Let 'em bleed, let 'em bleed.

You've hidden your wounds for so long.

If I mend a heart in need,

Then bringing you back won't be so wrong.

I'm the storm that'll set you free.

(MARKO HIETALA - Frankenstein's Wife)

Пусть они истекают кровью, пусть истекают кровью.

Ты так долго скрывал свои раны.

Если я вылечу нуждающееся сердце,

Тогда вернуть тебя не будет такой уж ошибкой.

Я — шторм, который освободит тебя.

После их бурного воссоединения Иллиатрэ заснул быстро, как и всегда. Подперев щеку рукой, Астарион разглядывал его: морщинка между бровей дроу разгладилась, с лица исчезла тень тревоги. Обычно такой шумный и эмоциональный, во сне он напоминал зверя, что спокойно спал в своей мягкой и теплой норе.

«Ты тоже становишься сентиментальным, Астарион, — промелькнула ироничная мысль. — И, в отличие от него, оправдаться пагубным влиянием Поверхности не можешь».

Он моргнул, и силуэт Иллиатрэ превратился в темно-синее пятно.

От неожиданности тело прошибла дрожь. Мир расплылся блеклыми потоками, и осталось лишь это пятно, напоминающее Иллиатрэ очертаниями, да и только: по центру в нем клубилась такая густая чернота, что, казалось, в нее можно провалиться, а от нее к выцветшим темно-синим краям тянулись трещины.

Бесконечно долго Астарион таращился на пятно — и снова дернулся, когда в дверь оглушающе забарабанили. Он вскочил с кровати и поспешно открыл. На пороге обнаружился пульсирующий фиолетовый силуэт с черной дырой посреди груди, будто ребра ему проломили кулаком. Гейл. Не надо было даже видеть его лица, чтобы почувствовать, до чего он мрачный и сердитый, окутанный сыроватым полумраком коридора, как промокшим плащом.

— Ты чего барабанишь? — прошипел Астарион, но тихо, чтобы не разбудить Иллиатрэ.

— Пошли за мной! — резко бросил Гейл. Пятно на месте его лица судорожно мерцало. — Насколько я понял, ты начал видеть ауры?

— Ауры? — повторил Астарион и нахмурился. — А с какой это радости ты влез ко мне в сознание? Что еще ты там решил подсмотреть, м?

— Я не влезал в твое сознание. Ты просто так сильно удивился, когда увидел ауру Иллиатрэ, что твои эмоции и видения передались всем нам!

Их взгляды столкнулись, и стало понятно, что Гейл настроен решительно, как никогда: его не сбить с толку скабрезными намеками и грубыми фразами. Да и, в конце концов, надо же разобраться, что это за «ауры» такие!

Вздохнув, Астарион пошел за ним в его комнату, и когда дверь за ними закрылась, Гейл посмотрел на него исподлобья.

— Я говорил, — процедил он, — будь осторожен… с той книгой. Она свела с ума множество великих волшебников. А теперь и ты видишь души смертных! Или того хуже — видишь то, что книга хочет тебе показать!

— Я прочитал ее уже давным-давно, и что, последствия только сейчас проявились?

— Откуда мне знать? Может, иллитидский головастик отсрочил воздействие нетерийской магии!

И как бы Астарион ни отнекивался, Гейл настоял на полном магическом осмотре. Казалось, еще немного — и взбешенный волшебник просто-напросто замурует дверь, чтобы его не выпустить.

— Я тебе не Иллиатрэ! — возмущался Астарион, когда его едва ли не силой усадили на продавленный диван.

— Вот именно! — отчеканил Гейл, нависая над ним. — Иллиатрэ понимает, до чего безответственно испытывать на себе опасную магию, и понимает, что это может угрожать и ему самому, и соратникам! Ляг и постарайся не двигаться.

— Кошмар! — выдал Астарион, но все же лег. — И как я раньше не замечал, что ты такой жуткий?..

— Просто раньше никто меня так сильно не выводил!

Ладони Гейла с гудением окружило розоватое мерцание, и он принялся водить ними над Астарионом, хмурясь и что-то бормоча себе под нос. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец заговорил:

— Изменение магических потоков… Ничего необратимого. Не проклятие, а просто как бы… новая особенность твоего волшебства. Думаю, со временем ты поймешь, как переключаться между обычным зрением и магическим. И все же — та книга крайне опасна!

— И полная крайне могущественных заклинаний, — парировал Астарион и встал. — Надеюсь, экзекуция на этом закончена?

***

Иллиатрэ крался к своей комнате почти беззвучно, как вор, когда почувствовал статистический треск заклинания у одной из дверей. Осторожно подошел к ней, провел в воздухе рукой и прислушался.

— …ту книгу!

— Хватит читать мне нотации, Гейл! Ты сам не лучше! Напомнить… твою сферу?

— Вот именно из-за… я и злюсь!

Он рванул на себя дверь, ввалился в комнату и наткнулся на ошеломленные взгляды Гейла и Астариона. При виде его сбитой щеки Гейл едва слышно охнул и побледнел:

— Что случилось?!

— А что случилось? — нервно отозвался Астарион. Его до странности рассеянный взгляд блуждал, ни на чем не останавливаясь, и в горле Иллиатрэ вдруг пересохло, даже слова прорвались с трудом:

— Ты… ты что, ничего не видишь?

— А, не беспокойся, — неуверенно рассмеялся Астарион. — Я всё вижу, только вместо силуэтов цветные пятна, из-за «Некромантии Тэя». Это временно… я надеюсь.

Понятно. Значит, как всегда, серьезная проблема у них не одна.

— Астарион, мы долж…

— Астарион, — хмуро перебил Гейл, не сводя с Иллиатрэ взгляда, — могу я посмотреть твоими глазами?

— Уверен? Вдруг тебе мозги расплавит.

— Не расплавит. Ты подчерпнул эти знания из книги, так что теперь они твои. Ну, разве что ты сам захочешь расплавить мне мозги…

Вздохнув, Астарион неохотно протянул ему руку, Гейл поспешно схватился за нее и погрузился в его сознание. Тотчас живые существа вокруг превратились в россыпь ярких пятен, будто узоры из цветных стекол разбежались в калейдоскопе. Волшебник заморгал, привыкая к ощущениям, уставился на Иллиатрэ и вздрогнул.

Если раньше, по рассказам Астариона, в ауре Иллиатрэ было много синего, а черное темнело только в груди, то теперь оно трещинами расползлось по всему силуэту, что гудел и пульсировал, словно от жара болезни.

И Гейл знал, что это такое.

Никогда не видел собственными глазами, даже не думал, что увидит, только в книгах такое и встречал — настолько редкие случаи, что каждый из них в подробностях заносился в справочники по магическим болезням и проклятиям. Четыреста семьдесят лет назад, Аконит Великолепный, серьезно пострадал после путешествия на План Огня. Почти семьсот лет назад, шаман Бронах Соколиный Глаз, неудачно призвал демона. Тысяча двести лет назад, Линда Мейхер, заразилась во время экспериментов с тонкими материями. Все три случая закончились смертью.

Гейл вынырнул из сознания Астариона, задыхаясь, и только через несколько мгновений осознал, что слишком сильно стиснул ему руку. Поспешно разжал хватку и выпалил:

— Астральный паразит!

И не успел объяснить, как Иллиатрэ отчеканил:

— Потом поговорим.

— То есть?! Ты понимаешь, как это…

— Гейл. Прошу.

Едва ли не впервые — действительно просьба, а не приказ, и что-то было такое в его тоне и выражении лица — уверенность, мольба, решимость, — что Гейл осекся. Помедлив, мрачно кивнул и бросил:

— Ладно.

Иллиатрэ дождался, пока скрипнет дверь и шаги волшебника стихнут в глубине коридора, и повернулся к Астариону. Тот изо всех сил пытался сфокусировать не нем взгляд, его плечи и спина окаменели.

Неужели он знал?..

И с чего вообще начать? Теперь, когда они стояли лицом к лицу, всё, что Иллиатрэ продумал, развеялось пылью на ветру, а каждое слово казалось мерзким и опасным, как подземный паук. На миг им завладел соблазн солгать или утаить часть правды, но… Астарион почувствует ложь, и она ранит его, может, даже глубже правды, а слова Гэвина все равно рано или поздно просочатся в его сознание сквозь связь головастиков.

— На меня напало вампирское отродье, — начал Иллиатрэ без обиняков. — Человек по имени Гэвин.

Лицо Астариона застыло.

— Он следил за нами. Это его я ранил ножом, когда был не в себе, ну и, понятное дело, его кровь ты попробовал. Скажи… Касадор может видеть глазами своих отродий?

Астарион поежился.

— Нет, конечно. Даже представлять не хочу!

— А память вашу он просматривать может?

Астарион промолчал. Странная тревога капля за каплей наполнила его глаза, а за ней медленно приходило осознание. Иллиатрэ кивнул — так и думал — и спокойно спросил:

— Почему Касадор выбрал именно тебя? Он же почти не выходит из склепа, а тут вдруг очень удачно решил прогуляться, увидел тебя, истекающего кровью, и решил, что ты идеально подойдешь на роль его отродья…

Астарион пожал плечами.

— По-твоему, я никогда об этом не думал? Может, мне просто «повезло», если, разумеется, это можно назвать везением. Может, гурцы и правда избили меня до смерти именно в тот день, когда Касадору вздумалось отправиться на прогулку. А может, он все это планировал с самого начала: приметил меня как-то в толпе, подкупил гурцев, чтобы они меня отметелили, а потом разыграл великодушного спасителя, чтобы я согласился на обращение. Звучит вполне в его духе.

— Да, но… — Иллиатрэ помедлил. — Почему все же именно тебя?

— Ну что за вопрос такой, боги?! Может, его привлекла моя внешность, или он подумал, что будет забавно меня сломать, или ему просто так захотелось, дьявол, откуда мне знать, что у него в голове?! Если судить по другим отродьям, он выбирает нас случайно из числа более-менее знатных горожан… А почему ты спрашиваешь? Это всё звучит как обвинение! Такое впечатление, что ты ходишь вокруг да около и никак не скажешь прямо!

Иллиатрэ печально усмехнулся.

— Гэвин прибыл сюда не только следить за нами. Он хотел меня убить или ранить, если повезет… или хотя бы припугнуть и демонизировать нас.

— Демо-что? — рассеянно откликнулся Астарион. — Ты хотел сказать «деморализовать»?

— Не знаю, мне мое слово больше нравится. В общем, хотел подорвать наш дух, заставить нас сомневаться. Давай лучше ты сам все увидишь.

Иллиатрэ протянул руки. Астарион медлил, казалось, ему совсем не хотелось ни на что смотреть, но в конце концов он вслепую мазнул по воздуху ладонями, нашел его пальцы и сжал.

Их сознания сплелись, так же привычно, как и руки, и в них водоворотом расцвели мрачные видения: высокий смуглый мужчина в шрамах и с пустыми красными глазами, огромный лук в его руках, попытки Иллиатрэ ранить его, и слова…

«Когда подсудимого осуждали на долгий срок, а у него не было ни родных, ни близких, Астарион за большую сумму отправлял его ковену нашего Повелителя на трапезу».

Руки Астариона рванулись из рук Иллиатрэ, словно наткнувшись на раскаленную сталь, и тишину расколол возглас:

— ЛЖЕЦ!!!

За окном грохотнул гром, точно отзываясь на гнев, задребезжали древние стены. Иллиатрэ потряс головой, вырываясь из видений, и увидел перед собой лицо Астариона — искаженное гримасой, ощерившееся в оскале, как у хищника перед прыжком.

— Как он!.. Я?! Осужденных Касадору?!

Он взмахнул рукой и гневно заметался по комнате.

— Это всё ложь! — рявкнул он, круто развернувшись. — Подумать только, за что мне приходится оправдываться! Касадор, небось, сидит в своем склепе и смеется надо мной!!! Я не делал НИЧЕГО из того, о чем сказал Гэвин! Проклятье, да я даже не знал, что во Вратах Балдура есть вампиры, пока Касадор меня не обратил, как бы я мог продавать ковену заключенных?!

Снаружи качались ветви деревьев, отбрасывая мрачные тени на пол. По подоконнику гулко ударили первые капли дождя.

— Я тебя ни в чем не обвиняю, мне, если честно, и дела нет до твоего прошлого, — твердо произнес Иллиатрэ, но Астарион не слушал.

— Я помню, как был судьей. Вероятно, это единственное, что я… хоть как-то помню. И насчет несправедливых приговоров… Что ж, святым я не был, так уж и быть, признаю! Я брал взятки — но исключительно в тех случаях, когда за отказом могло последовать предложение, от которого нельзя отказаться. Уж лучше быть с золотом, чем с переломанными пальцами или перерезанным горлом! Но знаешь что?! — он резко остановился, и его лицо снова исказилось уродливым бешенством, а голос превратился в свистящий шепот, что прорывался сквозь зубы. — Я должен был быть хуже. Гораздо хуже. И тогда… этого всего со мной бы не случилось. Если бы я тогда взял золото у гурцев и распорядился отдать земли им, хотя это было несправедливо, то моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Я был бы свободен, жил в роскоши и по-прежнему обретался бы в высших кругах Врат Балдура, а не сдох в канаве, как псина!!!

— Угу, — пробормотал Иллиатрэ. — Я бы тоже.

— Что тоже?..

— Если бы я родился в другом Доме, то сейчас был бы свободен, жил в роскоши и обретался в высших кругах Мензоберранзана.

— Ну спасибо, что так грубо вернул меня к реальности!

— Я не хотел, чтобы это прозвучало грубо. Просто мысли о прошлом, которого не случилось, причиняют только боль. Лучше смотреть вперед, на маленький просвет перед глазами.

— Такой банальный ответ, что даже оскорбительно! — отрубил Астарион, тяжело дыша. — Еще и Гэвин… Откуда он взялся? Я думал, он давно умер! Небось, чуть из штанов не выпрыгнул, когда Касадор приказал ему следить за нами, он же меня ненавидит!

— Да? — вскинулся Иллиатрэ. — Почему это?

— Потому что он, болван несчастный, считал, будто я должен его защищать и наставлять, ведь я пробыл во дворце Касадора чуть ли не дольше всех. А когда я не оправдал его ожиданий и он понял, что власти у меня не больше, чем у него самого, то возненавидел меня!

Глаза Астариона пылали адским огнем. Снаружи снова взревел гром, все ближе и ближе. Губы Иллиатрэ подрагивали, а внутри нарастал страх, что сейчас, вот сейчас, не получится сдержать усмешку…

Совсем не хотелось показывать истинных эмоций.

— Я… — начал он и вздохнул. В голосе не было осуждения, не было любопытства или неловкости. — Ты же восхищаешься Касадором, так?

Молния с треском ударила в черное дерево у таверны, но Астариону показалось, что она прошила его самого. Вмиг сделалось очень холодно, словно в склепе, лед пробрался под кожу и завладел костями, заморозил кровь.

Помедлив, Иллиатрэ продолжил:

— В другой ситуации я был бы в восторге от того, что у меня такой могущественный и умный враг. У него есть сила, власть, острый садистский ум, и это просто… просто впечатлеяет. Но проблема в том, что Касадор — это Касадор. Я так сильно его ненавижу, что меня тошнит, прямо рвота к горлу подступает. Ненавижу!

Астариону немного поплохело от того, как точно Иллиатрэ описал его собственные чувства, чувства, в которых он не хотел признаваться даже себе самому.

— Все так, как ты сказал, — тяжело вздохнул он и отвернулся к окну. Небо полыхало молниями, будто сами небеса разверзлись над этими несчастными землями. — У него есть сила. Власть. Жестокость. Он может сломить кого угодно, кого угодно подмять под себя и добиться всего, чего хочет. Он никого не боится и ни перед кем не склоняется. Я бы им восхищался… трепетал бы перед ним… если бы все это… не касалось меня самого. Понимаешь? Если бы он издевался над кем-то другим, мне было бы наплевать — я видел бы только его силу. Любой хотел бы быть на его месте… и я не исключение.

Заложив руки за спину, Иллиатрэ поравнялся с ним. Бесконечно долгие минуты они смотрели, как полыхает небо, расчерченное струями дождя.

Астарион мрачно хмыкнул. Взмахнув рукой, провозгласил:

— Продажный судья Врат Балдура! Бросавший невинных жителей вампиру! Сам заслуживший всё, что с ним случилось!

За окном полыхнула молния, озарив черноту и бросив густые тени на его лицо. Через несколько мгновений бабахнул гром, и грохот понесся над деревьями, неспешно стихая вдалеке.

— А даже если и так, — спокойно отозвался Иллиатрэ. — Что с того?

Астарион осекся. Ожидал утешений, попыток оправдать, переубедить, успокоить. Придумал на этот случай сотни злых, язвительных ответов и теперь растерялся, гнев вдруг ушел, точно вода вытекла из разбитой чаши. Он отвернулся, с трудом сдерживая дрожь.

— Я… я не хочу, чтобы вы думали, будто я все это заслужил. Не хочу… сам так думать.

— Ну вот. Я думал, Касадор хотел, чтобы мы начали сомневаться в тебе. А оказалось, он хотел, чтобы в себе начал сомневаться ты сам, — вздохнул Иллиатрэ и подступил ближе, под его ногами заскрипели половицы. — Ты правда считаешь, что двести лет рабства и непрекращающихся истязаний могут быть соразмерным наказанием хоть за что-нибудь, что ты сделал? Предположим, ты правда выносил несправедливые приговоры и отправлял людей к Касадору, чтобы нажиться. На сколько, по-твоему, лет беспросветного кошмара это тянет?

Астарион нахмурился. Иллиатрэ же не предлагает ему вынести самому себе приговор?..

— Я не знаю… Десять? Двадцать? Может быть, пятьдесят.

— Тогда, — продолжил Иллиатрэ все так же спокойно, — кошмар, в котором ты жил два столетия, давно перевесил все то, что ты мог сделать. И да — я сильно сомневаюсь, что Гэвин сказал правду. В конце концов, проклятье, Касадор не желает нам добра, и уж тем более тебе! Он просто хотел поиздеваться, поколебать твою уверенность и подорвать наше доверие к тебе, но знаешь что? Мое доверие к тебе ничто не подорвет.

Когда подсудимого… на долгий срок… Астарион за большую сумму… ковену нашего Повелителя…

Взвился ветер, набросившись на мертвые деревья с оголтелостью голодного пса, страдальчески заскрипели ветки, а дождь с мягким шелестом все так же обрушивался на землю.

— Да… — выдохнул Астарион. — Касадор явно хотел, чтобы вы начали во мне сомневаться и перестали поддерживать. А еще… я уверен, за все эти годы он бы не упустил шанса ткнуть меня в то, что я сам заслужил все, что он со мной сделал. О, он точно не позволил бы мне об этом забыть!

Разве что за два столетия Касадору надоело… да и многие вещи быстро стирались из памяти…

— Вот видишь, — мягко улыбнулся Иллиатрэ. — К тому же, стая теперь так близка, что никто не отвернется от тебя, что бы ты ни сделал в прошлом… Точно так же, как и от меня. А я приму Астариона любым, будь он хоть справедливым судьей, хоть полным чудовищем.

Молния рассекла черное небо надвое, и таверну сотряс грохот, куда более сильный, чем прежде. Астарион долго, очень долго смотрел на Иллиатрэ, подмечал тонкий изгиб его губ, спокойную уверенность в красных глазах, легкие морщинки, что разбежались по углам век, серебристый блеск его подобранных в хвост волос.

Надо же. Всегда такой эмоциональный — и такой рациональный сейчас…

Астарион не знал, когда шагнул вперед и притянул его к себе, когда сомкнул руки на его спине и уперся подбородком в плечо, но, когда полыхнула очередная молния, они стояли прижавшись друг к другу. Тепло тела Иллиатрэ передавалось ему — яркое, живое, настоящее тепло.

Я люблю тебя. И больше не могу без тебя. Истина, простая и вышибающая почву из-под ног.

— Ну вот… — прошептал Астарион, не в силах его отпустить. — Ты перестал говорить о себе в третьем лице, зато начал обо мне.

Иллиатрэ мягко отстранился. Отошел на несколько шагов. Что-то странное чудилось в его глазах, на губах играла странная улыбка — натянутая, конвульсивная и болезненная, словно воспаленная рана. Казалось, весь разговор он сдерживал эту улыбку, и вот она прорвалась, а он ничего, ничего не мог с ней поделать.

— Ты же знаешь, что я… — выдохнул он. — Я всегда буду на твоей стороне, каким бы ты ни был, что бы ни делал, какие бы решения ни принимал. Ты… ты мой свет.

Его слова мягко падали в грохот бури за таверной.

— И… я не знаю, могу ли сам стать светом для кого-то, но… в некоторых магических школах молния используется для того, чтобы вернуть мертвого к подобию жизни. Она пронзает ночь, ярко сверкает и может убить… а может и оживить. Я буду твоей молнией, если ты хочешь.

Снаружи оглушающе грохотнул гром, и молния на несколько мгновений озарила тьму, снова будто пронзив Астариона насквозь, только теперь наполнив спокойствием и силой.

«Любовь моя, — подумал он с неожиданным облегчением. — Ты милый и немного безумный, как и всегда. Как раз то, что нужно».

Он запоздало понял, что после видения, показанного Иллиатрэ, зрение пришло в норму и пятна-ауры исчезли.

***

Они чувствовали, что стая ждет внизу. Иллиатрэ шел первым, Астарион следовал за ним, мрачно раздумывая, как все теперь обернется. Впрочем, он не обязан оправдываться перед ними.

У подножия лестницы они наткнулись на мрачные, решительные взгляды друзей, и Астарион ощерился, бешенство волной кипятка обдало тело. Да что они вообще о себе думают?!

— Мне все равно, что вы скажете! — отрезал он, выступая вперед. — Трибунал мне не нужен! Я…

Над головами стаи он увидел Джахейру в кожаном доспехе и со скимитарами за спиной и осекся. Даже если бы спутники захотели его обвинить и осудить, они не стали бы вмешивать постороннюю. Ведь не стали бы?..

От стаи отделился Гейл — в привычной мантии и с посохом в руках, окутанным холодным голубым светом.

— Я тебя понимаю, — произнес он, — но сейчас нам нужно провести ритуал, Иллиатрэ вместе с Хальсином пора на Астральный план.

Иллиатрэ уставился на него.

— В смысле? Прямо сейчас, среди ночи?

— Нельзя терять время. Мы не знаем, что случится, когда ты снова заснешь. Вдруг астральный паразит насовсем захватит твое тело?!

Иллиатрэ оглянулся, ища поддержки у Астариона, но тот покачал головой.

— Я согласен с Гейлом. Нам нужно разобраться с твоей ситуацией.

— А как же кислотный ливень?..

— Это был не кислотный ливень, — помедлив, отозвался Гейл. — Самый обычный маленький шторм, и он уже кончился.