Едва Бэйлот начал спускаться, как под ногу подвернулась щербатая ступенька. Он сильно шатнулся вперед, перецепился о плащ и едва не проломил себе голову креплением для факела, что оскалилось со стены. Тупо уставился на его закопченные зубцы.

Запоздало бросило в холодный пот. Едва не умер так нелепо, подумать только! Он издал нервный смешок и потер лоб основанием ладони. А все дурацкая башня, где все обсыпается и рушится! С того давнего дня как Дэмиэн развалил ее напополам, ничего в ней не ладится!

Нет, пожалуй, это очень плохое знамение.

Бэйлот поставил ногу на верхнюю ступеньку, всем телом повернувшись обратно к выходу — прямоугольнику ободряющего света.

Не помешало бы пригласить каменщика… но речь ведь о тайном проходе на не менее тайный подземный уровень, так что, когда каменщик закончит работу, его придется прикончить, а это возня впустую. Обычно такими вопросами занимался Дэмиэн — уж он-то никогда не прочь запачкать руки. Дэмиэн…

Бэйлот все же продолжил спускаться, только гораздо осторожней. Взгляд, от рождения приспособленный ко мраку, пронзал кромешную черноту впереди, так что факел зажигать пока нет нужды.

Интересно, если бы он все же напоролся на ту проклятую железку, где бы его воскресил джинн? В прошлый раз устроил ему подлянку и вышвырнул на Поверхность — в этот раз, наверное, сбросит в Мензоберранзан, прямиком на голову Верховной Матроне! А ведь Бэйлот в контракте нарочно указал, что джинн должен оживлять его только там, где безопасно, — не учел лишь того, что для джинна понятие «безопасно» размыто. Тот вполне мог бросить его перед разъяренной рысью, как раз за миг до того, как она станет опасной!

Чем глубже Бэйлот спускался, тем сильнее сгущались тени, тем яростнее расходилось эхо шагов среди стен. Щербатых ступенек больше не попадалось. Факел в руке вспыхнул сам собой, и вскоре оранжевый отсвет пламени заплясал в больших зеркалах впереди. Бэйлот про себя выдохнул с облегчением. Давненько сюда не спускался — наверное, с тем самых пор, как заточил здесь джинна.

По комнате разлился далекий рокот, перерастая в рев, и в зеркалах загорелись гигантские оранжевые глаза.

— О, неверный! — загрохотал голос, болью вспарывая уши. — Как ты посмел нарушить мой покой после стольких лет?!

— Ты и только ты виноват в том, что попал в такое положение! — провозгласил Бэйлот с наслаждением, размахивая факелом: он-то в темноте идеально видел, но надо, чтобы и джинн его видел! — Ты обманул меня! А ведь всего-то и мог, к вящей радости нас обоих, воскресить меня в моей Магической башне в Подземье, как мы и договаривались!

— Ты пленил меня! — взвыл джинн. — Призвал меня и обманом привязал к кольцу!

Рука Бэйлота — та самая, с пресловутым кольцом — нервно дернулась. Против воли вспомнилось, как он всерьез вознамерился отрубить себе палец (вернее, рубить должен был Дэмиэн), только чтобы избавиться от джинна, этого извечного источника непредсказуемых неприятностей. Если так подумать, не такая уж и хорошая была идея подчинить себе джинна…

Хотя, конечно, от смерти тот правда спас (пусть и выкинул на Поверхность), так что это стоило того.

— Если бы ты не обманул меня, — огрызнулся Бэйлот, крепче сжимая факел, — все было бы хорошо! Я бы получил страховку от смерти, как положено, а ты — возможность поспособствовать одному из пяти самых величайших волшебников Фаэруна в его невероятных начинаниях, но ты не оценил своего счастья, ничтожество!

Если бы джинн воскресил его в Магической башне, как и обещал, все бы сложилось совсем иначе, но блистательный Бэйлот Барритил двигался только вперед и не жил прошлым!

Джинн снова взвыл, заметался в зеркалах, зашелся гудением и бранью на своем языке.

— Но! — повысил голос Бэйлот. — Я великодушен. Столетия заточения вполне достаточно, чтобы искупить твою вину, эфемерное создание. Так что я готов загадать второе желание.

Джинн затих. Уставился на него огненными глазами. Они оба знали, что, если Бэйлот загадает все три желания, джинн будет свободен — и тут же выпустит ему кишки.

— Перемести ко мне Дэмиэна Морэтти, живым и здоровым, прямо сейчас и прямо сюда.

Джинн устало и дрожаще выдохнул.

— О, неверный!.. Твоя глупость не знает границ! На эти три желания ты — мой хозяин, но я не могу влиять на жизни других смертных, помимо тебя. Я не могу никого ни убить, ни воскресить, ни влюбить в тебя! Неужто твоя память так ничтожна?..

Бэйлот потер переносицу свободной рукой и пожал плечами.

— А, ну да, точно. Как-то вылетело из головы. Ну тогда… — он зябко поежился. — Даже не знаю. Раз так… Только дослушай до конца, прежде чем выполнять, понял?! Открой мне рабочий, стабильный, целиком и полностью правильный портал туда, где сейчас находится Дэмиэн Морэтти… Так, если он, разумеется, не в Аду и не на вечных посмертных муках у его хозяина, дьявола-камбиона Рафаэля. Тогда не надо, не открывай. Желание вроде бы очень простое, даже не надо меня воскрешать, так что давай, отрабатывай мое терпение!

Кольцо — рабские оковы в обе стороны — на пальце раскалилось.

***

Джахейра почувствовала чужое присутствие и повернулась. Ожидала увидеть Иллиатрэ или друида Хальсина, что, бывало, расспрашивал у нее о поразившем эти земли проклятии, но увидела Астариона. Несмотря на чуткий слух и настороженность, навеянную опытом, не услышала его шагов — странно.

В таверне сгущался глубокий ночной полумрак, что обычно бывает перед грозой. Астарион стоял, вальяжно прислонившись спиной к стене, и ухмылялся. Весь его вид выражал надменность и холод, но Джахейра чувствовала в нем еще кое-что — кое-что, чего не чувствовала в Иллиатрэ. Иллиатрэ порой вел себя непредсказуемо и вспыльчиво, как ребенок, но не казался слишком уж злонамеренным, пусть и был дроу. Но Астарион…

Астарион вызывал смутное беспокойство.

— Когда ты путешествовала с богиней Энрой, — начал он с преувеличенным энтузиазмом, а с его губ не сходила болезненная, конвульсивная ухмылка, — в вашем отряде правда была вампирша по имени Хексат?

— Правда, — отозвалась Джахейра и удивленно подняла брови: ожидала услышать что угодно, только не это. Наткнулась взглядом на толстую книгу в кожаной обложке, что Астарион держал под рукой, и едва не застонала. Опять какое-то из бесконечных художественных описаний противостояния Энры и ее отряда богу убийств Баалу. Если бы Джахейре платили золотой каждый раз, как она видела подобную книгу, то она давно бы уже построила семье дворец в Верхнем Городе Врат Балдура.

— И эта Хексат правда могла жить под солнцем? — улыбка Астариона ну никак не могла показаться дружелюбной, в глазах горела насмешка, которую Джахейра не могла понять. Худощавый. Изящный. Ловкий. И очень красивый. На днях пришлось одернуть парочку арфисток, что слишком уж часто обсуждали этого надменного бледного эльфа с белыми кудрями. Вот только любовного конфликта ей здесь не хватало.

— Ну, жить под солнцем — сильно сказано, — отозвалась она, помедлив. — Хексат носила плащ какого-то легендарного волшебника, уже и не помню какого, и этот плащ защищал ее от солнца. Но ей приходилось постоянно натягивать капюшон на лицо и прятать ладони в рукавах, потому что стоило хотя бы кончику ее пальца оказаться снаружи, как она начинала гореть и превращаться в прах.

Астарион с лихорадочной жадностью ловил каждое слово. Хотелось бы знать, что в этой давней истории так его интригует.

— Вдобавок, в плаще она не могла ходить с привычной для себя скоростью, а ее заклинания частенько не срабатывали.

— И все же — это настоящий, действенный способ для вампира находиться под солнцем, пусть и несовершенный!

Астарион издал радостный, какой-то нездоровый смешок; казалось, он близок к помешательству и вот-вот закружится по комнате с книгой на вытянутых руках, но сдерживается. Джахейра прищурилась:

— А что такое? Нравятся истории о злых вампиршах?

— Нет, — спокойно отозвался он, — просто никогда не слышал, чтобы вампир мог находиться под солнцем, вот и решил спросить: вдруг барды, как обычно, наплели лишнего. Кстати говоря, и какой же была Хексат?

— Высокомерной, холодной и насмешливой, — мгновенно отозвалась Джахейра. — И сдержанной.

— И влюбленной в богиню Энру.

— Возможно. А, возможно, она просто изображала симпатию, чтобы использовать Энру для своих целей, и всех нас заодно.

Улыбка Астариона померкла, выражение лица на миг сделалось неуверенным, но тут же приобрело прежнее спокойно-насмешливое выражение.

Джахейра могла бы задуматься, что все это значит, но предпочитала без необходимости не лезть не в свои дела. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Иллиатрэ и его отряд совсем не невинные овечки — и все же они приняли сторону арфистов, а не Абсолют, пусть и по своим причинам. Чем больше людей пойдет штурмовать Лунные Башни, тем больше шансы на победу. А если у ее союзников есть мрачные тайны, которыми они не собираются делиться, — да ради богов, пусть оставят себе.

— Тогда встречный вопрос, — произнесла Джахейра. — Иллиатрэ в порядке?

Астарион едва уловимо дернулся, помрачнел, посерьезнел.

— Он просто… в общем… — он цыкнул языком, вздохнул, сдаваясь, и бросил тише: — Нет. Он… никогда не в порядке.

— Мне жаль, — отозвалась Джахейра. — Я должна была сказать, что проводник абсолютистов — драук.

— Разумеется, должна была, — почти капризно протянул Астарион. — Тогда нам не пришлось бы терпеть всю эту катастрофу! Хотя… сомневаюсь, что ситуация стала бы лучше, если бы мы заранее знали, что будем сражаться с драуком. В общем, ладно. Я узнал что хотел, а на праздную болтовню у меня нет желания. Счастливо оставаться!

Он отвернулся, картинно помахал рукой и направился на второй этаж, где отряд Иллиатрэ занял комнаты.

Джахейра провожала его задумчивым взглядом. Только что этот эльф, как будто преследующий лишь свои интересы и наполненный тьмой, проявил искреннее участие к Иллиатрэ, пусть и скрыл его за раздражением.

Возможно, все сложнее, чем кажется.

Астарион вдруг остановился у самих ступенек. Бросил на нее взгляд через плечо — мрачный, настороженный взгляд, совсем не вязавшийся с его привычным видом, словно из-за маски на миг выглянул он настоящий: подозрительный, подмечающий каждую мелочь, каждый шаг, каждое слово…

— А что такое? Боишься, что Иллиатрэ упадет духом и не получится использовать его так действенно, как сейчас? Да, и кстати, какого черта ты сказала ему, что он может быть сыном Баала?!

Его гнев вонзился в Джахейру стрелами и шипами, почти осязаемо впился в тело. Она хотела парировать, что не использует Иллиатрэ, просто их интересы совпадают, но поняла, что это бесполезно. Уж больно враждебно Астарион настроен.

— Скажи честно: ты что-то имеешь против арфистов?

— Ответь на вопрос, — поморщился он. — А уже потом я отвечу на твой. Мы разве не так играем?

Джахейра подавила вздох и произнесла:

— Во Вратах Балдура снова объявился культ Баала. Никто о них ничего не слышал сто тридцать лет, с тех самых пор, как мы… отряд Энры… их уничтожили. Я пытаюсь разобраться, в чем может быть причина и не связано ли это с появлением нового отпрыска Бога Убийств.

— Ага, и Иллиатрэ, по-твоему, отпрыск Бога Убийств? Да будет тебе известно, что он ни разу не поднимался на Поверхность до всей этой истории с иллитидскими головастиками! — холодно бросил Астарион. — Но чему я, собственно, удивляюсь? Для вас, арфистов, враг должен быть как минимум полубогом или культом Бога Убийств, чтобы вы соизволили обратить на него внимание!

Джахейра моргнула, удивленная его резкостью.

— Ты все же что-то имеешь против арфистов.

— Вообще-то, — отозвался Астарион язвительно, — да. Вы и вам подобные организации — сплошное ханжество, а толку от вас по большей части ноль. Взять хотя бы Врата Балдура, где, насколько я знаю, главное ваше убежище. Там полно ублюдков и чудовищ, ломающих другим жизни, но зачем вам распыляться на мелочи, когда можно подождать… — его голос насмешливо взвился, рука резко рубанула по воздуху: — …масштабное зло, способное потрясти весь мир?

— Ты имеешь в виду что-то конкретное? — не отступала Джахейра. Далеко не раз сталкивалась с такой позицией насчет арфистов, но сейчас чувствовала, что Астарион задет за живое и лучше бы решить этот вопрос сразу, пока не случилась катастрофа. Особенно учитывая, что у этого эльфа есть влияние на Иллиатрэ.

Астарион колебался. Расскажет?

Его лицо застыло.

— Ничего конкретного. Просто я прожил во Вратах Балдура достаточно долго, чтобы меня бесило ваше лицемерие, — бросил он и растворился во тьме под лестницей.

***

Иллиатрэ очнулся рано утром, точно все внутри по привычке отозвалось на рассвет и пробудилось, несмотря ни на что. Тело окоченело в неудобной позе: он осознал, что лежит, уперевшись в пол шеей и плечами, а ноги закинуты на кровать. В затылке гупала тупая боль.

Перед глазами возникла белая морда с высунутым языком, что влажно прошелся ему по щеке.

— Спасибо, Шкряб, — фыркнул от смеха Иллиатрэ, закашлялся и добавил вяло: — Лучшее зрелище с утра. Даже лучше, чем Астарион.

Он с трудом перекатился набок, сдерживая стон, — занемевшие мышцы не хотели слушаться. Поднялся, держась за виски. Покачиваясь, направился в ванную, пробормотал заклинание и подставил голову под прохладную воду. Содрогнулся всем телом — слегка теплая струя ощущалась как удар ледяной глыбой. Отстранился так поспешно, что едва не упал, но перед глазами немного прояснилось, даже нашлись силы вернуться в комнату, переодеться и расчесать волосы. Когда он потянулся к подаренному Астарионом шнурку, то помедлил и зачем-то завязал его на запястье, оставив отросшие пряди свободно спадать на шею. Все еще слегка пошатываясь, но уже в приличном виде и более-менее источая уверенность, присущую лидеру, подошел к зеркалу и укоризненно бросил отражению:

— Вот что ты наделал?..

Отражение смотрело хмуро и вину на себя брать отказывалось.

Иллиатрэ вздохнул. Взъерошил волосы на затылке. Так, время до выхода еще есть, и, кажется, до всей этой истории с драуком он раздумывал, как помочь Астариону увидеть себя в зеркале.

Ублюдок.

К тому же, очень, просто катастрофически нужно поговорить с Гейлом, а то в последнее время в его сознании вздымаются странные образы и отголоски мыслей. Вряд ли он, конечно, надумает взорвать сферу в груди лишь потому, что Мистра так захотела, но лучше лишний раз его подбодрить.

Так, ладно, ну и что может помочь с отражением? Фантомная иллюзия Эвелин Руссо? Зеркальные лабиринты Брайна-Боссора? Изменение материи вещей Хаггарда Троерукого?

Конечно, самое то — думать о таком с жуткого похмелья. Прямо своего рода наказание, вроде как лупить себя кнутом по голой спине.

Иллиатрэ с мрачным весельем хмыкнул. Выгнул бровь. Вытянул руки и буркнул заклинание. Вспышка отскочила от зеркала, едва не врезалась ему в лоб и заскакала по комнате, отбиваясь от стен. Шкряб вскочил с пола у кровати и завилял хвостом.

— Нет, Шкряб! — воскликнул Иллиатрэ, схватив его за ошейник. — Сидеть!

— Разве ты не бросил мне мячик, друг? — спросил Шкряб и заскулил.

— Нет… Это не мячик, а магия, она обожжет тебе нос, если наткнешься на нее! Я потом поиграю с тобой, ладно?

Убедившись, что Шкряб больше не бросается на вспышку, Иллиатрэ прыгнул вперед, отбил ее плечом к стене и сжал в кулаке. Рука мгновенно онемела до самого плеча, но получилось развеять заклинание.

Ну да, черт возьми. Никакой магии с похмелья. Значит, вопрос с отражением лучше отложить. Или…

«Гейл! — позвал он через связь головастиков. — Нужно поговорить. Прямо сейчас».

В ответ в голове взвился чужой немой вопрос, расплывчатый и рыхлый, будто порожденный сознанием сквозь сон. Иллиатрэ выждал несколько бесконечно долгих мгновений, меряя шагами комнату, пока по лестнице в глубине коридора наконец не раздались шаги и дверь не распахнулась.

— Что случилось? — пробормотал Гейл не совсем внятно, протирая глаза. — Я услышал твой зов через личинку… через связь личинок… Опять нужно зелье от похмелья?

И прищурился укоризненно.

— Да нет, я в порядке. У меня не… — отозвался Иллиатрэ, затих на пару мгновений и продолжил с трудом: — У меня… не получается… рассчитать коэффициент поправки на Поверхность для некоторых заклинаний. Раньше мои боевые заклинания сами подстраивались из-за влияния головастиков, потом я подтянул их под обстановку Поверхности, но… с более редкими… труднее. Я пытался сделать так, чтобы зеркало отражало то, что обычно не отражает, а заклинание отскочило в меня и запрыгало по комнате!

— Погоди… Ты занимался магией зеркал? — мгновенно проснулся Гейл.

— Нет же! — сердито отозвался Иллиатрэ. — Я хотел сделать так, чтобы зеркало отражало Астариона, чего тут непонятного?!

— О Мистра… Я думал, случилось что-то серьезное! Я же спал! Я вчера допоздна изучал Лунный фонарь… — Гейл прижал ладонь ко лбу. Нахмурился страдальчески. — Ладно. Можно я хоть пойду умоюсь?

— Только если вернешься, — отозвался Иллиатрэ, и Шкряб гавкнул, словно соглашаясь.

***

Познания Иллиатрэ в теории магии впечатляли. Не то чтобы Гейл нарочно его испытывал, но, продираясь сквозь его хаотичные записи, видел в них логический подход и точность, с которой Иллиатрэ учитывал поправки на условия, в которых творил заклинания.

И все же — кое-что у него не сходилось по совершенно простой причине: он не готовился к тому, что предстоит колдовать на Поверхности. В Подземье совершенно другие условия для магии: плотность воздуха, каменные своды вместо неба и толща земли над головой. Иллиатрэ и так очень легко и быстро приспособился с боевыми заклинаниями.

Поломав голову минут двадцать, Гейл наконец сказал:

— Это сложный вопрос. Надо подумать. Пока что я не могу понять, что идет не так.

Иллиатрэ смотрел на него, сидя на кровати и уперевшись локтями в колени. Выглядел собранным. Сосредоточенным.

— Не делай того, что сказала Мистра, — произнес он, и Гейл замер от неожиданности, сжимая в пальцах писчее перо, которым дополнял записи.

Значит, вот о чем Иллиатрэ хотел поговорить на самом деле.

— Я… Я еще не знаю, как поступлю, — с губ сорвался тяжелый вздох, плечи опустились, будто сами собой. — Если это единственная надежда спасти Фаэрун от иллитидов…

— Не надо мне тут про Фаэрун и иллитидов, — поморщился Иллиатрэ и пронзил его взглядом. — Ты хочешь не мир спасти, а получить прощение Мистры. Пусть даже и после смерти.

Гейл вздохнул снова: нет смысла спорить с очевидным.

— Так что повторю: не делай этого. Тебе уже не будет дела до посмертного прощения. Вдобавок, ты никогда не думал, что Мистра больше не любит тебя? Если вообще когда-нибудь любила. Иначе не отправила бы тебя на смерть!

Его слова резали сердце по-живому, но Гейл молчал.

— Просто, к примеру… — Иллиатрэ растянул губы в холодной усмешке. — Если бы мне сказали пожертвовать Астарионом, чтобы спасти Фаэрун, я бы нашел прекрасное место на вершине какой-нибудь горы и вместе с Астарионом любовался, как Фаэрун пылает. Понимаешь, Гейл, мне плевать на Фаэрун, вот абсолютно. В какой-то мере я его даже ненавижу. Для меня имеете значение только вы, моя стая. И я без малейших колебаний пожертвую этим гребаным миром ради любого из вас.

Он надолго задумался и добавил тише:

— Не убивай себя… А то вполне может статься, что я потом от бешенства и отчаяния примкну к Абсолют, чтобы иллитиды завоевали Фаэрун, и твоя жертва будет напрасной.

Гейл против воли улыбнулся, и мышцы лица, словно отвыкшие от такого простого движения, пронзило болью. Намеренно не напомнил, что если он взорвет сферу, то вместе с ним умрет вся стая, все, кто в тот миг окажется в радиусе пяти километров от него…

— Знаешь, а это вообще-то шантаж.

— А с кем ты, по-твоему, разговариваешь? — хмыкнул Иллиатрэ. — Я же дроу, шантаж — моя вторая натура. Я еще язык манипуляций хорошо знаю, могу и на нем попробовать до тебя достучаться. Ну, а еще есть заклинание Паралича. Я его на Астарионе отрабатывал.

Гейл поперхнулся, представив эту картину.

— Так, если Астарион будет меня ненавидеть или я проснусь со следами вампирских клыков везде, где только можно, то буду знать, почему это случилось!

Иллиатрэ глянул на него очень выразительно. Гейл залился краской.

— Ты понял, что я имел в виду. Не то, что ты подумал.

— Так, если у тебя, да и вообще у вас всех, в голове время от времени будет появляться эта картина, ты будешь знать, почему это случилось. Ты, еще и со следами вампирских клыков везде, где только можно… Всё, у нас тут вообще-то серьезный разговор! — Иллиатрэ кашлянул, вскинул ладони и продолжил спокойнее: — Ты мой друг, Гейл. И если поодиночке каждый из нас правда ходячая катастрофа, то вместе мы способны горы свернуть, или как там у вас говорится. Помнишь, ты сказал, что между нами всеми настоящая дружба? В отличие от Мистры, мы не отвернемся от тебя из-за твоих ошибок и амбиций. Будь таким, какой ты есть, каким ты хочешь быть. А когда придет время, мы убьем лидеров Абсолют своими силами, а не за счет твоей сферы и наших жизней. Уж поверь, мы на это способны, и не только на это! Мы саму Абсолют прикончим!

Гейл долго, очень долго смотрел на него, неожиданно тронутый, даже в горле пересохло. Внутри скреблась навязчивая, слегка высокомерная, полная удовольствия мысль, что приятно быть для кого-то важнее целого мира.

— Я… Спасибо тебе. Надеюсь, мы правда справимся и так.

— Конечно же, справимся.

Потрясало, как дроу, переживший вчера сильный шок и здорово напившийся, сейчас может так убедительно и искренне говорить. Хотя, может, как раз поэтому.

Что ж, раз с разговором о сфере покончено, стоит вернуться к другому вопросу.

— Кстати говоря, насчет проблемы Астариона с отражением… — с легкой улыбкой начал Гейл. — Тебе не кажется, что ты подходишь к делу со слишком сложной концепцией? Ты же не станешь бросать мячик Шкрябу подъемной конструкцией, так ведь?

— …Вообще не понимаю, о чем ты.

— Если ты хочешь сделать так, чтобы вампир — вампирское отродье — отражался в зеркале, тебе нужно создать новое заклинание в области, которую толком никто никогда не исследовал. Даже учитывая все мои познания в магии и, без скромности скажу, выдающееся количество трактатов, которые я изучил, я почти не встречал работ о вампиризме, да и те были совсем поверхностными и по большей части касались мифов и легенд о вампирах, — Гейл вздохнул. — Проще говоря, тебе понадобятся сотни лет и бесчисленное множество исследований, чтобы хоть немного продвинуться на этом поприще, и не факт, что результат тебя порадует. Зачем все усложнять?

— А что мне остается? — проворчал Иллиатрэ. Ну да, даже коэффициент Поверхности для магии высчитать не получается, что уж говорить о создании нового заклинания! — Не могу же я просто показать, каким его вижу!..

Он осекся. И подскочил не месте. Гейл улыбался, следя за его реакцией.

— Боги, Гейл! — воскликнул Иллиатрэ, заламывая руки. — Спасибо тебе огромное! И как я только сам не додумался?

Он сорвался на ноги и бросился к выходу, перескочив Шкряба, что улегся на пороге. Гейл про себя вздохнул, пусть и не расстроенно. Дает любовный совет мужчине, к которому испытывает симпатию, насчет мужчины, который его раздражает, — дожился! Впрочем…

Он не собирался вбивать клин между ними. Особенно когда Иллиатрэ и Астарион так упорно пытаются заделать трещины в своих отношениях.

В конце концов, и правда неправильно перекладывать до конца не угасшие чувства к Мистре на кого-то другого.

***

Астарион — в какой-то странноватой, но симпатичной бордовой кофте — сидел на стуле, погрузившись в книгу о странствии дочери Баала. Гейл как-то заглянул в нее одним глазком: некоторые страницы рассыпа́лись в пальцах, другие были залиты чернилами или перепутаны местами. Разумеется, при должном усердии такую книгу можно прочесть, но удовольствие сомнительное. Тем удивительнее, что Астарион проводил столько времени за этой давней легендой.

Гейл кашлянул и дружелюбно произнес:

— Я знаю про заклинание паралича… Спасибо. Честно говоря, я… даже не ожидал.

Астарион поморщился.

— Я это делал не ради тебя, не обольщайся. Просто Атрэ очень долго и много ныл, и я решил, что проще будет уступить. Заклинание паралича крайне неприятно, знаешь ли, особенно когда оно получается у волшебника далеко не с первого раза! Но, если что, я и сам против идеи взрывать твою сферу.

— Спасибо, — повторил Гейл искренне и, окинув его взглядом, добавил: — Красивая кофта. Выглядишь в ней очень… привлекательным.

Астарион поднял на него взгляд и иронично выгнул бровь.

— Конечно, приятно, но мои сердце и тело уже заняты хорошо известным нам обоим дроу.

Гейл покраснел.

— Я не… я не имел в виду… ну, в общем, ты понял.

— Я понял, что если бы Мистра не спустилась с небес прямиком в твою постель, ты бы до сих пор оставался девственником.

Гейл, вообще-то имевший немалые познания любовной магии и не отличавшийся на этом поприще скромностью, усилием воли не повелся на провокацию, но Астарион продолжил:

— Хотя, если бы ты молчал…

— У меня тут есть одно замечательное заклинание, — вставил Гейл, — которым можно превратить болтливого эльфа в канарейку.

Астарион моргнул. Подозрительно уставился на него.

— Почему именно в канарейку?

— Потому что она много чирикает.

Астарион издал смешок и дернул углом рта, что могло сойти за вымученную ухмылку. Потрепанную толстую книгу в кожаной обложке он держал так, словно не осознавал, что у него в руках что-то есть. Гейл еще не видел его таким раздраженным и каким-то… разбитым.

— Скажи-ка, — перевел он тему, — ты же дочитал «Некромантию Тэя»? И как, чувствуешь изменения?

Астарион мрачно покачал головой.

— Я ее не дочитал, потому что уперся в какой-то замудреный барьер-шифр, от которого у меня буквы перед глазами начали прыгать и меняться местами. И нет, изменений не чувствую. Странно, да? Она мне чуть мозг не сломала — и ничего?!

— Не может такого быть, — уверенно ответил Гейл. — Значит, эффект проявится позже, точно проявится. Это все же «Некромантия Тэя». А дочитать ее ты не сможешь без «Тархийского кодекса» — книги, которая снимет барьер.

— Зачем ты тогда спросил, дочитал я ее или нет?..

— Хотел убедиться, что ее знания не закрылись перед тобой раньше положенного. Иначе бы это с очень большой вероятностью значило, что ты проклят.

***

Иллиатрэ рвался к Астариону, ощущая его сквозь связь головастиков, но со второго этажа увидел Джахейру и остановился. Она в кои-то веки не корпела над бумагами: сидела за столом и поглощала хлеб и ломти вяленого мяса с сосредоточенностью солдата, готового в любой момент сворачивать в лагерь и отправляться в путь.

Услышав его шаги, она подняла взгляд — внимательный и цепкий.

— Доброе утро, — она отложила еду и внимательно его осмотрела. Рукояти скимитаров в ножнах вздымались над ее плечами опасно, как и всегда. — Я хочу попросить прощения. Я должна была сказать, что проводник абсолютистов — драук.

Иллиатрэ закатил глаза и цыкнул языком:

— Это непростительно, — и, уловив замешательство на ее лице, добавил: — Непростительно, особенно для дроу, вот так терять голову и показывать слабость перед противником, кем бы он ни был. Так что твои извинения мне и даром не нужны.

Он отвернулся и погладил шедшего позади Шкряба по белой шерсти на загривке, однако тут же снова уставился на Джахейру, а его глаза лихорадочно заблестели.

— А, кстати. Ты же всё знаешь, да?..

Его голос сделался мертвенным.

Она медленно дожевала. Произнесла:

— О падении Дома Ша'эх? Да. Всегда стараюсь заранее узнать, с кем буду иметь дело.

Насмешливая улыбка прикипела к губам Иллиатрэ, въелась, как кислота. Осознание толкнуло в грудь, вышибая воздух, пальцы сами собой сжались, готовясь зачерпнуть магию. Пожалуй, вместе со стаей не составит труда прикончить арфистов…

Он изо всех сил заставил себя остаться в реальности — в реальности, где никто пока не поднимал против него клинок, — хотя внутри все вопило и царапалось, словно желая вырваться из клетки ребер.

Казалось, Джахейру его прошлое вообще не интересовало: куда больше ее занимали мясо и хлеб на тарелке.

— И что дальше? — бросил Иллиатрэ, даже раздосадованный ее спокойствием.

— А что дальше? — пожала она плечами.

— Тебя не беспокоит, что я стольких убил?

Он сказал это нарочито легкомысленно, но в груди все сжалось. Не «стольких» — множество других дроу. Дроу своего Дома. Свою…

— Ты хочешь, чтобы я ужаснулась? — отозвалась Джахейра, отряхивая руки от крошек. — Прости, возраст уже не тот, я за свою жизнь такого навидалась, что меня мало чем можно удивить. Если ты вдруг решишь убить кучу народу здесь, вот тогда я забеспокоюсь. А так — то, что ты там делал в прошлом, меня не волнует. К тому же, я знаю нравы Подземья.

Иллиатрэ долго смотрел на нее, облокотившись на перила. Если так подумать, уже слишком много разумных знает его тайну. Следовало бы забеспокоиться, но…

Как ни странно, он больше не чувствовал, что мир обсыпается под ногами. Почти не чувствовал.

— Ах, так это просто «нравы Подземья», — протянул саркастично. — И как я только сам не догадался. Я-то думал, какого черта ты сказала, что я могу быть сыном Баала. А потом понял, что все вообще-то очевидно, если знать… кое-что обо мне. Уверяю тебя, к резне в Доме Ша'эх Бог Убийств не имеет ни малейшего отношения.

Джахейра вздохнула.

— Извини, если потревожила тебя таким предположением.

— Что-то ты сегодня слишком много извиняешься, часом не заболела?

— Просто могу признавать, когда не права. Да и твой сарказм надо же чем-то разбавлять. Вы сейчас выдвигаетесь в Лунные башни?

Иллиатрэ мрачно закивал. Поверить не мог, что они миг назад обсуждали его прошлое — падение Дома Ша'эх, — а теперь, как ни в чем не бывало, перешли на Лунные Башни.

— Когда с Кетерика Торма спадет бессмертие, дайте знак, и мы будем готовы выступать, — произнесла Джахейра. — Но лучше бы это случилось, «когда ангел вырвется из недр земли и сияющим мечом возвестит, что тьме скоро придет конец».

Иллиатрэ заморгал. Переступил с ноги на ногу, и половицы протяжно заскрипели, словно грозя вот-вот обрушиться под ним.

— Э-э… Чего-чего?

— Пророчество о дне, когда армия Кетерика на этих землях будет повержена, — ответила Джахейра.

— …Так, выступать вы вообще не планируете, да? Я с самого начала знал, что не стоит на вас рассчитывать!

— Мы выступим в тот же миг, как с Кетерика Торма спадет бессмертие, даже если никакой ангел из недр земли не поднимется. Клянусь.

— Ага, это не меняет того факта, что вся грязная работа ложится на нас. Вы-то источник его бессмертия, насколько я понял, искать не собираетесь! Тьфу, боги… Я, конечно, выбрался из глубин земли, но на ангела точно не тяну. Вот если бы в пророчестве речь шла о злом дроу, прикончившем своих родственников, я бы еще задумался, а так…

— Мы смогли разведать, где тут что находится, но потеряли слишком много людей. Если мы отправимся в руины лабиринта Шар за артефактом, который дает Кетерику бессмертие, то потеряем еще больше людей, и не факт, что добьемся результата. Куда полезнее мы будем, когда настанет время штурмовать Лунные Башни.

— Правда, — пожал плечами Иллиатрэ. — Но все равно досадно.

Отвернувшись, он помахал ей рукой, точь-в-точь как Астарион ночью, и направился вглубь таверны.

***

— Я кое-что придумал! — громко возвестил Иллиатрэ, влетев в крохотную комнатушку, которую арфисты оборудовали под прачечную. — Вернее, Гейл натолкнул меня на мысль, но сделаем вид, что она только моя.

— Мне уже страшно, — выдал Астарион и встряхнул рубашку так сильно, что брызги воды разлетелись во все стороны и множество швов на ткани едва не разошлось. Его торс обтягивала коричневая кофта с квадратным вырезом и цветочным орнаментом у воротника, явно слегка маловатая, потому что рукава не доставали до запястий, а низ открывал пояс штанов.

— Отлично выглядишь, — серьезно подметил Иллиатрэ, выгнув бровь. — Тебе идет. Выглядишь… очень нежным.

Астарион так сжал зубы, что желваки заходили на челюсти, а между губами блеснули клыки.

— Иди-ка ты… куда шел.

— Я шел к тебе, — бросил Иллиатрэ невозмутимо. — Может, выкинешь эту рубашку? Она, конечно, помпезная и красивая, но вся заштопанная.

Астарион поперхнулся от возмущения.

— А что тебе за дело до моей рубашки?!

Он еще раз встряхнул ее так резко, будто хотел убить, и закинул на бельевую веревку. Покосился на Иллиатрэ.

— Так, я догадываюсь, зачем ты пришел. Не надо мне ничего объяснять. Ты можешь поступать как хочешь... хотя я бы предпочел, чтобы твои решения не вели к тому, что я машу лопатой посреди ночи!

— Я вообще не затем пришел, но раз ты настаиваешь…

Иллиатрэ отступил на шаг. Придирчиво его осмотрел и выдал:

— Ты считаешь меня сентиментальным дураком, не понимающим, что он творит, и это меня бесит!

— Нет, — ответил Астарион успокаивающе. — Просто в последнее время ты иногда действуешь на эмоциях. Например, что бы ты делал, если бы пикси сбежала или не захотела нам помогать?

— Я бы ее съел. Я ведь не шутил.

— Дорогуша, от съеденной пикси нам бы толку не было.

— Она бы в любом случае согласилась нам помочь, — раздраженно отрезал Иллиатрэ. — Когда бы поняла, что у меня серьезные намерения. Или ты даже в моей способности запугивать сомневаешься?

Несколько мгновений Астарион смотрел на него. Потом вздохнул и взъерошил кудри на затылке. Иллиатрэ склонил голову к плечу и заговорил с легкой насмешкой:

— Кстати, откуда у тебя такая прелестная одежда?

— …Дала Джахейра. Из запасов арфистов.

— Я думал, ты ее не выносишь.

— Так и есть, — отозвался Астарион неохотно. — Но что поделать? В мою одежду въелось столько грязи, что трудно было понять, какого она цвета. Особенно после вчерашнего. Кстати… — он принюхался и поморщился. — Перегар.

Иллиатрэ надменно пожал плечами.

— Как выйдем из таверны, не стой с подветренной стороны.

И, не выдержав, рявкнул:

— Да что не так, а?! Скажи уже прямо!

Астарион взбешенно развернулся.

— А ты сам как думаешь? Мы теряем время, занимаясь всякой ерундой!

— О, теряем время, — саркастично протянул Иллиатрэ. — Что-то раньше тебя это не беспокоило. А когда мы пойдем в лабиринт Шар приканчивать чудовище для Рафаэля, чтобы он перевел шрамы на твоей спине, мы тоже будем время терять?

— Это совершенно разные вещи! — огрызнулся Астарион. — Мне нужно перевести шрамы, чтобы понять, что со мной сделали и чем это может угрожать всем нам! Я же и о вашей безопасности беспокоюсь!

— О, о нашей безопасности, как мило! Так вот почему ты злишься? Потому что мы никак не переведем твои шрамы?

— Нет. Ну… Может, немного. И… иногда я не понимаю смысл твоих действий. Может, объяснишь, зачем были эти похороны драука? Я понимаю, что драук напоминает о твоем прошлом, но это же…

Он не договорил, однако невысказанное слово — «нелепо» или, может быть, «глупо», или, может быть, «сентиментально» — повисло в воздухе облаком кинжалов.

Иллиатрэ вдруг расхотелось говорить. Впервые за все время на Поверхности он растерял слова и обнаружил, что перед невысказанными обвинениями Астариона стоит открытый и почти беззащитный.

Дьявольски неприятное чувство.

— А какой смысл, — начал он и сам поразился, до чего язвительно и злобно прозвучал собственный голос, — тебе что-либо объяснять, если ты хочешь видеть меня сентиментальным дураком, не понимающим, что он творит, и твое мнение не изменится, даже если на словах ты и скажешь, что согласен со мной? Никак не могу понять, с какой радости ты вдруг решил, что я обязан перед тобой оправдываться или хоть что-нибудь объяснять!

Невидимые осколки, поселившиеся в груди со вчерашнего вечера, задвигались и заныли.

На лице Астариона едва уловимо промелькнуло сожаление, но ответить он не успел: таверна содрогнулась от мощного магического импульса.

Иллиатрэ пошатнулся, налетел на него, и они шлепнулись прямо в таз для стирки с грязной водой.

Что-то оглушающе хрустнуло.

Иллиатрэ поспешно отпрянул и повалился назад.

— Что хрустнуло?!

Астарион фыркнул, выставив из воды руки и ноги, и закатил глаза.

— Тазик треснул, вон, смотри, вода выливается. Я же вампирское отродье, нужно как минимум три твоих веса, чтобы мне хоть синяк оставить!

— Неправда! — огрызнулся Иллиатрэ. — Что-то я не заметил, чтобы ран после сражений у тебя было меньше, чем у нас! Снимай рубашку, я посмотрю.

— А ты только и думаешь, как бы меня раздеть. Говорю же, я в порядке. Если, конечно, не считать того… — из его рта вырвался тяжелый вздох. — Что после «Некромантии Тэя» я сильнее не стал, до перевода моих шрамов еще далеко, гребаные кошмары мне снятся почти каждую ночь, Касадор с каждым днем все больше теряет терпение, и, как итог всего, я валяюсь в тазу с грязной водой… И последнее, кажется, самое ужасное! Я же только помылся!!!

— Вставай, — произнес Иллиатрэ и подхватил его под спину, не обращая внимания, что рукава рубашки тут же промокли. — Эй, а ты довольно тяжелый!

— Ну спасибо. У тебя просто ручки деликатные, говорил же, — вяло отозвался Астарион, не пошевелившись, и пришлось его отпустить.

— Мы обязательно отправимся в лабиринт Шар за чудовищем для Рафаэля, но немного позже. Мы не можем обойти Лунные Башни и сразу пойти туда, руины слишком далеко.

— Я знаю, — тихо ответил Астарион. Вода из треснутого таза с хлюпаньем вырывалась наружу и темным озерцом разливалась по полу. — Просто… такое впечатление, что я постоянно… а, ладно.

И ударил по воде кулаком, окатив Иллиатрэ грязными брызгами.

— Эй! — воскликнул тот, укоризненно вытирая лицо рукавом. — А ты случаем не пьян?

— Дорогуша, где бы я тут взял кровь, кроме твоей? Или ты думаешь, немытые шеи арфистов меня сильно привлекают?.. — Астарион задумался. — А, я утром немного выпил с Хальсином. Вчера ночью в моей комнате провалился пол, так что пришлось перебраться к нему. Ну, и к Лаэ'зель с Уиллом.

Он смутно подозревал, что, вернувшись с «похорон» драука, слишком резко впечатал ногу в прогнившие половицы, но Хальсину сказал, что неудачно уронил мешок с вещами.

— Так, давай-ка вставай, а то простудишься.

Вода уже почти сошла, но Иллиатрэ все равно подхватил его под спину и потянул на себя. Его руки казались обжигающе горячими по сравнению с ледяной из-за воды кожи Астариона.

— Я не могу простудиться, сам же знаешь.

Он все же поднялся, и Иллиатрэ, до сих пор злясь, неожиданно для себя сжал его в объятиях. Астарион замер. С его волос и одежды стекала грязная холодная вода.

— Ну-ка… — Иллиатрэ отстранился, сделал пасы руками в воздухе и произнес заклинание. Астарион мгновенно высох и согрелся, будто его укутали в теплое одеяло. Даже одежда снова стала чистой.

— …Знаешь, мне теперь как будто даже немного стыдно, — неохотно произнес он, отведя взгляд. — Самую малость.

— Знаю, — ухмыльнулся Иллиатрэ. — Я на то и рассчитывал. Кстати… Ты почувствовал магический импульс только что?

— Почувствовал, но едва-едва.

— У тебя просто пока магический талант довольно маленький.

— Не маленький, — хмыкнул Астарион. — Просто опыта пока маловато.

— Просто вода в тазу была холодная, да?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга — затем сдавленно рассмеялись, и опустошение и злость наконец отступили, как всегда бывало между ними.

Магический импульс снова пронзил таверну, сильно и яростно, и Иллиатрэ почувствовал, как гудит и наливается энергией воздух и натужно расходится само пространство главного зала, искажаясь под властью портала.