— Ваше Высочество, — Уён говорит очень тихо, почти шепчет на ухо. Он касается ладонью плеча, пробуждая лёгким прикосновением ото сна. Сонхва щурится, потому что солнце бьёт в глаза. Его лучи закрывает нависшая сверху тень. Сонхва смотрит в глаза Уёну, подмечает, как его голова обрамляется короной из света и уголки губ дрожат в улыбке, когда слышится смех. Он искрится между ними, совсем тихо застывает в сознании будто единственным звуком, что способен расслышать Сонхва. 

Уён поднимается с колен, отряхивает одежду и протягивает ладони: 

— Нам пора, Ваше Высочество.

— Ещё совсем немного, — капризничает Сонхва. Он потягивается, совсем не желая вставать со смятой высокой травы, в которой прячется от вездесущего шума родного замка. — Я могу полежать ещё чуть-чуть? 

— Тогда я с Вами. 

 Уён сегодня не лязгает доспехами. Сонхва осознаёт это только когда он легко заваливается в противоположной стороне и кладёт голову рядом с головой Сонхва, улегшись с ним в странную карточную масть. 

На Уёне лишь лёгкая рубаха, да простая жилетка потрёпанного цвета. 

— Ах, ты ведь свободен был сегодня от службы, — сонно ахает Сонхва, обернувшись, чтобы посмотреть в глаза Уёну. — Что же ты пришёл ко мне?

— А я не к Вам пришёл. Я отдыхаю. Тоже, — хихикает Уён. Он оборачивается к Сонхва и подмигивает. Что-то внутри дрожит от этих моментов. Уён сияет не то от лучей, что кидают яркий свет на его лицо, не то от озорства, присущего ему в любой ситуации. Кроме службы... На службе он почти всегда серьёзен… Стоит, весь хмурый, грозный, точно по струнке, не двигается — на посту отвлекаться нельзя. Любой шаг в сторону — и вот уже меч наготове. 

Сонхва так однажды едва не вкусил лезвие, когда подкрался сзади. 

Уён схватил за шею до того резво, что ни звука Сонхва ни проронил. Только где-то у глотки зависло знакомое сияние острия холодного оружия. Оно было совсем ещё чистым. Сонхва вдруг подумалось, что это впервые, когда так близко к нему находится не окровавленный металл. 

Уён меч сразу отнял. Упал на колени, стукнулся лбом о землю, припав в извинениях к полу, перед задушено кашляющим Сонхва. Протянул меч, велел наказать и отстранить от службы. 

Только Сонхва меч не принял и выбил его из рук Уёна. 

— Ты выглядишь совсем иначе без доспехов, — говорит Сонхва, перевернувшись на бок. Уён зеркалит его движение. Он меньше всего похож на охрану, меньше похож на солдата. Сонхва кажется, что всё больше — на друга, а это пугает. 

Его пугают “друзья”, которые улыбаются, но вытягивают меч в момент, когда он оборачивается к ним спиной. Ему не нравится ходить по лезвию чужих игрищ. Танцевать со шпагой с теми, кто легко переведёт игру в серьёзный бой и уколет, когда не ждёшь.

Сонхва пугает, что Уён совсем не похож на “друга”. Может, тогда и не друг он вовсе? Как его тогда назвать, если слугой он уже давно не ощущается, а другом Сонхва ни в жизнь не назовёт?

Уён стоит на коленях и вверяет ему меч — как и свою жизнь.

— В следующий раз, когда сбежите, — тихо говорит Уён, убрав волосы с лица Сонхва, — позовите меня с собой. 

Сонхва зеркалит его движение и забирается под тёмные кудри. Ведёт по щеке, касается улыбки кончиками пальцев. Уён целует его ладонь, опустив взгляд.

Сонхва вспоминает, что до годовщины смерти отца осталось всего пара месяцев. 

Ехать он совсем не хочет.