***

— Ну, — не вставая с табурета, статный мужчина, приспустив на нос очки-половинки, приподнял бровь, — Кто у нас тут?

— Радушно, — хмыкнул Айзава скорее по привычке и, прочистив горло, выпрямился, закрывая дверь, — Вам тоже… вечер добрый.

— В зубах не свербит от любезностей? — невозмутимо отозвался тот и, крутанувшись на месте, всё-таки встал. — По рекомендации?

— Смеёшься? — с радостью принимая предложение, осклабился Айзава, — Ты единственный шорник в городе.

Мужчина, названный шорником, сощурился, окинул его взглядом и, придя к какому-то своему выводу, поведя подбородком, изрёк без тени скромности:

— И то верно.

«Ну и заноза».

Даже будучи не в щенячьем восторге от людей в целом, от чистого сердца Айзава редкому человеку давал такую характеристику.

На этот раз, что-то ему подсказывало — абсолютно заслуженно.

Но сегодня был и тот редкий день, когда её стоило придержать при себе.

— Так чего? — выжидающе бросил шорник, не соизволив даже взять пера. «Наверняка уже заранее такую цену заламывает, чтобы и время на дешёвку не тратить».

Но и у Айзавы намерения сегодня были более чем твёрдые. Он сыграет до конца.

— Две сбруи.

— Лошадиные?

Айзава хохотнул.

— Зубоскальство прилагается?

Шорник снисходительно хмыкнул, потеряв интерес к перепалке. Едва ли его удастся впечатлить ответным ядом — но Айзава готов был пробовать всё.

— Две, м? Недёшево выйдет, знаешь ли…

Айзава заставил себя проглотить провокацию. Та мерзковато застряла поперёк горла разницей их нынешних положений.

Шорник, наконец, соизволил сесть обратно за стол, и, сдвинув недоделанное изделие на край, достал из ящика книжицу.

— Ну, посмотрим, — в его голосе всё ещё более чем явно скользила небрежность. «Главенство в местном ремесле чудеса с людьми творит, а?» Айзаве всего на секунду стало любопытно, вёл ли он себя так же. Впрочем, всего на секунду. Такие выскочки, будь они даже рукастые, с каждым годом набивают себе цену.

Шорник, не спеша брать пера, лениво полистал страницы и, остановившись где-то на середине, переспросил:

— Упряжную же нужно, небось? Могу сделать парную, одиночную, оглобельную…

Айзаве вдруг пришло в голову, что его, должно быть, сочли каким-нибудь слугой, прибежавшим по велению хозяина. Что ж. Позволив себе с удовольствием растянуть рот в оскале, он наклонился, откинул плащ с одной стороны, показывая рукоять меча, и отчётливо произнёс:

— Верховая. Две сбруи.

Шорник, внешне не впечатлённый, однако ж сразу понимающе сощурился.

— Тогда готовься раскошелиться, любезный. Такие нынче берут нечасто.

Скрестив руки на груди, он откинулся назад и, пристально обшарив Айзаву взглядом, изрёк:

— Двадцать две золотых за упряжь.

Айзава мысленно скрипнул зубами.

— Двадцать один?

Шорник остро сощурился.

— Лихо. Мечтай.

— Двадцать один, и порекомендую приятелям.

— Нет у тебя приятелей, — щербато оскалился шорник. Айзава сдержанно оскалился в ответ.

— Всем так говоришь?

— Не-а, но буду проклят трижды, если ошибаюсь в твоём случае, — невозмутимо сцедил тот. Айзава чертыхнулся про себя.

— А если обе — по единому образцу?

— Одинаковых лошадей не бывает, — хмыкнул мужчина. — Впрочем, то уже не моё дело. Положим.

— Шестнадцать.

— О, не заигрывайся, — хохотнул шорник. — Такое смастерить выйдет, конечно, дешевле, вот только торгами рулишь здесь не ты. Двадцать.

Всё же не удержавшись, Айзава от души выругался. Щедрая горсть монет, отчаянным грузом тяжелевшая в кармане, казалось, начала таять, даже не успев очутиться на столе у скряги. Но и Айзава был не так прост.

— Девятнадцать?

— Двадцать за упряжь, и не меньше, — положив, что покончил с торгами, шорник прикинул в уме сроки и протянул, — На обе, если учесть ещё заказы, недели три уйдет.

— А если накину?

Шорник с лёгким удивлением глянул на него из-под очков. Но Айзава слов назад забирать не собирался.

— Смотря сколько?

— Полсотни за обе, — он бросил на стол холстяной мешочек, и тот густо звякнул монетами, — Так попривлекательнее, м?

— Вполне, — шорник насмешливо фыркнул, — Не обсчитался? Худой из тебя торгаш. Но не изволю жаловаться.

— За сколько сделаешь?

— Полторы недели. Не меньше. И плату вперёд.

Айзава недовольно цыкнул.

— Чего? Это уже довольно быстро. Многие и месяц, и больше готовы прождать, чтоб ты знал, — шорник широко зевнул, одним глазом уже прикидывая содержимое мешочка, — Добротная сбруя спустя рукава не делается.

— Знаю, — Айзава скрестил руки на груди, — Но я — не «многие». Полторы недели.

— Это уж как пойдёт, — тот привычным движением развязал шнур на мешочке и, внимательно пересчитав монеты, удовлетворённо кивнул, — Постараюсь. Хотя, может, ко мне через час-другой сам капитан королевской гвардии нагрянет — и тогда посмотрим, кто заплатит щедрее…

Тяжело выдохнув, Айзава запустил руку под плащ — и на стол перед шорником глухо опустился ещё один мешочек. Он поднял глаза от первого, развязал второй и оценивающе присвистнул.

— Ладно уж, люблю отчаянных, — он довольно оскалился — и, наконец, соизволив взять в руки перо, широко черкнул по новой строке, — Забирай обе через неделю.

***

Опустившись за стойку с большей тяжестью, чем сам стал бы признавать, Айзава вздохнул. Забавно — учитывая, что от значительного груза он только что избавился.

…Да уж, его шутки даже для подбадривания самого себя никуда не годились. Он невесело изогнул рот в незаконченном смешке.

О покупке он не жалел — ни в тот момент, когда её задумал, ни в тот, когда в карманах в одночасье сделалось до странного легко.

— Поесть чего? Выпить? — хозяин таверны окинул Айзаву быстрым взглядом, но остальные мысли оставил при себе.

— Пое… — начав отвечать по привычке, Айзава осёкся. Мысленно пересчитал остатки монет. Задумчиво ощупал карманы для верности. «М-да, негусто». Чересчур оптимистично было чаять, что тот шорник не сдерёт с него последние сбережения. Впрочем, не то чтобы у него был богатый выбор.

В животе тоскливо зарычало.

Он невесело фыркнул, подозвал хозяина, что не терял времени зря и уже занялся другими посетителями, и жестом указал на кружку. Ну, к голодным денькам ему и без того не привыкать?

А с выпивкой хоть житься немного веселее.

***