У зависимого две беды: неумолимо мало, убийственно много. Ломка или передоз. И если Эмма обещает себе, что вот-вот соскочит, и с послезавтра начнется новая жизнь, то Реджина не может дождаться следующей встречи. Ей невтерпеж так сильно, что надо постоянно себя отвлекать, что-нибудь придумывать, как-то забивать эти невозможно долгие промежутки. Работа, семейные заботы, домашние хлопоты — все это все равно заканчивается, и совсем поздно вечером она включает еще одну серию. Новое смотреть сложно — фоном все равно мысли, клюющие изнутри, не дающие сосредоточиться в моменте. Кадр сменяется кадром, прежние сюжеты не удивляют. Она пичкает себя сериалами, пока сознание не отключается, чтобы наутро заторопиться на работу.
Для Реджины теперь всегда мало: если раньше это были редкие долгожданные сюрпризы, то теперь это неутолимая нужда. Двери ее кабинета закрыты, секретарь предупрежден: никого не впускать, она занята на час. Реджина аккуратно ставит на стол приятно тяжелую коробочку, снимает крышку. Едва сдерживается, чтобы не разорвать упаковочную бумагу. Пальцы подрагивают от возбуждения. Она получила сообщение полчаса назад и не раздумывая, съездила туда-обратно. Так быстро, что даже никто не заметил, что ее не было на рабочем месте.
«Реджина, доброе утро. У нас кое-что появилось, может подойти твоему запросу. Я придержу для тебя. Бэлль».
Вот уж точно доброе утро! Реджина медленно проводит над драгоценным приобретением рукой, не касается, не хочет портить такое волшебство. Свечи, такие прекрасные. Поразительно одинаковые, будто сошли со станка, хотя ясно же, что работа ручная. И так много! Она забрала все, что имелось. Бэлль объяснила, что в них есть все те ингредиенты, которых не хватало Реджине. Можно легко извлечь, если понадобится, но Реджина не будет ничего извлекать, нет. Это — именно то, что ей нужно. Надо же, получила почти задаром. Она, конечно, постоянный покупатель в лавке Голда, но чтобы скидка в пятьдесят процентов? Удивительно. Но товар, разумеется, нужно проверить. Не употреблять ведь что попало? Особенно в таком деликатном деле.
Для сотворения образа Реджина предпочитает другое, более безопасное, уже проверенное — настойку. За основу берет любой крепкий алкоголь и сомниевое масло. Чтобы не ждать долго, прогоняет через временной загуститель. В первый раз ей был важен быстрый результат: она смешала то, что хранилось в личных запасах. Эффектом осталась удовлетворена. Настойка легка в использовании — просто пьешь и все, действует моментально. Можно и на кухне держать: главное — не перепутать с соусом или маслом. Есть одно ограничение в использовании — нужен постоянный контакт зрительный или аудиальный, концентрация на самом процессе. Иначе сотворенный образ рассеивается. Особенно горько под самый конец, когда сил уже нет, а глаза закрываются.
Останься, Эмма.
Чтобы проверить качество, не обязательно зажигать свечу до проявления эффекта: достаточно проверить пропорции и состав вещества. Она осторожно берет одну из свечей. Нежный кремовый цвет, толстый плетеный фитиль, а значит, дольше будет гореть. Искусно выполненная работа. Мастер знал, что нужно делать. А говорил, времени нет, — подскакивают брови. Да, чтобы такое сделать, нужно долго посидеть, сгорбившись. Непонятно, почему так дешево, — щурится она. Реджина дышит на кончики пальцев и отщипывает кусочек воска. На столе уже готова магическая мини-станция: здесь в тайнике у нее всегда есть самое необходимое. Бросить кусочек, разогреть, растворить, по очереди окунуть определители, сверить. С ума сойти, какая точность, — расширяются ее глаза. Наивысшее качество: она сама бы так не смогла.
Она откидывается в кресле, медленно покачиваясь. У таких свечей есть и свои особенности: образ нужно специально призвать, но зато после он будет существовать, пока горит пламя. Здесь на порцию сколько? Не меньше пяти часов на каждую, примерно столько. Если же хочешь отозвать образ раньше, чем свеча прогорит, тоже нужно пару строк. Это для нее не проблема: в книге она все проверит, освежит память. Проблема здесь в другом: для свечи нужна энергия, ты в нее должна вложиться. Вымотает страшно, конечно, за пару часов не восстановиться, надо планировать такое мероприятие. Но зато какой будет эффект! Вся прелесть такого образа заключается в том, что его действия не нужно продумывать до мелочей. В нем есть элемент неожиданности, подобие реального человека, а не просто отражение твоих собственных фантазий. Сюда и уходит энергия дающего. В любом случае, других вариантов у нее нет, — смыкаются края крышки над коробочкой. И это ее полностью устраивает.
Закрывая тайник, она уже понимает, что вернется к нему совсем скоро. Для Реджины теперь всегда мало. От мук предвкушения ее спасает звонок. Неужели час прошел? — бросает она взгляд на панельку телефона. На ней настойчиво высвечивается — «Департамент шерифа».
— Дэвид? — не хочет принимать она другой голос. — Что-то срочное?
Не совсем срочное, но важное: у берегов Сторибрука замечен корабль, и уже тут Реджине хочется оборвать разговор, но вместо этого она замирает и слушает дальше. Ненужные подробности сыпятся на нее и сыпятся, придавливают к полу.
— Зачем ты мне все это говоришь? — приходит она в себя, когда тишина становится неудобно долгой.
— Чтобы ты не волновалась, — не сразу находится Дэвид. — Что это не враги.
— А где Эмма? — сжимается трубка в руке, но голос остается ровным.
— Ээ… Честно сказать, я сам не знаю. Но у нее сегодня отгул.
***
Можно основательно подготовиться к зиме: проверить технику, заранее позаботиться о живущих в лесу, предусмотрев временное укрытие на случай сильных холодов. Организовать для них общественный сбор еды и одежды, шапку, в конце концов, зимнюю отыскать в шкафу для самой себя. Можно оценить все эти риски и исключить их. А то, что к тебе нагрянет прошлое со своими приветами, предугадать нельзя. Можно попытаться запланировать собственную жизнь: забить время рабочими делами, взвесить дни и вечера, взять отгул, обведя жирным в календарике, чтобы наконец-то поставить точку, где необходимо. Но никак не исключить фактор внезапного трындеца: последствия совершенных тобой действий, других людей с их мотивами и вопросами.
Эмма мечется по номеру, собирая по пути штаны, белье. Носки где? Залетает в пятиминутный душ, да похолоднее, чтоб взбодрил. После такой ночки она едва стащила ноги с постели и поставила на них себя. Но как только включила телефон, посыпались сообщения, торопя одно другое. Пропущенные, голосовые, мессенджеры, сводка погоды. Только успевай смахивать. Куча пропущенных от Дэвида — верный знак, что что-то где-то пошло не так да как затрещало. Голова. Эмма держится за стены в ванной: кафель скользит под ее ладонями. Она подставляет струям лицо, стараясь не намочить волосы: сейчас вообще не до этого.
Дэвид ждет ее у участка: она сразу сообразила, куда ехать, даже не перезвонив. Какое там: она ни одного сообщения еще не прочитала, очередь до сих пор толпится в ее телефоне, разрывая и его. Голова! У Дэвида в руках стаканчик. Скажи, что это для меня, пожалуйста, — улыбается она ему издалека. Лицо у него то ли испуганное, то ли растерянное. Он делает шаг навстречу, энергично взмахивая, но останавливается, оборачиваясь, будто не хочет покидать пост, и Эмма приказывает ногам шевелиться.
— Эмма, где ты была? — протягивает он ей стаканчик.
— Что случилось? — жадный глоток. Горячо. Крепко. Как хорошо. — Ты меня напугал, Дэвид, — ступает она в сторону участка, но он придерживает ее за плечо.
— У нас заключенный.
— Да? Кто? Что, блин, случилось? — еще больше рвется она внутрь.
— Киллиан Джонс, — и Эмма замирает.
Вчера днем у причала пришвартовался Веселый Роджер с Крюком и его компашкой. Не высовывались до вечера, а после направились прямиком в бар. Пятница, сама понимаешь: куча людей, а потом и еще подтянулись. Видимо, чтобы поглазеть.
— Я хотел проверить, все ли там в порядке. Но у меня обход начинался только с одиннадцати, — слышит Эмма сожаление в его голосе.
Руби позвонила, Дэвид приехал. Драка, нарушение общественного порядка, жалобы от владелицы бара.
— Он не сопротивлялся, когда я его брал. Иначе было бы хуже. Те, с кем он приплыл и, видимо, дрался, быстренько свалили. Я взял показания у Руби. Вот, — заканчивает он.
Эмма смотрит на Дэвида, переводит взгляд на вход в участок. Молчит.
— Сначала он вроде нормально себя вел, как говорит Руби, угощал всех выпивкой, но называл всех… гостями, — откашливается он, — потом стал еще больше всякой ерунды нести…
Эмма шумно выдыхает, отхлебывает. Кофе уже остывший.
— Потом стал приставать к своим же, орать. В общем, провоцировать. Разбили посуду, стол развалили, пару стульев. На тот момент я уже мчался к ним.
— Ты, знаешь, иди домой, — моргает она пару раз. — Я все сделаю сама.
— Нет, нет, я тебя не оставлю, — делает он шаг в сторону, преграждая ей путь внутрь.
— Нет, Дэвид, ты уже все сделал, остальное я…
— Эмма, нет. Он вчера, пока я его вез, твердил только одно: как сильно хочет с тобой поговорить.
— Вот я и поговорю, — быстрый кивок. — Это моя работа, — наступает она. — А ты — мой заместитель. Так что, спасибо, что подменил меня вчера, — обходит она его, оставляя. — Я сама закончу. Если нужно будет, я дам знать, — успокаивает она его, зная, что просто так не уйдет.
Неприятный запашок застает ее уже в коридоре. Она резко выдыхает и ступает внутрь. Жалко на него смотреть: за решеткой, ссутулившегося, обросшего. Он замечает ее и распрямляет плечи, приподнимаясь. Улыбка комкает опухшее лицо.
— Ну надо же, Эмма Свон, — разводит он руки, — почти что Джонс, — улыбается шире, но не получая ответа, сникает.
Она молча берет стул, подсаживается за пару метров до решетки. Он смотрит в упор, и как только Эмма приоткрывает рот, опережает ее.
— Да, я накосячил, — опускает он голову, выглядывает исподлобья. — Но только вчера.
— Ты можешь оплатить штраф, и на этом мы закончим, — невозмутимо отвечает Эмма. — Если не хочешь отправиться в настоящую тюрьму.
— И на этом мы закончим? — хмурится он. — А если не заплачу, мы поговорим? Даже не хочешь узнать, как у меня дела? Где я был все это время? Все ли у меня в порядке?
— Киллиан, — обрывает она его. — Судя по тому, где ты находишься сейчас, у тебя не все в порядке. И у тебя два варианта.
— А я между прочим времени даром не терял. Побывал везде, куда мы с тобой мечтали попасть, — опускает он взгляд. — Подзаработал, причем достаточно, — потирает он крюк, и Эмма отвлекается на скрипящий звук. — Полный трюм монет. Прикинь?
— Будет, чем штраф оплатить, — сухо отвечает она.
— Да, — посмеивается он, покачивая головой. — Там этого добра на много штрафов хватит, — меняется он в лице. — Тебе же плевать, да? Эмма. На самом деле ты же была рада, что я исчез? — смотрит он прямо на нее.
— Киллиан, — подается она вперед, упираясь локтями в колени, — какого черта ты творишь? Ты напугал людей, ты устроил погром…
— Я звонил тебе целый день! — вскрикивает он. — Целый, блин, день, — сжимает он кулак, поднося к лицу, стихая. — Ты могла просто взять долбанную трубку? — переходит он на шепот.
— Ты вообще поехал? — шипит она в ответ. — Это не повод идти в бар и дебоширить! Выбирай: штраф или заключение, — поднимается она, направляется к столу за бумагами. Он тоже встает, подходит к решетке вплотную.
— Почему ты так со мной поступила? — слышится мольба в его голосе. Это его настоящий голос, без выпендрежа, без позерства. Проскакивает в нем что-то человечное, то, за что Эмма раньше цеплялась. — Эмма, зачем? На кой черт мы все это планировали? Ты можешь мне сказать? Только честно, — прижимается он к прутьям. — Я просто хочу понять, что я сделал не так.
— Ты шутишь? — нервно посмеивается она. — Ты перевернул всю нашу квартиру вверх дном, ты завалился к моим родителям, — мотает она головой, зажмуриваясь, — невменяемый и пьяный…
— Потому что никто так не делает! — взрывается он, набрасываясь на решетку, металл лязгает по металлу. — Кто отменяет свадьбу за две недели до свадьбы?
— Я сказала, что мне нужно подумать! — кричит она в ответ.
— Ты сказала, что сомневаешься. Черт, — резко отворачивается он, выдыхая. — Черт, — прячет лицо за рукой. Усаживается на кровать. — Каждому идиоту понятно, что это значит, — бубнит он, отнимает руку от лица, но на Эмму не смотрит. Вытирает слезы.
Эмма возвращается обратно на стул. Жалко смотреть на него: на то, как ему стыдно за собственные слезы.
— Киллиан, — подрагивает ее голос, — ты оставил мне записку. Ты написал, что не хочешь меня видеть.
— А что ты хотела? — бросает он на нее взгляд, полный обиды. — Я был так зол на тебя! И я…я…я выпил, я не знал, что делать. Представь себя на моем месте. Ты стояла передо мной, — шмыгает он носом, — вся такая красивая, — грустно улыбается он. — И я думал, что вот, все. Вот оно. Скоро мы будем вместе, прямо по-настоящему. Поверить не могу, — мотает он головой. — Какого хрена мы устроили эту идиотскую репетицию? Ты же тоже ее не хотела, — смотрит он на нее в ожидании.
— Тоже, — поджимает она губы. Ей казалось, что чем быстрее, тем лучше. Репетиция — не ее затея, конечно же.
— А потом репетиция закончилась, и ты такая «ой, все», — закусывает он губу. — И уехала к своим. А меня оставила. Зачем ты вообще сказала мне «да»? — впивается он в нее взглядом. Снова его настоящий голос: искренне заинтересованный.
— Я… — поддается Эмма. — Я думала, что смогу быть счастлива, — не договаривает она.
Она думала, что может попробовать быть счастливой иначе.
— И что? — хмыкает он. — Ты счастлива, Эмма? Теперь ты счастлива?
— Это тебя уже не касается, — отводит она взгляд.
— Ты меня, получается, использовала? — сдвигаются брови.
— Нет, — с уверенностью в голосе. — Я правда сначала думала, что все получится. Извини, — мельком облизывается она, — мне не надо было говорить тебе, что мне нужно подумать. Или что я сомневаюсь. Мне надо было сразу тебе сказать, что ничего не получится. Честно, как ты и просил.
Он ничего не отвечает. Она тоже молчит. Только сотовый вибрирует в очередной раз. Эмма поднимается, оставляя его, проверяет стол, ищет документы, заодно свой телефон.
— Я заплачу штраф, — сопит он. — И завтра отчалю.