— Устроился? — посмеивается Эмма, наблюдая как Генри двигает водительское кресло. Ерзает, опять двигает. Надо же, как он вымахал за лето.

— Норм, — наконец-то усаживается он, проверяет зеркала.

— Скоро уже влезать не будешь, — пристегивается Эмма.

— Ну, может надо машину побольше? — возвращает он ей улыбку.

— Поехали давай, «машину побольше», — смеется она.

В такие вечера ей кажется, что все вполне себе нормально. Концентрация внимания перескакивает на другой процесс: Генри трогается чуть резковато, и она по привычке жмет на педаль, которой нет под ногой. Да, так — хорошо.

— Давай к центру, — предлагает она. Там излишне много знаков, есть, на чем потренироваться. — Школа, администрация, библиотека, кафе. Потом дальше к церкви, а там посмотрим, — бросает она взгляд в зеркало заднего вида по привычке, когда он перестраивается. Замечает гитару на заднем сиденье. Вспоминает, как чуть не вскрикнула, когда Генри направился к багажнику, чтобы положить гитару именно туда. — Как репетиция? — отгоняет она тревожные мысли.

Репетиция не очень, но до осеннего концерта время еще есть.

— Я скажу тебе кое-что, — бросает он взгляд в сторону Эммы, но голову поворачивать не решается. За рулем он всегда как деревянный. — Только ты не говори никому, ладно?

— «Никому» это кому? — улыбается она. — Мэри Маргарет Никому?

— Мам, ну вообще никому. Но в первую очередь ей, конечно же, — бубнит он.

Конечно же, в первую очередь ей. Концерт-то она затеяла.

— Никому не скажу, ты же знаешь.

— Раз у нас все будет почти в Хэллоуин, мы хотим сделать сюрприз, в самом конце. Нашли одну песню, ну, она очень клевая, там правда соляк сложный, он мне пока не дается, но все равно. Мы стали пробовать ее играть, и девчонки из группы поддержки, у них еще номер такой со всякими прыжками, ну ты знаешь, я тебе уже говорил, они тоже типа такие: «О, мы с вами хотим!», — только тут решается он повернуться, и Эмма видит, как сияют его глаза.

— Ага, — кивает ему она.

— Ну вот, мы стали вместе че-то пробовать, а потом к нам зашли ребята… Что? Что такое? — сжимает он руль крепче.

— Что такое?

— У тебя нога дрыгнулась. Опять педали за меня жмешь? — хихикает он.

— Так ты опять скорость сбросил.

— Ну так я же разговариваю. Сложно говорить и сильно ехать.

— Так не двадцать же километров. Чуточку газани, — и ее нога опять дергается. — Давай, погнали на трассу.

Машина сворачивает на боковую от центральной, вдоль магазинчиков, кафе, минует лавку Голда. В будни в это время тут почти никого. Лес всегда вырастает темной стеной прямо сразу после города. Вот цивилизация, вот ее нет. Генри говорит и говорит, Эмма слушает, а лес громоздится над ними, и от этого в машине становится еще уютней. Тишина. Эмма включает радио, и светящаяся панелька проигрывателя добавляет капельку света в эту темень.

— Я кстати посмотрел же файл, который ты мне скинула. Список потенциальных образовательных учреждений для поступления, — проговаривает он заучено, и Эмма не может не улыбнуться, так сильно в каждом слове слышит она Реджину. — Там какой-то столбец странный, — добавляется сомнение в его голос. — Он скрытый, но я понял, что он там, развернул. Какой-то коэффициент что ли… — буксует он.

— Безопасности, — заканчивает за него Эмма. — Не парься, это не для тебя. Ты главное отметь, что тебе подходит по программе. Какой город больше нравится. Потом как-нибудь разберемся.

— Ну вот я все думал… — все чаще возникают паузы в его речи, а машина, наоборот, постепенно, но заметно набирает скорость. — Я все думал, может, не надо так сильно далеко уезжать, — заканчивает он почти вопросом.

— Ты чего? — реагирует Эмма без замедления. — Какая разница?

— Ну… Я не знаю, — сглатывает он. — Зачем далеко? Зато буду быстро приезжать сюда. К вам.

Эмма поворачивается к окошку. Там все так же темно.

«К вам».

— Парень, слушай. Тебе там вообще будет не до разъездов, поверь мне, — с легким смешком выдает она. — Неважно, как далеко ты решишь поехать. Главное, чтобы тебе нравилось. И знаешь, — решается она, — я может тоже уеду. Так что может даже чаще будем видеться.

— Да? — оживляется он. — А куда?

— Я не буду говорить, — посмеивается она. — Ты сначала выбери сам, куда ты хочешь. Тем более, я еще не решила.

— Подожди, — хмурится он. — Ты уедешь? Вообще? Из Сторибрука? А как же… — тараторит он, — Мэри Маргарет и Дэвид, как они все?

— А они, — путается Эмма от резкой смены, — останутся тут. Им тут неплохо же.

Теперь в тишине нет прежней легкости и уюта.

— Давай обратно, — старается Эмма звучать мягче. — Совсем далеко уехали. И уже поздно.

Генри разворачивается не с первого раза, и обратно мчит быстрее. Лес кружится вокруг них, радио звучит громче.

— Ищем место для парковки, — стандартная фраза для окончания тренировки.

— Парковка, — бормочет Генри, щелкает поворотником далеко заранее. — Мама опять тачку в гараж не загнала. Я тут встану?

Достает гитару с заднего сиденья. Эмма следит за ним, наблюдает за каждым движением. Ты как там, Генри?

— Может, зайдешь к нам? — сжимает он лямку чехла обеими руками.

— Я… — оборачивается Эмма на дом, на аккуратно стриженные пухлые кусты вдоль дорожки. — Мне еще надо в одно место, пока не закрылось, — прячет она руки в задние карманы.

— Ладно, — поджимает Генри губы, — тогда пока, наверное.

— Эй, — окрикивает она его. — Генри, все хорошо у тебя?

— Конечно, — улыбается он. — Круто, что покатались, — взмахивает он рукой и торопится скрыться в доме.

***

— Эмма, ты? Ужин в духовке.

Эмма бросает взгляд в сторону Мэри Маргарет: сидит с ногами на диванчике, каналы переключает, ничего особо не смотрит. Все вроде нормально. Только вот фразы эти короткие не в ее стиле. И что, всего две?

— Как дела? Где Дэвид? Как подготовка к осеннему концерту? — обкидывает ее Эмма вопросами, отслеживая мимику. Односложные ответы Эмму не успокаивают. Она, конечно, рискует нарваться на тему «ресторан в воскресенье» или около того. Поужинать бы ей и наверх в постельку. Но вот что странно, помимо коротких фразочек и интонации: Мэри Маргарет не смотрит ей в глаза. Вообще. Эмма не теряет надежды: плюхается рядом, прямо с тарелкой в руках, тихонько наблюдает, как Мэри Маргарет сжимает губы, да так, будто их сводит судорогой.

— Что слу… — обрывается вопрос, потому что Мэри Маргарет резко хватает ее за руку.

— Эмма! Как хорошо, что ты спросила! Если бы не спросила, я бы, наверное, с ума сошла.

— Воу, Мэри Маргарет, полегче, — отставляет Эмма тарелку в сторону, — расскажи мне вс…

— Генри! Это Генри, — расширяются ее глаза, и Эмма стискивает зубы.

Генри остался после уроков вчера в школе, сначала не хотел говорить, так что пришлось спросить у него несколько раз, все ли хорошо. Знаешь, эти подростки: никогда ничего с первого раза не скажут, обязательно надо переспрашивать, обязательно.

— Так ты спросила? — подводит ее Эмма.

— Спросила! Спросила, все ли у него хорошо.

Ну конечно же плохо! Зачем заходить в учительскую просто так? Никто просто так туда не заходит. И дождался ведь, когда все уйдут.

— Что с Генри? — с трудом сдерживается Эмма.

— Он волнуется! — восклицает Мэри Маргарет, и Эмма выдыхает с облегчением. Волнуется. Наверняка волнуется из-за всех этих поступлений.

— Он волнуется из-за Реджины, — жмет Мэри Маргарет ее руку сильнее.

— А чего за нее волноваться? — наползают складки на лоб.

— Она ведет себя чрезмерно странно!

— Чрезмерно? — хмыкает Эмма.

— Реджина задерживается на работе, потом уже дома в своем рабочем кабинете сидит допоздна, ни с кем не общается…

— Не смеши меня. Это вот вообще нисколько не странно для нее.

— Эмма, она пересматривает сериалы! Которые уже смотрела. Она так обычно не делает. Она не любит пересматривать, не любит тратить время на то же самое.

— Откуда ты знаешь вообще, что она не любит?

— Так мне Генри сказал. Так и сказал, что пересматривает самые смешные, но не смеется, — с ужасом проговаривает Мэри Маргарет, переходя на шепот.

— Кошмар какой.

— Это не смешно. Он случайно увидел книгу в ее рабочем кабинете!

— Да у нее там куча книг, Мэри Маргарет. Это же рабочий кабинет.

— Магическую книгу.

— Ну, — теряется Эмма, — наверное она готовится, повторяет там что-нибудь на случай какого-нибудь очередного трындеца. Все равно это не повод паниковать.

— А как тебе повод «бокал»? Она выпивает.

— Ну, — потирает Эмма коленки, — ну что ты хочешь? Чтобы я отчитала ее за то, что она бокал вина за ужином выпивает?

— А если она выпивает два бокала, а не один? Генри точно сказал, что там было ровно два бокала. На кухне.

— Так, все, хватит, — поднимается Эмма с дивана. — Да пусть она хоть бутылку целую пьет с кем ей захочется. Она взрослая женщина. Адекватная. Обычно. Вообще не вижу никакого повода для волнения. Я просто поговорю с Генри и…

— Нет! — подскакивает Мэри Маргарет. — Генри очень меня просил, просто запретил мне это рассказывать именно тебе. И если бы ты не спросила, я бы никогда ни за что никому…

— Дабожтымой, — выдыхает Эмма. — Зачем ты мне вообще тогда сказала?

— Потому что я переживаю.

— Да не нужно так за Реджину переживать, Мэри Маргарет.

— За Генри. Я переживаю за него, Эмма. А не за Реджину.

Эмма молча наливает стакан воды. Есть как-то совсем расхотелось. Сейчас-сейчас, она придумает что-нибудь. Мэри Маргарет нервно потирает руки, смотрит на нее.

— Я предложила ему пожить у нас, но… — начинает она.

— Да Реджина тогда совсем свихнется, — еще один глоток.

— Он так и сказал. Он так и сказал, что волнуется, что у нее будет нервный срыв. Как тогда весной. Когда они с Робином еще расстались. И вела она себя тогда точно так же. И на работу целый месяц потом не ходила. А Генри был один. Потому что тебя тогда тоже не было рядом. После того случая, — округляет Мэри Маргарет глаза, и Эмма отводит взгляд. Ставит стакан на стол. Пить тоже расхотелось.

— Мне надо было тогда уехать. Я же объясняла, — тише произносит она. — У Реджины не будет никакого нервного срыва, — мотает она головой, пытаясь оставить ненужные сейчас воспоминания. — Она же больше ни с кем не встречается. Значит, ни с кем не расстанется. И срыва не будет.

— Точно? — подается Мэри Маргарет вперед. — Точно ни с кем не встречается?

— Да я откуда знаю, — надрывный смешок. — Мы с ней, знаешь, мужиков не обсуждаем. Мне кажется, она все еще или злится на него, или, я даже не знаю, как-то неравнодушна, — хмурится она. — Но я не думаю, что они встречаются.

— Но ведь это тоже ненормально, что она ни с кем не видится, — стихает Мэри Маргарет.

— Чтобы жить полноценной жизнью, не обязательно с кем-то встречаться, — рубит Эмма слова, опять хватается за стакан.

— То, что верно для тебя, не всегда означает то же самое и для другого, — с жаром произносит Мэри Маргарет.

— Согласна, — кивает Эмма. — Тебя это тоже, кстати, касается, — тыкает она пальцем в ее сторону. — Я ничего не скажу Генри, — пользуется она случаем, пока Мэри Маргарет хватает ртом воздух, так и не найдя, что ответить. — Я просто буду чаще с ним встречаться и уверять, что все будет хорошо. Кстати, почему он мне ничего не сказал? Мы же только сегодня виделись. Черт! — встает перед глазами картинка их прощания перед домом. Этот растерянный взгляд и опущенные плечи.

— Эмма. Что «черт»? — настораживается Мэри Маргарет.

— Ничего, ничего. Вспомнила, что забыла кое-что, — отмахивается Эмма. Так почему? Почему Генри рассказал все Мэри Маргарет, а не ей, кивает она головой в ожидании. — Почему он сразу ко мне не пошел?

— Потому что он не хочет, чтобы ты тоже волновалась. Тревожится, что ты начнешь разбираться, проверять ее. Ты же точно соберешься что-нибудь делать. Ты же не собралась? — прищуривается она. — Он волнуется, что вы начнете ругаться или перестанете общаться. Вы и так с ней почти не разговариваете в последнее время, — сплетает Мэри Маргарет пальцы.

— Так, ладно, — уверенный кивок. — Мы с ней общаемся почти через день. На работе. Общаемся нормально. Она одобряет мои идеи. Шутит иногда. Хорошо выглядит. Работает тоже как обычно. Даже лучше, чем обычно. У Реджины не будет нервного срыва. Я ничего не буду предпринимать: не буду лезть в ее жизнь, ничего спрашивать у нее не буду, не буду следить, не буду шпионить. Вы, кажется, уже с этим справились и без меня. Все будет хорошо, окей? Выдохни, Мэри Маргарет, — подсаживается к ней Эмма. — Ну что ты молчишь? Давай позовем куда-нибудь Генри, сходим все вместе, и ты поймешь, что у него все хорошо, и он просто переживает из-за перемен, из-за школы, из-за поступления. И это нормально. Куда вы там идете? В воскресенье. Можешь прямо сейчас ему написать, что у нас семейный сбор. Ресторан? Тот, японский.

— А ты разве не после ночной смены будешь? — уже держит Мэри Маргарет телефон в руке.

— Ну, — выдыхает Эмма, — пойдем попозже, не рано утром. Я успею отоспаться.

— Потому что ты какая-то совсем уставшая в последнее время. Ты не подумай ничего, я просто волнуюсь. И если ты мне захочешь что-нибудь рассказать…

— Я первым делом к тебе, я поняла. По секрету поделюсь, — улыбается она, и Мэри Маргарет легонько толкает ее плечом.

— Я же просто волновалась за него. Не могла же я тебе не сказать?

— Не могла, конечно. Позовешь его? Мне позвать?

— А Реджину? Надо звать? — сжимает она телефон. — Наверное, да?

— Нет. Определенно нет, — мотает Эмма головой. — Это же будет подозрительно. Чрезмерно странно, — пожимает она плечами. — Ты же сама сказала, что не надо ничего такого. Не надо. Знаешь, я сама ему напишу. Я доем наверху, — хватает она тарелку и взлетает по лестнице.

— И, кстати, Эмма, я не имела в виду, что нужно с кем-то обязательно встречаться! — летят ей в спину слова с опозданием. — Я имела в виду близкие доверительные отношения. Каждый человек заслуживает счастья, и под этим я…

Эмма захлопывает двери.

Кому какая разница, чем занимается человек в свое личное время? Почему всех так волнует, кто с кем встречается? Это какая-то особенность маленьких городков? Развлечение из-за нехватки мест, где можно истратить свое любопытство? Или это общая особенность людей — совать нос не в свое дело?

Ложка звякает по тарелке.

Наверное, они просто волнуются. Это же нормально: волноваться за своих близких. Только выражают это по-своему. Но иногда так хочется, чтобы все тебя оставили, дали пространства, времени, не толкали бы, не советовали, не навязывали бы ничего, отстали бы. Ну что вы хотите от меня, я сама еще не все понимаю?

Эмма бухается на кровать. Сотовый сдох почти, едва держится. Ей бы самой продержаться.

Эмма: «В воскресенье обещают хорошую погоду. Давай прокатимся. Только сначала перекусим. Ты, я, Мэри Маргарет и Дэвид. Где-нибудь часа в три. Ок?»

Доставлено, прочитано.

Генри: «Ок».

Генри: «Круто!»

Экран почти гаснет, и Эмма сначала тыкает по нему просто чтобы не гас, а потом зачем-то печатает буквы.

Эмма: «Если хочешь, можешь позвать с нами Реджину».

Доставлено.

Слова появляются на экране, и Эмма тут же выделяет сообщение, чтобы удалить, но из-за резкости движений телефон не желает слушаться.

Прочитано.

Генри: «Ок».

Класс! — подскакивает Эмма, отшвыривая телефон. Хватается руками за лицо. Мозги остались еще или совсем закончились? Короткий резкий выдох. Взять себя в руки. Взять в руки телефон. Может, обойдется? Они просто быстро поедят и уедут. Так же можно делать? И что, втроем их оставить? Реджина вообще не обрадуется. Может, она вообще не пойдет? Ты еще напиши ей, чтобы не шла, — хмыкает Эмма сама себе и ставит телефон на зарядку, проверяя время на автомате. Четверг, двадцать два пятнадцать. Пятница уже завтра. Она укладывается, подтягивая коленки ближе, прячет руки под подушкой. Как она вообще будет обедать рядом с ней? Сидеть? Дышать? На работе-то еще ладно: там свои правила и роли, ничего выдумывать не надо, просто делаешь свои дела. И это сейчас еще вообще хорошо. Раньше общались только бумажками и отписками, чаще через Дэвида. Даже в глаза ей невозможно было смотреть, а сейчас вон какой прогресс — обсуждают проблемы в ее кабинете за одним столом. Вот только стыдно, как же стыдно, — утыкается она лицом в подушку, сжимает зубы, чтобы не завыть. Как же хорошо, что все это скоро закончится. Завтра, обещает она себе. Завтра будет номер на сутки в последний раз. Она все отдала, ничего почти не осталось. Она сама почти не осталась. Эмма понимает это как раз в моменте перед сном: мышцы расслабляются только в таком положении. Под ней кровать, и она держит ее всю. Можно отпустить тело на выдохе, дать ему покоя и услышать в ответ, что больше так нельзя.