Едва выйдя из столовой, Эдгар почувствовал неладное. И неладное это было с его организмом: недавний ужин словно не дошел до пункта назначения и решил, судя по отвратительным позывам накатившей тошноты и тяжести в желудке, вырваться обратно. Притом, тем же путем, которым попал внутрь. Видимо, и вправду не показалось, что с молоком было что-то не так, ну или, возможно, из-за стресса и резкой смены обстановки содержимое желудка просилось наружу. Чем дальше – тем яростнее. По на минуту приостановился, прислонившись к стене и понимая, что ни черта он не успеет добежать на третий этаж до санузла общежития. Желудок, словно в подтверждение, отозвался мучительным спазмом, а затем упомянутый недавний ужин стремительно подкатил к горлу, желая покинуть организм прямо здесь и сейчас. Эдгар, не раздумывая, забежал в первый попавшийся на глаза туалет на первом этаже, который, похоже, был для персонала. Однако, сейчас было поздно переживать за такую ерунду, и даже стало как-то наплевать, что за это отругают и накажут. Желудок снова полоснула режущая боль, спровоцировавшая резкий выдох. Эдгар влетел в первую же кабинку и склонился над унитазом.

“Чёрт возьми, как я так? Ужас… Кажется, сейчас внутренности выплюну…” – мелькнуло у него в голове, а затем мысли отключились, уступив боли и очередному рвотному позыву. Плохо было настолько, что Эдгар уже не соображал, сколько сейчас времени, и как надолго он здесь застрял. Казалось, вечность прошла в этих объятиях с унитазом. Ощущение себя не совсем мертвым давали короткие рваные вдохи и выдохи после приступов. Тошнота всё ещё мучила, несмотря на то, что уже нечего было отдавать в дар фаянсовому приятелю. Вытерев рот тыльной стороной ладони, По тяжело осел на пол, пытаясь вдохнуть побольше воздуха. Снова вспомнилось то чёртово молоко, показавшееся противно-сладким. Не иначе как кто-то ему туда что-то подмешал… Весьма правдоподобная версия, что отравили намеренно. Эдгар заметил, как у него дрожат руки, когда, приподнявшись, несколько раз вяло вдавил кнопку слива в стене. Затем, с трудом встав и пошатываясь от уступающей тошноте слабости, добрел до раковины, вымыл руки, плеснул себе в лицо водой несколько раз и прополоскал рот. Постояв так ещё несколько минут, Эдгар смотрел на свое бледное отражение в зеркале. Кое-как подавив новый приступ тошноты, он побрел к двери, ничего толком перед собой не видя, приоткрыв её и собираясь сделать шаг, но, к своему несчастью, в кого-то врезался. Страх накатил волной, а вместе с ним – жгучее чувство стыда за свое состояние и нахождение там, где не полагалось.

– Ты что здесь… – начала было Озаки-сенсей, но затем забыла то, что хотела сказать, заметив нездоровую бледность на лице ученика и падающие на лицо сосульки мокрых волос. – Что с тобой?! Плохо себя чувствуешь?

Эдгар слабо кивнул, стыдясь смотреть в глаза преподавательнице. Просто потрясающе – зашел в женский санузел. Теперь от стыда действительно хотелось умереть – и совсем не образно.

– Да… мне… не очень хорошо. – еле выдавил он из себя, мечтая прямо сейчас оказаться в комнате и спрятаться под одеяло, покрепче прижав к себе плюшевого енота Карла. Еще хуже было то, что тошнота, видимо, от страха, накатила новой волной. – И–изви.. ните…

По, рванув обратно к открытой кабинке, вновь на некоторое время задержался там, выплевывая уже какие-то капли желудочного сока.

Озаки вздохнула, наблюдая, как ученик продолжает отправлять в унитаз содержимое желудка. Эдгар же, когда чертова тошнота, наконец, соизволила хоть на сколько-то отступить, несколько раз робко извинился перед преподавательницей, а затем повторил процедуру с полосканием рта и умыванием.

– Давай отведу тебя в медпункт. Подозреваю, у тебя отравление. – мягко сказала Коё и, приобняв опустившего от стыда голову Эдгара, повела его в медблок.

По пути, к огромному облегчению По, им никто не встретился. Доктор Йосано же была явно недовольна, что ей вместо празднования придется возиться с отравленником. Показательно вздохнув, она равнодушно указала на койку в небольшой палате, сказав Эдгару направляться туда. Едва он устроился, докторша тут же материализовалась, задала несколько вопросов на тему, что ел и пил, и как давно начались проблемы с самочувствием, затем дала выпить что-то и, наказав вести себя хорошо, куда-то ушла.

В палате было прохладно и непривычно тихо. Наверняка, как подумалось Эдгару, остальные сейчас весело проводят время где-то возле озера, а он из-за дурацкого отравления неведомо чем вынужден валяться здесь. Обидно – не то слово! Первая в его жизни вечеринка – и облом. От ощущения вселенской несправедливости хотелось грязно выругаться, но По воздержался, стараясь переключиться мыслями хотя бы к начатому роману. Это и правда помогло отвлечься в какой-то мере, тем более, что лекарство, по-видимому, начало действовать, и неприятные ощущения наконец-то отступили. Лишь после этого Эдгар ощутил, как сон неслышно подкрадывается на мягких лапах, и, слишком погрузившись в один из эпизодов, который продумывал, сам не заметил, как задремал.

– Эй, ты как? Спишь?

По встрепенулся от знакомого голоса над ухом и сел на кровати, уставившись на Рампо.

– Что ты здесь делаешь?!

– Тебя навестить пришел.

– Вот как… а не из-за тебя ли я здесь? – обиженно спросил Эдгар, полагая, что так оно и есть.

– Отчасти – да, но не совсем. Дуешься, что не попал туда?

По молчал, сверля Рампо взглядом. Вот она – очередная глупая попытка доверять, завершившаяся, как всегда, топором в спину.

– Не злись, еще спасибо мне скажешь. – усмехнулся сосед по комнате и слегка коснулся ладонью взъерошенной шевелюры Эдгара. – Поверь, ты сам вскоре будешь рад, что пропустил это.

– С чего бы?

– С того, что… – Эдогава прислушался и подорвался, – извини, кто-то идет. Потом…

Не успев договорить, Рампо куда-то испарился, как будто был ниндзя или призраком. По лишь удивленно моргнул, поражаясь такой скорости, и затем услышал стук каблуков. Видимо, докторша зашла проверить, как дела. Он замер, натянув на повыше одеяло и старательно притворяясь спящим. Убедившись, что пациент в порядке и видит десятый сон, Йосано с чистой совестью вернулась к коллегам праздновать начало учебного года. Эдгар же, едва за докторшей закрылась дверь, высунулся из-под одеяла и повертел головой, надеясь высмотреть Рампо, который, как он полагал, прячется где-то рядом. Однако, в палате стояла все та же тишина. Разочарованно вздохнув, Эдгар повернулся на бок и снова погрузился в свои мысли, но уже не о романе. Было совершенно непонятно, что тут происходит, и почему Рампо сделал такую подлянку, а теперь заявился как ни в чем не бывало, да ещё с какой-то глупой показательной заботой. Странно, непонятно и, в первую очередь, неприятно от всего произошедшего. Мысленно дав самому себе обещание быть впредь осторожнее с соседом по комнате, По снова погрузился в сон.

Через какое-то время его разбудил шум резко открывающейся двери. Решив, что там у персонала какие-то свои дела, Эдгар подумал было перевернуться на другой бок, когда по глазам резанула ворвавшаяся полоса света из соседнего с палатой помещения. Но, когда эта полоса света стала шире, потому что дверь распахнулась настежь, а затем последовала гневная тирада докторши, сон сошел окончательно. Эдгар снова замер, прислушиваясь к каждому звуку.

– Сколько их там было?

– Места в карцере на всех хватит, – хмыкнул Фукучи, чей голос сложно было не узнать.

– Как Вы это допустили?!

– Не ори, – отмахнулся тот. – в койку его, и давай за работу, а то пацан либо от переохлаждения коней двинет, либо сляжет с простудой какой и тапки откинет. Сразу видно – мелкий и хлипкий.

У Эдгара от этих слов все внутри перевернулось, и даже оставившая в покое тошнота, показалось, вернулась обратно. Неужели Рампо и правда не врал и пошел на крайние меры? Возможно, так и есть, потому что тот, кого сейчас принесли сюда, пострадал не иначе как на той вечеринке с посвящением. И этим кем-то, судя по всему, был Чуя, который на злосчастную вечеринку, не дождавшись, отправился в одиночку…

***

Чуя даже не понял, что именно произошло, когда врезался в холодную водную гладь. Всё, что занимало его мысли, – ни в коем случае не вдыхать и как можно скорее освободить руки от веревок. С придурком Тачихарой он в любом случае ещё поквитается, когда предоставится возможность. Отомстит ему от всей души за это посвящение, да так, что он надолго его запомнит. Как именно – он не думал, поскольку в приоритете сейчас было выбраться из гребаного озера. Прежней симпатии к соседу по комнате уже как не бывало, а гнев и ярость от произошедшего стали самой сильной мотивацией выбраться и врезать ублюдку на глазах у всех, украсив его смазливую физиономию добротным фингалом – на долгую память. В то же время, злость сейчас только мешала, не давая расслабиться и позволить воде поднять тело на поверхность. С трудом удалось отринуть злобные мысли, а затем, когда он почувствовал, что понемногу получается подняться вверх, оттолкнулся и устремился вверх. Не так и сложно, если сосредоточиться, ну и работать ногами, поскольку руки были все ещё связаны. Да и озеро, по-видимому, неглубокое, вот только уже не лето, а вода довольно холодная, и опасность заболеть была весьма явной. Хотя, это сейчас не особо Чую волновало – тут бы выбраться для начала. Собравшись с силами, он снова оттолкнулся, позволяя воде направить его ещё выше, и, едва удалось поднять голову над водой, жадно вдохнул воздух, стараясь, при этом, держаться на поверхности, что было не так и легко в сложившейся ситуации. Оставалось дело за малым – освободить руки, тем более, что веревки и так заметно ослабли, хотя узел, насколько помнилось, Тачихара делал добротный. Когда удалось освободить правую руку, Накахара ощутил, как его резко дернуло обратно, утягивая вниз: вероятнее всего, зацепился за лежащую под водой корягу. От страха и неожиданности Чуя вдохнул, моментально захлебываясь после этого холодной мерзкой водой с отвратительным болотным привкусом. Задерживать дыхание теперь не имело смысла. Он яростно попытался вывернуться и оттолкнуть преграду, мешающую всплыть. Благо, одна рука уже была свободна, а вторая просто запуталась в веревках, которые Чуя пытался стряхнуть, одновременно пиная корягу, которая не желала отцепляться. Думать о том, что освободиться от пут удалось слишком легко, не было времени, хотя и правда было удивительно, как будто кто-то намеренно подрезал узел. Очередной яростный рывок все же заставил корягу отцепиться. Кашляя и выплевывая воду, Накахара сумел добраться до неровного берега и ухватиться за длинные ветви ближайшего куста свободной рукой, в то время как на второй всё ещё был тяжелый клубок из веревок. И этот клубок стал как будто плотнее, а затем эти чертовы веревки, показалось, только сильнее обвились вокруг запястья и пытались утянуть обратно. По ощущениям это было никак не похоже на ветвь, или мусор, за который можно было зацепиться. Все еще держась за колючие ветви, Чуя, насколько хватало сил, резко дернул застрявшую руку вверх, сумев приподнять ее. Затем его глаза расширились от ужаса, когда он увидел то, что мешало освободиться: кисть левой руки и правда была опутана клубком местами разорванных веревок, а на запястье сомкнулась рука, которая никак не могла принадлежать живому человеку. Скорее, это была конечность скелета, обтянутая лохмотьями не разложившейся до конца плоти: серо-синяя, с отсутствием ногтей, покрытая водорослями и колонией дрессейны (*пресноводный моллюск 15-20 мм). Первое, что мелькнуло в голове у Чуи, – рука принадлежала такому же новичку, который это посвящение не прошел, и его объявили пропавшим без вести, а родителям солгали, что сбежал. Лишь после пришло осознание абсурдности и невозможности очевидного. От полного осознания всего ужаса происходящего Чуя ослабил хватку, и ветвь, за которую он все это время держался, выскользнула из руки, а тот, кто схватил его, резко потянул на дно. После шока, как следствие, произошел выплеск адреналина: Накахара изо всех сил дернул застрявшую левую руку, после чего удалось освободить ее из сомкнувшегося клубка веревок. Кошмарная рука, к счастью, соскользнула и ушла на дно, утягивая за собой веревки. Почувствовав свободу, Чуя изо всех сил оттолкнулся и торпедой вылетел на поверхность, в два маха оказавшись у берега и вцепившись в размокшую землю и выскальзывающую из пальцев прибрежную траву. Из-за собственного кашля и шума в ушах, он едва слышал какие-то вопли на берегу, сдобренные матерными выражениями. На помощь никто, похоже, не собирался спешить. Хуже было то, что кошмар еще не закончился – мертвец, чья рука запуталась в веревках, не желал отпускать свою добычу. Чую резко потянуло обратно – уже за ногу. Скользя руками по мокрой земле, Накахара отчаянно пытался удержаться и орал что-то бессвязное, но его с чудовищной силой затягивало в озеро. Даже не надеясь, что кто-то из этих кретинов на берегу поможет, он вновь дернулся и повторил попытку ухватиться за неподатливую размокшую землю, на секунду разжав хватку, но не дотянулся…

“Неужели я навсегда останусь здесь?” – обреченно подумал он, не зная, сумеет ли вообще выбраться.

Сделав очередной, уже более слабый рывок и поймав пустоту, Накахара вдруг ощутил, как кто-то успел поймать его руку и крепко сжать ладонь, а затем резким рывком вытащил на берег. Кто это был, Чуя не рассматривал, поскольку пребывал в шоковом состоянии. Вокруг творился какой-то хаос: одногруппники беспокойной бегали по берегу, кричали что-то друг другу, но что именно – он не улавливал. От пережитого, казалось, сердце вот-вот выскочит. Он всё ещё пребывал в прострации, не понимая, закончилось ли это, а, может быть, черт знает, сколько ещё будет продолжаться. В голове всё ещё отдавался бешеный ритм собственного сердца, руки дрожали, а мерзкая вода, которую Чуя продолжал откашливать, будто все легкие затопила – настолько её было много.

Когда страх начал постепенно отпускать, стало на все плевать. И на то, что будет с ним, и на карцер, который однозначно за всем этим последует, и даже плети. Ровным счетом наплевать, потому что главное, что он сейчас жив. Рядом все еще слышались неразборчивые обеспокоенные голоса других ребят. Насколько помнилось, эта участь утопленника постигла еще и Фёдора, но что с ним сейчас, Чую также не волновало. Руки всё ещё дрожали, во рту явственно ощущался отвратительный привкус затхлой озерной воды, а перед глазами были темные пятна, которые делали нынешнюю ночь чернильно-черной…

– Ты как?

Чуя с трудом различал голоса, и не мог понять, кто это сказал, давясь новым приступом кашля и выплевывая мерзкую затхлую воду.

– Всё хорошо, уже всё закончилось. – он сумел довольно отчетливо расслышать слова, но голос того, кто сейчас беспокоился, хоть и казался знакомым, сложно было определить. Да и неважно, кто это, но спасибо, что он помог выбраться. Отблагодарить всегда успеется. В конце концов, группа небольшая и выяснить, кто оказался спасителем, особого труда не составит. Когда шок почти отступил, стало нестерпимо холодно, и теперь тело била крупная дрожь – в самом буквальном смысле зуб на зуб не попадал. Это мешало хоть как-то связно ответить, потому Накахара просто кивнул, съежившись и пытаясь, таким образом, согреться. Кажется, тот, кто заботливо интересовался его состоянием, всерьез переживал, потому Чуя ощутил, как вдруг стало теплее – его чем-то укрыли. По-видимому, пледом, не иначе как сворованным где-то на первом этаже… Но черт с этим пледом, потому что после его, уже завернутого в этот плед, осторожно обняли со спины, и ладонь этого кого-то, кто спас его ему жизнь, мягко коснулась мокрых волос. Словно этот его спаситель таким образом пытался извиниться, поскольку изначально был причастен к содеянному, в чем и так сомневаться не приходилось.

– Вы..вы все… ебанутые ублюдки… – злость сменилась каким-то чувством опустошения и одновременно пришло осознание, что вот только что он едва не погиб из-за кучки шизиков, решивших устроить развлечение со ставкой на эту самую жизнь.

Было уже наплевать, что над ним сейчас будет ржать вся эта шайка. Слезы текли по лицу, а Чуя даже не пытался их смахнуть. И перед глазами всё ещё был тот кошмар, где даже сквозь темную озерную воду просматривалась костлявая полуразложившаяся кисть человеческой руки, сомкнувшаяся на запястье. Сглотнув, Накахара посмотрел на свою левую руку – на ней все еще просматривался след от хватки той жуткой руки из озера. Затем медленно перевел взгляд на правую. Она выглядела нормально, не считая следов от впившихся в кожу веревок, но мышцы ныли от растяжения, полученного в момент, когда его резко вытащили на берег.

– Ненавижу вас… всех… – прошептал он, мысленно проклиная и одногруппников за их безумные идеи, и себя самого за то, что повелся на провокацию со стороны Тачихары.

– Не бойся, этого больше не повторится. – в этих словах ощущалось искреннее сожаление о содеянном, но это ни разу не успокаивало, а злило только больше.

Надо же, какие заявления! А ведь недавно топили как котенка и ухохатывались, небось, всей толпой, глядя как он в озере барахтался со связанными руками. Накатила горечь от ощущения происходящего, и вместо того, чтобы поблагодарить, Чуя еле слышно проговорил сквозь кашель:

– Т–тачихара… кх–кхх, чтоб ты сдох, кх–кхаа, дерьма кусок…

В ответ послышался тихий смешок того, кто все еще оставался рядом и продолжал обнимать со спины.

– Хорошо, если бы так и случилось. Еще год назад…

Чуя даже подвис от такого неожиданного ответа. Желая посмотреть, кто же его спаситель, да еще и столь же сильно ненавидит Тачихару, он попытался повернуть голову. В этот же момент объятия исчезли вместе с невидимым собеседником, словно он был призраком. За спиной никого не было. Чуя повертел головой, надеясь, что этот кто-то не успел уйти далеко, но заметил только мелькнувшую красную рубашку Тачихары и блондинистую башку Гоголя, который отхватил от Мичизу затрещину и что-то обиженно затараторил. Нет, никто из этих двоих не мог быть его спасителем – подобные выродки вообще ни на что такое неспособны. Для них чужая жизнь – игра, не более. Тогда кто это был? Кто помог выбраться? Неужели Эдгар пришел на выручку? Хотя, это вряд ли, потому как его Чуя не дождался и пришел на эту пьянку в компании соседа по комнате. За все время Эдгар тут так и не появился, насколько Чуя успел заметить до своего падения в озеро. Может, успел прийти как раз в тот момент, когда уже столкнули? Но эта версия также казалась сомнительной. Если бы Эдгар пришел, его бы наверняка ждала та же участь как новенького, да и голос, вроде, у него другой…

В какой-то момент, уже почти вернувшись в нормальное состояние, Чуя вновь посмотрел на свои запястья. Правое все еще сохраняло следы веревок и противно ныло, а на левом теперь не было ни следа, – разве что от тех же веревок. А ведь хватка той мертвой руки была крепкой, и наверняка след бы продержался несколько дней, а тут как будто его никогда и не было. Но он точно помнил, что отпечаток просматривался четко, почти как клеймо! Чуя еще раз неверяще осмотрел левое запястье и теперь заметил тонкий порез – как раз в том месте, где, предположительно, был крепкий узел, когда ему связали руки. Так вот почему он так легко освободился! Видимо, тот, кто сейчас сумел его спасти, пришел на выручку еще раньше. В голове отчетливо всплыл момент перед падением: вот Тачихара подтаскивает к берегу, затем толкает, и в этот момент… именно тогда показалось, что как будто обожгло левое запястье. Но кто, мать его, это был?! Уж точно не Тачихара и его белобрысый дружбан – эти были бы только рады, если бы Чуя остался на дне озера. Эдгара он уже убрал из списка. Значит, среди этой кучки поехавших есть кто-то, кому не все равно и, что самое важное, этот кто-то пытается его защитить. Почему-то все мысли склонялись к Рампо. Но и это было сомнительно, если вспомнить, как он с Тачихарой шушукался в столовой.

– Дазай, ты нырять собрался?! – из мыслей выдернул испуганный возглас Гоголя.

– Утонет он, если ничего не делать! – бросил Осаму, а затем, судя по шумному всплеску, нырнул в озеро.

Видимо, Фёдору повезло меньше, и всплыть он не сумел. И хорошо, если он вообще жив. По крайней мере, Чуя очень на это надеялся. И без того слишком много смертей связано с пансионом. Пусть даже это и неприятный ему человек, Накахара никак не желал ему смерти. Он её никому бы не желал, на данный момент, кроме Тачихары и Дзено. Этим выродкам место в тюрьме строгого режима, но и в могиле тоже нормально будет…

***

Дазай не на шутку испугался, когда понял, что Федор так и не вынырнул. В какой-то момент стало не по себе, и лишь после пришла мысль, что плавать Достоевский, скорее всего, не умел. Потому, уже ни о чем не задумываясь, зато прекрасно понимая, какими будут последствия, сиганул в воду под протестующие возгласы Гоголя, который только сейчас понял, что уже не до шуток. Осаму сам не понимал, как в такой темноте найти Фёдора на дне озера. Открыть под водой глаза ни черта не помогло, а ещё, учитывая, что озеро давным давно не чистили, вода была мутной и грязной. В глаза только мусора набилось, и, когда Дазай вынырнул, пришлось какое-то время моргать, чтобы вновь нормально видеть.

Первое, что заметил Осаму – встревоженные лица одногруппников, столпившихся на берегу. Кажется, второй новичок – Накахара, сумел выбраться. Осаму заметил, что мелкий рыжий сидел, сжавшись в комок, на берегу и судорожно откашливался. Ну, хотя бы одной проблемой меньше.

С улыбкой махнув одногруппникам и, показывая тем самым, что все будет хорошо, а затем, набрав в легкие побольше воздуха, Дазай снова нырнул. Теперь уже достаточно глубоко, – настолько, что коснулся руками дна. Он шарил в темноте, словно слепой, на самом деле боясь, что Фёдора уже не отыщет, а если и удастся, то будет слишком поздно. Пусть он был ему никем, но, по факту, получается, что он его убил. Или почти убил. Шутка обернулась совсем иным раскладом, где теперь Дазаю светила уже не исправительная школа, а самая настоящая колония строгого режима. Отпираться и придумывать что-то не имело смысла, если Достоевского он не найдет. Продолжая медленно двигаться под водой и шарить руками по дну, надеясь непонятно на что, Осаму уже собирался вынырнуть и после повторить попытку. Но слабое касание, будто кто-то из последних сил пытался дотянуться кончиками пальцев, заставило его замереть. Несмотря на то, что легкие уже начинали гореть, Дазай попытался дотянуться и, вроде как, сумел схватить утопающего за рукав рубашки и подтащить, крепко прижав к себе. Уже со своей добычей он вернулся на поверхность, удивляясь, насколько Фёдор был легким и хрупким. Он и так выглядел болезненно, и с самого начала понятно было, что ему такие испытания никак не выдержать. Вынырнув, Осаму всё ещё стоял в воде, которая была ему чуть выше пояса в силу высокого роста, шумно вдыхая и выдыхая воздух. Последовавшая волна ледяного ужаса пришла тогда, когда он понял, что не ощущает пульс одногруппника. Потому он так и стоял, оцепенев и не соображая, что делать дальше, и все так же держа на руках тело того, кто ещё недавно, казалось, был жив. У него были свои планы на будущее, свои странные идеи, увлечения… Всего этого не стало из-за какой-то дурацкой шутки, когда все пошло не так, как должно было. И ведь идея со связыванием также принадлежала никому иному, как самому Дазаю, а Дзёно это ещё и радостно одобрил, и даже веревки сумел стащить ради возможности устроить сомнительное развлечение. Остальные, видимо, уже всё поняли. Потому что с застывшим в глазах ужасом смотрели прямо на Осаму, не осмелясь что-то сказать. Дазай все в том же молчаливом оцепенении смотрел в эти застывшие лица напротив, не зная, что теперь делать. На ум ничего не шло, а посмотреть вниз – на того, кто сейчас покоился у него на руках, он и вовсе не решался, больше всего боясь увидеть то, что и так, рано или поздно, придется. Но хоть как-то хотелось отсрочить этот момент, – даже если эта отсрочка составляла какие-то жалкие секунды.

– Я не… – попытался сказать он, не отрывая взгляда от одногруппников.

– Нашел! Я его нашел!! Эй, помогите! Один не вытащу! – завопил Гоголь, разорвав повисшую тишину. – Вы чего там…

Повернувшись в ту сторону, где сейчас находился Дазай, Гоголь осекся и замер с открытым ртом, а его глаза также расширились от ужаса, как и у остальных.

– Д-дазай… п-п-посмотри, что у тебя… у тебя… а-аа…

– Я знаю, что он мертв. – равнодушно бросил Осаму, понимая, что теперь уже некуда деваться.

– Он мертв уже хрен знает сколько лет!!! – завопил Гоголь во всю мощь своих легких, указывая пальцем на того, кто сейчас покоился на руках у Дазая.

– Что?!

Дазай не знал, что на такое ответить. Он знал, что Гоголь даже на похоронах способен шутки шутить, но чтобы при таких обстоятельствах… Это уже был перебор даже для него. Вот только вряд ли бы он так орал от ужаса, даже при всех его актерских способностях.

– Вы че стали?! Помогите, я один не вытащу! Дост жив! Сюдаааа! – похоже, Гоголь быстро пришел в себя, снова взывая о помощи.

Осаму медленно перевел взгляд на одногруппника, который пытался вытащить… Достоевского. Действительно, Николай придерживал полулежащего в озерной воде Фёдора – без сознания и мертвенно бледного. Видимо, Достоевский зацепился за что-то, когда пытался выпутаться из веревок, не смог всплыть и захлебнулся. Кто-то из ребят поспешил на помощь. Кажется, Тачихара, ибо его рубашка была очень приметной, и еще кто-то, кого Дазай не успел рассмотреть. Ему, в целом, было все равно, кто это. Главное, что Фёдора сумели найти. Ледяной озноб сменился жаром. Возникло какое-то странное облегчение от осознания, что сосед по комнате все-таки жив. Лишь после этого Осаму осмелился посмотреть вниз и замер, как ранее одногруппники. На его руках был человеческий скелет, судя по всему, кого-то из учеников, проживавших в пансионате еще с тех времен, когда он был приютом. Об этом свидетельствовали остатки почти истлевшей формы, от которой сохранились часть жилета и проржавевший нагрудный значок с эмблемой пансионата. Значки не использовали уже лет двадцать, и в нынешней форме давно заменили на нашивки. Утопленник, судя по размеру, был лет на пять минимум младше Дазая. Обрывок рукава, за который его вытащил Осаму, намертво прилип к буро-зеленым от долгого лежания в воде костям, покрытым водорослями и моллюсками. Даже сложно было сказать, какого цвета была форма. Дазаю не то, чтобы было страшно, – скорее, он пребывал в каком-то отрешенном состоянии, совершенно растерявшись и от вида своей находки, и еще больше от того, что с ней теперь делать. Отчего-то всеобщая паника Осаму совершенно не коснулась. Может быть, дело в таблетках, которые он принимал каждый день по назначению Мори, а может, ему уже слишком многое довелось повидать для такого юного возраста, и потому случайно найденный в озере детский скелет теперь не вызывал ужаса или паники, как у остальных. Более того, в голове были совершенно адекватные мысли о том, что тело давно погибшего ученика следует вытащить на берег, а затем похоронить по-человечески. Только пусть этим уже занимаются преподаватели, и наверняка кто-то из них скоро будет здесь, потому что пропажа Достоевского повлекла за собой и тот факт, что кто-то из одногруппников уже позвал, как минимум, Фукучи. Дазай прекрасно знал, что напиваться преподаватель принципиально не станет, поскольку был осведомлен, что замышляют ученики этой ночью. Дзёно лично договаривался с Оочи, чтобы тот прикрыл, как и годами ранее, их ночные посиделки.

– Дазай, ты долго там торчать будешь? – позвал кто-то со стороны берега. Кажется, все тот же Гоголь.

– Так, шпана! – тут же прогремело где-то рядом. – Живо отошли! Ему мотор запустить надо. Вы двое – бегом к медичке, пусть лазарет открывает!

Кому Оочи это говорил, Дазай не видел. Он наконец-то вышел из состояния оцепенения и медленно направлялся к берегу, не выпуская из рук найденный скелет. Одногруппники, которые оставались неподалёку и наблюдали за этим, в ужасе отпрянули, когда Осаму подошел к самому краю берега. Видимо, кто-то из струхнувших ребят позвал Фукучи.

– Что, и второй?! – даже по голосу было слышно, что преподаватель нервничал.

Однако, бросив взгляд на находку в руках ученика, Фукучи тут же отрапортовал:

– Этого на берег клади. Позже разберемся. Ему уже точно не помочь.

Дазай рассеянно уложил скелет на край берега, а затем совершенно пустым взглядом уставился на Фукучи, как будто ожидал дальнейших указаний.

– Эй, пацан, ты это, вылезай давай. – преподаватель протянул ему руку, чтобы помочь выбраться.

Дазай покорно ухватился и… вдруг его пробрало на хохот, который он совершенно не мог контролировать.

– Ахаха… нашел… искал того, – нашел другого, пхахаха….

Его взгляд был таким же пустым, направленным в одну точку где-то за спиной Оочи, а обрывки фраз и смеха продолжались бы еще неизвестно сколько, если бы не отрезвляющая оплеуха преподавателя. Вытащив притихшего Дазая из озера, Фукучи подозвал кого-то из учеников и, легонько подтолкнув Осаму в спину, приказал другому ученику срочно разыскать Мори и передать ему болезного из рук в руки.

Сейчас было не до возни. Оочи и правда переживал. С Дзёно и его выкрутасами он разберется уже позже, а пока следовало оказать первую помощь, что Фукучи и сделал, отточенным движением воспроизведя прекардиальный удар. Несмотря на свою внушительную комплекцию и горы мышц, Оочи точно рассчитал силу. Проверил пульс, который, к радости преподавателя, хоть и едва теперь пробивался, но все-таки был. Поискав взглядом виновника этого происшествия и не найдя среди учеников, Фукучи досадливо выругался, а затем приказал всем ученикам возвращаться в пансион и ждать его в холле на первом этаже. И горе будет тому, кто не выполнит этот приказ.

Чуя не попал под обзор лишь чудом, по иронии наступив на свисающий до земли край пледа, в который был укутан, и от этого маневра упал на ровном месте. По инерции скатившись с пригорка прямиком за раскидистый куст неподалеку от беседки, где, в напоминание о том, что здесь было, догорали угли костра, и прошипев под нос несколько забористых проклятий, Накахара хотел было подняться, но его кто-то схватил за руку и дернул обратно.

– Блять, отва…

Договорить ему не дали, быстро закрыв ладонью рот.

– Тише, иначе заметят! Говорил же, что ничего хорошего тут не ждет! – зашушукал Рампо, которого увидеть здесь Чуя ожидал меньше всего. – Успокойся. Спалимся – оба в карцер попадем.

Чуя согласно кивнул, не представляя, на самом деле, каким образом Эдогава собирается улизнуть из-под носа у Фукучи. Убедившись, что рыжий успокоился, Рампо отпустил его, а затем шепотом скомандовал:

– За мной!

Чуя напоследок оглянулся, заметив, что прибывшему на место происшествия Фукучи и остальным ученикам сейчас ни до чего, и поспешил за Рампо, стараясь не потерять его из вида.

До пансиона они добрались довольно быстро. Рампо петлял как заяц, убегающий от лисы, и Накахара, повторяя эти петли, пару раз успел споткнуться, обронив плед где-то по пути. Сейчас даже на прилипшую к телу мокрую одежду и пронизывающий холод было наплевать. Все, чего хотелось, – согреться под горячим душем и зарыться в одеяло. Уже даже кровать, на которой предстояло спать, не пугала, как раньше. Через главный вход они, естественно, не пошли – там уже маячил кто-то, освещая окрестности мощным лучом тактического фонаря. Эдогава заметил луч раньше и приказал пригнуться. Чуя незамедлительно последовал его совету, и далее они оба уже ползком добрались до неприметного запасного выхода. Затем, когда появилась возможность безопасно подняться на ноги, Рампо осторожно прошел мимо какой-то подсобки, показывая, что и здесь лучше не шуметь, и, наконец, остановился у проржавевшей зарешеченной двери с толстыми прутьями. Чуя присвистнул, увидев амбарный замок.

– И куда теперь?

– Сюда, – хмыкнул Эдогава, ловко убрав замок и медленно открыв дверь. – Он так проржавел, что для красоты тут висит уже лет десять, если не больше.

– И кто ещё об этом знает? – поинтересовался Чуя, пытаясь рассмотреть хоть что-то в темноте за этой дверью.

– Понятия не имею, – отмахнулся Рампо, включив маленький карманный фонарик. – Пойдем быстрее. Тебе ещё в душ надо – ты болотом воняешь.

Хоть Чуя и боялся темноты, но этот путь до общежития по запасной лестнице преодолел стоически, следуя за Рампо шаг в шаг и стараясь вообще ни на что не отвлекаться и ни о чем не думать. Наконец, они остановились, и Эдогава зашуршал чем-то, как будто пытался что-то вытащить, что мешало пройти. Луч фонарика смазано скользнул по запертой двери.

– Уверен, что там не заперто?

– Тсс, – шикнул Эдогава, продолжая шуршать. – Ну вот и пришли. Тебе вообще рядом.

Выйдя вслед за ним в коридор, Чуя понял, что… они оба вышли прямиком к тому самому тупику, где далее начинался закуток с пятой комнатой, отделенной от других.

– А я думал, там тупик…

– Много думаешь, и не о том, – хихикнул Рампо. – Постарайся больше не влипать.

– Угу,  спасибо.

Услышал его благодарность Эдогава или же нет, Чуя так и не понял. На этом они разошлись по комнатам. К огромному счастью, Тачихары еще не было, так что оставалось время на то, чтобы переодеться и успеть в душевую, если только она не заперта. И на последнее оставалось только молиться. Быстро сняв с себя мокрую одежду, Чуя развесил ее в шкафчике, который тут же предусмотрительно запер. Хотя, по грязной и воняющей тиной форме все всё завтра поймут. Так что нагоняя, в любом случае, не избежать. Конечно, можно было бы постирать, но негде. И вообще, хорошо, если до утра форма высохнет. Спасибо, что рубашка запасная была, ну а сменных белья и носков Накахара захватил с собой достаточно. Переодевшись в местные уставные черные карго, которые служили здесь чем-то вроде домашней одежды, схватив полотенце и подвернувшийся под руку гель для душа, Чуя осторожно выглянул в коридор. Там, к счастью, никого не было – только тишина и полумрак дежурного освещения. Стараясь не шуметь, Накахара добежал до конца коридора, снова выглянул, проверяя нет ли кого поблизости и, таким образом, преодолел путь до душевой, которая находилась в конце другого коридора. Потянув на себя ручку двери, Накахара чуть не заплясал от радости: душевую сегодня не запирали. Это значит, хотя бы помыться можно нормально. Ну, а с формой вывернется уже как-нибудь.

Горячая вода помогла согреться, а отвратительный запах болота наконец-то перебил аромат манго и кардамона. Голову помыть пришлось тем же гелем. Без бальзама на голове к утру будет шухер, но все равно лучше, чем грязь и тина из озера. Чуя специально сделал напор воды послабее – чтобы расслышать происходящее за пределами душевой. И по той же причине оставил щель в двери. Помыться ему удалось довольно оперативно, и теперь, выключив воду и продолжая прислушиваться, он наспех вытерся, слегка просушил волосы полотенцем и потянулся за боксерами, в которые запрыгнул с такой скоростью, с которой ему до сего момента одеваться еще не приходилось. Все потому, что до его слуха донесся отчетливый звук шагов, которые приближались к душевой. Накахара, за какую-то секунду запрыгнув в штаны, нервно забегал взглядом по небольшому помещению, думая, куда бы спрятаться. Наткнуться на кого-то из одногруппников, а еще хуже – преподавателей, не хотелось совершенно. Как-то на автопилоте забежав за стенку последней душевой, Чуя замер, понимая, что шаги уже у самой двери. На счастье, за стенкой душевой обнаружилась какая-то выемка, где перекрытие не доходило в упор до самой стены. Понимая, что это единственный шанс остаться незамеченным, Накахара, впервые порадовавшись своим скромным параметрам (привет Эду Элрику)), кое-как протиснулся за нее и оказался в почти неосвещенном крохотном помещении. Рассмотреть антураж позволяла пробивающаяся сквозь дверную щель полоска желтого света снаружи. Судя по всему, это была кладовка с инвентарем для уборки, в чем Чуя убедился, задев ведро. Повезло, оно было пластиковым и лишь качнулось, особо не наделав шума. Еле добравшись до двери в кладовку, Накахара примкнул к щели, которая давала обзор на происходящее в душевой. К его ужасу, сюда принесло ни кого иного как Тачихару. Приметной красной рубашки на нем не было, светло-серая футболка была насквозь промокшей, а джинсы – мокрыми от стоп до колен. Как подумалось Чуе, скорее всего, этот недоумок помогал вытаскивать из озера утонувшего там Достоевского. И снова в голове возник вопрос о том, кто же вытащил его самого, когда нечто усиленно пыталось затащить в озеро, и кто позаботился после. Опять же, все мысли сходились на Рампо, который оказался на озере в нужное время и сумел незаметно увести оттуда. В любом случае, нужно будет его поблагодарить за все, но это не отменяет его сговор с Тачихарой, и если прижать – вполне вероятно, что удастся узнать, о чем они там шушукались. Дальнейшие мысли превратились в хаос. Чуя ощущал себя извращенцем, наблюдая, как Тачихара стянул футболку, а затем начал расстегивать молнию на джинсах.

“Блять, только тебя с твоим стриптизом не хватало!” – мелькнуло у Накахары, а после он и вовсе замер, боясь дышать. Потому что неслышной тенью в эту злосчастную душевую проник и Дзёно. Кажется, Чуя ойкнул вместе с Тачихарой, которого Сайгику обнял со спины.

– Вот ты где! А я уже начал беспокоиться, что потерял тебя где-то на озере. – с наигранной тревогой промурлыкал Дзёно, не собираясь отстраняться.

Чуя, прикусив язык и зажав себе ладонью рот, расширяющимися от шока глазами наблюдал, как бледная ладонь белобрысого медленно скользит вниз по красивому подкаченному торсу Тачихары. Ниже и ниже, и вот – она уже на полурасстегнутой молнии джинс…

– Дзёно, какого…

Кажется, Тачихара был ошарашен таким действом не меньше, чем подглядывающий в кладовке Чуя. Смутившись, Мичизу нервно убрал руку Дзёно от полурасстегнутой молнии.

– Тачихара-кун, ну что ты нервный такой?

– Я не нервный, просто тебе приспичивает… лезть в не самое подходящее время.

– Не нервный? – Сайгику усмехнулся, выскользнув из-за спины Тачихары и теперь прижав того к стене душевой рядом с крючками для полотенец. – Твое сердце бьется как пойманная в сеть птица. Меня не обманешь. – он с улыбкой погрозил пальцем.

– Дзёно, прекрати! – шикнул Тачихара в неудачной попытке вывернуться.

– Не пытайся обмануть ни меня, ни себя самого. Потому что реакция твоего тела, – Сайгику тихо засмеялся, прижавшись вплотную, а его ладонь теперь была у Тачихары между ног, – тебя полностью выдает.

– Ты совсем что ли?! – последнее действие вогнало Тачихару в такое состояние, что он даже отвернулся, чтобы скрыть накрывающее с головой смущение. – Не.. не время и не сейчас.

Попытка оттолкнуть обнаглевшего Сайгику опять же никаких успехов не принесла. Более того, Дзёно это, похоже, ещё больше заводило. Вынужденный наблюдать это Чуя в кладовке даже отшатнулся и чуть было не споткнулся о ведро, которое теперь было у него за спиной.

– Давай-ка не отмазывайся. И завтра уже времени не будет, потому что этот дебил вернется. – Дзено будто нарочито замер, а затем перехватил руку Тачихары, которой тот пытался оттолкнуть. Другой свободной Дзёно потянул за военный жетон, вынуждая Мичизу повернуть голову и не пытаться отворачиваться, поскольку цепочка от такого действа больно впилась в шею.

– Если сюда кто-нибудь…

– Да никто сюда не зайдет. Их всех там Фукучи допрашивает на первом этаже. Зная его, это минимум минут на двадцать. Замели всех, кроме нас. Так что расслабься.

Сайгику самодовольно усмехнулся и отпустил жетон, прильнув к Тачихаре и коснувшись кончиком носа его щеки, поцеловал в область шеи и после, словно играя, прикусил мочку уха с серьгой-гвоздиком.

– Делай, что хочешь, – выдохнул Мичизу, понимая, что не отвертеться, и чувствуя. как руки Сайгику нагло скользят по его телу.

То, что сопротивляться действиям Дзёно – дело бесполезное, он понял ещё два года назад, но старался об этом не вспоминать и лишний раз не напоминать себе об этом.

– Как ска-ажешь, Тачихара кун. Радует, что ты сама щедрость. – усмехнулся Дзёно, не давая больше ничего сказать и вовлекая в поцелуй – дерзкий и настойчивый, который не оставлял для Мичизу никакого выбора. На самом деле Сагику до безумия нравилось ощущать эту безвыходность положения Тачихары. Она была как наркотик, поскольку в ней он улавливал эту потрясающую невинность, которая в Мичизу всё ещё сохранялась, эту трогательную застенчивость, с которой он пытался отвернуться, закрыть глаза и просто сдаться. Иными словами, Дзёно в такие моменты ощущал себя словно бог, наслаждаясь этой чистой покорностью.

Чуя в кладовке едва не сел на пол, вынужденный наблюдать поцелуй этих двоих – жадный и настойчивый со стороны Дзёно и робкий и неуверенный со стороны Тачихары. Удивительное зрелище! А ведь до этого момента Накахара и не предполагал, что его сосед по комнате, на самом деле, лишь носит маску головореза, скрывая за ней застенчивость и неуверенность. Чуя уже зажал себе рот обеими руками, чтобы не высказаться вслух, что думает обо всем происходящем. В интересное местечко его родители отправили, в особенности, лечиться от того, что тут активно практикуют за каждым углом. По-хорошему, надо бы отвернуться, но сделать это он был не в силах, наблюдая уже, как в процессе поцелуя, ловкими руками Дзёно молния на джинсах Тачихары была расстегнута полностью, а затем эти самые джинсы белобрысый стащил наполовину, тем самым, обездвижив Мичизу и не давая больше возможности сопротивляться. Тот, в общем-то, этих попыток и не предпринимал, – то ли смирился, то ли понимал, что, так или иначе, все бесполезно.

– Я ужасно соскучился, – эти слова Сайгику выдохнул, лениво отстранившись. – И я не собираюсь довольствоваться только этим.

– Можно я ополоснусь хотя бы, окей? – ответил Тачихара, все еще смущенный поцелуем и выходящими за рамки действиями.

Со стороны вынужденного наблюдать за всем этим Чуи такая реакция выглядела даже трогательно. Теперь наглый образ, в котором предстал перед ним Мичизу в первое их знакомство, как-то само собой отошел куда-то на дальний план.

Мичизу вывернулся из объятий Дзёно и затем выскользнул из джинс, оставив их на полу, а вот боксеры с него белобрысый уже борзо стащил.

– От тебя очень сложно оторваться, Тачихара-кун, учитывая, что я только начал входить во вкус.

– Можно подумать, ты вообще собирался от меня отрываться, – съязвил Тачихара, после чего Дзёно, очевидно намеренно, оставил несколько царапин на его бедре, делая эту метку специально, будто обозначая, что Мичизу всецело принадлежит ему.

В голове у Чуи от вида всего этого, какого-то черта, намертво застряло “начал входить”, а затем воображение принялось садистски вырисовывать в его голове такое, что лучше было не представлять и, тем более, не озвучивать. Белобрысый словно обладал даром мысли читать, потому что снова начал активничать в попытках сотворить с Тачихарой то самое, что красочно рисовалось у Накахары в голове. Уже наблюдая этих двоих без одежды, несчастный Чуя готов был собственной головой разбить чертову дверь в кладовку и выбежать отсюда. Он не знал, куда девать глаза, и всячески пытался заставить себя отвернуться, но его словно парализовало, а тело стало неподвижным, не давая возможности на какое-либо действие.

– Д-дзёно… если не… если не…ааа, – Мчизу застонал то ли от боли, то ли от удовольствия, когда Сагику прикусил правый сосок и, при этом, продолжал исследовать его тело на предмет чувствительных точек, которые находил, кажется, довольно легко.

– Ты такой чувствительный, Тачихара-кун. Это ласкает мой слух и заводит еще больше, знаешь ли. – почти шепотом ответил Дзёно, удовлетворенно улыбаясь совершенно не меняющейся улыбкой, которая почти всегда была на его лице.

Сайгику продолжил рукоблудие, понимая, что Тачихара уже полностью расслабился и не станет сопротивляться, а дойти до кондиции ему недолго осталось. Вот только он не собирался дать ему кончить так быстро. Потому, будто с насмешкой, скользнув кончиками пальцев по члену Тачихары, отстранился и прошептал:

– Ты вроде ополоснуться хотел. Не против, если я составлю тебе компанию?

Тачихара, придерживаясь за стену и пребывая в каком-то полувертикальном положении, ничего не ответил. Дзёно был садистом во всем, в частности, в своих интимных играх, одному только ему понятных. Это злило и раздражало, но, каким-то образом, настолько же сильно возбуждало, что сдерживаться не представлялось возможным. Но и быть его вечно податливым щеночком тоже как-то не хотелось. Потому, с трудом справившись со смущением и состоянием возбуждения, Мичизу решил отплатить той же монетой, притянув к себе Дзёно за талию и невесомо поцеловав в уголок губ.

– А я разве говорил что-то против?

Сайгику в ответ на эту неумелую попытку уделать только захихикал, а затем утащил Тачихару в душевую. После этого, к огромному облегчению Чуи, послышался шум воды. Выйти незамеченным из кладовки, конечно, никак не получится, пока эти двое не уйдут. Но больше усугубляло положение то, что заняли они как раз тот душ, который примыкал к чертовой кладовке. Зря Чуя, как оказалось, радовался, что смотреть больше не придется, потому что стало только хуже. Он вжался в стену, будучи теперь вынужденным слушать то, что вытворяла эта парочка. Если ещё по началу он пытался сражаться с разбушевавшимся воображением, то уже после того, как узрел сцену с поцелуем и раздеванием, оставил эти бесполезные попытки. Сопротивляться позывам своего организма, тем более, уже не имело смысла. Вернее, и это тоже Накахара попытался сделать, ощутив предательскую эрекцию и сжав ноги. Помогло мало, вернее, ни черта не помогло, так ещё и было максимально некомфортно в таком положении. Он не знал, куда себя девать, а тело будто издевалось на пару с воображением: Накахара только сейчас понял, что, слушая происходящее за стеной, непроизвольно ласкает себя сквозь ткань штанов. Накатившее от этого осознания чувство стыда вернуло в реальность. Пытаясь хоть сколько-то трезво мыслить, Чуя заставил себя мало-мальски успокоиться и подойти к двери кладовки. Медленно коснувшись ручки, он осторожно опустил ее вниз, понимая, что кладовка была не заперта. Учитывая, что Дзёно слепой, маловероятно, что он заметит. Главное, чтобы не заметил Тачихара – иначе утоплением уже не отделаться. Бесшумно открыв дверь, Чуя ужом выскользнул наружу, собираясь уже рвануть отсюда как можно скорее. Но приближающиеся громкие шаги заставили его нырнуть обратно в кладовку.

– Оййй.. бля… Извиняйте, ахаха!

Замерев в кладовке, Чуя с ужасом наблюдал в дверную щель, как в проеме распахнутой в душ двери завис Гоголь, увидев то, что не следовало.

– Трепанешь – язык вырву. – совершенно спокойно сообщил вышедший из душевой Дзёно все с той же своей приклеенной улыбкой.

– Да ладно, и так все зна…

– Ты какого хрена тут делаешь?

– Фукучи-сенсей вызывает. Просил вас найти. – отрапортовал Гоголь, шутовски крутнувшись на месте. – Только это, хоть трусы наденьте, а то в таком виде…

– Проваливай! – злобно процедил Дзёно, повернув затем голову в ту сторону, где, судя по всему, находился Тачихара, но от обзора Чуи это было скрыто.

Накахара же был неимоверно благодарен Гоголю за это внезапное появление. Главное, чтобы сейчас все рассосались, а там уже он благополучно удерет из душа. Единственное, что пугало до одури – гель и полотенце покоились на скамье, где Накахара их оставил, а парочка головорезов, похоже, слишком увлеченная друг другом, даже не заметила такого откровенного палева. И лучше бы не заметила вовсе…

Всё завершилось лишь тогда, когда Гоголь и эти двое покинули душ. Чуя облегченно выдохнул, схватил в охапку гель и полотенце, и со всех ног рванул через коридоры. Уже наплевать было, если на кого наткнется. Однако, повезло, и до комнаты он добрался беспрепятственно. Пытаясь улечься на неудобном продавленном матрасе, он снова выругался, ощущая, как нечто больно впилось в поясницу. Понимая, что хрена с два так уснет, Накахара соскочил с кровати, сбросил на пол одеяло и подушку, затем простынь, и принялся осматривать матрас на предмет того, что так сильно мешало нормально лечь. Ничего примечательного по началу не обнаружилось. Чуя раздосадовано вздохнул, приподняв этот чертов матрас, и вдруг услышал глухой стук, будто что-то упало. Подняв матрас над головой, Накахара заглянул в проем между ним и деревянным каркасом – с внутренней стороны матрас был порван, а на каркасе лежало что-то вроде учебника. Дотянувшись, Чуя вытащил его и, открыв на первой странице, понял, что его находка – не что иное как личный дневник одного из учеников. Скорее всего, погибших…