственными ушами.
— Ты само совершенство, — мгновенно откликнулся Илиатрэ с широченной улыбкой. — Мне все в тебе нравится. Но… честно говоря, меня удивляет, как много значения вы, наземники, придаете внешности. Я уже кучу ваших историй перечитал, и в половине из них главный герой или героиня в кого-то влюбляется лишь из-за красоты. Странно.
— Почему странно? — с искренним любопытством спросил Астарион. Вино сегодня пьянило сильнее, елеем проливаясь на оставленные кошмарами раны. Высоко вверху горели подземные растения, целое море растений, пульсировали холодным голубым, синим, светло-фиолетовым, скользя вниз сияющими лианами. Их отсветы всполохами отражались в кубках. Иллиатрэ вальяжно улыбался, его глаза мерцали, темно-багровые во тьме, тени мягко ложились на волосы и лицо, на всю его фигуру. Здесь, в Подземье, он казался на своем месте.
Жаль, что совсем так не чувствовал.
— Ну что такое красота? Вот, например, твой любовник потрясающе красив, но потом ты обнаруживаешь, что в постели он плох, и все предвкушение насмарку, даже смотреть на него не хочется, пусть он и выглядит божественно… — Иллиатрэ издал смешок, отпил вина и довольно прищурился. — И так во всем. Все равно что выбирать вино по степени затемнения стекла. Почему мне должны нравиться или не нравиться определенные черты лица, или конкретный тембр голоса, или особенная походка? Зачем так себя ограничивать? Это как с растениями: я с одинаковой любовью выращиваю и нежный цветок, и ядовитый побег, потому что суть не в том, как они выглядят.
С таким же успехом он мог выхватить нож и всадить Астариону в грудь, но тот не подал виду — только усмехнулся и протянул:
— Да-а? Что же тогда тебя привлекает? Душа?
Иллиатрэ фыркнул.
— Душа? Скажешь тоже. Нет. Меня привлекают ощущения.
Костер трещал между ними, жадно пожирая поленья.
— Когда я кого-то встречаю, то прислушиваюсь к ощущениям. От каждого они разные, понятное дело. Ощущение скуки, ощущение влечения, ощущение мягкости… Мне лично нравится ощущение опасности. И ощущение глубины.
— Это… интересно. Правда. А от меня у тебя какие ощущения?
Иллиатрэ покосился на него с насмешливой улыбкой.
— Много какие. Так я тебе и сказал.
Астарион цыкнул языком. А ведь и правда любопытно.
Но… неужели прекрасные лица и тела на самом деле не имеют для Иллиатрэ особого значения? Бессмыслица. Астарион так-то считал, что привлек его благодаря поразительной внешности, что притягивала мужчин и женщин, сколько он себя помнил.
Так неужели…
Нет. Иллиатрэ явно обманывал сам себя — или просто пытался казаться благородным.
— Но ты, — выдал тот, словно читая мысли, — безупречен во всех отношениях. И ощущения, и душа, и тело. Безупречен.
Астарион не нашелся с ответом, только вздохнул. На самом деле был разочарован, встревожен…
И немного, самую малость, польщен.
— Ты тоже красивый, — мягко улыбнулся он. Эта фраза, еще и сказанная таким тоном, всегда действовала гипнотически.
— Угу. Знаю. Хотя без шрама, конечно, был немного получше.
— Он нисколько тебя не портит, — отозвался Астарион тихо, пытаясь скрыть удивление. Раньше казалось, что Иллиатрэ вообще не придает шраму значения, словно того и не существовало.
— Знаю, — снова ответил тот, улыбнувшись одними губами. — А вообще, — продолжил, очевидно, решив, что разговор свильнул на слишком серьезную дорожку, — мне нравятся… необычные отличия. Крылья камбионов. Хвосты тифлингов. Щупальца иллитидов…
— Щупальца иллитидов?!
В ответ раздался лишь вызывающий хохот.
— Ну а что? Мне интересно, что чувствуешь, когда они скользят по коже… не агрессивно, а доставляя удовольствие… остается ли от них влажный след…
— Уф. Пожалуйста, не продолжай. Так и знал, что у тебя интересные предпочтения. И вообще, такой момент испортил! Я тут погрузился в раздумья о том, каким ты меня видишь, а теперь не смогу выкинуть из головы эти проклятые щупальца!
Иллиатрэ захохотал еще громче, даже магическое поле тишины загудело. Посмеиваясь, выдал:
— Ладно-ладно… Давай на этом закончим, пока я не рассказал про какое-нибудь еще из моих предпочтений, а то у меня их очень много. Я и так уже поделился с Карлах своим интересом к крыльям камбионов… Так, теперь твоя очередь. Расскажешь, как выглядит твой Хранитель? Но если не хочешь, то не надо. Я тебе сначала своего покажу.
В разум осторожно ткнулась волна сознания Иллиатрэ, и Астарион, глубоко вдохнув, позволил чужим мыслям и видениям сплестись с собственными. Перед ним предстал самый прекрасный мужчина-дроу, что он только видел: гладкая светлая серо-голубая кожа, немного тяжеловатая, но мужественная линия челюсти, правильные черты лица, соблазнительно пухлые губы, глубокий, немного ироничный взгляд, длинные белые волосы, собранные в нетугой низкий хвост…
Иллиатрэ явно слукавил, что у него нет предпочтений во внешности.
— Это недостижимая мечта, — произнес тот с тенью печальной улыбки, когда Астарион вынырнул из его сознания. — Прекрасный мужчина, истинный дроу, что поймет меня без слов, станет мне убежищем и поведет за собой. Эдакий спаситель. По сути, он и есть я, только… идеальный.
Астарион вздохнул. Значит, вот что на самом деле нужно этому дроу — утешение? Хорошо. Пусть будет утешение.
— Я… понимаю. Знаю это ощущение, что тебя таким, какой ты есть, недостаточно… всегда недостаточно, что бы ты ни делал. Но… Черт, да смертные постоянно ошибаются и делают глупости! Никто и не ждет идеального Иллиатрэ. Ты нужен нам таким, какой ты есть. Мы привязались к тебе… а не к безупречному идеалу, всегда поступающему правильно.
— Какие добрые слова, — протянул Иллиатрэ, рассеянно глядя в никуда и потирая лоб основанием ладони. — Я и не думал таких от тебя дождаться…
Астарион фыркнул.
— Всегда пожалуйста.
— Ну а твой Гость из сновидений?
О боги, все же не получилось его отвлечь. Астарион выпалил ровным голосом, слегка улыбаясь:
— Это прекрасная полуэльфийка с волной светлых волос и темно-карими глазами лани.
— Вот как, — усмехнулся Иллиатрэ, а его глаза весело заблестели. — Судя по всему, настоящая красавица. Покажешь?
— Как-нибудь в другой раз, — отозвался Астарион в тон ему и отвернулся, раздумывая, может, пора уйти, только бы не продолжать этот мучительный разговор, но только вздохнул. Невольно так сжал кулаки, что заболели пальцы. — Нет, я… я…
Иллиатрэ спокойно смотрел на него. Ни любопытства, ни нетерпения. Он как будто без слов давал понять: ты можешь сказать — а можешь и не говорить. Знал, что ему солгали, но давить не стал. Или просто был уже слишком пьян.
Его проницательность сейчас била в грудь, как кулак, особенно сильно.
— На самом деле Хранитель приходит ко мне… в виде Касадора, — сдался Астарион и покачал головой.
У Гейла — рыжеволосая красавица, воплощающая его обожаемую Мистру, у Карлах — паладин в сияющих доспехах, у Иллиатрэ — идеальная версия его самого, а у него, Астариона, — враг, который мучил его столетиями. Ну просто замечательно!
Несколько мгновений они молчали. Тьма Подземья казалась густой и свежей, словно травяной настой.
— Спасибо… — выдохнул Иллиатрэ. — Правда, спасибо.
Ни с того ни с сего он вздохнул и указал на себя, словно отвечая на искренность искренностью:
— В чем-то ты говорил правильно… ну, днем. Эта чаша… была абсолютно пуста и суха, как череп давно умершего, но вы капля за каплей наполнили ее жизнью. Я оказался способен на гораздо большее, чем сам от себя ожидал, и это далеко еще не предел, — он ухмыльнулся, немного печально, но светло. Астарион чувствовал его опустошение, такое же бездонное, как у него самого. — Особенно ты наполнил. Я пью из тебя, как из… бутылки с вином. Хватаюсь за тебя, как будто ты обязан… вытаскивать меня из мрака…
— Да сколько угодно, — выдохнул Астарион.
Понимает ли Иллиатрэ, как сильно сам Астарион хватается за него и как использует? Подозревает ли хоть немного? Если да, то, наверное, такого бы не говорил, хотя с ним никогда ничего не понятно.
Иллиатрэ откинул голову назад и застонал.
— О нет… Вино делает меня сентиментальным, да и Подземье тоже. Здесь было столько всего… Хотя, скорее, на самом деле это все губительное влияние Поверхности…
Астарион наклонился к нему и поцеловал. Губы Иллиатрэ отдавали сладостью и горечью вина. Мягкие. Потрескавшиеся. Уже знакомые. Тот углубил поцелуй, неспешно и с наслаждением, слегка прикусил его нижнюю губу, подался на миг назад, чтобы глотнуть воздуха, и снова поцеловал.
Это словно длилось целую сладостно-горькую вечность, пока они наконец не отстранились друг от друга.
— Чудесно… — выдохнул Иллиатрэ, сжимая его предплечья. — Как раз то, что нужно. Немного предсказуемо, но… идеально.
— Как и всегда, — хмыкнул Астарион, но тут же немного посерьезнел: — Вчера днем…
— Ты все сказал как есть.
— Но мог бы этого и не делать.
— Конечно, мог бы. Стой, или тут тоже полагается принять твои извинения и сказать, что ничего страшного?
— Эй! — возмутился Астарион со смешком, бросился на него и прижал к спальнику. — Смотри, осторожно, а то мало ли что может случиться. Мы под заклятием тишины, вокруг только тьма, все наши спутники спят, а ты один на один с голодным вампиром…
— Ого… — протянул Иллиатрэ вызывающе, а его зрачки так расширились, что почти заняли всю радужку. — Словами не передать, как мне страшно. Ты меня укусишь? Больно?
И испортил всю игру, выкрикнув:
— Ну наконец-то!
Астарион снова фыркнул и, помедлив, обнажил клыки.
— Кстати, — не унимался Иллиатрэ, охваченный трепетом предвкушения. — Ты знаешь, что подходящие сосуды есть не только на шее? Еще вены на руках… и паховая вена…
— Спасибо, мне и так удобно, — ответил Астарион, сдержав смешок, оскалился так, чтобы Иллиатрэ хорошенько рассмотрел предстоящую участь, и впился ему в шею, в чувствительное место над изгибом плеча. Солоноватая кровь, сладкая-сладкая, туманящая рассудок, наполнила рот.
Иллиатрэ охнул. Сжал зубы, зажмурился, привычно вцепился пальцами Астариону в спину, как и всегда, когда тот его кусал. В его крови, словно флер роскошных духов, протянулось наслаждение.
Как же хорошо и спокойно. Хотя бы ненадолго.