— Не хочу расстраивать, Йоусен, но у тебя появилась седая прядь, — бросил Астарион, окинув полурослика пристальным взглядом.
— Правда? — поморщился Йоусен и невольно провел рукой по голове. — И что, сильно заметно?
Прядь белела в его волнистых русых волосах, словно полоса снега среди ржаного поля.
— Сильно.
Йоусен скривился. Теперь придется разводить краску, закрашивать, следить, чтобы по цвету не выбивались отросшие корни, пока волосы совсем не побелеют, — морока. Они все рано или поздно через это проходили: сказывалось отсутствие солнечного света и «уроки» Касадора на Псарне. Вдобавок, у Йоусена миловидное, доброжелательное, даже нежное лицо. Седина с таким не сочетается.
В другом конце комнаты, сидя на кровати, Гэвин прижимал тряпку к разрубленному лбу. Его каштановые волосы выбились из хвоста, смугловатая кожа казалась нездорово бледной в полумраке.
— Отцепись от меня! — огрызнулся он на Аурелию, что крутилась вокруг.
— Кровь не останавливается, — настаивала та, мягко, но настойчиво пытаясь отнять его руки от лица. — Может остаться шрам. Лучше скажи Повелителю, пока не поздно.
Гэвин вздрогнул и оттолкнул ее с такой силой, что она едва удержалась на ногах.
— Тебе-то что?!
Он тут же осекся и покосился на закрытую дверь: Повелитель не терпел шума и криков и не стал бы разбираться, кто именно из отродий потревожил его размышления в уединении.
— Я понимаю, ты злишься, что я рассказала… — вздохнула Аурелия. — Но я не могла иначе, Гэвин, Повелитель бы все равно узнал, и тогда… все стало бы только хуже.
В ее голосе прорезалась мольба, но Гэвин остался холоден, лишь поморщился, и кровь из раны на лбу сильнее пропитала тряпку.
— Не сомневаюсь, — процедил он и с мрачным видом погрузился в себя.
Наравне с Аурелией Гэвин выполнял особые поручения Повелителя: чаще всего они убивали неугодных, которых слишком опасно даже приводить во дворец, чтобы Повелитель насытился. Сегодняшнюю рану Гэвин получил, напав на офицера Огненного Кулака, слишком настойчиво совавшего нос в налоговые документы Зарров. Его отправили на задание, хотя он еще не оправился после долгого пребывания на Псарне — из-за провала с предыдущей целью. И, судя по всему, ему светило новое наказание: если бы Аурелия не вмешалась и не помогла ему, он бы снова не смог выполнить приказ.
Все понимали, что это означает. Если отродье совершает ошибку за ошибкой, для Повелителя оно бесполезно.
Не сговариваясь, будто соединенные на миг сознаниями, отродья посмотрели на пустую койку — койку, что прежде занимала их «сестра» Маэлла, мастер взломов и краж. Когда она пропала, Астарион ожидал жестокого и мучительного допроса, однако Повелитель не выказал ни беспокойства, ни ярости, словно ничего не случилось.
Все это наталкивало на определенные мысли.
В любом случае, если Маэллы больше нет, скоро ее место займет новое отродье.
Когда Аурелия и Йоусен вышли из общей комнаты, Астарион придержал за локоть Гэвина, что собирался последовать за ними, и, кивнув на пустую койку, едва различимо выдохнул:
— Твоих рук дело?
Гэвин напружинился и гневно сбросил его ладонь. С каждым годом он делался все более раздражительным, а его природная вспыльчивость превратилась в нелюдимость, страх и ненависть ко всем вокруг. Он яростно отвергал любые попытки других отродий сблизиться и из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед Повелителем. Астариона это забавляло — в том мрачном, презрительном смысле, в каком его еще могло что-то забавлять.
— Если бы это сделал я, — выплюнул Гэвин, глядя в дверной проем над его плечом, где клубился мрак, — я бы что, по-твоему, здесь стоял?
Резонно. Помедлив, Астарион отпустил его. И все же чувствовал, что Гэвин лжет.
А если чувствовал он, то для Повелителя это очевидно.
***
Иллиатрэ смотрел на спутников со второго этажа, сжимая руками рассохшиеся перила. На его губах играла холодная ухмылка, глаза пакостно горели красным, но внутри кипела самая настоящая, серьезная злость вперемешку с досадой, и все ее чувствовали.
— Стая, — протянул Иллиатрэ насмешливо, разглядывая их сверху вниз, словно разгневанный император. — Кажется, вчера вас расстроила моя встреча с Абдираком.
— Не начинай… — вздохнул Уилл, сжимая в руках книгу, которую читал, но его увещевание осталось без ответа.
— Правда, я могу понять, почему вас это расстроило, — Иллиатрэ повернулся к ним боком и с самодовольным видом облокотился на перила. — В конце концов, наши сознания прочно связаны головастиками, и, если бы я потерял контроль, вы бы почувствовали все мои раны и синяки. Это принесло бы вам… определенные неудобства.
Кажется, он добился того, чего хотел: запредельно неловкую тишину, прокисшим вином разлившуюся по таверне.
— К тому же, далеко не каждый — особенно далеко не каждый наземник — способен достойно выдержать такое испытание, — Иллиатрэ говорил так неестественно язвительно, что по коже бежали мурашки. — Эй, чего же вы притихли? Вчера вы очень мило болтали у меня за спиной!
Гейл протяжно вздохнул и сказал:
— Мы беспокоились за тебя.
— Вы беспокоились? Как мило. Правда, стая? Вы беспокоились обо мне?
Астарион уже давно не думал, что лучше бы соблазнил кого-то другого из их отряда, но порой Иллиатрэ вел себя так утомительно, черт возьми. Решив больше не отвлекаться, он углубился в путанную книгу про путешествие дочери Баала Энры и ее спутников, которую отыскал в вещах арфистов, но недовольно обнаружил, что не получается сосредоточиться.
— Так что же, стая? — Иллиатрэ широченно и абсолютно бессовестно ухмылялся, повернув голову набок. Запустил пальцы в волосы и отвел их со лба. — Вы правда волновались за меня?
Ну просто замечательно. Он намеренно решил сделать запредельно неловкую тишину еще более неловкой! Астарион поджал губы, сдерживая смех.
— Не-а, — нарочито равнодушно отозвался Уилл и отвернулся.
— А должны были? — мурлыкнула Шэдоухарт за барной стойкой и опустила подбородок на переплетенные пальцы.
— Ts'kva! — отрезала Лаэ'зель, оттирая тряпкой пятно на клинке. — У нас были дела поважнее.
Иллиатрэ аж рот раскрыл. Выглядел таким потрясенным и обиженным, что Астарион не выдержал и затрясся от смеха, втягивая воздух сквозь зубы.
— Вы не можете!!! — возмутился Иллиатрэ, а по его щекам поползли багровые пятна. — Как так?!
Из горла Астариона все же вырвался громкий хохот, наполнивший зал таверны, как буря. Он и припомнить не мог, когда в последний раз видел настолько уморительное зрелище! Иллиатрэ смерил его испепеляющим взглядом, но Астарион не собирался ему подыгрывать, откровенно наслаждаясь происходящим. Гейл, застывший посреди таверны и всем своим видом выражающий нерешительность и вину, лишь подливал масла в огонь, как и Хальсин, с точно таким же выражением лица стоявший под лестницей.
— Я рад, что тебе весело! — отрезал Иллиатрэ таким тоном, что замерзла бы лава.
— Хочешь знать, что я думаю, моя радость? — отсмеявшись, выдохнул Астарион. — Ты это заслужил! И да, стая… Вы только что выросли в моих глазах! Раньше мне казалось, что я странствую с кучкой детей, но теперь вы — с трудом, но все же — тянете на подростков!
— Ах так?! — губы Иллиатрэ снова резанула злая ухмылка, он слетел по ступенькам и остановился посреди зала. — В этот раз ничего не произошло. Никакого кнута, никаких веревок. Но в следующий раз я позабочусь, чтобы все прошло как надо и чтобы при этом все передалось вам сквозь связь головастиков!
— Кошмар! — отозвался Астарион и издал ехидный смешок. — Тебе не кажется, что это какой-то сомнительный аргумент, если уж ты хочешь, чтобы стая за тебя волновалась?
Карлах нерешительно шагнула вперед и остановилась. Иллиатрэ посмотрел на нее с надеждой.
— Я рада, что с тобой все в порядке, солдат! — выпалила она и сжала его в объятиях. — Ты потрясающе силен духом!
Иллиатрэ довольно осклабился в ее мощной, но нежной хватке.
— Ну нет, — закатил глаза Астарион. — Не поощряй его игру на публику, Карлах!
Нет, до уровня подростков таки добрались не все.
— И пусть, — мотнула она головой и выпустила Иллиатрэ. — Он молодец. И ты молодец. Я так рада за вас!
Опасаясь, что она опять полезет обниматься, но уже к нему, Астарион отступил назад.
— Я поддерживаю Карлах, — не выдержал Хальсин, вышагнул из тени и положил Иллиатрэ руку на плечо. — Чтобы подняться над своими темными страстями, нужна выдержка и сила духа, и ты проявил эти качества, достойные лидера.
Бог ты мой, подумал Астарион насмешливо, да они же наивны, как дети, не приходится даже прилагать усилий, чтобы ими вертеть.
Впрочем, вообще-то Иллиатрэ поступил так и с ним самим в тот первый раз, когда согласился на испытание Абдирака. Что это было, если не своеобразное темное соблазнение, игра на публику?
Иллиатрэ смеялся, разговаривая с Карлах и Хальсином. Остальные члены стаи делали вид, что правда о нем не волновались, но от них тоже ощущались легкие волны веселья и облегчения, пусть и смешанного с недовольством. Казалось, на пару мгновений Астариона отгородила от него невидимая стена, а мир вокруг посерел.
Иллиатрэ правда так долго не рассказывал им о своем прошлом лишь из страха, что они оттолкнут его, начнут презирать или даже убьют? Или на самом деле оттягивал время, чтобы они привязались к нему, полюбили его — и уже не захотели бы оттолкнуть?
Если так, то Иллиатрэ поступал точно так же, как поступал сам Астарион.
— О нет, — страдальческим шепотом возвестил Иллиатрэ, приблизившись к нему. — Это трагедия, Астарион. Мои провокативные навыки больше не работают на стае. Сначала я не смог вам лгать, потом — не смог скрывать от вас свое прошлое, теперь — не могу вас спровоцировать. Что же будет дальше?..
— Не беспокойся, — ухмыльнулся Астарион. — Я уверен, что твои провокативные навыки отлично сработают на всех остальных, как и раньше. Попробуй на Джахейре.
— Дохлый номер, — поморщился Иллиатрэ, глядя, как Джахейра перемещает фигурки на тактической карте на своем столе. — Она слишком суровая и тоже не ведется на мои провокации. Погоди-ка… Значит ли это, что Джахейра тогда станет частью стаи?
Астарион и представить не мог, по какой логике Иллиатрэ пришел к такому выводу, но решил поддержать игру и картинно вскинул брови:
— Надеюсь, что нет. Еще одного зануду в нашей маленькой компании я не выдержу.
***
— О, — расплылся в улыбке Иллиатрэ. — Ничего не стоящий художник!
— Прошу прощения, — оскорбился Оскар Феврас. — Ты не мог бы меня так не называть?!
Он выглядел получше, чем в плену у «Зентарима»: светлые кудри были вымыты и тщательно завиты, на лицо вернулся румянец, следы травы и грязи исчезли с камзола, да и разговаривал он погромче, не опасаясь, что какой-нибудь из работорговцев влепит ему затрещину.
— Но я же правда забрал тебя у «Зентарима», ничего не заплатив.
— Да, но это не значит, что я ничего не стою! Вообще-то я известный во Вратах Балдура художник, мои работы представлены на всех крупных выставках, а мои заказчики…
— Ладно-ладно, я понял. Нарисуешь мой портрет?
И как бы Оскар ни отнекивался, как бы ни утверждал, что его услуги стоят дорого, а здесь, в этой богами забытой таверне, у него нет ни холста, ни нормальных красок, ни других материалов, Иллиатрэ был непреклонен:
— Найди какую-нибудь деревяшку и рисуй на ней. Оторви дверцу от тумбочки или шкафа, все равно здесь все рассыпается и никому не надо.
Хоть Оскар и не показывал, но боялся ему отказать — все же был наслышан о вспыльчивости и жестокости народа дроу. Не раз посещала мысль, что Иллиатрэ спас его лишь затем, чтобы сделать своим рабом!
Когда Астарион вошел в зал, то попал в самый разгар творчества. Иллиатрэ стоял у стены, чуть повернувшись влево и сжимая яблоко в приподнятой руке. Выглядел горделивым. Собранным. Даже надменным. Холодное выражение лица, намек на насмешливую ухмылку — такие чужеродные…
— Боги, — хмыкнул Астарион, скрестив руки на груди. — Кто ты, о, высокомерный и горделивый темный эльф, и куда ты дел Иллиатрэ?
Иллиатрэ не повел и бровью, хотя было видно, каких трудов это ему стоит.
— Не двигайся! — тут же приказал Оскар, ткнув в его сторону кистью. — А ты, уважаемый эльф, будь так любезен, не отвлекай моего натурщика!
Его голос отдавал холодом: кажется, он не забыл, что, когда Иллиатрэ уговорил зентов его отдать, Астарион с ехидным энтузиазмом обронил: «О, теперь у нас будет личный раб. Наконец-то не придется самому чистить сапоги!»
Астарион заглянул ему через плечо и удивленно моргнул, потому что картина, развернувшаяся на холсте (или, погодите, это дверца шкафа?) превосходила все ожидания. На фоне сгущались темно-синие и черные краски, испещренные зловещей сизоватой дымкой, а впереди вставал на дыбы медведь, раскрыв пасть в разъяренном рыке. С его ощеренных клыков стекала слюна, глаза полыхали красными отблесками бешенства.
Дроу верхом на нем поражал величием. Его кожа отливала ночью и сталью, глаза горели не хуже, чем у медведя, и в них разливалось холодное презрение, высокомерие и уверенность в собственных силах. Белые волосы разметались по ветру, а со вскинутых рук всполохами срывались молнии, рассекая картину на несколько частей.
Величие и сила, жгучий контраст темных и светлых пятен — едва ли не мурашки по коже бежали.
— Это… — выдал Астарион. — Неожиданно хорошо.
— Ну еще бы, — самодовольно отозвался Иллиатрэ и добавил саркастичным, полным яда голосом: — Должны же смертные знать в лицо героя Фаэруна, освободителя Врат Балдура и прочее, прочее, прочее.
«Угу, — раздался его голос в голове Астариона. — Я предпочитаю, чтобы смертные знали в лицо правителя культа Абсолют и своего хозяина».
Астарион послал ему хищную, довольную усмешку, и Иллиатрэ озарился точно такой же.
— …Кстати говоря, а зачем тебе яблоко? На картине его нет… и у тебя вообще другая поза.
Иллиатрэ пожал плечами, откусил от яблока и шумно прожевал под гневный окрик Оскара, взмахнувшего кистью так резко, что заляпал стену краской.
***
— Пожалуйста, дяденька, найдите маму и папу! — Арабелла заламывала руки, в ее глазах стояли слезы. Она терялась в черноте, одна среди старого кладбища, одна среди плененных теней и лиан, которые призвала. Еще долго после того, как они пошли дальше по Проклятым землям, перед глазами Иллиатрэ, словно выжженный на сетчатке, стояла ее маленькая, худая фигурка.
И вот теперь в душном от запаха загнивших ран, крови и лекарств Доме Исцеления он смотрел на два изувеченных трупа, лежавших на кроватях.
«О боги, — взвилась в голове мысль, словно дым от костра. — И что я теперь ей скажу? Что я теперь ей скажу?..»
«Пожалуйста, дяденька, найдите маму и папу!»
Два светловолосых эльфа, мать и маленький сын, играющие на лютне и поющие среди зеленой поляны…
Иллиатрэ сжал кулаки. Почему это должно его задевать? Что ему за дело? Он все равно не мог их спасти, даже если бы всей душой захотел.
Он не знал, как Арабелла отреагирует на смерть родителей. Не знал, но в глубине души хотел узнать, даже если это жестоко по отношению к маленькой девочке. Он, тот, кто убил свою мать и пытался убить предполагаемого отца, до боли в груди хотел понять, каково это — скорбеть по родителям, которых любил и которые любили тебя.
Арабелла отреагировала гораздо хуже, чем он ожидал.
— Ты врешь!!! — пронзительно закричала она, и по ее щекам побежали злые слезы. — Врешь!
Воздух вокруг нее опасно загудел, заклубился, пошел рябью.
С пугающей ясностью Иллиатрэ осознал, что сейчас произойдет. Отступил на шаг, но ничего не успел сделать.
Земля вырвалась из-под ног. Он взвился в воздух, отлетел назад и с грохотом врезался в чью-то палатку.
От боли сознание помутилось. Все тело скрутило, каждую мышцу нестерпимо тянуло, в груди разливалась тупая пульсация. С губ сорвался полупридушенный стон. Иллиатрэ с трудом пошевелился и почувствовал, что ничего не сломано — просто сильно приложился спиной о землю.
— Что произошло?! — метнулся к нему Уилл. — Ты цел?! Встать можешь?
Иллиатрэ неясно вздохнул, даже не двинувшись.
— Что-то со спиной? Что болит?!
Он повернул голову. Глаза Уилла расширились от беспокойства, лицо исказилось.
— Я не… Я в порядке, Уилл… — прошептал Иллиатрэ. — Просто… какое же это дерьмо.
Воздух вокруг Арабеллы гудел и искрился, завивался ураганом, ее глаза налились лиловым магическим сиянием.
За ее спиной, будто ниоткуда, возник Иссохший и коснулся ее плеча. Глаза девочки сонно закрылись, и она обмякла в его костлявых руках.
Что ж. Как хорошо, что на его надгробии не будет написано «Дроу, истинное дитя своего народа. Убит маленькой девочкой с Поверхности».
Иллиатрэ попытался сесть, поморщился от боли и тут же оказался в хватке Уилла.
— Так, погоди. Ты ничего не сломал? Скажи мне в нормальном смысле — не в метафизическом, не в философском, а в физическом — насчет твоего тела.
— Стоп-стоп, — хмыкнул Иллиатрэ, оказавшись наконец на ногах, и покачнулся. — Так тебя интересует мое тело? Ух ты. А Карлах не против?
— Иллиатрэ, — одернул Уилл укоризненно.
— Ну ладно-ладно. Я ничего не сломал, просто немного ушибся. Не переживай. И… спасибо.
Иссохший ждал у скалы, оперевшись на посох. На его серой, морщинистой коже отчетливо выделялись золотистые узоры — не то украшения, не то магические отметины. Его ввалившиеся, до странности прозорливые глаза следили за каждым движением Иллиатрэ, за каждым шагом, нетвердым после падения.
— Дикая магия внезапна и неконтролируема, — произнес Иссохший гулко. — Она — дар для высокого разума и проклятие для глупца.
— Это намек? — проворчал Иллиатрэ и, не дождавшись ответа, выпалил то, что терзало: — Я не знаю, каково быть диким магом. Но… раз уж ты собираешься наставлять Арабеллу… Может, ты и мне скажешь, как я могу вернуть свою силу?
— А можно ли вернуть вино, пролитое на пол из кувшина? Даже если способ обрящешь ты после долгих трудов и мук, это будет иное вино, не то, что пролилось, и оно оставит лишь горечь разочарования у тебя во рту. Колесо судьбы вращается вперед, дитя тьмы, и, в прошлое свое взор устремив, ты не увидишь бездны у своих ног.
Иллиатрэ цыкнул языком и нахмурился.
— Ты не понимаешь! Я так и не понял, кто ты такой… или что ты… но мы, смертные, ненавидим, когда у нас силой отбирают то, что мы не хотим отдавать! Я родился с даром дикой магии и даже не успел понять, что оно такое! Я хочу его вернуть, потому что это часть меня, которую отобрали!!!
— Долгий и трудный путь лежит пред тобой, дитя тьмы, — протянул Иссохший. — Но это — твой путь, не мой. Ищи ответы на нем.