Look at how they crawl around
Upon the Ground
Like little Ants.
Yes, but how they fascinate,
Confusing fate
With what is merely Chance.
Isn’t it a laugh?
Isn’t it a shame?
Thinking there is someone in Heaven to blame.
Yes, but even while blaming fate for the lives that they lead,
They hope for the lives that they need.
Посмотри, как они ползают
На земле,
Словно крохотные муравьи.
Да, но как они завораживают,
Противостоя судьбе,
Хотя шансов у них почти нет.
Разве это не смехотворно?
Разве это не печально?
Думают, что на Небесах есть кто-то, виноватый в их бедах.
Да, но даже обвиняя судьбу в тех жизнях, которые они ведут,
Они надеются на жизнь, которая им нужна.
Что мы знаем об Энре? Энра — наша Госпожа-танцующая-на-острие-иглы.
Она хрупка и изящна.
Она хитра, насмешлива и быстра на расправу.
Она беспощадна.
Наша Госпожа Энра никогда ничего не дает просто так, поэтому мы должны быть стойкими и сильными духом и проявлять изобретательность там, где другие опустили бы руки. Лишь увидев, что мы способны бороться за себя и за то, что нам дорого, Энра ниспошлет нам свою милость.
Однако, если кто-то будет упорствовать в своей слабости, однажды посреди ночи может услышать тяжелые шаги и скрежет меча по половицам. То же касается и нечестивых убийц, дающих волю смертоносным желаниям лишь ради удовольствия. Нашей Госпоже незачем пачкать руки кровью неугодных: эту задачу с удовольствием выполнит ее экзарх, exsecutor voluntatis, — Дорн.
Что мы знаем о Дорне?
Он полуорк, огромен и силен.
Он удостоился высшей милости Энры и бесконечно ей предан.
Он беспощаден.
Да не убоитесь вы страха перед грядущими испытаниями и да проявите стойкость духа перед искушениями, братья и сестры. Будьте смелы, хитры и никогда не отказывайтесь от фарса, что приведет вас к цели.
Славься вечно Полусмертная Госпожа Энра.
(Из письменной проповеди энрита Ранта Эсхаата)
***
Госпожа Энра — хаос и веселье на грани рыданий. Госпожа Энра — ровно то, что мы справедливо получаем за силу своего духа и за свои поступки.
Иногда Энра принимает обличье одинокой, усталой путницы, что заплутала на дороге, и посреди ночи выходит к случайно подвернувшемуся лагерю, будь то разбойники или простые странники.
От того, как они к ней отнесутся, зависит, останутся они жить или нет.
И если останутся жить, то как именно.
(Фрагмент «Учения о Полусмертной Богине» энрита Ранта Эсхаата)
***
Рассуждая о богине Энре, нельзя не сказать о Дорне Иль-Хане — ее соратнике, близком друге и любовнике, который в конце концов вознесся вместе с ней.
В отличие от многих полуорков, что стыдятся своего смешанного и часто насильственного происхождения, Дорн гордился своей орочьей кровью и отличался редкостной кровожадностью даже по меркам орков. Его жажда силы не знала границ: он заключил нечестивый контракт с демоном Ур-Готозом, а когда через некоторое время хозяин попытался от него избавиться, сочтя бесполезным, Дорн прикончил его и переметнулся к другой демонице. Его дурная слава и пособничество исчадиям Ада так гремели по всему Фаэруну, что его имя в конце концов оказалось в Небесном списке на истребление, и он лишь чудом спасся от заслуженного наказания богов — разумеется, с помощью Энры и ее соратников.
Дорн не утруждал себя изощренными планами, предпочитая сражаться с врагами в открытую, даже когда они значительно превосходили его количеством, а ситуация складывалась не в его пользу. Нередко его жестокость и садистское наслаждение убийствами на поле боя обращали противников в бегство.
Энра всегда искала свободы и не терпела давления чужой воли, восстав даже против своего отца, бога убийств Баала. Дорн же, в свою очередь, всегда искал могущественного покровителя, способного по достоинству оценить его силу.
Рассуждать о любви богов — дело неблагодарное и даже опасное, но я возьму на себя смелость построить предположения, чтобы лучше донести читателю причины возникновения их близости.
Для Энры Дорн воплощал все, что она подавляла в себе, чтобы не попасть под контроль Баала. Для Дорна же острый ум, хитрость и поистине змеиная изворотливость Энры стали своего рода откровением, показав, что врагов можно уничтожать не только грубой силой. Хотя у них было мало общего, они прекрасно понимали и дополняли друг друга…
Пока Энра не вознеслась.
А Дорн не умер.
(«О происхождении богов», В. фон Эстмент)
***
Это была бешеная схватка. Мы быстро выследили и нагнали Дорна Иль-Хана, но оказались совершенно не готовы к тому, что случилось дальше. Увидев нас, двадцать членов элитного отряда «Огненного Кулака», Дорн и бровью не повел. Я не уверена, знал ли он вообще, что значат наши шевроны.
Он разбросал нас, как котят. Смеялся, когда давил наши черепа голыми руками и топтал грудные клетки. Он вытащил меч — огромный черный двуручник — лишь тогда, когда мы окружили его и прижали к стене. Мы вгоняли в него копья, рубили клинками, но он лишь смеялся и смеялся, пока наконец не захлебнулся кровью.
Он умер улыбаясь.
Из нашего элитного отряда в живых осталось четверо.
(Из записей Элизы Дрейк, бывшего старшего офицера «Огненного Кулака»)
***
Время текло в никуда.
Энра лежала на черном озере во тьме, закинув руки за голову. В глубине пещеры гулко упала капля, и вода пошла рябью, на миг проявив очертания лестницы, что сквозь эфир вела в ее личные владения.
— Осталось совсем немного… — выдохнула Энра, и голос эхом разнесся под каменными сводами, загудел среди сталактитов, что пиками протянулись из потолка. — Совсем немного… Проклятье, да я скоро на стены полезу!
— Ты слишком много об этом думаешь, — проворчал Дорн хрипло. Его голова касалась ее головы, их темные пряди спутывались, переплетались витками, как чернила, такого же цвета ночи, что и вода под ними. — Я вот думаю о том дне, когда сдох. О, какая тогда была бойня! Ублюдки налетели на меня толпой, и я рвал их голыми руками и купался в их крови! — он зарычал и зловеще, издевательски ощерился в темноту.
Энра застонала.
— Проклятье, Дорн, прекрати. Вот поэтому я никогда не любила смотреть на тебя в бою!
Это было не совсем так — просто хотелось, чтобы он сменил тему. Дорн поморщился, но слишком погрузился в воспоминания, чтобы всерьез обратить внимание на ее слова.
— А потом они проткнули меня мечами и копьями, как зверя, так, что я даже пошевелиться не мог. Я до последнего смеялся им в лица, пока не истек кровью! Ха! Что это была за смерть! Если бы ублюдочные барды об этом знали, то не нашли бы слов, чтобы сложить такие стишки!
Озеро во тьме, отзываясь на чувства Энры, забурлило и заклокотало.
— Рада, что тебя так порадовала твоя смерть! — отрезала она холодно. — А вот я думала, что у меня сердце разорвется! Когда тебя убивали, я кричала, каталась по земле и расцарапывала себе кожу, потому что ничего не могла сделать, чтобы тебя спасти!
Проклятье, она ненавидела об этом вспоминать. Почти так же, как ненавидела вспоминать о садисте Джоне Айреникусе, что истязал ее и ее близких в своей лаборатории днями напролет.
Дорн стал первой (из многих) жертвой во имя ее божественности. Если бы она не вознеслась, то осталась бы с ним и не дала погибнуть, — но такие мысли глупы до невозможности, и она тогда сразу же их отогнала. Дорн умер исключительно из-за своей самонадеянности, если не сказать глупости: множество раз его попытки переть напролом оборачивались катастрофой, но он так и не понял, что кидаться в лоб на отряд превосходно обученных, опытных, закаленных в боях воинов — самоубийство.
Она не могла вытаскивать его из передряг вечно.
И все же…
Помедлив, Дорн протянул громадную ручищу и накрыл ей голову, словно ребенку. Энра фыркнула в ответ на неуклюжую ласку, но злость внутри немного улеглась.
— Это все равно была прекрасная смерть, — не удержался он. — Хотя да, я бы предпочел не умирать. Никогда.
— Я столько усилий приложила, чтобы похитить тебя из Ада, так что не умирай. Никогда.
И все же — когда его убили, она нарушила парочку правил, наступила на хвосты несогласным и забрала его душу себе. В сущности, его душа всегда принадлежала ей, с того самого момента, как они встретились взглядами, так что она просто вернула свое.
— Теперь это проще, — поморщился Дорн, и его мрачное лицо сделалось суровей. — Я — экзарх. Со мной и раньше мало кто мог справиться, а теперь — вообще никто!
Он хмыкнул. Осклабился. Энра разглядывала жесткий изгиб его губ и большие клыки, выступающие из нижней челюсти. Кое-кто считал полуорков уродливыми, но только не она, о нет, только не Дорна. Его широкие плечи и мускулистое тело словно высечены из темного камня, а лицо, скорее брутальное, чем красивое, выдавало холодную жестокость и грубую силу. Внутри все скручивалось от удовольствия при одном только взгляде на него, и за сотню лет, что они провели вместе, эти чувства ничуть не поблекли. Он — полная ее противоположность. Жестокий, быстрый на расправу, абсолютно лишенный сострадания, думающий лишь о том, как бы прикончить врагов покровавее. Такой сильный. Такой решительный. Такой безумно привлекательный.
Держать его на коротком поводке так приятно…
— Еще немного, — выдохнула Энра снова и закрыла глаза. — Ожидание меня убивает.
— Меня бесит твое нытье! — отрезал Дорн. — Ты выдержала сто лет. Выдержишь и каких-то три дня, так что закрой уже рот.
— Ты не понимаешь! — прошипела Энра, взбешенная его тоном сильнее, чем ожидала. — Моя свобода все ближе, так что я не могу не думать о том, что буду делать, когда наконец вырвусь отсюда! Черт возьми, да я даже вкуса божественной силы ощутить не успела, прежде чем оказалась здесь! Но как ты можешь понять? Для тебя естественно подчиняться и не рваться к свободе, ведь правда, Дорн?
Он зарычал и напрягся, когда ее рука легла ему на горло и сжала сильнее, чем требовалось для ласки, — но все же недостаточно сильно, чтобы причинить боль. Энра ухмыльнулась. Некоторые вещи она говорила ему лишь тогда, когда они были наедине. Он побледнел от злости, сжал челюсти, но не двигался, хотя легко мог вырваться.
Энра улыбнулась шире. Опустила руку и вытянулась на черной воде, что снова пошла рябью. Раздражение и нетерпение схлынули.
— Надо будет найти тех наших друзей, что остались живы, — протянула она, как ни в чем не бывало. — Джахейру. Минска. Дэмиэна.
— Выпустить кишки Бэйлоту Барритилу, — пробормотал Дорн чуть хрипло, и его густые брови сошлись у переносицы.
О, раньше они играли в игру «Кто выдумает более жуткую участь для Бэйлота Барритила в наказание за его предательство». Победила Энра с вариантом «на столетия заточить в самой черной из черных ям». Они просто так смеялись, что не могли продолжать, да и ничего лучше определенно бы не выдумали.
— Постой, — вскинул руку Дорн и поморщился, — мне послышалось, или ты сказала «Дэмиэна»? Не шути так.
Энра оставила его слова без ответа и неспешно продолжила:
— Даже не знаю… может, попробовать опять вправить мозги Саревоку, но… Что-то подсказывает мне, что это гиблое дело. Как и в случае с Виконией. Стоило мне пропасть на сто лет, и что они натворили? Провалиться бы им в Ад.
— Что потом? — выплюнул Дорн, не глядя на нее, хотя его дыхание немного участилось: упоминание старых товарищей всегда вызывало у них обоих бурю эмоций. — Найдешь своего сопляка?
— Надеюсь, это ты не про нашего сына?! — взвилась Энра, а грудь резануло глубокой, затаенной болью.
— Нет, — Дорн поджал губы. — Я про твоего Избранного.
— А, — помедлив, она выдала скупую улыбку и отвела со лба прядь. — Да. Я обязательно встречусь с ним. Он долго ждал.
Повсюду над ними, прямо в воздухе среди черноты, хаотично висели зеркала. Сто лет назад их было гораздо больше — так много, что она не поспевала за всеми следить. В них разворачивались жизни ее близких, ее семьи, ее стаи, всех тех, кто шел с ней рука и об руку и поддерживал на долгом и тяжелом пути противостояния Баалу и другим его отродьям и божественного вознесения.
По крайней мере, так было прежде.
Год за годом, что неспешно текли в заточении домашнего плана, зеркала гасли одно за другим. У Энры не было сил убирать их: они зияли среди остальных черными провалами, словно дыры на месте выпавших зубов, пока Люси, ее милая маленькая служанка, не накрывала их тканью и осторожно, бережно относила к Реке Душ, чтобы они могли уйти на дно приносящих забвение серых вод.
Одно за другим.
Сейчас в воздухе перед Энрой висело лишь четыре зеркала. Одно привычно отражало быт ее добрых друзей, Хаэр’далиса и Аэри, что сотню лет назад поженились и открыли во Вратах Балдура театр. Их жизнь, если не считать потрясений, неизбежных для смертных, была прекрасна и спокойна.
Второе показывало Джахейру, Высшую арфистку, забравшуюся в самое сердце страшного проклятия Шар, что вытягивало силы из земель по дороге к Вратам Балдура. Всю эту сотню лет Джахейра оставалась такой, какой Энра ее и запомнила: сильной духом, оберегающей своих близких и лезущей в такие неприятности, куда никто другой бы и сунуться не подумал.
В третьем зеркале, как загнанный зверь, метался Дэмиэн, ее гребаный сводный брат, и везде, куда ступал, приводил за собой несчастья и смерть. Однако у него был дом. И был тот, к кому ему хотелось возвращаться, так что в какой-то мере он тоже обрел покой. Несмотря ни на что, это радовало. Раньше Энра раздумывала, не поставить ли еще одно зеркало следить за Бэйлотом Барритилом, но решила, что не настолько сентиментальна — не после того, как ублюдок ее предал. Черные Ямы ей временами прекрасно показывало и зеркало Дэмиэна.
Ее любимое зеркало, зеркало, отражающее молодого дроу и его уютный лагерь, схватил Дорн и теперь крутил в руках.
— Ого! — выдал он громко и рассмеялся. — Ты не поверишь! Он попал прямо в руки твоему братцу!
— Что?! — взвилась Энра.
— На, сама посмотри.
Он небрежно перебросил ей зеркало и, заложив руки за голову, в точности как она минуту назад, вытянулся на черной воде. Энра впилась взглядом в отражение и еще глубже, в нити судеб, вероятностей и жизненных путей.
Иллиатрэ правда попал в руки ее брату.
Из горла вырвался рев, перерастая в тонкий инфернальный визг тех времен, когда она превращалась в Истинного Убийцу. Каменные стены затряслись, с потолка посыпалась крошка, вода пошла кругами. Дорн зажал руками уши, но между его пальцев просочилась кровь, и Энра чудовищным усилием воли заставила себя замолчать. В солнечном сплетении толчками, все сильнее и сильнее, билось желание рвать когтями мягкую, податливую плоть, выдирать жилы, разрывать тела…
Она вцепилась пальцами в волосы, тяжело дыша и пытаясь подавить яростную жажду убийства, текущую в венах с рождения.
— Энра, — укоризненно произнес Дорн, вытирая кровь со щек. Энра поспешно отвернулась, подавляя желание наброситься на него, прижала ладони к лицу и процедила:
— Почему?! Какая блажь заставила его свернуть с правильного пути и пойти к «Зентариму»?!
— Откуда щенку было знать, что его ждет? Он унюхал запах наживы и побежал на него, радостно виляя хвостиком.
— Неожиданно разумная мысль, Дорн, — холодно отозвалась Энра, хотя внутри все до сих пор сотрясалось дрожью. — Ты меня удивляешь.
На шпильку он мрачно нахмурился, но продолжил без эмоций:
— Чего ты так трясешься над ним? Он больше столетия выживал без твоей помощи. Да, двинулся немного, но все волшебники двинутые.
— У него же обостренная интуиция, он должен был что-то почувствовать!
— Ага, и что сказал бы своим прихвостням? «Простите, ублюдки, но к зентам мы не пойдем, потому что у меня как-то странно крутит в животе»? — Дорн сел и презрительно сплюнул в воду. — Ты все равно не сможешь ничего сделать — тебе сидеть тут еще целых три дня. А даже если бы и могла… Ты просидела здесь сто лет за то, что мы тогда устроили в мире смертных. Хочешь еще посидеть?
— Ты неправильно понял, Дорн, — поморщилась Энра. В глубине пещеры звонко капала вода, и по черному озеру проходились круги. — Я и не собиралась вмешиваться! Меня просто злит, что все сложилось именно так! Но… в каком-то роде мой брат испытает его. И Бэйлот Барритил испытает его. А потом, может, мы с тобой его испытаем. Да, так… так будет совсем неплохо…
— Было бы что испытывать, — проворчал Дорн, отбирая у нее зеркало. Наблюдать за молодым дроу и его спутниками ему было скучно, но уж всяко лучше, чем днями напролет таращиться в темноту. — Знаю, что ты не хочешь больше никого терять, но он не твой близкий. Он щенок, который слепо тычется во тьме и пытается выжить. Забудь о нем, Энра. Я — твой экзарх, заступник и поверенный твоей воли. Я не умру и никуда не денусь. Я здесь, пока ты не низвергнешься в мир смертных или не возвысишься над всеми богами!
Она глубоко вдохнула, чувствуя, как уходит гнев. Любила его — за эти слова и за все остальное, что он давал ей или отбирал у нее.
Зеркало снова высветило лицо Иллиатрэ — сияющее улыбкой, рассеченное шрамом. В глубине его глаз горела злая, первозданная тьма, съедающая душу так долго, что вот-вот вырвется наружу. Возможно, это его сломает. Возможно, поможет воспрянуть, как фениксу из пепла.
Энра ухмыльнулась, с нежностью разглядывая его. Мальчик уже совсем вырос (еще бы, больше столетия прошло), и спутники ему под стать — такие же израненные, но сильные духом. Может, они и проскользнут в то игольное ушко кошмара, куда загнал их Дэмиэн.
Дорога все равно приведет Иллиатрэ туда, куда он должен попасть.
Другой вопрос — каким он туда придет.
Так или иначе, Энра не собиралась вмешиваться.