Эдгар затаился, стараясь не дышать. Он пытался рассмотреть, кто был тем пострадавшим, о котором шла речь, оставив крохотное пространство между одеялом, которым, на этот раз, укрылся с головой, и подушкой. Палата была небольшой, и кровати здесь стояли довольно близко друг к другу. По едва не вскрикнул, когда увидел лицо Достоевского – мертвенно-бледное, с посиневшими губами и чуть приоткрытыми глазами. По телу прошла ледяная волна ужаса. Слабо верилось, что Фёдор выжил. Но Йосано уже суетилась над ним, командным голосом требуя ей то подать что-то, то убрать и передать что-то ещё. Эдгар сжался в комок и крепко зажмурил глаза. Отвернуться и вообще как-то пошевелиться было страшно, но смотреть на всё это дальше – ничем не лучше. Он даже не помнил, сколько вот так лежал, чувствуя, что уже всё тело затекло. Спустя какой-то промежуток времени услышал кашель: видимо, Достоевского сумели реанимировать. Фёдор пытался даже что-то сказать, но расслышать было сложно, да и говорить в его состоянии не следовало, о чем сердито сообщила докторша, снова воспроизводя какие-то манипуляции, которые остались от Эдгара скрытыми. Он выдохнул лишь тогда, когда Фукучи отрапортовал:

– Жить будет. Дальше уже без меня. Пойду нагоняй гадёнышам устрою – больно распоясались.

Вот сейчас-то Эдгар порадовался, что на эту вечеринку не попал, а отравление и вовсе казалось довольно невинным.

– Уж постарайтесь, чтобы этим недоумкам жизнь мёдом не казалась! Вы хоть в курсе, что его связали перед тем, как бросить в воду? – сердито поинтересовалась Йосано.

– Знаю я. – устало отмахнулся Оочи, покидая медблок. – Утром им всем карцер пятизвездочным отелем покажется, уж не сомневайтесь.

Когда его тяжелые шаги отдалились и после совсем затихли, По ещё некоторое время слышал стук каблуков докторши, затем шум совсем рядом – похоже, она вновь вернулась к Фёдору, вроде что-то спросила, но ответ расслышать не удалось. Неизвестно, сколько времени прошло, но, когда наконец-то врач удалилась, Эдгар сменил положение и вытянул ноги. После длительного времени в неудобном положении мышцы начали расслабляться, что отдалось неприятной судорогой. Но это, опять же, казалось сущей ерундой. По всё ещё прислушивался, но докторша не возвращалась. Видимо, если и придёт, то уже утром. До слуха донеслось слабое, неровное дыхание Достоевского. Эдгар снова задумался о том, что бы было с ним, окажись он на этой вечеринке с посвящением. Плавал он, будучи честным с собой, как топор, так что, в любом случае, ему светила больничная койка, и то, во втором варианте только если бы выжил…

Чуя понял – он нашел то, что не следовало. Если кто-то заметит, уж точно будет что-то куда как хуже утопления, потому он быстро вернул дневник на место, кое-как заправил кровать и нырнул под одеяло. Теперь вопросов стало ещё больше. Вспомнился недавно найденный браслет, который сейчас покоился в тумбочке, спрятанный под учебником и тетрадями. Совершенно непонятно, принадлежали эти вещи разным людям, или же кому-то одному. Возможно, многие ответы найдутся в дневнике, вот только как прочесть его незаметно, Накахара понятия не имел. Погрузившись в эти мысли, он уже забыл о том, как его еще утром пугала эта кровать. Она сейчас, как он здраво рассудил, была самым невинным среди всего, что в этом гребаном пансионате происходит. Начиная дремать, он услышал обрывки разговоров за дверью.

– … не свезло, до конца года батрачить.

– Радуйся, что он жив остался…

– Теперь точно ужесточат.

– Кто виноват, что ты такой распиздяй? Валите нахер отсюда!

Чуя в общем-то сумел разобрать, кому принадлежали голоса. Кажется, первые два – Дазай и Гоголь, а последний, как и следовало ожидать – это Тачихара, и явно не в лучшем расположении духа. Понимая, что деваться некуда, Чуя вжался в продавленный матрас, изо всех сил изображая то ли спящего, то ли мёртвого. Голоса затихли, еле слышно открылась дверь, напомнив об этом тоненьким противным скрипом.

– Сука… надо смазать петли. – шепотом выругался Мичизу, закрыв дверь настолько тихо, что даже противного скрипа ржавых петель на этот раз не было слышно.

Чуя затаился, боясь дышать. Неизвестно, на что это маньяк по ночам способен. Но если вдруг решил его добить, поскольку с утоплением не прокатило, то отхватит по полной за любую попытку что-то сделать. Воображение во всех красках рисовало, как вот сейчас Тачихара выдернет подушку и начнет ей душить, или попытается затянуть на шее сворованную веревку, которую его поехавший дружок-любовник стащил наверняка с запасом… Вопреки его ожиданиям, Тачихара бесшумно добрался до своей кровати, также бесшумно разделся и улегся – настолько тихо, что даже старая кровать под ним не скрипнула. Чуя отбросил дурацкие мысли, не веря своим ушам: все это походило на то, что сосед по комнате старается вести себя максимально тихо, чтобы его не разбудить. Эта мысль была самой что ни на есть логичной и правильной, но с чего бы Тачихаре, который, наверняка, его ненавидит и презирает, проявлять такой жест заботы?

Мичизу и правда думал, что Чуя спит. Более того, ещё тогда в душе он заметил чужие вещи. Когда ввалился Дзёно, Тачихара впервые искренне порадовался его слепоте. Пришлось устраивать театр для одного, точнее, двух зрителей. Просто о втором лучше было никому не знать. Кем был тот самый второй зритель, Мичизу понял сразу – как минимум, гель для душа был очень дорогой марки, а никто, по логике, кроме Накахары и Рампо, добраться сюда раньше других учеников не мог. Вот только Эдогава пользовался казенными полотенцем и уходовыми средствами, а те, что лежали на скамье, слишком отличались от того, что выдавали в пансионе для личного использования. Ещё больше усугубило ситуацию внезапное появление Гоголя, из-за чего пришлось спешно одеваться, пытаясь от стыда не сдохнуть прямо на месте и одновременно закрывая своей тушкой чужие банные принадлежности. Понятно, что бежать на сборы пришлось в буквальном смысле роняя тапки и перепрыгивая через несколько ступенек. Среди всех собравшихся учеников не было только троих новеньких и Дазая. Рампо сразу сообщил, что его сосед находится в медблоке с отравлением. Про Чую же Тачихаре пришлось соврать, что его вообще там не было и, видимо, он давно дрыхнет, пытаясь скостить срок за примерное поведение. С шутки, конечно, все посмеялись, но дальше было совсем не смешно. Дзёно сразу же на неделю отправили в карцер, не слушая никаких объяснений. Дазай приплелся, когда Оочи уже раздавал всем и каждому штрафные карты. Несмотря на вялое и явно нездоровое состояние еще недавно бодрого Осаму, он получил чёрную карточку, которая означала, что исправительные работы в его распорядке будут теперь до конца года. Такую же Фукучи выписал и Дзёно после отбывания в карцере. К слову, досталось даже Рампо с Тачихарой, правда им были выданы бордовые, где значилось всего по два дня штрафной отработки. Уже дойдя сперва до душевой, где были оставлены некоторые вещи, а затем, направляясь к своей комнате, Тачихара увидел болтающихся в закутке перед пятым номером Дазая и Гоголя. Пришлось цыкнуть на них и спровадить. Несмотря на выпитый кофе, спать хотелось неимоверно. Но мысли не давали уснуть, более того, было непривычно, что теперь он снова не один. Ко всему, жрала совесть за это дурацкое посвящение. И все потому, что план Рампо обломался самым идиотским образом. Мичизу прекрасно знал и даже испытал на собственной шкуре многое, на что способен Дзёно, вот и пришлось пойти на крайние меры, понимая, сколь сильно он заинтересовался новичком. Когда внезапно все пошло не по плану, а затем встревоженный Эдогава коротко сообщил, что его сосед по комнате по ошибке взял чужой стакан, Тачихара едва не запаниковал, особенно когда заметил разговаривающих По и Накахару. Надеяться на здравомыслие этих двоих как-то не получалось – последний новичок по фамилии Достоевский куда больше уверенности в здравом уме внушал. Рассчитывать на Дазая и вовсе никто не собирался – у этого в голове что угодно, кроме мозгов. Так или иначе, пришлось тащить рыжего новичка на эту дурацкую вечеринку, что хотя бы удалось довольно легко, а затем всё так же легко удалось убедить Сайгику, что сам со всем справится. Но то, что было дальше, никто предвидеть не мог. И, если Мичизу, продолжая изображать поехавшего говнюка, успел перерезать веревки, то у тупого Дазая ни одной мысли на счет подобного действия не мелькнуло. Тот ещё напряг был высматривать в темноте и черной воде ночного озера сразу двоих новичков. Отследить Достоевского, что и так понятно, Тачихара не успел, а потом и вовсе стало не до него. Последствия оказались не настолько хреновыми. Участь Достоевского, если не хуже, ожидала и Накахару, если бы его на посвящение притащил Дзёно…

Кажется, судя по шелесту одеяла, Тачихара отвернулся к стенке. Может быть, даже уснул почти сразу. Накахара всё ещё не спал, слушая его тихое дыхание и тщательно проворачивая в голове воспоминания о посвящении. В памяти особенно четко отпечатался момент, когда его толкнули в воду, затем, уже барахтаясь в озере, он понял, что веревки подрезаны, а после… это вообще вспоминать не хотелось, особенно ту жуткую руку. С трудом переключив мысли на последующие события, Чуя даже подвис, вспомнив, одну деталь. От его спасителя пахло кофе. Этот же запах кофе он уловил от Рампо, когда они сбегали с озера. Но не только от него, потому что этот самый кофейный аромат ощущался и… от Тачихары. Получается, эти двое вместе кофейничали где-то, возможно, в том самом архиве, где Рампо так или иначе собирался провести всю ночь. Скорее всего, Мичизу успел переодеться в неуставное и прямиком оттуда пошел охотиться на новичков, точнее, одного новичка. Уже засыпая, Накахара подумал о том, что завтра как угодно надо бы отблагодарить Эдогаву за спасение. И ещё непонятно, куда подевался Эдгар, но, возможно, утром всё выяснится.

***

Утро добрым не бывает. Ну а это выдалось просто отвратительным. Фукучи выстроил всех в холле не дав толком одеться. Многие даже умыться и банально зубы почистить не успели. Разве что Тачихара и Эдогава выглядели среди отряда дебилов в трусах немного приличнее. И то, потому что успели штаны надеть. На часах было шесть утра, что для помятого и совершенно невыспавшегося Чуи было сущим адом. Даже от пережитого оправиться толком не дали. И вот сейчас, устроив перекличку, соцпедагог и дрессировщик по совместительству громогласным басом называл фамилии. Ученики вяло откликались, а когда дошла очередь до Гоголя, тот вообще вообще выдал что-то на уровне “Бля!”, а затем, уловив на себе грозный взгляд преподавателя, уже словно извиняясь, добавил: “Я… я это”. Фукучи хмыкнул, с презрением взглянув на него, затем продолжил перекличку. Завершив её, призвал к вниманию, после чего весь строй притих.

– Раз считаете, что вам тут многое дозволено и энергию, которая со всех дыр прет, девать некуда, направим её в полезное русло. – на лице Фукучи мелькнула какая-то зловещая улыбка. – Все получили штрафные карты, так?!

– Да-а, – прозвучал в ответ нестройный хор голосов.

– Так вот, если вы заметили, на каждой число, обозначающее количество дней исправительных работ. Дазай и Дзёно – исключение, ибо особо выпендрились, бга-ха-ха. Поэтому, – он сделал паузу, окинув учеников хищным взглядом, – после занятий ровным строем ко мне. Всем взять штрафные карты. Ясно?!

– Да-аа.

– Ну вот и хорошо, что ясно. А теперь бегом марш собираться, завтракать и на занятия! – гаркнул Оочи и, развернувшись, направился куда-то в сторону учительской.

– Сам, небось, дрыхнуть будет до обеда, – проворчал Гоголь, показав неприличный жест в спину преподавателю.

– Гоголь, плюс ещё день исправительных работ, – радостно отозвался Фукучи, не повернув головы.

– Что?! Как он… вот же черт хитрожопый, – прошипел ошарашенный Николай, недоумевая, как его жест был замечен.

– И плюс сутки в карцере, – долетело до его слуха.

Фукучи коварно улыбнулся в усы, убрав в нагрудный карман маленькое зеркало, а затем скрылся за одной из массивных дверей.

Стоит ли говорить, что почти вся группа опаздывала на первый урок из-за дурацкой утренней лекции, отсрочившей все процедуры и завтрак на полчаса. Куникида, который, к несчастью для многих, еще и был дежурным, собрал ключи от комнат и, судя по недовольному цоканью и хмурому выражению лица, готов был всех учеников отправить к кабинету математики пинком с лестницы.

Посетовав на лень и безответственность учащихся, Доппо влепил минусы всем и каждому за опоздание, после чего быстро провел перекличку, отметил что-то в своем небольшом блокнотике и затем, не вдаваясь в какие-то там введения, начал объяснять тему урока. Казалось, время тянулось бесконечно, а под бормотание преподавателя хотелось уснуть. Чуя уже клевал носом, но громкий хлопок и ор преподавателя заставили чуть ли не подскочить.

– Кажется, на моем уроке вы должны вникать в тему, а не спать!

– Нас Фукучи поднял в шесть, – вяло отмахнулся полусонный Гоголь, чья энергия с утра совсем не била ключом.

– Это ваши проблемы, в частности, в отсутствии дисциплины. Сядь ровно! – гаркнул Куникида, шарахнув блокнотом по столу. – Еще одно замечание – сутки в карцере. Ты меня понял?!

– Угу.

Гоголь вздрогнул и выпрямился, хотя, очевидно, его, как и большинство учеников, нестерпимо клонило ко сну. Чую же эта сцена отрезвила и позволила проснуться окончательно. Пытаться отлынивать на уроках Куникиды, как он для себя мысленно отметил, чревато последствиями. Да что там – даже Дазай сидел на этой математике как мышь под веником. Появилось острое желание оказаться в прежней нормальной школе, где можно было иной раз забить и спокойно проспать нудный урок за последней партой. Вздохнув, Накахара снова попытался переключиться на тему и мало-мальски вникнуть. Объяснения не то, что в одно ухо влетали – кажется, вообще мимо ушей шли. Хотелось, чтобы этот дурацкий урок поскорее закончился. Тем более, что фанатом математики Накахара никогда не был. Противный звонок, больше напоминающий умирающую пожарную сирену, даже не напугал, а наоборот, был подобен освобождению. Правда, следовало записать домашнее задание. Тут не было чатов или чего-то подобного: всё по старинке на доске, как во времена школьных лет родителей. Более того, на запись домашки Куникида давал не больше пяти минут, после чего стер задание, спрова́дил учеников, запер кабинет и ушел.

– Ну и порядки здесь. – выдохнул Накахара, понимая, что ему каким-то чудом повезло, и замечания за внешний вид он не получил. Может быть, потому, что запасные черные джинсы вполне сошли за форменные штаны, а может, преподаватели сами не выспались и пока не акцентировали внимание на деталях.

– Просто ты не привык, – усмехнулся Рампо. – Поживешь какое-то время и свыкнешься.

– Не думаю… – Чуя не успел закончить предложение, заметив двух одногруппников, которых ранее не видел до этого, а утром из-за сонливости даже не обратил внимания.

Контраст между этими двоими был тот ещё, но это не мешало им о чем-то вполне дружески общаться. Первый был высоким и явно налегал на спорт, судя по выпирающим сквозь тонкую хлопковую рубашку мышцам, да и выглядел внушительно – минимум года на три-четыре старше своих сверстников. Он замер с нечитаемым выражением лица, в то время как его приятель активно что-то рассказывал, упомянув ферму. Этот паренек был полной противоположностью своему товарищу – хрупкий, светловолосый, с добродушным лицом, он выглядел младше своего возраста, а ростом едва ли доходил своему приятелю до плеча. Россыпь веснушек на лице и наивная улыбка придавали образу еще больше какой-то детскости что ли. Кстати, ему тоже не сказали ничего по поводу внешнего вида, хотя яркая соломенная шляпа, висящая за спиной у парнишки к школьной форме никак не относилась.

– Привет, Кенджи! – поздоровался Рампо, когда они с Чуей подошли ближе.

– Привет, Рампо! – маленький блондин тут же повернулся. – А это кто? – он указал кивком на Чую. – У нас новенькие в этом году?! Сколько?! А вечеринка была? Весело прошло?!

Его друг стоял на месте как истукан, равнодушно созерцая постер на стене, словно сейчас не в исправительной школе находился, а в каком-нибудь музее. Рампо в это время отбивался от вопросов одногруппника, а затем, бросив взгляд на настенные часы в холле, напомнил, что пора поспешить на следующий урок. Преподаватель языка и литературы, хоть и лояльнее математика, но крайне не любит опоздания. Кенджи молнией метнулся к своему аморфному товарищу, дернул за руку и потащил по коридору. Тот равнодушно кивнул и молча направился следом за бойким приятелем.

– Кенджи? Вроде что-то про него слышал. А второй кто? – поинтересовался Чуя по пути в кабинет.

– Родители Кенджи – фермеры. На вводном говорили, забыл?

– А-аа, точно! Второй какой-то странный, будто постоянно в себе.

– Тэтчо немного не от мира сего. Он вообще мало разговаривает, зато работает хорошо и у Фукучи на особом счету. Ты не бойся, он неконфликтный. Странный немного – это да, но непробиваемый. – успокоил Эдогава. – Именно поэтому он делит комнату с Дзёно.

– Что?!

– Что слышал. Их потому вместе и поселили. Суэхиро единственный, кто никак не реагирует на его выпады и может быстро успокоить в случае припадков.

От этой информации Накахара поежился и, зайдя в кабинет, занял стол поближе к Рампо. Преподаватель пока копался в каких-то бумагах. В отличие от Куникиды, бросив взгляд на вошедших учеников, что-то тихо пробормотал под нос и вернулся к своему занятию.

– Ты говорил, у Дзёно припадки… – шепотом начал Чуя.

– Да, у него диагноз все же не самый простой. Обычно он держится, но контролировать себя не умеет. Может напасть, например, внезапно, ну и всякое такое. – также шепотом ответил Эдогава, следя за преподавателем, который всё ещё был занят своими бумагами.

– И вот ещё что… Куда подевался твой сосед. Как его… Эдгар?

– Отравился вчера, так что ему повезло не оказаться в озере, в отличие от некоторых.

– И… и как он?

– Не знаю, после занятий и отработки навещу. Ты пойдешь?

Ответить Чуя не успел, потому что противный звонок перекрыл шум в кабинете, а затем Хироцу-сан, мгновенно оторвавшись от своего занятия, призвал всех к тишине.

Выглядел он куда более располагающе, нежели математик. Больше всего филолог напоминал писателя или учёного из прошлого века. Даже выглядел как-то старомодно, хотя именно это как раз придавало ему какой-то шарм. Монокль вместо очков и вовсе можно было считать этакой изюминкой образа. Чуя даже отметил, что если доживет до времен, когда постареет, то пусть это будет как-то так: не растеряв чувства стиля и, в то же время, соответствуя эпохе, к которой душа лежит. Однако, Хироцу по строгости не уступал Куникиде. Снова перекличка, за ней быстрая проверка прочитанной за каникулы литературы. Чуе повезло, что он новенький, иначе схлопотал бы дополнительный минус, как большинство его одногруппников. Да уж, тут и в первый учебный день расслабиться не давали. Когда филолог взял в руки какой-то массивный том в бордовом переплете, в дверь кабинета постучали, затем она приоткрылась и, робко извинившись, в кабинет зашел Тачихара. Чуя мысленно злорадствовал, что сейчас этот подхалим отхватит минусов, но преподаватель разбил его надежды вдребезги:

– Здравствуй, Тачихара-кун. Надеюсь, Йосано-сенсей тебя не сильно мучила на этот раз со своими заказами? Говорил я ей, что для таких нужд не грех приплатить курьеру, но она решила сэкономить столь бессовестным способом. – добродушная улыбка, скользнувшая по лицу пожилого преподавателя, сделала его еще больше похожим на учёного или писателя. – Проходи, присаживайся. Ты вовремя, можешь не переживать.

– Нихуя себе у них отношения… – вырвалось у Накахары, к счастью, шепотом.

– Ну, Хироцу единственный, кому Тачихара сколько-то доверяет. Поверь, иногда они спорят и даже ругаются. Но Рюро всё ему прощает. Тачихара тут давно, так что… давай потом. – Рампо пришлось прерваться, поскольку он заметил взгляд филолога в их с Чуей сторону.

– Так что?

– Молодой человек, я вижу, Вы первым рветесь отвечать. – подытожил Хироцу, сосредоточив взгляд на Чуе.

Накахара от страха забыл, что вообще хотел сказать. Нет, Куникида, конечно, пугал своим ором, но лучше бы и этот препод орал. На лице филолога застыла всё та же легкая улыбка, но вот взгляд был настолько холодным и жестоким, что хотелось спрятаться под стол.

– Ну так что? Вижу, Вы любите пообщаться. Так давайте пообщаемся. – продолжил преподаватель, не сводя своего жуткого взгляда. Обычно так удав гипнотизирует несчастного кролика, который оказался не в то время и не в том месте.

– Н-нет, я … извините…

– Извинения приняты. Но все же, позвольте поинтересоваться, читали ли Вы…

– Читал, конечно! Состав вазелина от разных производителей! – пискляво донеслось с задних рядов.

Тут же по всем классу послышались смешки, и даже филолог, скрывая улыбку, кашлянул в кулак.

– Дазай-кун, я, конечно, уверен, что ты, как всегда, знаешь больше многих, но, боюсь, что ты до сих пор не осилил даже алфавит. Хотя твоя медицинская карта говорит о том, что отставания в умственном развитии у тебя не наблюдается. Меня на этот счет начинают брать сомнения.

После этого колкого замечания Дазай стушевался, а по классу снова прокатились сдавленные смешки. Преподаватель вновь призвал всех к тишине и затем, вернувшись к своей книге, начал урок. Затем вызывал кого-то, но кого – Чуе было без разницы. Главное, что от него отстали. Остаток урока прошел вполне обыденно, почти как в обычной школе, и, когда прозвенел звонок, даже не было того ощущения завершившейся каторги, как после математики.

Остальные уроки также прошли без проблем, по крайней мере, для новичка вроде Чуи. Озаки, конечно, гоняла учеников по какому-то там материалу, но и всего. Даже Тачихару вызвала, но тот отстрелялся без запинки, и затем растекся за своим столом, что-то лениво зарисовывая в тетради. Остальные два урока прошли также нейтрально, и лишь, когда было объявлено о перерыве на обед, Чуя хоть сколько-то встряхнулся. Обычно в новой обстановке ему приходилось долго ко всему привыкать, но здесь время будто шло иначе. Мало того, что казалось, будто он тут находится уже минимум полгода, ещё и к одногруппникам привык как-то слишком быстро. Даже Дазай с Гоголем не раздражали. Точнее, первому просто было на все плевать, а потом он и вовсе куда-то смылся, а второй болтал без умолку, нагло вклинившись в разговор между Чуей и Рампо, когда они шли в столовую. Впрочем, он не отстал и тогда, когда они пришли в пункт назначения и, взяв свои порции, уселись за стол. Гоголь тут же бесцеремонно плюхнулся рядом, продолжая что-то рассказывать, но они его не слушали. Эдогава, кажется, даже поморщился.

– Ты не мог бы потише, у меня от тебя… – хотел было одёрнуть он, но это не понадобилось.

Гоголь вдруг повернулся куда-то в сторону входа, прислушался и, издав счастливый вопль, резко подскочил, чуть не опрокинув стол вместе со стоявше на нем едой, а затем рванул в ту сторону.

– Сигмааааааа!!! – разнесся счастливый вопль на всю столовую.

Чуя повернулся туда, куда убежал одногруппник, и даже завис. Тот сгреб в охапку какого-то паренька, явно не из местных. Форма на нем была другая – судя по всему, принадлежала городской школе. Белая рубашка с длинным рукавом, приталенный светло-серый жилет с фиолетовыми пуговицами и нашивкой-эмблемой в черно-фиолетовых тонах, такого же цвета, как и жилет, брюки. Дополняли образ до блеска начищенные светлые ботинки. Одет паренёк был не в пример обитателям пансионата как с иголочки, а его волосы выглядели на зависть многим девчонкам – идеально прямые и блестящие, они были перехвачены в низкий хвост чем-то вроде тонкого кожаного ремешка. Незнакомцу объятия Гоголя были явно неприятны, потому что он смутился и всячески пытался отпихнуть назойливо виснущего Николая от себя. Но это было столь же бесполезно, как, например, вправить мозги Дазаю.

– Это кто? – поинтересовался Чуя, указав на незнакомца.

– Сигма? Он после уроков подрабатывает курьером. Точнее, помощником курьера. В эту глушь почта и посылки идут дольше, как и на ферму родителей Кенджи. Вот Сигма и ездит, помогая что-то разгрузить или раздать. Учится он в обычной школе, а после уроков несколько часов проводит в разъездах. – объяснил Рампо, периодически отвлекаясь на еду.

– И давно он так сдружился с Гоголем?

– Они друзья детства. Только Гоголь сюда за баловство дурью попал. Что до Сигмы, то ему и не за что в такое заведение попадать – насколько знаю, он прилежный ученик, спокойный и ни в какое дерьмо не влипает, разве что пару раз из-за Гоголя, и то легко отделался ввиду хорошей характеристики.

– Понятно. – Чуя замолчал, не зная, что ещё сказать, и полностью переключаясь на свою порцию.

Уже когда они выходили из столовой, Накахара решил больше не тянуть и, несмотря на некоторую неловкость, сумел выдавить из себя слова благодарности:

– Спасибо, нуу, за то, что вытащил из этого всего. Я про вчера, точнее, то посвящение идиотское.

– Если бы слушал меня, не пришлось бы ниоткуда вытаскивать. – усмехнулся Рампо.

– Да, наверное… И это… за то, что вытащил из озера, в первую очередь, огромное спасибо! Иначе меня бы та хрень утянула на дно, и не факт, что…

– Из озера?! – обычно прищуренные глаза Эдогавы расширились в удивлении и даже очки слегка съехали.

– Ну да. Я бы в одиночку не выбрался.

– Это был не я.

– Что?!

– То! Когда я пришел к озеру, ты уже был на берегу.

***

Во дворе Чуя был одним из первых. Там должны были проходить послеобеденные сборы, где Фукучи распределит для всех исправительные работы. И пахать придется явно до самого вечера. Когда делать домашнее задание, вообще непонятно. Хорошо, что задали не так много, а на завтра, судя по расписанию, нужно сделать только математику. Решив втихаря покурить до начала сборов, Накахара, нащупав в кармане вейп, отошел чуть подальше от площадки – за уже знакомый пушистый куст и, присев, сделал осторожную затяжку.

– Сигмааа, мне надоело тут торчать. А ещё тут страшно! Ты бы знал, что вчера было!

От раздавшегося совсем рядом голоса Гоголя Чуя едва ли не подскочил. Нервно сделав вторую затяжку, он замер и прислушался к диалогу.

– Если бы ты не маялся дурью и не кумарил всё время – до сих пор были бы в одной школе. Я ничего не обещаю, но попробую поговорить с твоей бабушкой, чтобы тебя выпустили отсюда к Новому Году.

– Дооолгооо, – протянул Николай. – А с бабкой даже дьявол не договорится. Кстати, может, дунем, заодно расскажу, что вчера было.

Чуя, выглянув из-за куста, заметил, как Гоголь, видимо, дурачась, или желая позлить Сигму, приобнял его за талию.

– Коля, хватит паясничать! Я серьезно! И какое, к черту, дунуть?! Тебя тут оставят навечно тогда. – прошипел Сигма, убирая руку приятеля.

– Ладно, – вдруг примирительно ответил Николай. – На самом деле мне здесь чертовски скучно. Особенно без тебя.

– Предлагаешь мне загреметь сюда ради того, чтобы скрасить твое одиночество?

– А ты можешь?! Ахаха, не надо. Тебе тут не понравится. Но заруливай почаще. Я и правда скучаю. – Гоголь снова сгреб тщедушного приятеля в охапку.

– Ну бли-иин, – Сигма тяжело вздохнул, уже не пытаясь вывернуться из этих объятий. – Я уже тебе сказал: веди себя нормально, прекрати постоянно курить свою траву и, может быть, я попробую что-то сделать, чтобы ты вышел отсюда раньше. Договорились?

– Хорошо-хорошо! Сделаю всё, чтобы мамочка Сигма не сердилась. – захихикал Гоголь, что-то проверив в кармане.

Не иначе как косяк, который собирался выкурить, сбежав с исправительных работ, как подумалось Чуе. Он даже немного завидовал – и у такого балбеса есть хороший надежный друг, а у самого Чуи друзей, к сожалению, никогда не было. Ему вообще не везло на людей. Зачастую им пользовались, пытаясь извлечь выгоду, а затем подставляли, или же просто выбрасывали как ненужную вещь или надоевшего пса.

– Послушай. – тон Гоголя вдруг растерял всякую дурашливость. – Тут правда дичь творится. Трава – это фигня полная. От травы тапки не отбрасывают.

– Коля, ты когда обкуриться успел?! – чуть повысив голос, спросил Сигма, принюхиваясь.

– Да лучше бы я обкурился! Вчера такое было! Дазай скелет выволок из озера! В старой школьной форме, я видел! И второго новичка что-то сцапало. Клянусь, я не выдумал и не глюк словил! Я не знаю, что тут происходит, но в прошлом году было не лучше. Пожалуйстааа, – Гоголь сложил руки в молитвенном жесте, – вытащи меня отсюда! Я не знаю, что тут происходит, но не хочу закончить, как те трое в прошлом году, или как тот чувак, которого Дазай выудил.

– Хорошо, – вздохнул Сигма. – Только очень прошу, завязывай ты с травой. Если тебя в городскую психушку переведут, я уже точно ничем не помогу. – добавил он и спешно направился к выходу. Кажется, он не поверил ни единому слову друга.

– Не веришь, ну и ладно, – обиженно протянул Гоголь, снова проверив что-то в кармане.

– Я хочу тебе верить, но учитывая, что ты часто в отрыве, я не знаю, какие из твоих слов – правда. Как и обещал, постараюсь тебе помочь, но и тебе надо для этого постараться со свой стороны. – было понятно даже по голосу, что Сигме нелегко давались эти слова.

– Обещаешь?! – Гоголь без прежней шутливости схватил его за руку. – Пообещай!

– Я сделаю всё, что в моих силах. Помоги и мне – постарайся улучшить свою успеваемость и завязать с этой дрянью. Договорились?

– Ладно.

На этом они разошлись. Чуя, слушая диалоги, даже про вейп забыл. И сейчас, сделав несколько быстрых затяжек, осторожно вышел из-за куста, едва Гоголь оказался на приличном от него расстоянии. Он вовремя успел на построение – там уже все собрались, не считая тех, кто находился в лазарете и, что удивительно, Рампо тоже не было. Вполне возможно, его опять задержал Фукудзава-сан с каким-то поручением, или же он все-таки решил навестить Эдгара за этот недолгий перерыв.

– Все построились! – гаркнул Фукучи, появившись неизвестно откуда. – Называю фамилию – подходим по одному со своей штрафной карточкой. Всем ясно?!

– Да-а

Чуя вертел головой по сторонам – Рампо не появлялся. Зато Тачихара уже был тут как тут и тихо о чем-то разговаривал с тем крупным парнем, которого, кажется, звали Тэтчо. Миниатюрный веснушчатый приятель здоровяка, судя по всему, уже слинял на свою ферму, поскольку учился здесь без отбывания.

– Гоголь!

– Угу-у – промычал тот, плетясь к преподавателю и протянув, затем, бордовую штрафную карту.

Фукучи ухмыльнулся в усы и что-то черканул на ней. Гоголь, взяв свою карту обратно, пришел в негодование:

– Чтооо?! Почемууу?! Была же неделя исправительных!

– А теперь будет две, бга-ха-ха! Это чтобы времени не было ерундой страдать, и дурь из башки выветрилась. – самодовольно ответил преподаватель. – Не ной. Где инвентарь, думаю, показывать не надо. Труд из обезьяны человека сделал, знаешь ли. Вот и из вас надо людей сделать, не дав скатиться до уровня обезьяны.

Про Дзёно, о котором даже Чуя на некоторое время успел забыть, Фукучи тоже не вспомнил. Помнил только здоровяк Суэхиро, который, принимая обычную зеленую карту, поинтересовался, где его сосед по комнате. Получив явно не порадовавший его ответ, Тэтчо с неизменным выражением лица направился в ту часть территории, где были подсобки.

Чуе выпало задание мыть окна в одном из пустующих кабинетов. Он даже не возмутился, получив бордовую карту с цифрой три. Это означало, что ему дали три дня штрафных неприятных работ. И это еще легко отделался – могли как того же Гоголя на две недели запрячь. Видимо, о присутствии Накахары на злосчастной вечеринке Фукучи догадался ещё вчера…

Взяв ведро и тряпки под роспись у Хигучи, Чуя уныло поплелся на второй этаж, затем до конца уходящего вправо коридора. Нужный кабинет был, как ему и объяснили, – без какой-либо таблички, и не заперт. Внутри был застоявшийся воздух и отвратительный запах пыли. Неизвестно, что тут было раньше, но сейчас помещение выглядело унылым и было удивительно пустым. Старые пожелтевшие обои, растрескавшаяся побелка на потолке, валяющаяся в углу гора старых гардин, посеревших от пыли, и ряд огромных окон, которые не мыли кажется, со времен постройки пансиона. Накахара неспешно подошел со всем арсеналом к первому окну и посмотрел сквозь мутное грязное стекло. Вид за окном казался ещё более безрадостным: какой-то тусклый проблеск солнца, забор с колючей проволокой и темная стена леса за ним навевали тоску и уныние. Вздохнув, Накахара намочил тряпку и провел несколько раз по стеклу. Грязь медленно стекала вниз, а на стекле оставались противные разводы. Драить тут долго, и за один день никак не управиться. Видимо, потому Фукучи и написал три дня – чтобы задание наверняка было выполнено. В голове всё ещё было много вопросов, вернее, их стало в разы больше с сегодняшнего дня. Возможно, болтливый Гоголь мог что-то знать, но, учитывая, что этот укурок иногда под кайфом, сложно будет понять, что из его слов правда. Разговаривать об этом с Тачихарой и подавно не стоит. Разве что Рампо мог что-то рассказать, но он явно не собирался этого делать. С кем-то другим даже не стоило и разговаривать…

В этот момент Чуя вспомнил про дневник, который убрал обратно в матрас. Вот где точно могут быть многие ответы, но прочесть его не представлялось возможным. Тачихара тоже, как выяснилось, получил штрафную карту, и вряд ли будет пропадать куда-то после отработки. Это не в архиве кофе попивать. Снова посмотрев на ставшее ещё отвратительнее стекло в серо-коричневых потеках и разводах, а затем окинув взглядом периметр, Накахара вдруг понял, что возможность прочесть дневник всё-таки есть. И на неё отведено всего три дня. Нужно только как-то незаметно пронести дневник в этот пустой кабинет. Конечно, тут был риск, что Фукучи или ещё кто-нибудь, к примеру Хигучи, зайдут проверить, как продвигается мытье окон, но, по крайней мере, шанс на это был невелик. Даже если кто-то и зайдет с проверкой, можно сперва дождаться этого момента, а затем уже попытаться прочесть что-то из дневника. Главное, найти место в этом пустом кабинете, куда можно спрятать вещицу. Конечно, бы еще один вариант, но более рискованный – подсобка в душевой, где ночью довелось прятаться от парочки головорезов. Но там шансы спалиться были куда выше. Здесь же хотя бы мест было больше, куда этот чертов дневник спрятать в случае проверки. Тем более, что, пытаясь отмыть это чёртово окно, Чуя понял, что с остальными тремя вряд ли управится быстро. Он и первое ещё не отдраил, а прошло уже полтора часа. Стекло, конечно, стало чище, но грязные разводы местами всё ещё присутствовали. Это означало, что надо мыть как минимум ещё один раз и затем тереть бумагой. Вот только та, что выдали, уже была на исходе. Так что придется искать Хигучи и выпрашивать у нее дополнительную. К тому же, воду в ведре не мешало бы сменить, поскольку она всем своим видом напоминала ту озерную, в которой Накахаре прошлой ночью поневоле пришлось оказаться.

Зайдя в первый попавшийся санузел, Чуя вылил грязную воду из ведра, сполоснул его и тряпки, затем наполнил ведро чистой водой. Отнеся все это обратно в пустой кабинет с недомытым окном, он запер дверь и направился разыскивать Хигучи, чтобы попросить у неё дополнительную бумагу для очистки окна. Выйдя в холл и спустившись на первый этаж, он повертел головой по сторонам, силясь вспомнить, где там комната администраторши. Спросить, как назло, было не у кого: если утром и в начале дня тут сновали преподаватели и персонал, то сейчас никого не было, кроме, разве что, охранника. Но к нему соваться как-то не хотелось. Поплутав по первому этажу, Чуя повернул в коридор за учительской и вышел в какой-то другой – слабо освещенный и ведущий непонятно куда. Пройдя вперед, Накахара заметил справа ход вниз, с ведущей туда узкой лестницей, ступени которой терялись за едва виднеющимся поворотом. Он нерешительно спустился на несколько ступеней и огляделся. Эта часть здания как будто была самой старой: стены без какой-либо краски, грубо зашпаклеваны в местах трещин, к тому же, тут ощутимо веяло сыростью, отчего Накахара даже поежился. Освещение здесь было хуже, чем в коридоре. Неизвестно, куда вела эта лестница, но стоило проверить, хотя, как подсказывало чутье, ничего хорошего в таком месте ждать не стоит. Мысленно отругав себя за трусость, Чуя старался спускаться как можно тише и осторожнее. И вот, когда нога коснулась последней ступеньки, он едва не слетел с неё – до того она была скользкой. Запах здесь был просто отвратительный: затхлый, отдающий аммиаком и ещё чёрт знает чем. Даже дышать было трудно. Стены были скользкими от сырости и скопившейся влаги, ввиду чего держаться за них было не только тяжело. но и крайне противно. Приостановившись, Чуя выглянул из-за стены и отпрянул, затаившись за ней. Следовало бежать отсюда – чем дальше, тем лучше. Но бежать в его случае означало выдать себя с потрохами. Потому что дальше вновь был длинный и почти темный коридор с тяжелыми железными дверями, запертыми на массивные замки и щеколды, как в камерах для смертников. У каждой двери была крохотная дверца для подачи еды. Иными словами, Чуя, сам того не желая, забрел в карцер, где больше всего боялся оказаться. Но хуже было другое. У одной из дверей находился… Тачихара. С того места, где скрывался Чуя, кое-как можно было разобрать диалог. Кажется, сосед по комнате пришел навестить своего отбитого приятеля-любовника. Так мило, что аж блевать хочется.

– Дзёно, зря всё это…

– Тачихара-кун, даже карцер, когда ты рядом, не кажется таким скучным, – с тихим смешком донеслось с той стороны двери.

– Правда, прекращай.

Вместо ответа будто чем-то поскребли. Тачихара открыл окошко на двери, и из него высунулась бледная рука Сайгику. Пальцы Дзёно сомкнулись на запястье Мичизу, но тот даже не шарахнулся, будто такое явление было для него привычным.

– Спасибо, что можешь дать мне такую малость, Тачихара-кун. За это я тебя и люблю, ахаха.

Тачихара стоял молча, видимо, ожидая, когда Дзёно угомонится. Ну или переносил такие выпады стоически, кто его знает.

– Тут скучно, но и всего. Но не могу не признать – приятно, что ты за меня переживаешь. Хотелось бы потрогать тебя, всего… – после этого Сайгику убрал руку с запястья Тачихары и начал просто поглаживать его руку кончиками пальцев. – Но могу пока довольствоваться хотя бы этим. Обещаю, что мы свалим отсюда. До конца года.

– Дзёно, отсюда не свалить, ты это знаешь лучше других.

– Именно, я знаю, как отсюда свалить. Пожалуйста, доверься мне, Тачихара-кун, – тонкие бледные пальцы Дзёно скользнули вниз по запястью и затем переплелись с пальцами Тачихары. – Поверь, я знаю здесь каждый миллиметр. У меня было много времени. Прикрываясь робкими отказами, ты на самом деле рвешься покинуть это заведение, не правда ли?

– Ещё раз говорю, что это бестолковая идея.

– Но ты даже не проверял, потому не можешь знать, настолько ли она бестолковая. Я же прав, Тачихара-кун?

Последовавший затем ехидный смех Сайгику с обратной стороны только больше нагонял жути во всей этой обстановке. Чуе уже не хотелось слушать дальше – достаточно было и этого диалога, и, тем более, одновременно пугающего и в некой степени очаровывающего зрелища. Самая странная романтика, если это явление так можно назвать, которую Накахаре довелось видеть в этой жизни. Теперь его уже точно не удивить никакими поцелуями в заброшенном здании или чем-то в этом роде. Стараясь не шуметь, он незаметно пробирался наверх по сырой скользкой лестнице. И когда наконец-то добрался до ведущей наружу площадки, рванул с такой скоростью, что остановился лишь тогда, когда с разбегу врезался в Хигучи, которую до того никак не мог найти.

– Разве ты не должен быть на отработке? – строго поинтересовалась администратор, глядя сверху вниз и уперев руки в бока.

– Извините. Я Вас искал… мне нужно было…

Его робкие объяснения она даже слушать не стала, нахмурившись еще больше.

– На каждом этаже висят постеры с напоминанием, что носиться по школе запрещено. Два дополнительных дня исправительных работ! – отчеканила Хигучи, а затем, цокая каблуками, ушла на улицу. Чуя даже не успел сказать ей про бумагу…

***

Уже к утру Эдгар чувствовал себя вполне нормально, не считая отвратительного сна, который всё ещё не выходил из головы. Жаль, что в палате не было хотя бы обрывка бумаги и огрызка карандаша, чтобы записать. Хотя, сон и без этого крепко держался в памяти. Он был похож на те сны о детских годах его тётушки – такой же давяще реалистичный, где По снова был свидетелем чего-то, что было сокрыто от других. Только на этот раз ему снился не особняк и даже не пансион, а какое-то жуткого вида помещение, напоминающее госпиталь. В своем сне он находился в крохотной палате, где кровати стояли плотно друг к другу, оставляя лишь узкий проход. Интерьер был удручающим. Обшарпанные стены, краска на которых вздулась от постоянно царившей здесь сырости и начала отходить кусками, напоминала слезающую после сильного ожога кожу. Она была такая же жёлто-коричневая в тусклом свете одинокой лампы дневного, вернее, сумеречного света, который делал оттенки более отвратительными и придавал стенам палаты ещё больше сходства с отмирающей поврежденной кожей. Единственное окно было грубо заколочено почерневшими досками – только едва различимый свет, который намного ярче этого, исходящего от лампы, давал понимание, что где-то там светло и присутствует нормальный воздух. В помещении же было душно и смешивались запахи лекарств, экскрементов и чего-то тошнотворно-сладкого, отчего дышать было очень сложно, и ещё больше не хотелось вдыхать этот воздух ртом – как будто нахлебаешься его словно помоев. Дверь с мерзким скрипом открылась, и в палату зашла санитарка, бухнув на пол облезлое ржавое ведро. Затем она бросила туда грязный кусок мешковины, расплескав не слишком чистую воду. Руки санитарки были изъедены дерматитом – кожа на них была покрасневшей, а кое-где шелушилась, не давая зажить гноящимся волдырям. О защитных перчатках тут явно не слышали, хотя, судя по форме, происходящее во сне было явно не в нынешнее время. У санитарок в двадцать первом веке давно была форма приятного пудрового или бирюзового оттенка, а также дополняли её шапочка, маска и перчатки. На этой же санитарке была какая-то рванина непонятного серого оттенка. Разве что угадывался черный засаленный передник, видавший виды. Прихрамывая, она начала мыть полы в палате. Кто-то из пациентов закашлял – кажется, мальчик лет одиннадцати. Его голова была перебинтована, левую руку до локтя покрывали грязные бинты, а рассекающий впалую щеку глубокий порез был грубо помазан йодом. Кажется, чувствовал себя мальчик не очень хорошо – он слабо застонал и затем спросил у санитарки, где он и что с ним. Та лишь бросила на него хмурый взгляд, ничего не ответив. Помыв пол под примыкающими к окну кроватями, санитарка грубо толкнула шваброй одну из тех, что была левее:

– На операцию готовимся. – безэмоционально сказала она, довольно сильно ударив затем по спинке кровати, после чего вернулась к прежнему занятию.

Пациента, которому было адресовано сообщение про операцию, Эдгар рассмотреть не сумел, зато хорошо рассмотрел лицо санитарки – не выражающее никаких эмоций и покрытое сеткой морщин, оно было схоже с тем, как описывают лицо злой ведьмы в сказках, чтобы пугать малышей. Только это просто обычная уставшая женщина, потерявшая всякий интерес к жизни. Её глаза были такого же тусклого непонятного цвета, как и все в ее образе. Левый глаз был прищурен из-за травмы – об этом свидетельствовал давно заросший шрам прямо над ним. Нос с характерной горбинкой, которая могла появиться только путем рукоприкладства, а также нездоровый кирпичный оттенок кожи свидетельствовали о том, что женщина злоупотребляет спиртным, притом, не без последствий. Что место, что персонал – не из приятных. Но покинуть локацию было невозможным – наблюдая за происходящим, По словно прирос к месту, где стоял. Ещё с минуту или две ничего не менялось – санитарка мыла полы и что-то тихо ворчала под нос. Затем ударила по спинке другой кровати – ближе к месту, где стоял Эдгар.

– Тоже на операцию.

Только сейчас стало понятно, что она не просто из вредности стучала по кроватям. К спинке кровати была прикреплена обшарпанная табличка с римской цифрой “два” и каким-то непонятным символом. Вполне возможно, это была эмблема госпиталя. Пациентку, которой досталась табличка с номером “два” По рассмотрел более детально, чем мальчика с перебинтованной головой. Девочка по виду не старше девяти лет в застиранной рубашке казенного образца с длинными и не слишком чистыми песочно-ржавыми волосами, сердито посмотрела на санитарку и отчеканила:

– Я не хочу на операцию! Не пойду!

Её левая рука была также, как и у мальчика, перебинтована от запястья и выше. Далее бинты скрывались под рукавом рубашки.

– Пойдешь как миленькая. – прокаркала санитарка, противно усмехнувшись. – Вы все пойдете, каждый в своей очереди.

– Не пойду! Когда меня найдут… – малышка держалась мужественно, не давая волю слезам и сжимая в тонких пальцах угол застиранного одеяла. – Когда он придёт, то всех вас.. всех…

– Никто за тобой не придет! – злобно ответила санитарка, шарахнув шваброй об пол с такой силой, что этот звук заставил Эдгара вздрогнуть.

Затем дверь в палату с мерзким скрипом открылась. В проеме показался некто высокий в медицинском халате, шапочке и маске. Похоже, врач. Коротко поздоровавшись, он окинул взглядом помещение и подошел к тому самому мальчику с перебинтованной головой. Как раз в этот момент санитарка влепила табличку на его спинку кровати.

– Будьте аккуратнее что ли, – сделал замечание доктор в адрес санитарки и затем осторожно взял мальчика на руки. Покидая вместе с пациентом палату, доктор подмигнул девочке, сидевшей с насупленным видом на своей кровати. Она все так же мяла в пальцах угол одеяла, глядя на закрывшуюся дверь. Во взгляде бездонных фиалковых глаз жила надежда – слабая и явно недолговечная, как зажженная спичка, которая очень быстро догорит и угаснет, оставив после себя черный изогнутый остов.

Санитарка, меж тем, пометила табличкой ещё одну кровать, затем удивленно посмотрела на ту, где недавно лежал мальчик. Потупив с минуту и затем, прошипев что-то ругательное, она отбросила швабру и вдавила кнопку на стене у входа в палату. Тут же хрипло заорала сирена, и свет дежурной лампы над входом замельтешил, мигая красным и окрашивая палату в зловещие оттенки. Те, кто проснулся, подорвались со своих кроватей. Звук сирены слился со звуками детских криков ужаса и….

В этот момент По и проснулся, резко подорвавшись и сев на кровати. Сейчас отвратительный сон уже отошел на второй план, но все равно было не по себе. Очень хотелось, чтобы Рампо был рядом. Эдгар давно перестал обижаться на него за отравление, осознав, что это было сделано для его же блага, пусть и несколько жестоким образом. И сейчас очень хотелось просто поговорить. Может быть, даже рассказать про этот сон. Неважно, что противная сирена из сна оказалась местным звонком то ли с урока, то ли на урок. Образы были всё ещё яркими и четкими. Ощущение давящей пустоты внутри и та жуткая палата, оставившие отпечаток в памяти, никак не давали переключиться на другие мысли. И безумно хотелось, чтобы уже кто угодно зашёл сюда. Фёдора в расчет брать не стоило – он если и пришел в себя, то сейчас крепко спал под дозой каких-то лекарств. Радовало лишь то, что эта палата совсем не похожа на ту из сна, да и докторша, вроде, нормальная…

– О чём задумался?

По ощутил, как на плечо мягко легла чья-то ладонь, и поднял голову. Прямо на него, привычно улыбаясь, смотрел Рампо. Эдгар робко улыбнулся в ответ и опустил голову, хотя прямо сейчас его одолевало желание обнять одногруппника и зависнуть так на несколько минут, ничего не говоря при этом. Только вряд ли Рампо такой жест поймёт правильно.

– Да так… сон приснился дурацкий. – выдавил из себя По, не поднимая головы.

– Расскажешь?

– Долго... – Эдгар вздохнул, бросив взгляд на окно, через которое пробивались солнечные лучи. – Не хочу, чтобы ты опоздал на урок.

– Уроки закончились, балда. Сейчас будут обязательные работы, но до них ещё есть время. Ну так что, расскажешь?

– Хорошо…