Дзынь-дзынь! Мы возвращаемся в стеклянный небесный офис с ежедневным напоминанием: где угодно будет отвратительно одиноко, если вы всю жизнь потратили, чтобы пытаться нравиться двум противостоящим силам и не выполнять свою работу. Но тут особенно. Тут, видите ли, нет этого вызывающего сладкий-сладкий адреналин перенасыщения всем человеческим до тошноты, в котором вас пытаются растянуть физически на две части.

Зато письма больше никто не читает. Телеграф помалкивает.

Отчеты по поводу ангельских реакций на постановления те или иные лежат по всему столу: из отдела противодействия-тварям-демоническим больше всего информации. Оно и понятно. Смириться бедняги не могут, что работа жизни всего их коллектива потихоньку погибает мучительной смертью.

Поодаль лежат нимбы и одно из двух глазастых колец – то, что было слишком давящим на палец, так снять и не вышло. На стеклянной тумбочке по левую руку стоит патефон и крутит джазовые-практически-контрабандные пластинки день и ночь напролет.

И все бы хорошо, и все бы ничего. Да вот только нет. Да вот только стоило повесить свой меч над головой, чтобы не позволить себе забыть о такой классной штуке, как второе пришествие. Дамокл бы понял.

Мир снова будет на грани истребления, она снова будет разбираться с начальством вместо того, чтобы что-то сделать, Кроули снова будет пытаться куда-то себя деть вместо того, чтобы что-то сделать. Ничего не изменится.

И было бы очень просто нанять кого-нибудь из ангелов, чтобы те сидели ровно в неудобном костюме да отбирали тщательно, кто попадет на небеса, кто сможет ухмыляться с этой безжизненной высоты всем остальным. Но даже если распределить всю эту работу на все десять миллионов ангелов, придется всем очень усердно закапываться в бюрократии.

Не то, чтобы Небеса так уж прямо ненавидели бюрократию, как явление, вполне возможно, что если их заставить – сделают уж как-нибудь. Лень – смертельный грех и все такое, но ведь никто не будет сильно возражать, если найдется сотня причин перенаправить всю эту гурьбу людей куда-нибудь в Ад, где все разберутся с этим как-нибудь сами?

Это все обречено. Так или иначе.

Тринадцатое приложение: электронное письмо, отправленное двадцать пятого ноября две тысячи двадцать пятого года, в одиннадцать часов шесть минут после полудня по лондонскому времени.

Привет! Начну с серьезного. Я понятия не имею, что в твоем понимании означает «увидимся через пятьдесят отчетов». Мюриэль предательски молчит. Вот, сижу, обыгрываю ее в шахматы снова. Она говорит, моя любовь к вещам заразительна, когда я ее превращаю в такую драматичную театральщину – по всем древним шахматным учебникам, что у тебя есть, она бы и в жизнь не поверила, что это веселая игра, например.

Не знаю, что и думать. Просто подумала, тебе может быть интересно.

Заехала не так давно к Вельзевул, и, ну, так вышло, что Гавриил тоже там был. Решила побыть вестницей веселых новостей. Если говорить экс-Владыке Ада, что я тоже, видишь ли, убиваюсь по архангелу, объективно страшно, то говорить экс-архангелу, кто теперь занимает его место – объективно весело. Я клянусь, он так не смотрел на меня со времен твоей-моей казни. Не то, чтобы он вообще имел честь на меня особенно поглазеть. Но все же.

Они так и не поверили, что ради тебя в раю придумали еще больше ненужной бюрократии и поставили личный стол в архангельский кабинет. Я бы тоже. Но я его видела! (Это тоже показалось им брехней полнейшей – «Чтобы на Небеса можно было так просто зайти любым оборванцам-проходимцам? Немыслимо!» – «В Ад однажды случайно з-з-заглядывал какой-то компьютерщик лет двадцать наз-з-зад. Пришлось сказ-з-зать, что компьютеров у нас не водится. Но я тебе все равно ни хрена не верю»).

Так или иначе, больше новостей нет. Буду ошиваться вокруг Сохо. Это вообще адекватно, что новым предпринимателям там уже рассказывают украдкой, какая я классная в вопросах сортировки бесполезного хлама на скорость или типа того? Мне что, заняться больше нечем?!

Да, определенно. Меня, правда, уже успели из-за книжного пару раз окликнуть «мисс Фелл», что, ну, дикое предположение, но ладно.

Кроули, решившая зацепиться

ногами за спинку кресла,

чтобы записать это письмо.

Конец тринадцатого приложения.