К слову, пятьдесят отчетов прошли за полтора дня после отправки письма Кроули. Это была эдакая неточная измерительная система времени в глазах Азирафаэль, любимые часы на цепочке которой остались в симпатичной коробочке на столе. В той самой тесной комнатушке, где на стуле висит плащ с измятыми лацканами. Капсула времени, музейный экспонат – вот так одевалась Верховная Архангелица в тот роковой день, когда ей предложили повышение. (Когда ее нагло поцеловали в попытке в чем-то убедить). (Когда она вынуждена была оставить все, что знает, и всех, кого знает, чтобы мир продолжил быть миром).

Она является народу в полдень ноябрьского воскресенья. С заранее материализованным прозрачным зонтом – погода разыгралась не на шутку. Ветер, ливень, все силы мира собрались, чтобы учредить настоящий хаос в присутствии сил Покоя и Контроля. Люди умеют с таким справляться, вот, сидят по домам или кофейням, распивают согревающие напитки, Мюриэль вот на это тоже подсадили. Отвлеклась она от очередной несуразно древней настольной игры, распихав все свое по карманам брючек, чтобы приготовить чай. Кроули отмахивается. У нее в планах дайкири. И, наверное, шахматная партия – люди делают с ней невообразимые вещи. Хоть до чтения не опустилась.

За пять минут стояния у машины под проливным дождем вся одежда демоницы вымокает до нитки. И все равно она смотрит на здание, где объявляется лифт – как удачно, что он в соседнем доме! – пока рыжие пряди растекаются по лицу.

И она со своим зонтом тут как тут. Ни одна капля дождя не может пока что попасть на ее идеальный неудобный костюм или на ее резной шахматный набор, купленный после открытия книжного, который сейчас Кроули закрывает собой и своей кожаной курткой. Стоит Азирафаэль закрыть зонт, чтобы залезть в машину, как несколько капель стремительно скатываются по линзам очков, по лицу и по одежде, будто непоправимо пачкая ее образ.

Немного погодя они обе оказываются в машине и будто бы не смотрят одна на другую. Не смотрит, поверьте только, Архангелица, как темно-рыжие и прилизанные дождем волосы «извечной противницы» похожи чем-то на ангельские моды держать все ровно по линейке. И экс-искусительница не изучает взглядом то, как еще более распушившиеся от дождя кудри возлюбленной выглядят немного как демонические рожки.

И такое у них случается. Впрочем, ненадолго.

«Полагаю, будем мы пить дайкири за игрою?» — все же режет тишину на до и после своим стеклянным голосом Созерцательница, де-юре Правительница Небес, владелица книжного магазина «А. З. Фелл и компании» и так много разных других личностей в одном хрупком человеческо-подобном теле.

И свет ее очей без лишних промедлений, поправляя волосы и протирая очки о рубашку, ухмыляется в ответ: «Ну само собой. Я выиграю, кстати, даже не переживай».

И так под стеной проливного дождя они несколько часов добираются, разговаривая обо всем упущенном там или здесь, до бара на окраине небольшого английского городка. «На Запад От Солнца» встречает их так же радушно, как и прочих посетителей. Кассетный плеер завывает последнюю жалобную мольбу «найди-кого-б-мне-полюбить» и будто даже не чувствует, как на него косится Кроули, вцепившаяся пальцами в руль до боли в таком вороньем жесте – очки сползли на кончик носа, плечи кожаной куртки из-за расположения рук несуразно топорщатся, волосы так и не высохли.

Никто не выходит из машины.

Зонт разделяет сиденья винтажной красавицы надвое, утыкаясь носом в пол – кудрявая, эфемерная, прозрачная ткань не завязанного щита стремится к высшему.

Рядом сидит в своей ровной позе Архангелица, первая выходящая из машины с шахматных чемоданчиком, легко касаясь плеча застывшей статуи безнадежной любви. И, как по ангельскому чуду, та оживает, выпрыгивая из машины прямо в лужу, чертыхаясь и галантно предлагая возлюбленной свою руку с самодовольным выражением лица. Ее берут. А дальше, после быстрой мысли «вот-на-том-диванчике-мы-сидели-с-Ритцуко» и заказа двух порций малинового дайкири – сплошная поэзия.

По правую сторону стола на слишком уж удобном стуле развалилась Кроули, за какой первый ход. Она игриво раскручивает фигуры в руках с улыбкой от уха до уха и систематически совершает ходы, не имеющие и капли смысла. Ее по-детски забавляет возможность сбивать с громким стуком чужих «верных подданных», но еще больше ее забавляет сбивать возлюбленную с толка.

По левую – Азирафаэль. Судя по ее мечущемся лиловому взгляду за идеально круглыми маленькими очками, нежелание верить, что что-то может просто происходить вне ее маленького контроля, парализовало ангельский мозг в момент. Ей совершенно не смешно от стука фигур, каждый ее ход рассчитан и создает как можно меньше шума. Если дерево упало без звука, упало ли оно на самом деле? А, там же не так говорили, извините. Она втягивает прокуренный воздух сквозь зубы и ходит, зарываясь пальцами в волосы, будто бы в попытке сохранить свою голову на месте. Мученица, обезглавленная в Бастилии полтысячи лет назад, по привычке удерживающая свое тело от преждевременного распада.

Со стороны все выглядит чуть динамичнее, разумеется. Они даже поговорить успевают.

«Так что, мы поиграем, и ты снова пойдешь измерять время в отчетах?» — сшибает очередную фигуру самым безрассудным ходом Кроули.

«Да, все именно так, как ты говоришь», — говорит Азирафаэль тоном, каким произносят прогноз погоды. Полностью, то есть, индифферентно.

«Совершенно безрадостная, если честно, перспектива, — хмурится демоница, пытаясь высмотреть, не приближается ли к ним какой-нибудь официант с двумя бокалами случаем. — Что мне с этим делать-то?»

«Читай книги – узнавай людей – вот мой совет. Я чтица в напоминание себе: все было. Я не одна в любых своих эмоциях. И ты, моя дорогая, абсолютно точно тоже».

Кроули хмурится и пытается свести тему: «Кстати, что за дела с королем? Это нормально, что он у тебя просто на месте всю игру? Стратегия типа такая?»

(Она всегда была фанаткой рокировок: это был единственный ход, который был в играх с нею предсказуем).

Небольшая пауза, потраченная Владычицей Контроля на то, чтобы рассчитать свой и чужой ходы: «Если откровенно, все намного прозаичней с ним. Нет ему применения в бою – он стоит. Коль двинется, не изменит ничего на поле».

«И вот тут-то ты и ошибаешься. По-твоему, игра заканчивается, когда у тебя остается только король и пешка?»

На этот вопрос повисшая в раздумьях Азирафаэль ответа не дает. Ее с ног до головы опутывает такое знакомое чувство – «вот-она-опять-выставляет-меня-не-смыслящей-идиоткой-это-же-так-просто».

Так партия быстрыми шагами подходит к тому состоянию, когда фигур мало, а самоуважения в попытках одержать победу и того меньше.

«Дорогая, не могу не отметить я одного. Ты проморгала около пяти возможностей обыграть меня. Хочу искренне верить, что это абсолютно случайно…»

И, судя по реакции, – Кроули натурально подпрыгивает на месте, пронзая взглядом сначала доску, потом собеседницу, волосы ее чуть ли дыбом не встают, – ближе к правде оказаться было бы сложно. Но она тоже молчит, перетаскивая одну из своих фигур с громким ее скрежетом по дереву и тяжело выдыхая.

Вальс фигур за считанные семь минут подходит к ничье, по крайней мере, еще шаг, и это все закончится самым позорным патом за всю шахматную историю.

Как и в любой хорошей игре, в их совместном существовании есть правила. Особенно полезно помнить про правило собственных желаний: никто никогда не получает в точности, чего хочет. Даже такую простую вещь, как малиновый дайкири, получить оказывается довольно затруднительно, ведь…

«Мисс, безмерно извиняюсь, — прерывает Кроули на середине попытки закончить партию уже официант, получая в ответ два вопросительных взгляда. — У нас возникла некоторого рода проблема…»

Официанта же в свою очередь прерывает Азирафаэль своим стеклянным тоном, смотря на него поверх очков: «О проблеме прошу доложить в письменном виде. Затем отправить в мой офис, дождаться ответа. Он придет в течение двух рабочих дней».

«…Я хотел сказать, что у нас закончился малиновый сироп… Вы, быть может, хотите другой? Яблочный, например…» — в полном смятении произносит бедняга. Белый король с глухим стуком выпадает из руки демоницы. На лице Верховной Архангелицы застывает неподдельный, но и не живой, ужас.

Повисает непозволительно долгая пауза.