— …зава…

Всё ещё не в силах сдвинуть век, Айзава сонно промычал, надеясь отмести звуки прочь силой мысли.

«Ещё немного…»

— Эй, Айзава.

Сквозь плотную завесу дрёмы он смутно ощутил на лбу невесомое прикосновение и, нахмурившись, попытался протестующе отмахнуться, но лишь едва шевельнул пальцами.

— Ты как? Всё хорошо?

— А?..

Наконец, знакомый мелодичный голос добрался до разума, снимая с него незримые оковы сна. Широко зевнув, Айзава кое-как приоткрыл глаза, и увидел склонившегося над ним Ямаду. Тот, с ноткой обеспокоенности заглядывая ему в лицо, пальцем аккуратно убрал назад упавшую ему на лоб чёрную прядь, и повторил:

— Ты как?

Айзава заспанно кивнул, и, вслепую нащупав под собою холод камня, лишь сейчас стал понемногу осознавать, что уснул, сидя прямо на полу. Кряхтя, он с трудом выпрямил спину, опираясь на стену, и, щурясь от света, зачем-то кивнул ещё раз.

— Порядок… вроде.

Он коснулся повязки. Рана от смены положений в этот раз от боли, на удивление, не завыла. Уже неплохо.

— Я думал, ты снова отключился, — Ямада еле слышно выдохнул, и улыбка облегчения коснулась его губ. И прежде чем он, раскрыв рот, успел сказать что-то ещё, Айзава повёл носом и деловито пробурчал:

— Надеюсь, это мне.

По всей комнате уже успел разнестись манящий аромат горячей еды — и живот не замедлил томительно взвыть. Судя по всему, своими собственными он угадал следующие слова Ямады, потому как тот, улыбнувшись шире, выпрямился и указал кивком куда-то себе за спину.

— Давай, поднимайся. Не буду тебя и дальше голодом морить — раз уж ты всё-таки остался.

Он скользнул взглядом мимо приоткрытого окошка и тихо хмыкнул.

Айзава не без настороженности вытянул шею и, опёршись о стену, тяжело поднялся на онемевшие ноги.

— Сейчас что?..

— Закончилась вечерняя служба. Я вернулся — с едой, как и обещал, — как будто пряча смех, объяснил Ямада.

— Ночь, значит… — пожевав губу, Айзава с неспокойным чувством оглянулся на дверь.

Он был здесь уже слишком долго. Спал уже слишком много. Не двигался слишком давно.

Хотелось в ночь.

Охотиться.

— Сначала — есть, — прерывая его поток мыслей, больше напоминавших инстинкты, настойчиво напомнил Ямада и мягко указал рукой на столик у кровати, — Повезло — ещё горячее.

Согласно буркнув, Айзава на плохо гнущихся после неудобного сна ногах доковылял до кровати и, плюхнувшись на неё, не медля протянул руки к глубокой тарелке. Та, наполненная дымящимися от пара овощами, судя по запаху, скрывавшими под собой и мясо, почти обожгла охладевшие пальцы.

— Разве святоши не воротят нос от мясного? — сам не зная, усмехался он или и вправду интересовался, бросил было Айзава, подняв голову — и увидел голодный взгляд зелёных глаз, неистово буравивший тарелку в его руках. Он бросил взгляд на столик — не считая кувшина с водой, совершенно пустой.

— А твоя где тарелка? Ты есть не будешь?

— Не могу.

— С чего?

— Уже ел, — вымученный ответ из уст Ямады прозвучал почти жалобно.

Айзава изогнул бровь.

— Не похоже как-то.

— Мы, те, кто служит в церкви, — он всё-таки сглотнул, и лишь затем продолжил, — …должны воздерживаться от плотных трапез, особенно в начале и в конце дня. Это…

— …грех, ага?

Айзава фыркнул. Он поразмыслил секунду, и, выдохнув, протянул ему тарелку:

— Держи. Пока не остыло.

Ямада вскинул на него взор.

— Не шути так. Ты уже почти три дня ничего не ел. Ещё и рана…

— Сначала ты съешь хотя бы пару этих странных серых овощей, — он ткнул пальцем в один из кусков, вселявших наибольшие подозрения, — А потом ем уже я.

— Но…

— Если тебя это успокоит, я бы всё равно это в рот не положил, — соврал Айзава и, грубо всучив тарелку опешившему Ямаде, поторопил его, — Ешь. Я тоже голодный. Жду.

По какой-то неясной для него причине одержать верх в этом конкретном противостоянии стало для него приоритетной задачей — и от неё он отступаться не собирался.

Ямада, по-видимому, ощутив его настрой, всё же растерянно взял тарелку в руки, и неуверенно заглянул ему в лицо ещё раз.

— Я постараюсь и завтра что-нибудь принести.

— Уж пожалуйста, — оскалился Айзава и кивнул на тарелку, — Не увиливай, давай. Ешь.

Почему-то вопрос, останется ли он до завтра, так и не прозвучал. Сглотнув слюну, Ямада убрал соскользнувшую с плеча светлую прядь и, выудив несколько серых овощей, поспешно сунул их себе в рот.

— Больфе не вофьму, — едва успевая жевать, проговорил Ямада и, быстро протянув ему тарелку, прикрыл рот ладонью, отвернувшись.

— Чудно. Не подавись смотри, — хмыкнул Айзава и, наконец, сам набросился на еду. Его-то дважды просить было не надо.

Овощи — на вкус, должно быть, довольно пресные, но для оголодавшего раненого показавшиеся поднебесным кушаньем — исчезли в недрах пустого желудка со скоростью звука. Где-то среди них затесалось и мясо, но это Айзава уже осмыслил после, откинувшись назад и облизывая губы. В животе немного потяжелело, но недостаточно, чтобы заставить тело приятно разомлеть от сытости — то ощущение, которое он так редко мог себе позволить и по средствам, и по ремеслу, но которого так хотелось именно сейчас. Ранение, должно быть, пробуждало в нём капризного юнца.

— Ну и печальная у вас порция.

— …Порции. Это примерно как две.

Айзава замолчал. Он окинул Ямаду взглядом с головы до ног. Серость мешковатых мантий скрывала все очертания тела, позволяя видеть лишь лицо и, иногда, тонкие кисти рук, но почему-то теперь он был почти наверняка уверен — зрелище то было не из радостных. Не то чтобы сам он мог похвастаться широкой жизнью — хотя ему было и по карману не положено. Но… всё познаётся в сравнении?

— …Пить? — прервав воцарившееся молчание, предложил Ямада.

— Опять воду?

— Святую.

— Издеваешься, — давя смешок, оскалился Айзава, и принял у него из рук наполненный доверху стакан. Ямада повёл губами, не ответив.

— Скажи, Айзава.

— М? — с неудовольствием опрокинув в себя остатки воды и шмыгнув носом, он вопросительно поднял взгляд.

— Ты же… на самом деле, не веришь в Бога, да?

Айзава опустил пустой стакан в руках. Он смерил Ямаду взглядом, не отвечая.

— Я, честно сказать, уже давно подозревал.

Айзава бесстрастно бросил:

— А что, настолько заметно?

Ямада с тенью плохо скрытого напряжения сцепил пальцы.

— На тебе нет ни одного святого символа. Ещё в первую ночь, пока ты спал, я…

— Что, теперь на сожжение поведёшь? Сразу бы так и сказал.

Ямада вскинул голову, поджав губы.

— Тебе же тоже это бессмысленным кажется, да? Так зачем говоришь? Если бы меня это волновало, я бы не уделял тебе… столько времени и сил.

Айзава полушутливо сощурился, и фыркнул.

— «Если бы» волновало? Ха, так говоришь, будто и сам…

Краска схлынула у Ямады с лица. И он, окоченев, зажал рот руками.

В комнате повисла оглушительная тишина.

Не моргая, Айзава поставил стакан на стол.

Ножка стула глухо скрипнула.

— …Ни в чём не хочешь признаться?

— Я…

— Или, как вы, святоши, любите говорить, исповедаться?

— Хватит.

Айзава замолчал, пристально вглядевшись в лицо напротив.

— Ты и перед едой не помолился. Даже я знаю, что вы так обычно делаете. А я ведь, — он указал на себя большим пальцем, — Ни черта не смыслю в религии.

— Это…

Не договорив, Ямада дёрнул губами в подобии улыбки, отвёл глаза и пробормотал себе под нос:

— Тебе же не будет никакой пользы, если ты об этом расскажешь?.. — вдруг не ясно — спрашивая Айзаву или же самого себя.

— Ага, — отозвался Айзава, не зная, о ком из них отвечал.

Комната вновь погрузилась в недолгое молчание.

— А водой-то этой, если что, меч помыть можно? А то я его в руки так и не взял.

Прежде будто закованный в лёд, от облегчения Ямада ослаб всем телом совершенно явственно, выдохнул и, дрогнув углами рта, невпопад кивнул куда-то в пол:

— Нельзя. Но эта вода… для неверующих всё равно не имеет силы.

Прыснув, Айзава окинул его взглядом — и от души расхохотался, хлопнув ладонью по колену.

— Мне кажется, я за всю жизнь никого такого больше не встречу, знаешь? Одуреть можно.

Ямада — наконец-то, подняв на него зелёные глаза — позволил себе робкую попытку улыбнуться по-настоящему.

— Даже не знаю, комплимент ли это.

— Да я и сам не знаю, — растянул рот в оскале Айзава, — Никогда такого не говорю, но — святые угодники…

— Пф, хватит… — прикрыв рот ладонью, фыркнул Ямада, — От тебя это ещё страннее слышать.

— Да ладно? А может лучше — отец Ямада? Пф, — Айзава порывисто вдохнул, запрокидывая голову и запуская ухмылкой точно в потолок.

— Не смешно, — кажется, и правда не смеясь, упрямо ответил Ямада и, с трудом сделав глубокий вдох, отнял руку от лица, — Но, если уж говорить об этом…

Помедлив, он коснулся рукой золотых волос и, с какой-то неожиданной неловкостью накрутив прядь на пальце, прибавил чуть тише:

— Если тебе не сложно… И, — мелодичный голос спустился до торопливого полушёпота, — Если ты вдруг останешься ещё ненадолго…

Он поднял на него зелёные глаза — вдруг вобравшие в себя весь свет тусклой лампады. Айзава на миг потерялся.

— …То лучше зови меня Мик, — он усмехнулся, — «Отца Ямады» мне и без того на службе хватает. Не люблю это имя. Больше не люблю. А это… нравится.

— Мик.

Айзава тут же попробовал новое имя на язык. Мик, невольно отзываясь, просветлел. И, выпрямившись, мягко улыбнулся.

— Спасибо.

— Мне кажется, так тебе даже больше подходит, — опёршись на руку позади себя, Айзава склонил голову набок и, прищурившись, внимательно оглядел его с головы до ног, уделив особенное внимание лицу, — Нет, не кажется. Определённо. Мик?

— М?

Мик вопросительно приподнял голову, не переставая улыбаться.

Айзава оскалился ему в ответ.

— Ну что, теперь будем хранить наш небольшой секрет вместе?

***

— Айзава.

Выпутывая из объятий сна, ему в ухо, обдав теплом, прошелестел тихий шёпот.

— М?..

— Я скоро иду петь.

Не разлепляя век, Айзава чуть сдвинул брови и неуклюже перевернулся на спину, пытаясь переварить услышанное. «Петь… что… сколько вообще времени…»

Голос мягко рассмеялся. Ощутив, как нечто еле заметно щекочет ему лицо, Айзава приоткрыл глаза, попутно отмахиваясь от золотой пряди, и, осознав то, что видит, сбито с толку моргнул.

Лицо Мика, невозмутимо склонившегося прямо над ним, было слишком уж близко.

Тут же отвернув голову в сторону, Айзава буркнул что-то себе под нос и, с трудом оторвав онемевшее тело от кровати, кое-как сел. Отодвинувшись, Мик терпеливо дождался, пока тот потянется (и, потерев глаза, ещё раз зевнёт), ловко поймал соскользнувший с кровати край одеяла и лишь затем спросил:

— Как рана?

— А чёрт его знает, — почесав подбородок, сипло отозвался он, и осторожно пощупал перевязанный бок. Тот резкой болью, как раньше, не отозвался, однако рубцы даже под тканью были всё ещё явно ощутимы.

— Вчера она уже не так плохо выглядела, когда перевязывались. Идёшь на поправку довольно быстро, — Мик довольно кивнул своим словам и, наклонившись в сторону, выудил откуда-то небольшую склянку, — Выпей ещё это.

Айзава с подозрением сузил глаза.

— Это что?

— Помнишь, я говорил, что у нашего лекаря есть хорошие снадобья? — он потёр запылённое стекло рукавом, и протянул ему склянку, — Не уверен, что именно делает это, но… он всегда даёт такое прихожанам с простыми ранениями. Те, что получают в полях или дома. Говорят, отлично помогает.

— Звучит совершенно не подозрительно, да, — Айзава к протянутому ему снадобью притрагиваться всё ещё не спешил.

— Неужели ты думаешь, что я тебя отравить попытаюсь? — склонив голову, угадал Мик. Зелёные глаза, не выказывая грусти, померкли. Уклончиво промычав, Айзава вдруг ощутил какую-то неловкость от собственных сомнений и, помедлив, всё же настороженно взял склянку. Он покрутил её в руках. Толстое стекло, почти не пропуская свет, показало серовато-коричневую мутную субстанцию внутри.

— Всякое бывает. Много проще, чем горло перерезать и ещё и с чистыми руками умудриться остаться.

— Ну и как, ты себе представляешь, я буду тащить бездыханное тело отсюда по лестнице вниз и до самого выхода? Я же не ты, — он выразительно указал взглядом на крепкие руки Айзавы, и вытянул вперёд свою, укрытую серой мантией, но, очевидно, явно более хрупкую, в подтверждение.

— А-ха, значит, по лестнице я тогда верно спустился, — торжествующе сощурился Айзава, на что Мик фыркнул.

— Ага — и после этого из дюжины дверей выбрал ту, в которую даже мелкие диаконы почти никогда не заходят.

— Да ладно тебе, и где вас учат так злорадствовать? — закатил глаза Айзава.

— Приходит с опытом, — мягко улыбнулся Мик, и настойчиво кивнул на склянку в его руках, — Лучше выпей сейчас. Заешь завтраком, и горечь уйдёт.

Заслышав «горечь», Айзава тут же сморщил нос. «А от него не отвяжешься, если чего захотел».

Мик, будто бы прочитав его мысли, заулыбался шире.

…Но, к слову, «завтрак» его вполне себе утешал. Так уж и быть.

Откупорив склянку, он настороженно понюхал её содержимое и тут же скривился. В нос ему ударила ядрёная смесь трав и запах какой-то настойки, вмиг забивший собой нос, почти ослепляя.

«Мерзость…»

Он уже пробовал лекарственные снадобья пару раз в прошлом, и все они смердели очень схожим образом — но легче от этого не становилось.

— Ты шутишь. Я это не выпью. И не проси. Само как-нибудь заживёт — не впервые уже.

Задержав дыхание, он спешно заткнул склянку той же пробкой и отставил её на стол как можно дальше от себя.

Мик с долей снисходительности выдохнул, словно ожидал такого ответа, и, оглянувшись на задвинутое окошко, поднялся с места.

— Могу понять. Настаивать не буду, но оставлю её здесь. Если всё-таки надумаешь — будет только лучше.

Он собрал золотые волосы за спиной, выверенным движением заправляя их под одежду и набрасывая капюшон. Айзава проследил за его движениями.

— Слушай… Сколько ты уже служишь?

Мик, остановившись, повёл губами.

— Сколько себя помню.

Айзава оглядел его, с некоторым сомнением наморщив лоб:

— Слабо верится, что тебя так ни разу ни в чём не заподозрили. При стольких-то твоих промашках. А мы знакомы-то всего-ничего.

— Кто знает, — он повёл плечом, — Может, у меня хорошая репутация. Но…

Он склонил голову, и беглая улыбка будто случайно скользнула по его губам.

— Пока с тобой был… не следил. Само собой выходило, наверное, — опомнившись, он неловко усмехнулся и отвёл взор.

В памяти Айзавы эхом зазвучал сдержанный, совершенно бесцветный голос Мика со службы. Голос, которого он ни разу не слышал в их повседневных разговорах. Голос, ни единым звуком не выдававший той яркости, что обычно лилась в нём через край.

Голос, который ему не принадлежал.

Сердце нежданно тронуло чувством, непостижимым образом поделившим облегчение и какое-то корыстное удовлетворение, прогнав мурашки по шее.

Он беззвучно ухмыльнулся. «Значит, это только для меня, а?»

Наконец, Мик, оправив серые рукава и полы одежд, кивнул ему.

— Уже скоро начнётся, я пойду. А, и завтрак, кстати, там, — он махнул рукой к закрытому окошку, около которого, и вправду, уже стояла небольшая тарелка. Айзава, бросив на него оценивающий взгляд, хмыкнул.

— Не строй за меня мой распорядок дня.

— Ну, ты же хотел послушать? — зелёные глаза с очевидно дразнящим лукавством сощурились, — Правда, едва ли ты сможешь выхватить там мой голос в отдельности — всё-таки, хор — это о единстве. Но кто знает — быть может, у тебя, на самом деле, тончайший слух.

Айзава беззлобно показал зубы, поднимаясь с кровати.

— Недооцениваешь. Вампиров по шагам в темноте только так различаю. Но ты всё равно должен мне песню. Ты — а не хор.

Мик коротко рассмеялся, не отрицая, и, изящным жестом махнув ему, серой тенью скрылся за дверью.

Уже привычнее плюхнувшись на пол у окна и на ходу чуть отодвинув ставень, Айзава взял в руки тарелку и обнаружил в ней подобие желтоватой каши. Та, несмотря на то, что ожидала едока весь их разговор, до сих пор исходила лёгким паром.

«…Надеюсь, этот святоша хотя бы ел сам».

Поднеся ложку ко рту, Айзава вдруг странно ощутил, что по чему-то скучает.

***