Гоголя долго искать не пришлось. Он едва успел принять душ и переодеться в чистое, окинув взглядом свой вид в зеркале у одной из раковин, собираясь было выйти, но путь из душевой ему преградили Дазай и Достоевский.

– Эй, не торопись. Нам тут поболтать надо. – Дазай с приветливой улыбкой встал посреди выхода и вытянул руку, опершись на дверной косяк. 

– Дазай, тебе чего? – буркнул Николай, нутром чувствуя, что ничего хорошего не светит. 

– Надо решить одну проблемку, понимаешь? – ответил всё с той же улыбкой Осаму, не меняя положения.

– Какую? – насупился Гоголь, понимая, что к старым проблемам вот-вот добавятся новые. Все эти “проблемки” Дазая, как правило, означали, что ему что-то нужно, и если ему это нужно, то он получит это каким угодно путем. Ещё больше напрягало присутствие Достоевского, который хищно улыбался за спиной Дазая и пока ничего не говорил. 

– Нам нужны карты. И я знаю, что у тебя они есть. – ответил Дазай, выразительно глядя на отшатнувшегося от такого заявления Гоголя. 

– Обойдешься. Это отцовская колода, и я её не отдам. – он попытался отпихнуть одногруппника, но тот словно прирос к выходу и обратился в камень.

– Коль, давай по-хорошему. Ты знаешь, мне не выгодно с тобой ссориться, да я вообще ссориться не люблю. Мы с тобой друзья, как-никак, так что решим всё как обычно – полюбовно. Ты мне картами дашь попользоваться, а я никому не скажу про твою нычку. 

– Дазай, если ты трепанешь про нычку – тебе самому прилетит, – хмыкнул Гоголь, догадываясь, что Достоевский также знает про тайник.

– Прилетит? А ты самоуверенный. – подал голос Фёдор, подтверждая его догадку. – Достаточно подложить твои косяки куда следует, и отделываться придется только тебе, Гоголь-кун. – он специально заговорил на родном языке, прекрасно зная, какой эффект это произведет.

– Ч…что? – Николай округлил глаза, будучи шокированным то ли от такого наглого шантажа, то ли потому, что услышал давно забытую русскую речь.

– Что слышал. Выбор за тобой. – Фёдор с вызовом посмотрел на него. 

– Ты…говоришь по-русски? – вырвалось у шокированного Николая.

– Ну да, это мой родной язык. Ты удивлен, наверное?

– Ну-уу…

– Тебе стоит одолжить карты не ему, – Достоевский указал кивком головы на Дазая,  – а мне. Мы друг друга поймем лучше, не правда ли? Я, кстати, из Санкт-Петербурга. Ты не знал, наверное…

– Н-не-а…

– Да не бойся. Я обещаю их вернуть в целости и сохранности. Уверяю, они нам нужны лишь на время. И могу заверить, что этот придурок их не испачкает своими грязными руками. Могу перед Богом поклясться, хочешь?

Гоголь нервно икнул и завис окончательно. Фёдор, которого он до этого всячески избегал и старался с ним не связываться, внушал отчего-то куда больше доверия, чем Дазай, с которым он был знаком уже более года. Может, всё дело в чистой русской речи, которую Николай так давно не слышал, а может, сам факт, хотелось, чтобы была возможность довериться кому-то, кроме Сигмы, который в последнее время убивал своим недоверием и нежеланием слушать. 

– Но это отцовские карты. Всё, что у меня осталось…

– Не переживай, я под свою ответственность беру. – заверил Достоевский и мягко коснулся ладонью плеча Гоголя.

От этого прикосновения Николай вздрогнул. Не от того, что было неприятно. Отчего-то казалось, что Достоевскому можно верить, и что он точно вернет карты как есть. Лишь какая-то малая часть билась в истерике, убеждая никому и никогда не давать в руки последнюю память об отце. И эта часть перед Фёдором ослабевала всё больше. 

– Ну же, не бойся. Я понимаю, как дорога тебе эта память, и потому обещаю вернуть их тебе  сразу же, как только мы закончим партию. – Достоевский кивнул на Дазая. 

– А что за партия? И зачем вам мои карты вообще? У Дазая вроде свои были. – Гоголь наконец-то пришел в себя. 

– Да их этот старый хуй отобрал! – подал голос Осаму. 

– Фукучи, – уточнил Фёдор.

– А чего вы так палевно? Знаете, я бы и рад помочь, но если он и мои карты отберет, то пиши пропало. А я не хочу такого исхода. Так что обойдетесь! – ответил Гоголь, мысленно продумывая план побега. 

– Погоди. Если доверишь их мне, то не отберет. – вмешался Достоевский, понимая, что попытки договориться трещат по швам.

– Ага, один раз уже у вас карты отобрали, как будто в другой раз не отберут.

– Так это его карты отобрали. – Фёдор указал на Дазая.

– И что? Фукучи не разбирался, я думаю, чьи это карты. Так что идите и забирайте их у него, как хотите, а свои я не дам! И пропустите уже! – Гоголь попытался оттолкнуть Дазая с прохода, но бесполезно. Несмотря на худобу, тот стоял истуканом и от пинка даже с места не сдвинулся, продолжая улыбаться, а в кофейных глазах явно читалось, что он что-то замышляет, и это что-то – очень нехорошее. 

– Нет-нет, Гоголь-кун, так не пойдет, – издевательски усмехнулся Дазай, повторив обращение, которое использовал Достоевский, а затем довольно сильно пнул Гоголя, что тот не удержался на ногах и отлетел от прохода, успев вовремя затормозить, чтобы не приложиться спиной и головой о перекрытие, отделяющее душевые от пространства с раковинами и зеркалами. 

– Эээй, Дазай, ты чего?! – Николаю стало не по себе от осознания, что сейчас эти чёртовы карты с него будут в буквальном смысле выбивать.

– Просто дай попользоваться картами, и всё будет хорошо. – наигранно добродушно ответил Осаму, подходя все ближе.

– Тебя просили по-хорошему, но ты отказался, вынуждая нас принять иные меры. – добавил Достоевский, который последовал за Дазаем. 

– Ничего я вам не дам! – Гоголь продолжал пятиться, скользя взглядом по душевой в поисках путей отступления.

– Фёдор-кун, у меня появилась идея! – глаза Осаму загорелись хищным огнём.

– Какая?  

– Ему, – Осаму кивнул на Гоголя, – очень не понравится, зато сразу сговорчивее станет. Более того, это изначально его идея была выбивать нужное таким образом с других учеников. Наш Гоголь очень любит кино и постоянно делится полезными фишками, которые там увидел. Хватаем его и тащим в соседнее помещение.  

Бедный Николай почти запаниковал, понимая, что соседнее помещение – это туалет. Он надеялся, что Достоевский этого фильма не видел и, пока Дазай ему будет что-то там объяснять, придумает, как сбежать до экзекуции, которую эти двое ему уготовили.

– Где деньги, Лебовски? – издевательски процитировал Фёдор, ядовито улыбаясь и в упор глядя на опешившего Гоголя, чьи надежды в этот самый момент разбились вдребезги. 

Дазай самодовольно захохотал, в очередной раз радуясь, что сосед по комнате понимает его почти без слов. Правда, он знать не знал, что Фёдор был ещё большим киноманом, чем Гоголь, и по такому же принципу вычленял из просмотренных фильмов то, что может пригодиться в самых разных вариациях будущего. 

Пока Николай судорожно соображал, как ему выкрутиться, Осаму крепко схватил его за шиворот. 

– Руки убери! – взвизгнул Гоголь, стараясь изловчиться и вывернуться, за что тут же получил довольно ощутимую затрещину от Достоевского, а затем Фёдор, несмотря на свой субтильный вид, болезненно вывернул ему руку за спину. 

– Не дергайся, Гоголь-кун. Надо было дипломатию развивать, а не глупые фильмы смотреть. Иногда инициатива может сработать против тебя. – издевательски хмыкнул Достоевский, а затем приложил несчастного Гоголя головой о перекрытие.

К счастью, удар был слабым, и Гоголь лишь поморщился. В этот момент он как никогда ощущал полное одиночество. Раньше, когда он ещё учился в обычной школе вместе с Сигмой, точно так же попадая в школьные передряги, всегда мог рассчитывать на помощь лучшего друга. Сигма успевал вмешаться или позвать кого-то из учителей, но теперь рядом не было ни Сигмы, ни кого-либо ещё, кто вообще рискнул бы за него вступиться. Конечно, Дазай с Достоевским были довольно чахлыми и Николай превосходил обоих по комплекции, пусть и немного, но это не отменяло того факта, что их было двое, а он один. То, что его будут окунать головой в унитаз, добивало окончательно, но, как решил Николай, лучше уж он выдержит эту унизительную экзекуцию, если не удастся выкрутиться, но отцовские карты ни за что не отдаст. 

– У тебя последний шанс по-хорошему отдать нам карты, – предупредил Дазай, шарахнув Гоголя на не слишком чистый кафель в соседствующем с душевой туалете, а затем схватил за волосы, намотав их на руку. 

В этот момент Николай сто раз пожалел о том, что чертову косу не отрезал, хотя не раз порывался это сделать, когда попадал в подобные ситуации. Он шипел ругательства и проклятия в то время как эта парочка психов подтаскивала его к унитазу. Естественно, для такой экзекуции Дазай выбрал самый свежезасранный, где некто, кто недавно посещал туалет, не удосужился за собой нормально смыть. От грядущей перспективы Николаю честным образом хотелось завыть. 

– Мы ждём твоего ответа, – Достоевский маячил рядом, продолжая ядовито улыбаться. – Ну так что?

– Вот суки… – прошипел Николай, чувствуя, что от натяжения волос, которые Дазай намотал на руку, вырвет их все с корнями нахрен. 

– Неправильный ответ, – Осаму захохотал, резко наклонив беднягу лицом к краю фаянсового изваяния, где присохло дерьмо, и этого самого дерьма Гоголь теперь практически касался кончиком носа. 

– Я… я это… – залепетал он, стараясь не вдыхать миазмы, исходящие от загаженного унитаза, с которым с минуты на минуту может встретиться лицом в буквальном смысле этого выражения. 

– Что? Погромче! Я не слышу!

– Если отпустите, я отдам вам карты! – выкрикнул Николай.

– Вот с этого и надо было начинать. Они нам нужны прямо сейчас, хорошо? – заискивающе и, в то же время со зловещими нотками в голосе сказал Фёдор.

– Скоро отбой и вечерний обход. Дежурит Фукучи. – ответил перепуганный Гоголь, радуясь, что мозг начал наконец-то работать. – Он опять отберет. Потерпите до завтрашнего утра. Я верну вам ваши карты. Ваши, понимаете?!

– Ты хочешь спереть их у Фукучи?! – Дазай даже присвистнул, прекрасно зная, что стащить что-то у военрука невозможно, как минимум, без последствий. Единственным, кто обладал феерической ловкостью рук и имел хоть какие-то шансы – был Гоголь, который с личными картами расставаться упорно не желал. Такая идея была даже интереснее, чем просто забрать у него колоду. Любопытно было бы посмотреть, как этот придурок будет огребать от Фукучи в случае провала, ну а карты тогда тем более можно отобрать, пока этот лопух будет отрабатывать штрафные. Достоевский понял его без слов, прочитав выражение лица. Оба переглянулись и одарили друг друга хищными улыбками. 

– Намечается кое-что интересное. Сделай всё театрально, как ты любишь. Мы с удовольствие посмотрим, – все с той же улыбкой прошипел Фёдор. – Завтра утром карты должны быть у нас, понял?

– Д-да… – Гоголь ощутил, как камень упал с души и почувствовал, что хватка Дазая на его волосах стала слабее.

– Вот и умница! Я знал, что мы сможем договориться! – самодовольно пропел Осаму, а затем, к ужасу едва успокоившегося Гоголя, макнул его лицом в унитаз. Достоевский со смехом нажал кнопку слива:

– Это, Гоголь-кун, чтобы ты не зазнавался и отмываться было чуть проще.

Николай судорожно откашливался, отплевывался и едва сдерживал рвотный позыв, когда эти двое его отпустили. 

– З…за что? – едва слышно спросил он сквозь собственный кашель.

– Для профилактики, ахахаха.

– Урок дипломатии, ахахахаха.

Дав друг другу пятюню, Дазай и Достоевский покинули туалет. Правда, Осаму напоследок пнул беднягу Гоголя ногой в спину, отчего тот, сидя на полу, ударился головой о фаянсовый бок грязного унитаза, а затем его вырвало. 

– Уроды! – шикнул Гоголь и, подавляя брезгливость, отжал мокрые волосы и, стараясь не думать, как от него несет, забежал в душевую, пока её не закрыли. С такой скоростью и в таком количестве он ещё ни разу не пользовался шампунем и зубной пастой... 

Наспех вытеревшись и оставив в душевой мокрое полотенце и шампунь с пастой, Гоголь выскользнул оттуда и, оглядевшись, метнулся в противоположный коридор. Больше всего ему сейчас хотелось уединения, а такое место было только одно – комната номер пять, о ночных происшествиях в которой ещё были свежи воспоминания. Но сейчас Николаю было всё равно: после такого унижения хотелось просто побыть хоть где-то подальше от всех. И даже если вернется Тачихара – в отличие от той парочки ничего ему не сделает. Даже не выгонит.

Когда он юркнул в пятую, там никого не оказалось. Кровать Накахары была, что логично, пуста, и на ней лежали лишь матрас и подушка – постельное белье убрали. Кровать Тачихары была аккуратно заправлена, что говорило о том, что её хозяин пока так и не вернулся. Гоголь плюхнулся на кровать, ранее принадлежавшую Чуе, поскольку, если на кровати Тачихары будут складки, это сразу выдаст наличие постороннего. Мичизу, конечно, может леща отвесить или поворчать, но уж точно не станет бить и топить в унитазе. Правда, после пережитого ни лещей, ни выговоров не хотелось. Николай даже задумался, что, будь здесь Тачихара, он бы рискнул обратиться к нему за помощью. Ну хотя бы выведал, куда отлучается Фукучи, чтобы спереть карты. Конечно, пришлось бы и о своем унижении рассказать, но Тачихара смеяться бы точно не стал и, тем более, не стал бы трепать об этом по всем углам. Зато шанс, что о недавнем происшествии растреплет Дазай, был очень высок. Сидя в своих мыслях и заплетая подсохшие волосы в косу, Николай прислушался. Он различил голоса и шаги, которые приближались к пятой комнате. Не придумав ничего лучше, Гоголь, наспех перевязав пушистой резинкой недоплетенную косу, юркнул под кровать Тачихары.

***

Когда Мичизу добрался до третьего этажа, приостановился, держась за перила на широкой лестнице. Оставалось преодолеть какие-то две несчастные ступеньки. Судя по времени, которое показывали старые настенные часы, до отбоя оставалось около двадцати минут. Душевую, возможно, уже закрыли, хотя чем чёрт не шутит. Постояв так пару минут, Тачихара собрал остатки сил и, выйдя на широкую площадку со стендом, поплелся в противоположный коридор. 

За время его отсутствия ничего не изменилось: всё те же расписания, пустые коридоры и тихие голоса учеников за дверьми комнат. Хотелось честным образом быстрее оказаться в своей комнате, упасть на кровать и забыться хотя бы на одну ночь. Просто ни о чём не думать и не видеть безобразных снов, граничащих в опасной близости от реальности…

Душевая, на его счастье, была не заперта. Зайдя туда, Тачихара едва не упал, поскользнувшись на мокром кафеле. Чудом удержавшись на ногах, он ухватился за стену у крайней раковины и сумел выровнять равновесие, прошипев под нос:

– Какой пидарас тут все затопил?...

Затем его усталый взгляд переместился на висящее на крючке мокрое полотенце и валяющуюся на скамейке пластиковую банку с дешевым казенным шампунем. Значит, кто-то из вечных постояльцев. И гадать не надо, кто аккуратностью по жизни не отличается.

– Гоголь, ну бля… – вздохнув, Мичизу поставил банку с чужим шампунем на край раковины, затем открыл кран с холодной водой и умылся, надеясь, что это хоть сколько-то взбодрит и позволит без происшествий добраться до комнаты. Помогло мало, а внимание было снижено настолько, что Тачихара даже не замечал некоторое время противно мигающую потолочную лампу, которая теперь стала мигать с более затяжным промежутком.

– Блять, их заменят когда-нибудь, или опять все мне делать? – недовольно бросил он, покосившись на потолок. Барахлящая потолочная лампа мерзко моргнула, словно намекая, что так оно и будет – менять её придется никому иному, как ему. 

Вздохнув и закрутив кран, Мичизу бросил взгляд в старое надтреснутое зеркало и тихо выматерился. В отражении был антураж душевой, и всё, казалось, было нормально, если бы не чёрная тень – едва заметная за его спиной. И это была не Гин – некто намного выше. Нервно сглотнув и моргнув несколько раз, Тачихара снова посмотрел в зеркало – всё та же противно мигающая потолочная лампа, интервал которой теперь был как в замедленном кино, словно давая тьме разрешение подступать ближе и… жуткая почерневшая от разложения ладонь на его плече. Чувствуя, как по телу пробегают ледяные мурашки, Тачихара замер и снова моргнул. Открыв глаза, он увидел в отражении хозяина ладони, который стоял за его спиной. Мичизу мгновенно узнал в изуродованном трупным разложением призраке того, с кем недолгое время соседствовал. Рюноске Акутагава, который целенаправленно попал в “Сонную тропу”, надеясь найти свою младшую сестру, пропавшую со времен, когда пансион был детским приютом. В то время они изредка общались, и Тачихара даже пообещал помочь с поисками, когда Рюноске однажды проговорился о своей истинной цели. Мичизу знать не знал, куда внезапно подевался Акутагава и, сколько его ни искали – так и не нашли. Теперь было ясно, что он умер, притом, не своей смертью, если решил вот так явиться. Вполне возможно, что он явился ещё тогда, когда Тачихара находился в лаборатории Мори и был ослаблен препаратами без возможности контролировать дар. Призраки просто так не приходят, а этот явился с одной единственной целью – мстить, показываясь в своем чудовищном посмертном виде.

– Рю, кто тебя…? – вопрос прозвучал почти шёпотом, затем лампа под потолком мигнула и погасла, завершив свою жизнь. В душевой воцарился полумрак и стало чертовски душно. Зеркало мгновенно запотело, а тусклый свет позволял увидеть, как на зеркале постепенно появляется символ, выводимый непослушной мертвой рукой. Буква “J” английского алфавита…

– Это кто-то из учеников? 

Призрак вывел “Yes” на запотевшем зеркале, а затем Тачихара ощутил, как мертвая рука впивается в его плечо. Свет снова мигнул. Рядом с кривой буквой “J” появились еще три – “ōno”.

Тачихара отшатнулся от зеркала и, поскользнувшись на мокром полу, упал, приложившись о кафель. Он, конечно, знал, что Акутагава и Дзёно не ладили и даже успели несколько раз подраться, но в голове не укладывалось, что Сайгику мог убить. Избить и запугать – в это верилось больше.

– Дзёно… но он же не…

Договорить он не смог – на шее сомкнулась стальная хватка ледяных мертвых пальцев, дышать стало сложно, а в воздухе витал отвратительный запах сырости, плесени и разложения. Со стороны казалось, будто у Тачихары припадок, но в зеркале отражалось то, что происходило на самом деле. Обезображенный смертью и разложением, почерневший от долгого пребывания в грязи сырого засохшего колодца Акутагава всё сильнее сжимал на его шее руки, сквозь лохмотья кожи на которых проглядывали пожелтевшие кости. Шея Рюноске была неестественно вывернута, а позвоночник перекошен, будто от сильного удара обо что-то с высоты. В пустых глазницах копошились черви. Нижняя челюсть практически сгнила, обнажая пористую костную ткань и остатки почерневших зубов со стекающей с них черной слизью…

– Хв…атит…Рю…я…я..её…нашел…нашел тво…

Мичизу судорожно закашлял и захрипел, пытаясь вдохнуть воздух, но у него не вышло. От недостатка кислорода он начал стремительно задыхаться, а озлобленный призрак сдавливал шею все ё сильнее. 

– Эй, что тут происходит?! Пора по койкам! – громогласный голос Фукучи и ударивший в лицо яркий свет вернули в реальность.

Тачихара сидел на мокром кафеле, прислонившись спиной к перегородке, отделяющей раковины от душевой, и кашлял, вдыхая спасительный воздух.

– Боец, ты что?! – обеспокоенно спросил военрук, присев рядом и разглядывая приобретающие фиолетовый оттенок следы удушения на шее Тачихары. 

– Все хоро…шо, Фуку…чи…кхх-кххх, сен..сей…

– Не похоже. Это кто тебя так? 

– Ник…то…

– Ты встать-то сможешь? – Оочи осторожно подхватил Тачихару, помогая подняться. – Боец, да ты на труп похож. Может, тебе в медпункт?

– Не…надо. Не беспокой…тесь. Сам дойду… до кхх-кхх, комнаты. 

– Точно дойдешь? Давай хоть провожу.

– Правда… не надо. У вас…дежурство же, – наконец-то голос более-менее вернулся.

– Хороший ты парень, – сочувственно вздохнул военрук. – Если б я знал… кабы знал только, ни в жизнь бы тебя сюда…, – он резко замолчал, окинув взглядом душевую, и затем выводя оттуда измученного Тачихару и, придерживая его, ловко запер дверь на ключ. 

– Спасибо… – Мичизу с трудом выдавил улыбку. – Не волнуйтесь, сам дойду. 

– Смотри мне, чтоб выспался завтра и огурцом был на занятиях. – Оочи шутливо погрозил пальцем и быстро направился по коридору, а затем, судя по удаляющимся шагам, стал спускаться на нижний пролет, чтобы сдать ключ от душевой. 

Постояв немного у стены возле запертой душевой, Тачихара медленно побрел по коридору, то и дело останавливаясь и держась за стены. Иной раз мелькала мысль, что зря он соврал Фукучи: состояние после попытки удушения призраком в разы ухудшилось. Голова кружилась, подташнивало, а в носу всё ещё витал отвратительный запах сырости и разложения. Кое-как он преодолел первый коридор и вышел на площадку с настенными часами и стендом. Перед глазами все расплывалось. Вдохнув и выдохнув, он сделал ещё несколько шагов. С трудом удержавшись на ногах и всё-таки сумел преодолеть расстояние до следующего коридора. В момент, когда он ухватился за стену, замигал и погас свет…

Гоголь переводил взгляд с Чуи на Эдрага, которые не в силах были оба что-то сказать на его весьма необычное появление.

– Пацаны, вы чего? – выражение их лиц Николая весьма позабавило. Он даже думать забыл о недавнем унизительном происшествии. Тем более, что сам замечал – в обществе этих двоих ему было куда комфортнее, нежели одному, пусть оба и были неудачниками. 

– Ты что тут делаешь? – первым подал голос Эдгар.

– Ну-ууу… занесло так. – хмыкнул Гоголь, вытряхивая из почти высохшей косы забившийся туда комок пыли.

– Ебанутый, у меня чуть сердце нахер в трусы не свалилось! – сердито сказал Чуя, сверля Гоголя взглядом. 

Гоголь беспечно отмахнулся, обращаясь к Эдгару:

– Слушай, а что там за люк и что за дневник, что вы с рыжим читали?!

По и Накахара снова переглянулись и синхронно вздохнули: как ни крути, придется всё рассказать. 

– Нууу, Чуя дневник Танидзаки нашел, – начал Эдгар, но Гоголь его яростно перебил.

– Дневник Джуни?! И вы, сволочи, не отдали его Тачи?! Ну  бля, пацаны… как так можно?!!!

– Чего? – Чуя даже опешил от такой реакции.

– Того! – обиженно воскликнул Гоголь. – Тачи и Джуни лучшими друзьями были, а вы как твари последние такую памятную вещь тихарите. Нашел бы я – сразу бы отдал.

– Как будто не прочитал бы сам перед этим, – ехидно заметил Накахара.

– Нуу… – Гоголь подвис. – Прочитал бы, но тут же вернул, а ты его уже сколько с с собой таскаешь?!

– Не твое дело. Хочу и таскаю. Тоже мне, защитник морали выискался. – скривился Накахара.

– Верни дневник Тачихаре, – пошел на попятную Гоголь. – Кстати, что там было?

– Быстро ты переобулся.

– Не переобулся, а к совести твоей взываю.

– Завали!

– Ребят, вот только в нынешней обстановке ссоры не хватало, – влез Эдгар. – Давайте не будем…

– Да мы не ссоримся. – перебил Николай. – Так что там в дневнике, и что там Фукучи нашёл?!

Эдгар вздохнул и заново рассказал о своей находке в подсобке и о странном поведении Тэтчо. Чуе всё это очень не нравилось, учитывая, что Гоголь в принципе не умеет держать язык за зубами. Трепанет ещё где – проблем прибавится. 

– В дневнике ничего такого, только… – Чуя запнулся. – этот Танидзаки по ходу решил против Эйса выйти и не удивительно, что помер потом. Я не знаю, что это за хрен, нууу, Эйс который, но, судя по описанию, упырь тот ещё. 

– Ещё какой упырь. – выдохнул Гоголь. – Я лично его не знал. Но вы бы видели эту его пыточную! И я ещё слышал, он Тачи избил и…ужас нахрен…всю кожу ему со спины снял. И вообще, много жути про Эйса рассказывали. Но когда меня сюда запихали, Эйс сдох, мне так говорили. Прям через неделю после моего заселения Фукучи приехал. Ну он хороший дядька, не зверит и не вытворяет дичи, как тот хрен…

– Что ты ещё про Эйса знаешь? – спросил Чуя, стараясь по максимуму запомнить необходимую информацию.

– Да ничего толком не знаю, только то, что рассказывали. Ты вон старожилов спроси – Ацуши, который твой сосед теперь, или Суэхиро. Последний его вообще знал слишком хорошо. – Николай поморщился. – Тэтчо от него вечно за Дзёно огребал, беря вину на себя.

– Нахрена?! 

– Понятия не имею. Нууу, у меня есть подозрения, конечно, – Гоголь поманил ребят, намекая придвинуться поближе, и перешел на шёпот. – Мне кажется, Тэтчо к Дзёно того… неровно дышит. Нуууу... не смотрите так. Мне даже не кажется. Я видел, как Суэхиро белобрысого тискал раз в душевой, было дело. Вот только Дзёно того…пидарас пидарасом, но на Тачихаре помешан. – выдал он на одном дыхании.

– Ч-чего?! – По закрыл руками лицо и густо покраснел.

– То, что слышал. Ты не понял что ли, где находишься? – захихикал Гоголь. – Да тут большая часть пацанов того, поехавшие и пацанами не брезгуют.

– Не говори такое, пожалуйста! – взмолился Эдгар, вспоминая, как недавно спал на кровати Рампо, крепко обнимая того. 

– Я видел, как этот белобрысый Тачихару тискал и как они сосались, и… – выпалил Чуя.

– Что? Серьезнооо?!!! – воскликнул Коля, аж подскочив.

– Да! Отвечаю, обжимались у столовки, а когда посвящение было, – Накахара даже сглотнул, –  Дзено Тачихару того… раздел и мацал везде… а тот… тот тащился аж… – он сам от себя не ожидал, что расскажет всё это. Даже стыдно стало, что всё это сорвалось с языка.

– Стой, это когда было?! – подскочил Николай. – После посвящения я их голыми в душевой запалил, в одной кабине. Фукучи отправил их позвать. 

– Я в той же душевой был, – вздохнул Чуя, стремительно краснея.

– Подглядывал за ними что ли?!

– Нет же! Побежал отмываться после сраного озера, а тут Тачихара приперся, я сныкался в кладовку за последней душевой и торчал там. Потом ещё и ты ввалился, когда они… они там в душевой кабине что-то вытворяли.

По, слушая эти подробности, уже был красным как перезрелый помидор и мечтал провалиться сквозь землю.

– Дзёно ему минет делал. – брякнул Гоголь. – Я видел, когда только зашёл.

– Ч…че–оо?! – Чуя и Эдгар теперь были одинаково бордовыми по цвету лица.

– То самое. Говорю как есть. Вы про Тачи плохо не думайте. Он с Дзёно… не по своему желанию. – Гоголь грустно вздохнул. – Подробностей не знаю, но когда Джуни не стало, тогда и Дзёно сюда зачастил. – Николай картинно обвел рукой комнату. 

– И что?

– И то! Было дело… я слышал мельком, что Дзёно его заставил, ну, точнее, он и Суэхиро. Это давно было, меня тут не было ещё. 

– Тогда откуда эта информация? – выдавил из себя Чуя, все сё ещё охреневая от услышанных подробностей.

– Дазай рассказывал. Он видел. Нууу, он мне так сказал, что видел.

– Нашёл кому верить. Эта скумбрия пиздит как дышит. – фыркнул Накахара.

– Говорю, что слышал. – пожал плечами Николай. – Прошу, не говорите про это никому. Я обещал не трепать. 

– И только что растрепал. – вынес вердикт По.

– Тссс, идет кто, или показалось?! – шикнул Гоголь, прислушиваясь. 

Все замолчали, Чуя также прислушался. Его после комканых рассказов Гоголя одолевали сомнения. Выходит, Тачихара был не лидером и не головорезом в этом сомнительном сборище отбросов, а такой же жертвой, как и он сам. Жертвой, которая защищала других от подобной участи, и которая подчинялась более сильному. Внутри всё сжалось. Вспомнилось и то, что Гоголь рассказывал буквально недавно, когда поссорился с Сигмой, и Чуя застал его у стенда… Все пазлы в голове стали складываться. Выходит, тот, кто спас его от утопления на посвящении…Тачихара?!

– Уфф, показалось. – выдохнул Гоголь, нарушая тишину. – Слушай, Чу, не подумай ничего такого. Просто я слышал про твой диагноз. Ненене, я против геев ничего не имею. Сам бисексуал, если чего, – хихикнул он. – Нууу, все знают, что ты по парням и…

– И какое тебе нахрен дело?! – рявкнул Накахара, которого эта фраза задела до глубины души. Он уже пожалеть успел, что с самого начала не вытолкал Гоголя отсюда.

– Да тихо! Нууу, тебе нравится кто? Я могу свести вас, если прям хочешь. – абсолютно искренне сказал Николай, наивно хлопая глазами и не видя в подобном, кажется, ничего ненормального.

– Ч…что?!

– То!

– Коль… я понял, – тихо сказал Эдгар, всё ещё бордовый от смущения. – Я догадываюсь, кто ему нравится. 

– Завали блять! – гаркнул Чуя, густо краснея.

– Нууу?! – довольный как сто китайцев Гоголь даже подсунулся ближе.

– Ему нравится Тачихара, мне так кажется. Я всё думал, почему они не поладили, а теперь понимаю, что Чуя не уме…

– Заткнись и иди своему Рампо отсасывай, хорошо?! – Накахара скрипнул зубами, осознавая, что По попал в точку, ещё и так легко. 

– Блин, а вы того… красиво же вместе! – радостно выдал Гоголь. – Рыжее комбо!

– Ебанутый! – вздохнул Чуя и вновь прислушался.

Действительно, шаги – слабые и какие-то шаркающие, ему не показались, как и Гоголю ранее.

– Ребят, пора расходиться, наверное. – сказал Эдгар. – Увидимся завтра утром. Чу, мы с тобой в подсобку вызовемся, как договаривались.

– Что?! Вы туда полезете? И Фукучи?! – Николай аж подпрыгнул, осознавая, что, случайно оказавшись в пятой комнате, спас своё завтрашнее положение. Ему позарез надо добыть карты, а если эти двое отвлекут Фукучи – дело за малым.

– А ты чего так радуешься? – осторожно поинтересовался По, продолжая прислушиваться.

– Того, – вздохнул Гоголь, понимая, что придётся и ему кое-что рассказать новоиспеченным друзьям.

– Ну колись уже, – поддержал Чуя.

Николай выдохнул и рассказал, каким образом оказался под кроватью и по какой причине. Оба молча слушали. На моменте про унитаз Чуя хрюкнул в кулак, но тут же поспешил извиниться. 

– И что делать думаешь?

– Пока вы там с Фукучи будете и отвлечёте, я в его каморку влезу и сопру карты.

– А свои почему не дашь? Проще бы было. – не понял Эдгар.

– Они моему покойному отцу принадлежали. Я в руки их никому не даю. А уж этим-то…

– Ладно, договорились. Только ты пошустрее с картами разберись. Давайте уже правда расходиться. Меня Рампо прибьет. Небось, и так уже мечется, что меня нет. 

– Смотрю, он к тебе неровно дышит, – хмыкнул Чуя.

– Ага, прям как ты к Тачихаре, – передразнил По.

– Завали! – при упоминании Тачихары Чуя мгновенно покраснел. 

– Да чего ты так реагируешь? Тачихара милый и… красивый. – робко ответил По. 

– Я не влюблен в него! Напридумывали херни, блять, – цыкнул Накахара. – Ребят, сюда правда идёт кто-то! Расползаемся срочно!

– Мне далеко! – Гоголь юркнул под кровать Тачихары, слегка высовываясь оттуда. 

– Блять, – Чуя вспомнил, что теперь и ему далеко – даже дальше, чем Гоголю, чья комната была первой от начала второго коридора. – А мне куда?

– Либо под вторую, либо отмажься как-нибудь. – хихикнул Николай. – Прости, тут место на одного.

– Вы как хотите, а я домой, то есть в свою комнату. – ответил Эдгар, подходя к двери и открывая её. Выглянув за дверь и выйдя в коридор, он увидел Тачихару, прислонившегося к стене. Кажется, ему было очень плохо. 

– Ребят! Тачихара… ему плохо, кажись. – робко позвал По, метнувшись обратно в пятую, а затем вылетел обратно, намереваясь узнать у Мичизу, не нужна ли помощь.

Из седьмой вылетел Рампо и, не дав дойти до Тачихары трех шагов, схватил По за шиворот и спешно затащил в комнату. Эдгар даже ойкнуть не успел. Чуя и Гоголь едва успели это заметить и совершенно растерялись. Тачихара же, на которого устремился взгляд обоих, посмотрел на них и, ничего не говоря, пошатнулся и упал на пол.

– Черт! Чу, ему помощь нужна! – воскликнул Гоголь, первым вылетев в коридор и, присев рядом с Мичизу, пытался неумело проверить пульс.

– Гони к Йосано! Я побуду с ним! – Чуя в мгновение оказался рядом и также присел, нащупывая пульс. Тот пробивался еле-еле. Казалось, будто из Тачихары вытянули все силы, и сейчас он находится на грани между жизнью и смертью.

Чуя видел, как хлопнула дверь седьмой и высунулся Эдгар, но его резко затащил обратно Рампо, закрыв дверь с громким хлопком, а далее был слышен ор, в который Накахара особо не вслушивался. Вероятно, его больше шокировал сам факт, что Эдогава способен на кого-то орать. Остальные ученики высовывались, а затем спешно прятались обратно, точно так же закрывая двери. Лишь Гоголь растерянно продолжал стоять неподалеку.

– Чего ты стоишь, блять?! Бегом нахуй к докторше!!! – заорал Чуя, а потом, сам от себя не ожидая, крепко сжал ладонь Тачихары, находящегося всё в той же позе на полу. – Я рядом и никуда не уйду. Продержись…

Гоголь встрепенулся и сорвался с места, стартанув со скоростью ракеты.

– У…уходи… спрячь..ся – голос Тачихары был похож на шелест умирающей листвы. – Тогда… он тебя…не тронет… 

– Что?! Я не понима… – слова застряли у Чуи в горле. Он ни разу до сего момента не видел Мичизу таким слабым и уязвимым. Глаза Тачихары были полуоткрыты, их янтарный цвет радужки стал тусклым, а из уголка рта стекало нечто черное – то ли кровь, то ли какая-то иная субстанция.

– Что… что с тобой происходит?! Тачихара, во что ты вляпался, черт возьми?! 

В этот момент мигнули лампы и… погасли. Чую замутило от страха, но он никуда не отходил, сидя на корточках возле Тачихары и продолжая сжимать его ладонь, словно мог таким образом удержать на границе жизни. 

Свет снова мигнул, а затем Чую отшвырнуло тяжелым ударом. К счастью, он успел сгруппироваться и притормозить, а затем приподнялся и посмотрел туда, где лежал Тачихара. Крик застрял внутри: Мичизу пребывал в том же положении, а возле него маячила темная фигура. Невольно вспомнилась жуткая девчонка, которую довелось собственными глазами увидеть. Вот только этот призрак, а что это призрак, Накахара уже не сомневался, был совсем другим. Свет продолжал тускло мерцать, нагоняя ещё больше жути и, в то же время, позволяя рассмотреть хоть сколько-то то, что творилось поодаль. Чуя осторожно, преодолевая липкий страх, подобрался поближе и чуть не закашлялся, ощутив уже знакомый смрад сырости и разложения. Призрак будто обладал идеальным слухом, повернулся в его сторону. Судя по всему, при жизни он был парнем примерно одного с Чуей возраста. Накахаре удалось рассмотреть тощую фигуру, бледные руки с лохмотьями почерневшей содранной кожи и превратившуюся в лохмотья, но узнаваемую форму пансиона. Даже расползающаяся на нити, заляпанная черной грязью нашивка эмблемы на жилете хоть и с трудом, но угадывалась. 

– Кто ты, твою мать? – вырвалось у Накахары. Он сам не понял, как вообще рискнул подать голос в такой ситуации.

Призрак повернул голову под неестественным углом, отчего Чуя громко выматерился, запоздало соображая, что при жизни этому несчастному сломали шею, скорее всего, сбросив куда-то с большой высоты. 

– Чего тебе…нужно? 

Призрак ничего не ответил, плавно соскользнув с Тачихары и занеся над ним уродливую костлявую руку. Чуя едва успел рассмотреть обломанные, но, при этом, довольно длинные ногти, а затем призрак полоснул Тачихару по животу, словно ножом, вспоров ткань формы и разорвав кожу. Крик Мичизу прокатился эхом по коридору и растворился в стенах пансиона. 

– Не трогай его, урод! Что ты творишь блять?! – сам не соображая, что делает, Чуя рванул вперед, но его снова отшвырнуло, будто пинком. 

Тачихара слабо застонал, когда призрак запустил свою жуткую руку в рану и затем, удовлетворенный видом стекающей по своей руке крови, отошел и начал выводить надпись на стене. Буквы были корявыми и едва читаемыми: “Jōno Sai…” . На остальные буквы не хватило крови. Призрак собирался повторить экзекуцию, чтобы закончить надпись, но Накахара встал на его пути, загораживая собой Тачихару:

– Тебе Дзёно нужен, да?! Он тебя грохнул – с ним и разбирайся, понял?! 

Призрак замер и жутким образом наклонил голову, отчего теперь казался ещё более перекошенным. Теперь можно было детально рассмотреть сгнившую нижнюю челюсть, остатки зубов и вываливающихся сквозь полуистлевшие лицевые мышцы червей. 

– Проваливай, он тут ни при чем, понял?! – продолжал орать Чуя, а затем ударил призрак, видимо, предполагая, что кулак пройдет сквозь. Вот только рука увязла в сгнивших тканях мертвого тела, когда кулак врезался в грудную клетку. Накахара был готов поклясться, что почувствовал, как его кулак облепили черви, копошащиеся внутри этого ходячего трупа. Он заорал и с силой выдернул руку, услышав мерзкий чавкающий звук, а затем мигнул и включился свет. 

– Эй, вы чего тут устроили?! – прогремел Фукучи, идя впереди. За ним маячили два охранника и Йосано, а запыхавшийся Гоголь выскочил впереди всех и, увидев надпись на стене, громко выматерился. Правда, спохватившись, захлопнул рот обеими ладонями. Чуя продолжал стоять там же, не понимая, куда подевался призрак и почему его рука в крови. Военрук оттащил его за шиворот, а затем посмотрел на Тачихару с рваной раной на животе. Форма в этой области пропиталась кровью настолько, что вся стала бордовой.

– Ты… ты ополоумел, малец?! Тебе жить надоело?! Ты что натворил, выблядок?! – взвился Оочи, переводя ошарашенный взгляд то на незаконченную надпись на стене, то на окровавленную руку Чуи. 

Накахара замер, чувствуя табун бегущих по спине ледяных мурашек и осознавая, что чертов призрак его подставил самым подлым образом. Теперь, похоже, его переселят в карцер и там же убьют. Он понятия не имел, что сказать в свое оправдание.

– Фукучи-сен..сей, – в этот момент Тачихара открыл глаза – они снова приобрели насыщенный медово-янтарный оттенок.

– Тише, тише. Потерпи маленько, сейчас тебя в медблок отправим, все будет хорошо, – кинулся к нему военрук, а затем повернул голову в сторону Чуи. – А с тобой у меня особый разговор будет, гаденыш!

– Он не…виноват… – слабый голос Тачихары заставил военрука переключить внимание.

– Да что ты такое говоришь?! 

– Он этого… не делал. – с трудом проговорил Мичизу и потерял сознание.

Оочи впал в ступор. Мало ли, что в таком состоянии мог говорить раненый ученик, конечно, но, успокоившись и окину взглядом сжавшегося от страха Чую, призадумался. Затем осмотрел его руку и понял, что Накахара к этому чисто логически не может быть причастен. Такой небольшой ладонью с аккуратно подрезанными короткими ногтями подобную рану не нанести. Йосано взяла образец крови с руки Накахары, сказав ему идти умываться и спать. Вместе с ним отправили и Гоголя, а Тачихару унесли в медблок. 

Когда всё утихло и обитатели пансиона уже были в своих кроватях, в коридоре общежития мелькнула крупная тень. Дежурный охранник, выставленный в эту ночь на этаже, обернулся и прислушался, а затем сделал несколько осторожных шагов, ориентируясь на источник звука. Однако, это ему не помогло, когда его головы коснулась монтировка. Охранник тихо сполз на пол. Суэхиро, взвалив охранника на спину, спрятал его в закутке у пятой комнаты. Времени было немного, и надо было успеть стереть надпись на стене. В суматохе никто не видел Тэтчо, который также вышел на шум и, когда преподаватели и учащиеся покинули коридор, заметил надпись на стене. Ему стало не по себе от того, что совсем скоро маленький мёртвый секрет будет раскрыт. Конечно, не меньше он переживал и за Дзёно в медблоке, но самым важным сейчас было замести следы. Отмыв незаконченную надпись и промокнув пятна бумагой, Суэхиро рассовал ее по карманам и, вернув охранника в то место, где приложил монтировкой, быстро скрылся в своей комнате. Включив настольную лампу, он с трудом забрался под привинченный стол и отодвинул квадрат половиц, убрав туда тряпки, мятую бумагу из карманов и монтировку. Про этот тайник не знал даже Сайгику, впрочем, ему и знать некоторых вещей не нужно, как считал Тэтчо. Главное, что про надпись в спешке все забыли, а теперь уже никто не вспомнит, что там было написано. Того коротышку, скорее всего, отправят в карцер и под строгий режим до конца года. Сомнительно, что Фукучи поверит его бредням – оно и к лучшему.

Лежа в своей кровати и любуясь луной за окном, Суэхиро едва заметно улыбался – он снова успел вовремя, а значит, Дзёно ничего не угрожает.

– Обещаю, днём я тебя навещу. Выздоравливай скорее… – прошептал он в пустоту и, бросив взгляд на луну за окном, освещающую кромку леса, закрыл глаза и довольно быстро уснул с застывшей на губах удовлетворенной улыбкой.

***

Утро было настолько недобрым, что это даже представить было сложно. В медблоке с половины пятого снова поднялась шумиха. Бедная Йосано металась туда-сюда на пару с Озаки. Мало было происшествия перед отбоем и второго изувеченного пациента, так ещё с утра едва задремавшая от усталости прямо в палате Озаки подскочила от грохота и заорала. Орать было от чего – Дзёно лежал на полу, из его руки был вырван катетер, а пол забрызган кровью. Кровать была перевернута и всё, включая матрас, свалилось на пол. На шум тут же вбежала заспанная Йосано, а позади н её маячил сонный Мори в дурацкой полосатой пижаме и чашкой с кофе. Сайгику успели спасти просто чудом – упусти они всего какие-то пять минут, и было бы поздно. Тачихару также проверили, но с ним, к счастью, всё было в порядке. Мори, допив залпом свой кофе и нажав на кнопку кофемашины в кабинете Йосано, приказал выставить у палаты круглосуточную охрану, а в палате – дежурство. На том и решили, после чего Озаки осталась в палате, попросив Мори заменить её на уроках, а Йосано, сообщив о странных следах удушения не только на теле Тачихары, но и Дзёно, отправилась исследовать образец крови, взятый с руки Чуи. 

Утро Чуи началось не менее паршивым образом. Мало того, что он не выспался ни черта, сумев заснуть лишь в пятом часу, ещё и Фукучи растолкал в шесть и, дав на сборы не более десяти минут, потащил в свой кабинет, где устроил допрос. Накахара битый час объяснял, как всё было, но Фукучи смотрел на него как на полоумного и не верил, кажется, ни единому слову.

– Да говорю Вам, я не делал этого! Я бы не смог, чёрт возьми, вот такое, даже физически! Клянусь, я сам видел, как этот его полоснул и потом стал на стене эти чёртовы буквы выводить.

– Поговаривали, ты с Тачихарой не ладишь, – хмуро ответил военрук, пристально глядя на него из-под нахмуренных бровей и сердито топорща усы. 

– Не до такой степени, чтобы потрошить и кровью надписи делать, – съязвил Накахара. за что получил крепкую затрещину, пошатнувшись на стуле. 

– Ты мне тут не ёрничай, понял?! – рявкнул Фукучи. – Затираете мне тут про привидений и нечисть, совсем уже башкой двинулись. Чем вас Мори пичкает, что у вас кукухи по теплым краям разлетелись?!

– Дерьмом каким-то, – вздохнул Чуя. – У него спросите. Но я не вру и говорю, что видел.

– Ладно, вали и дружка своего позови этого тщедушного с тупой фамилией.

– Какого дружка? – не понял Чуя.

– Длинный этот, который отжаться не может. – крякнул военрук.

Стало ясно, о ком речь. Мысленно посочувствовав Эдгару, Чуя вышел из кабинета и поплелся разыскивать По. Впрочем, разыскивать его не пришлось. Эдгар и Рампо громко ругались недалеко отсюда – у входа в столовую.

– Я говорил тебе не лезть!

– Я хотел помочь!

– Помоги себе не влипать в дурацкие ситуации. Делай, как я говорю, и ни в какие передряги не попадешь. – сердито сказал Эдогава.

– Помочь – это плохо, да?! И почему ты вдруг командуешь и считаешь, что я должен тебе подчиняться?!

– Потому что я тут всю жизнь живу, считай, а ты и сотой части всего не знаешь, и лезешь на рожон. – зашипел Рампо, оглядываясь по сторонам.

Когда к ним подошел Чуя, оба сделали непринуждённый вид, будто никакой ссоры прямо сейчас не было.

– Привет. Как там все прошло? – робко поинтересовался По, пихнув локтем Рампо, который намеревался встрять.

– Тебя Фукучи вызывает. Давай к нему, а то огребешь ещё. – сказал Накахара, шумно выдохнув.

– Ну вот, что я тебе говорил?! – проворчал Эдогава. – Слушал бы меня, ничего бы этого не было.

– Ну раз уж ты тут как хрен местный – всё знаешь, мог бы хоть что-то сказать, а то только и можешь, что тихариться и Эда пасти! – огрызнулся Накахара, которого Рампо начинал нехило так раздражать.

– Всё нормально будет. – тихо сказал По и направился к кабинету Фукучи. 

– Если тебе так нравится находить себе проблемы – сам их и разгребай, и не втягивай никого. Ну, можешь Гоголя прихватить – приключения как раз по его части. Но Эдгара не втягивай в свои проблемы, понятно?! 

– Да иди ты… – вяло ответил Чуя, уходя в сторону лестницы. 

Дальнейшие разговоры с Рампо были ни о чем, и чёрта с два он от Эдгара отстанет. Самое обидное, опять за всех огребать. И ведь не докажешь ничем, что Тачихару он не трогал, Эдгара никуда не втягивал – тот не меньше в приключения влипает, сам того не желая, вспомнить хотя бы колодец…

Поездку на ферму в этот выходной для многих день, к счастью, не отложили. Правда, кураторство и ответственность за поездку взял на себя Куникида. Фукучи, сославшись на неотложные дела и коротко поведав математику о навалившихся проблемах, остался в пансионе и, помурыжив Эдгара, сказал ему также оставаться здесь, а на ферму можно отправить кого-нибудь другого. Как бы его ни уговаривал Рампо, а затем присоединившийся к нему Фукудзава, военрук оставался непреклонен, пояснив, что По будет под его ответственностью и, кто знает, что ещё в этой подсобке обнаружится. Скрепя сердце, Фукудзава согласился, а вот Рампо начал огрызаться, но вскоре притих, поскольку Фукучи пригрозил превратить все его баллы в минусы и отправить в карцер. 

Уезжая на ферму, Эдогава взял с По честное слово, что тот никуда не полезет и не вляпается в неприятности. Эдгар поклялся, что будет держаться от люка в подсобке на почтительном расстоянии и вообще никуда не полезет. Лишь когда Рампо запрыгнул в грузовик, откуда посигналил Куникида, намекая поторапливаться, По облегченно выдохнул, мысленно благодаря Фукучи за хорошую отмазку. 

Конечно, ему пришлось выдержать допрос военрука, но, в отличии от Чуи, По отвечал поверхностно, хотя про призрак тоже случайно ляпнул. Фукучи поворчал на это, покачав головой и посетовав, что Мори со своим лечением здоровых парней в параноиков и шизиков превращает, а затем вручил ключи от подсобки, сообщив, что Эдгару сегодня будет ответственное задание стоять у люка в подсобке и подавать необходимые инструменты. По даже не спорил, тем более, любопытство было куда сильнее страха. 

Выйдя на улицу, он обнаружил Чую, втихую курящего вейп за пансионом, как раз со стороны подсобки. Когда Эдгар подошел и коснулся плеча Накахары, тот ойкнул, выматерился и уронил вейп в колючий куст. Потом ещё, кряхтя и продолжая материться, вытаскивал его минут десять, ободрав ладонь.

– Не подкрадывайся так, мать твою! – рявкнул Накахара, протирая вейп и убирая в карман. Я думал, Фукучи запалил! Чуть не обосрался. 

– Извини… я просто в подсобку шел. – Эдгар позвенел ключами. – Пойдём откроем, заодно на люк взглянем этот. Один я побаиваюсь, если честно.

– Ладно, пошли.

Когда они открыли подсобку, оттуда дохнуло сыростью, что логично – тяжёлая каменная крышка колодца лежала неподалёку от входа, а сам колодец был открыт и наполнил всю подсобку противным запахом. Включив свет и подойдя поближе, По взял с полки один из казённых карманных фонарей и посветил внутрь колодца – сплошная темнота и ничего больше. То ли колодец был настолько глубоким, то ли луч фонаря слишком слабым – не разберёшь. Чтобы узнать о содержимом колодца, придётся дожидаться Фукучи, и никак иначе. Лезть в эту темень добровольно тем более не хочется, то ли дело бывалый военрук, который, с его слов, войну прошел и всякого там навидался. Так что пусть сам в этот колодец лезет. 

– Чу, побудешь здесь? Мне надо к Йосано успеть, пока Фукучи не приперся. Если вдруг раньше заявится, скажешь, что я скоро буду. 

– А зачем тебе к Йосано?

– Нуу… я узнать про состояние Тачихары. Меня совесть жрёт, что я даже не помог вчера ничем. Меня Рампо в комнате запер и не выпускал…

– Да что ему будет? Жив, и хрен с ним. – скривился Накахара, хотя, будучи честным с собой, и сам хотел бы знать о состоянии Тачихары, но гордость никогда бы не позволила даже сказать об этом, не говоря уже о желании наведаться в медблок. – Ладно, давай побыстрее только. Мне тут не по себе. 

– Хорошо, я быстро. 

– Я знаю, кто это с Тачихарой сделал.

– Кто?!

– Призрак. Я сам его видел вчера, пока Гоголь бегал за Йосано и остальными. И надпись на стене он оставил. Ты ведь понимаешь, что я бы такого не сделал?

– Нууу, наверное. – По, который уже был наслышан о происшествии, быстро оглядел руки Чуи, понимая, что тот никак не мог сделать то, о чём ему поведал военрук на допросе. 

– Клянусь, я его видел, и видел, что это он сделал. Этого парня Дзёно убил!

– С чего ты взял?!

– С того, что ты надпись на стене видел? Это он её накалякал, кровью Тачихары. И написано было “Дзёно Сайгику”, ясно теперь?!

– С тобой все в порядке? Там не было никакой надписи. Я же утром видел – чистая стена.

– Что?!

– То. Ладно, некогда мне, скоро вернусь. И это, как Гоголь делай – не глотай все подряд, что тут Мори заставляет принимать. 

– Вали уже, – цыкнул Накахара и отвернулся. 

Он отошёл от колодца и обернулся на выход из подсобки. Эдгара уже не было, а Фукучи ещё не пришел. Торчать здесь – такая себе перспектива, но лучше, чем в карцере сидеть. Понятное дело, что Фукучи ему не поверил, или если и поверил, то не до конца…

– Бля, а что если, – взяв фонарик, Чуя посветил в колодец, стараясь всё-таки хоть что-то рассмотреть, – Дзёно грохнул того парня и сюда сбросил? Надо Фукучи сказать, тем более, что он полезет проверять. – продолжил он рассуждать вслух, наклоняясь чуть ближе и водя лучом фонарика по непроглядной темноте, выхватывая лишь видимые выступы на стенах колодца. 

Он даже ойкнуть не успел, когда от внезапного сильного пинка перелетел за край колодца и, выпустив фонарик и заорав, провалился в темноту.

– Нет, ты ничего никому не скажешь. – равнодушно сказал Суэхиро, улыбнувшись темноте колодца. 

По его предположениям, если рыжий убился – можно списать на смерть по неосторожности, а лучше – доложить Фукучи прямо сейчас, чтобы снять с себя подозрения. По крайней мере, когда найдут оба трупа – спихнут на такую же глупую смерть по неосторожности, и никто даже не задумается, взяв во внимание два почти идентичных смертельных исхода. Этих двоих похоронят на лесном кладбище за пансионом, и дело с концом. 

***

Эдгар выловил Йосано в коридоре на первом этаже. Она собиралась вести в медблок охранника с перевязанной головой. По растерянно хлопал глазами, понимая, что он только выбесит всех своими вопросами. Фукучи рвал и метал, чуть ли не завывая.

– Ну что за день-то?! Сначала пацана распотрошили, второго чуть не задушили, теперь этот по башке битый, что дальше?! Труп в колодце?! – вопил военрук, глотая успокоительное, предложенное докторшей. Рядом также находились Фукудзава и химик Мотоджиро.

– Оочи, не нервничай. Мы выясним, что здесь происходит. Что до колодца, то он давно закрыт, я лично все контролировал, когда его заперли и возвели подсобку. – попытался успокоить Фукудзава.

– Хорошо, если оно так, – пробурчал военрук, допивая успокоительное.

– Фукучи-сенсей! – в холл ворвался Суэхиро. – Там этот рыжий, – начал он, переводя дыхание. – В колодец упал. Я не успел его схватить. Может, он жив ещё…

Несчастный военрук взвыл от такой новости, а затем, выматерившись и отдав Йосано пустой пластиковый стакан из-под успокоительного, побежал в свой кабинет, откуда стремительно выбежал с мощным фонарем и помчался к подсобке. Эдгар и Тэтчо пошли следом. По сто раз пожалел, что оставил там Чую одного, но случившегося было не изменить. 

Гоголь, наблюдая за суетой из-за угла, поёжился от услышанной новости, но, помня о том, что его шкура в опасности, и всё равно он Чуе ничем не поможет, улучил момент, когда все разошлись из холла. Фукучи, к огромной его радости, в панике не закрыл свой кабинет. Ловко проскользнув мимо камеры и охранника, Николай влетел в кабинет военрука и, самодовольно усмехнувшись, схватил лежащую на столе знакомую колоду, после чего также незаметно скрылся. Ему феерически везло, особенно в том, что камера в кабинете военрука уже месяц не работала, правда сам Гоголь об этом даже не знал и напрочь о ней забыл…