I fell down just dead on my feet and landed among the stones.

I woke up on these hills of black, a cliffside scattered with bones.

I wandered on for a day and night, found some starlight and nothing more.

There I was and now I am in a place after before.*

(MARKO HIETALA — Dead God's Son)

Человек тут же поднялся — легко, плавно, словно его тело двигалось одной лишь силой мысли.

Иллиатрэ обожгло ужасом и решимостью. Он вскочил, прижимая локоть к боку. В скуле гупала тупая боль, кости выкручивало, в глазах плыло, и на миг показалось, что этот молодой мужчина с темными волосами — тот самый… тот самый…

Нет. Не могло такого быть. Касадор Зарр не стал бы проделывать такой путь, чтобы вернуть сбежавшую марионетку, игрушку для истязаний, любимого раба. Подобные ему никогда так не поступают.

Глаза незнакомца источали резкий красный свет, смуглая кожа казалась до странности бледной, но это определенно был не Касадор Зарр.

Иллиатрэ выдохнул с досадой и облегчением. Незнакомец не убегал. Смотрел на него с любопытством. Ветер трепал его собранные в хвост каштановые волосы и потертый светло-коричневый плащ, казавшийся во мраке зеленоватым.

— Ты Леон, Петрас или Йоусен? — спокойно осведомился Иллиатрэ, стараясь держаться ровно и не выдавать, что каждый вдох вонзается в грудь раскаленными иголками.

Холодный ветер взвился снова, прижал к земле пучки сухой травы. Факелы у таверны замерцали, отбрасывая тени на землю, и высветили на тонких губах и подбородке незнакомца шрамы, что сплетались в жуткий узор, так похожий на часть ритуального круга на спине Астариона…

Почти с ужасом Иллиатрэ понял, что не сможет ненавидеть этого человека.

— Ни один из них. Астарион много тебе рассказал, — незнакомец одарил его подобием хищной улыбки. — Что тебе даст мое имя?

— И правда, — процедил Иллиатрэ. — Для тебя самого твое имя, наверное, уже ничего не значит.

В лице незнакомца что-то яростно дрогнуло. Похоже, его легко вывести из себя и спровоцировать, если давить на больные точки, — вот и отлично.

Ни один из них… Ни один из «братьев» Астариона, что иногда беспокоили его во снах. У Касадора есть другие отродья, которых тот скрывает? Может, даже несколько дворцов, где в каждом по куче отродий?..

Ненавязчиво и осторожно Иллиатрэ завел за спину руку и потянулся к Плетению…

Но не почувствовал ничего.

Как бы он ни старался, Плетение не отзывалось, даже кончики пальцев не покалывало.

Тело пронзили ледяные иголки, по спине пополз пот. Ветер налетел снова, взметнул пряди незнакомца и обнажил на щеке плохо заживший изогнутый рубец будто бы от ножа, гораздо светлее, чем давние шрамы, вырезанные рукой Касадора.

Осколки в сознании Иллиатрэ наконец сложилось в ясную картину, словно солнечный свет пролился во мрак.

Очередной провал в памяти. Окровавленный нож в руке. Поломанные кусты, сквозь которые кто-то ломился. Странный привкус крови.

— Так… мы ведь уже сражались? Рану на щеке я тебе оставил? — уловив на лице незнакомца недоумение, Иллиатрэ продолжил: — Извини за это. Понимаешь, тогда ты сражался не совсем со мной. Я бы, конечно, не стал увечить тебе лицо — сразу бы горло перерезал!

И зашелся нарочито громким, веселым смехом, чтобы отогнать панику, что неспешно и неотвратимо поднималась внутри.

Ну же, ну же, куда подевалась магия в самый неподходящий момент?!

— Кто бы мог подумать, — выдал незнакомец насмешливо, растягивая гласные. — Я представлял тебя иначе. Думал, ты какой-то там невообразимо могущественный архимаг из Подземья, а ты… фигляр. Сраный скоморох!

Значит, фигляр? Скоморох? Пусть. Враги никогда не воспринимали Иллиатрэ всерьез — никогда, пока он не вонзал кинжал в их мягкую податливую плоть.

— Из твоих последних слов я понял только слово «сраный», — ухмыльнулся он, с трудом держась прямо, хотя ребра нестерпимо болели, а руку выкручивало. — Этого достаточно, чтобы тебя прикончить. Я, знаешь ли, тоже разочарован. Все надеялся, что твой ублюдок-хозяин придет лично.

— Кто ты такой, — спокойно отозвался незнакомец, — чтобы Повелитель приходил за тобой лично?

— Тогда почему ты не пытаешься меня убить? Стоишь тут, болтаешь со мной… Судя по всему, ты уже довольно долго за нами следишь, так почему не сбежал, когда я на тебя наткнулся? Очевидно, тебе нужен именно я, иначе Астариону ты давно бы показался. А, конечно же, не тебе, уж прости мою недогадливость. Ты же у нас сам ничего не решаешь и ничего не хочешь, тебе ничего не нужно!

С губ отродья сорвался безрадостный смешок, плечи затряслись, но тут же замерли, словно кто-то резко дернул за ниточки. Отлично. Пусть выйдет из себя, потеряет контроль и оступится. Придется его прикончить, иначе он расскажет Касадору все, что увидел, когда следил за стаей!

Вон там, неподалеку, валяются обломки балконных перил… Прогнившие, конечно, но лучше, чем ничего.

Возможно, этот человек при малейшей опасности превратится в красное облако тумана и развеется по ветру, чтобы потом соткаться заново во Вратах Балдура по приказу хозяина, но если не попробовать…

Иллиатрэ круто развернулся, схватил обломок и тут же получил удар в челюсть. Из глаз брызнули искры, но пальцы вцепились отродью в плащ, а с губ сорвалось:

— Wita!

Разряды молний с грохотом вспороли темноту. Незнакомец содрогнулся и обмяк. Задыхаясь, Иллиатрэ толкнул его на дерево, приставил обломок к горлу, пытаясь отрешиться от тупой пульсации в локте, и сплюнул кровь.

Человек смотрел на него сверху вниз и кривил губы в паскудной усмешке, будто и не ему угрожали заостренной деревяшкой. Вот так, вблизи, его шрамы белели на коже еще отчетливей…

Толчок — Иллиатрэ отлетел назад, едва устояв на ногах. Обломок процарапал шею незнакомца до крови, но тот и бровью не повел.

Нападет?

Почему медлит?!

Сердце набатом грохотало в ушах, ладонь сделалась липкой от пота. Казалось, Иллиатрэ с противником танцевали странный медленный танец, пока мир вокруг застыл в оцепенении. Не получалось оценить ситуацию, не получалось прочитать мотивы, а внутри неспешно поднимался жар, точно так же, как тогда, в темницах Черных Ям, когда невольным всплеском дикой магии Иллиатрэ обрушил потолок на Дэмиэна и Бэйлота и на стаю заодно…

Нет. Успокойся. Сейчас все совсем не так.

Незнакомец медленно выпрямился, оправил плащ. Чуть повернул голову. Он был выше Иллиатрэ и шире в плечах, но двигался совершенно беззвучно.

Изо дня в день следовал за ними.

Следил за ними.

— И все? — хмыкнул он, но в его пустых глазах мерцал лишь красный туман. — От дроу, победившего драука, я ожидал… большего.

У Иллиатрэ земля ушла из-под ног. Они почувствовали слежку недели две назад, но кто знает, сколько этот ублюдок на самом деле за ними наблюдал! Видел каждый их шаг, каждое боевое построение, тактику в сражениях, видел их слабые и сильные стороны, видел, кто с кем близок, а с кем не особо ладит…

Видел всё.

А значит, и Касадор видел. Или совсем скоро увидит.

— Вообще-то я не собирался показываться вам на глаза, — прошелестел незнакомец. — Но раз ты шлепнулся прямо мне под ноги… Из того, что я успел увидеть, Астарион здорово запудрил вам мозги, особенно тебе.

— Ага, как же, — хмыкнул Иллиатрэ, дергая руками почти конвульсивно, но Плетение снова не отзывалось, будто простенькое заклинание Шокового касания забрало все силы. — Вот, значит, как получается? Касадор приказал тебе нас заболтать, чтобы настроить против Астариона? Ну-ну.

До чего же мерзко тянуть время, когда совершенно не хочется! Будь у него магия, этот ублюдок давно бы превратился в пепел!

Мужчина мрачно склонил голову к плечу, а в его сосредоточенном взгляде засквозило удивление.

— Ты умнее, чем кажешься, — бросил он, и, похоже, это правда был комплимент. — Меня зовут Гэвин, раз уж тебя интересует мое имя. И нет, Повелитель не приказывал мне тебя «заболтать». Я сам хочу тебя предупредить, потому что знаю Астариона куда лучше, чем ты.

Запястье Иллиатрэ прострелила боль, такая сильная, что он чуть не вскрикнул и выпустил деревяшку, и потекла выше, к плечу, а потом холодом разлилась в груди. Не получалось вздохнуть, перед глазами снова заплясали колкие пятна, а сквозь гудение в ушах с жестокостью клинков прорезались слова Гэвина:

— Что ты знаешь о его прошлом до обращения? Или он наплел тебе сказочку, что ничего не помнит? Вы ищете глупой схватки с нашим Повелителем, который невообразимо могущественнее вас, думаете, что Астарион жертва, но он заслужил абсолютно все, что с ним происходит!

По коже пробежали мурашки, но Иллиатрэ не подал виду и ухмыльнулся. К горлу изнутри неспешно подползал болезненный холод.

— Заслужил, серьезно?! Да я даже представить не могу, что нужно сделать, чтобы такое заслужить!

Ветер гудел среди ветвей, в черноте за куполом по земле прокатывалось зеленое марево энергии, и казалось, что они вдвоем одни здесь, одни в целом мире, и больше ничего не осталось.

Проклятье… в таком состоянии…

— Астарион подтасовывал приговоры, — ровно произнес Гэвин, — чтобы оправдать тех, кто давал ему взятки, и оболгать тех, кто не мог ему заплатить или защитить себя.

Иллиатрэ фыркнул. И всего-то?

— Ты правда думаешь, что мне есть хоть какое-то дело до каких-то там наземников, несправедливо осужденных сотни лет назад?! Ха! Да будь их хоть тысячи, мне плевать!

— Это еще не все, — спокойно продолжил Гэвин, словно полностью контролировал ситуацию. — Когда подсудимого осуждали на долгий срок, а у него не было ни родных, ни близких, Астарион за большую сумму отправлял его ковену нашего Повелителя на трапезу.

Лицо будто обожгла пощечина, в груди все стиснулось, но Иллиатрэ лишь саркастично отозвался:

— Какая трагедия, ну надо же. И что? Врата Балдура должны радоваться, что преступникам нашлось хорошее применение!

Он хохотнул, словно проваливаясь в бездонную черную яму, как в старые добрые времена в Подземье, когда давал волю самым жестоким своим сторонам. Сознание захлестнули видения: вот Астарион с совершенно невинным видом отправляет его поискать в кустах несуществующего свежевателя разума, вот рывком сокращает расстояние между ними, хватает его за руку и прижимает кинжал к горлу, а его алые глаза пылают решимостью и злобой, и рот кривится в гримасе…

Значит, продажный судья.

Пособник вампиров.

Против воли Иллиатрэ закусил губу. Внутри прокатилась приятная электрическая волна, трепет, как в ту далекую первую встречу, после которой он больше не мог выкинуть Астариона из головы.

Нет, он не верил ни единому слову Гэвина, но…

Даже если бы Астарион действительно оказался чудовищем, это бы не изменило ровным счетом ничего!

Но лучше промолчать — Касадор и так слишком много узнает об их отношениях.

Иллиатрэ бросился вперед. Из-под ног взвились комья земли. Рывок — руки стиснулись на горле и подбородке Гэвина, но провалились в красный туман, что быстро развеялся по ветру.

— Ты всего лишь меч! — крикнул Иллиатрэ, озираясь во мраке. — Я собираюсь отрубить руку тому, кто этот меч держит, а Астарион пронзит его сердце! Передай Касадору, что Астарион его уничтожит, а Иллиатрэ будет наслаждаться его криками!!!

— Несчастный напыщенный выскочка, — прошелестел бесплотный голос, казалось, отовсюду. — Ты так и не понял? Мы, отродья Повелителя, сплошной цирк уродов, один лучше другого. Если переживешь эту ночь, скажи Астариону, чтобы перестал валять дурака и возвращался домой.

— Ты называешь рабство домом?!

— Это единственный дом, что у него есть.

Гэвин соткался у кромки деревьев, и в его руках вспыхнул чудовищно огромный лук с плечами, что могли складываться внутрь.

Похолодев и прикрыв руками голову, Иллиатрэ метнулся вниз…

Дверь таверны с грохотом сорвало с петель, взвилось облако пыли. Что-то ударило снова, лязгнуло, и «Последний Свет» заходил ходуном, жалобно заскрипели сваи. Иллиатрэ приподнял голову. Дверной проем зиял, ощерившись щепками. Стрела торчала в стене над стойкой таверны. Ее ужасающий наконечник раскрылся от удара несущим смерть цветком — сплошные стальные шипы и острия.

Иллиатрэ откатился в сторону, однако Гэвин уже снова вскидывал лук с пульсирующей магической стрелой…

Позади, заревев, взвилась тень. Огромная лапа врезалась Гэвину в плечо и отбросила назад, словно тряпичную игрушку, лук с хрустом разломился пополам. Встав на задние лапы, над Иллиатрэ поднялся медвесыч — гигантский и белый, как пурга. Снова взревев, медвесыч прыгнул на Гэвина, но разодрал когтями лишь красный туман, что понесся вверх и исчез в магической вспышке.

Перья и шерсть медвесыча встопорщились. Так тяжело, что от каждого шага содрогалась земля, громадный зверь приблизился к Иллиатрэ и вопросительно заворчал, раскрыв клюв.

Иллиатрэ вытянул руку и погладил его по мягкому лбу.

Медвесыч замер. В его глазах промелькнуло совсем человеческое удивление, фигура замерцала, стремительно меняя очертания. Миг — и на его месте, поведя плечами, выпрямилась Джахейра.

— Ты всегда гладишь огромных опасных животных, когда их видишь? — усмехнулась она и подняла брови.

Иллиатрэ отдернул руку.

— Да — если они спасают мне жизнь. Спасибо.

Джахейра помогла ему подняться. Он пробормотал:

— Я… Я на мгновение подумал, что это дух самки медвесыча вступился за меня… потому что я забочусь о ее ребенке. Хотя… та медвесычиха была коричневой, а не белой. Но мы ведь не можем знать, каким должен быть ее дух, так ведь? Надо спросить у Гейла, он знаток астральных сущностей…

— Так, погоди, — оборвала Джахейра. — У вас есть медвесыч? И он здесь, на втором этаже моей таверны?

Иллиатрэ успокаивающе вскинул сбитые руки, улыбнулся и выдал:

— Если честно — да. Но не беспокойся, это маленький медвесыч. Ребенок. Медвесычик. Если хочешь, можешь его погладить.  

***

Выстрел Гэвина всполошил стаю, но Иллиатрэ мысленно сказал, что все в порядке и они могут спокойно спать дальше. Не готов с ними говорить — пока нет.

Джахейра третий раз произнесла заклятие исцеления и мрачно осмотрела его ссадины, что ни капли не затянулись. Ее губы шевельнулись, будто она собиралась что-то сказать, но передумала.

Он глядел в пустоту перед собой. Не думал о ранах, о том, почему лечение не подействовало, не думал о Джахейре, не думал даже о стычке с Гэвином.

Все мысли занимал тот день, когда он впервые столкнулся с Астарионом.

Невинный вид. Молниеносный рывок. Хватка на руке. Кинжал у горла. Алые глаза пылают решимостью и злобой, а рот кривится в гримасе…

Сердце Илилатрэ тогда билось так сильно, что пульсация крови в ушах заглушала другие звуки. Он, попавший на Поверхность против воли, напичканный убеждениями своего народа, что наземники лишь опасные, кровожадные и в большинстве своем глупые твари, почти мертвый внутри и не ценящий свою жизнь ни на йоту, вдруг оказался в руках высшего эльфа.

Самого опасного, самого кровожадного из всех.

И ярость в красных глазах эльфа, сжатые в полоску губы, твердость руки, держащей кинжал, сулили смерть.

Чудовище. Чудовище из россказней жриц-дроу, чудовище из книг по истории, и раз первый высший эльф, что встретился на Поверхности, и правда таким оказался, он был единственным настоящим из всего, во что Иллиатрэ когда-то верил, единственным, за что можно ухватиться.

Накатили возбуждение, радость, восторг, захотелось рассмеяться от близости кинжала у открытого горла, даже если бы через миг этот кинжал оборвал его жизнь.

Чудовище. Единственное настоящее из всего, во что он когда-то верил.

А потом, потом, когда Иллиатрэ смеясь вырвался из хватки высшего эльфа и сполна насладился его досадой, потом, потом, согласился бы тот разделить с ним постель, раз они совершенно одинаковы, раз они оба чудовища?

Однако Астарион…

В Астарионе была фальшь. Было жеманство, был цинизм, была жестокость. Были страхи и боль, неуверенность. И была чуткость. Понимание. Доброта. В нем оказалось так много сторон, что Иллиатрэ почти сразу в них потерялся, нырнул с головой.

Как ты мог, как ты мог, как ты мог влюбиться в образ, который сам себе и придумал?

Астарион был гораздо лучше него.

Но…

Если то, что сказал Гэвин, правда…

Это не имело ни малейшего значения для Иллиатрэ. Пусть он влюбился в Астариона, когда считал его чудовищем, но полюбил, узнав его настоящего.

Но это все может изменить для Астариона.

Джахейра вдруг схватила его за плечи и встряхнула. Ее голос прозвучал сурово:

— Иллиатрэ. Я до сих пор не могу понять, действительно ли ты ничего не воспринимаешь всерьез или просто притворяешься, но на всякий случай скажу. Твоя ситуация. Очень. Серьезная! Уж не знаю, с какой такой магией ты заигрываешь, но ты можешь погибнуть. Что если зелья лечения тоже не подействуют или твои раны вообще не будут заживать?..

— Не трогай меня, — ровно отозвался Иллиатрэ. Астарион тоже не любил, когда его касались посторонние. Он вообще не любил прикосновений.

Джахейра отпустила его и отошла на шаг.

В груди тупо пульсировало — наверное, несколько ребер треснуло, но внутри, куда сильнее боли, все вскипало при мысли, что Джахейра сочувствует ему, может, даже считает жалким.

— Откуда столько заботы? — неожиданно для себя спросил он, опустив взгляд, и безрадостно хмыкнул. — Ты могла бы просто терпеть нас, потому что мы тебе нужны, но… ты ведь и правда хорошо к нам относишься.

Джахейра помедлила. Совершенно серьезно ответила:

— Так сложилось, что ко мне притягивает брошенных детей и сломленных взрослых. А у вас тут и то, и другое в одном флаконе.

Иллиатрэ фыркнул, но довольно весело, и вскинул брови.

— Так ты и с Энрой поэтому путешествовала?

— Отчасти.

— И с Бэйлотом?

— Бэйлот, к сожалению, шел в связке с Энрой. Уж поверь, путешествовать в его компании было то еще удовольствие.

Повисла тишина, только ветер свистел в пустом дверном проеме, пронизывая таверну.

— Джахейра, — бросил Иллиатрэ, помедлив, и, когда обернулся, его глаза сверкнули глубокой болью и яростью. — Ты когда-нибудь ненавидела кого-то так сильно, что для этой ненависти даже не придумали названия?

Она тут же подумала о Джоне Айреникусе и о том, как закричала, увидев Халида, своего мужа, изувеченного и истекшего кровью на лабораторном столе.

— Да.

В этом коротком, простом слове прозвучало столько гнева, тьмы и давней боли, что они словно перелились через края и хлынули наружу. Джахейра не хотела вспоминать эти чувства и думала, что они давно превратились в шрам на душе, который не болит, если его не трогать.

В тот же миг она поняла еще одну вещь. Та ненависть, о которой Иллиатрэ говорил, родилась не из его боли, а из боли его близкого человека — поэтому она такая острая, такая всеобъемлющая, такая страшная. Любовь и боль всегда идут рука об руку, так что, скорее всего, дело в Астарионе.

— Тогда ты понимаешь, — отозвался Иллиатрэ, сжимая кулаки, и на его челюсти заходили желваки. — Я не просто хочу убить его. Я хочу, чтобы он страдал. Чтобы перенес такие муки, которые никто другой не переносил! Чтобы в последние мгновения своей жизни он молил о смерти!!!

Что сделал с Астарионом неведомый враг, чтобы заслужить такую искреннюю, выжигающую ненависть?

— И, и что? У тебя получилось? Ты отомстила?

— Да, — снова хрипло отозвалась она. — Мы его убили. Я и другие из отряда Энры. Он превратился в пепел и развеялся по ветру, даже следа не осталось. Как бы банально это ни прозвучало, а без таких, как он, мир станет только лучше.

— Да, — кивнул Иллиатрэ, немного приободрившись. — Да, вот именно!

От всей его фигуры исходил жар, как от кузнечной печи.

— Знаешь что? — вдруг выдала Джахейра. — У меня есть решение одной твоей проблемы. По крайней мере, если я правильно всё поняла.

Он безмолвно уставился на нее.

— Моя подруга Нира — дикий маг, — продолжила она. — Много лет назад она создала убежище, где любой дикий маг, который скрывается от врагов или хочет узнать больше о своем врожденном даре, может найти пристанище. Она посвятила жизнь изучению дикой магии вместе с другими величайшими умами и, знаешь ли, неплохо в этом продвинулась. Она помогла многим диким магам, и я лично знаю, что среди них попадались очень сложные случаи.

Мысли вымело из головы Иллиатрэ, будто песчаной бурей.

— Я знаю, что ты скажешь: у тебя сейчас нет времени, и это чистая правда, потому что иллитидская личинка ждать не будет. Если мы оба переживем эту заварушку, найди меня во Вратах Балдура. Я понимаю, что вы, дроу, скорее удавитесь, чем попросите о помощи, но…

— И что, ты собираешься помочь мне просто так, по доброте душевной?! — взвился Иллиатрэ.

— Да, — Джахейра пожала плечами. — Почему нет? Я понимаю, ты считаешь меня манипулятором и роковой женщиной, но реальность немного прозаичней. Вдобавок, ты сам сказал, что никому ничего не должен… разве что вкусно есть, хорошо спать и защищать свою стаю. Так ведь?

Не дождавшись ответа, она продолжила:

— А насчет вампирского отродья, с которым ты сражался…

Иллиатрэ вскинул раскрытую ладонь и смерил Высшую Арфистку очень выразительным взглядом.

— Давай на этом закончим. Потому что если ты продолжишь, то получится, что ты слишком глубоко втянута в наши дела, и мне придется либо убить тебя, либо пригласить в стаю. Я думаю, мы оба не готовы ни к одному из этих вариантов.

Морщинка на лбу Джахейры разгладилась.

— Будь по-твоему. Но, просто чтобы ты знал: я ненавижу то, что не смогла сделать больше.

Иллиатрэ нервно покосился на нее. Вдруг закралось крайне неприятное ощущение, что она знает о стае значительно больше, чем казалось.

— У нас, арфистов, не хватает людей, чтобы открыто бросить вызов могущественным врагам. Я до сих пор помню, как мы штурмовали Магическую Башню Бэйлота. Молодые юноши и девушки, которым я рассказывала о справедливости и равновесии в мире, умирали в страшных муках, а я ничего не могла сделать. Мы выгнали Бэйлота из Врат Балдура, но что толку, если он продолжил заниматься своими гладиаторскими боями в других местах?

Джахейра подавила вздох и печально взглянула на Иллиатрэ.

— Если бы мы решили напасть на вампира, то, скорее всего, погибли бы все до единого. Все, что я смогла сделать, — отогнать его от северной части города. И я прекрасно понимаю, что из-за такого моего решения пострадали люди… много людей.

Ее кулаки сжались, горечь рвалась из нее, словно кровь из открытой раны.

— Честный ответ, — подметил Иллиатрэ тихо. — Но, знаешь, может, и к лучшему, что вы ничего не сделали.

Если бы арфисты напали на дворец Зарра, Касадор явно не стал бы встречать их лицом к лицу, а отправил бы отродий на бойню, и тогда Астарион мог бы… Астарион…

Иллиатрэ потер веки кончиками пальцев. Нет смысла думать о том, что могло бы быть, а чего не могло.

— Я услышал все, — произнес он спокойно и поднялся. На языке кислотой и железом разливался навязчивый привкус крови. — Твои слова, то, что было между слов, и даже то, что ты не сказала. Обдумаешь предложение погладить медвесыча? Оно всегда в силе.

Однажды он и правда предложит ей присоединиться к стае.

Но сейчас нужно сосредоточиться на предстоящем разговоре с Астарионом.