***

— Отвлекись-ка.

Мик, уже какое-то время с любопытством копошившийся то в книгах на полке, то во всевозможных вещах различной степени полезности на столе, вопросительно обернулся с книгой в руках.

— Мне… кое-куда нужно. Уйти.

Айзава невольно сжал пальцы на рукоятях и повёл взглядом в сторону, уворачиваясь от не в меру проницательных зелёных глаз. Подбирать слова специально оказалось в разы сложнее, чем он себе представлял.

— Под ночь? — Мик бросил взгляд на единственное не закрытое ничем окно. За ним, багровеющими лучами уже облизывая верхушки зданий, к закату клонилось солнце. — Не на охоту ведь?

— Нет.

Может, Айзава ответил слишком быстро, а может, сам ответ вышел чересчур уж скупым — но любопытство Мика, судя по его выражению, это лишь разожгло. Внимательно оглядев мечи, которые Айзава сжимал, наверное, не в меру сильно, он, казалось, хотел спросить что-то ещё. Но вместо этого непринуждённо изрёк:

— Тогда составлю тебе компанию.

Не дожидаясь ответа, он с готовностью шагнул вперёд, но Айзава придержал его за плечо.

Даже держа в голове задуманное — отказать вдруг оказалось чуть сложнее, чем он думал.

— Я один. Дом оставлю на тебя.

Мик сложил руки на груди и, наигранно сощурившись, осмотрел его с ног до головы. В глазах ярко блеснула хитринка.

— Секретничаешь, м? Не похоже на тебя.

Айзава мысленно ругнулся, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица. И в какой момент ему это стало настолько сложно, что приходилось задумываться?

— Может быть. Но тебя с собой взять не могу.

— Причина? — Мик отступать так просто явно не собирался.

Айзава сам вовлёк его в эту игру — так что и выкручиваться из неё предстояло ему же.

— Есть, — отбил он. В глазах напротив заплясал сдерживаемый смешок.

…Ловкое владение словом едва ли когда-нибудь станет его сильной стороной.

— Ну и упёртый, — Мик фыркнул и, положив книгу обратно на стол, подошёл ближе. — Даже если попрошу?

Он невозмутимо скользнул пальцами по рукоятям мечей, в которые Айзава к тому моменту, кажется, вцепился уже судорожно, и, виртуозно обвив его обеими руками, лукаво склонил голову набок.

— Если что, — он как бы невзначай заправил ему прядь за ухо — и, хмыкнув, прошептал по словам близко-близко, — Ты очень плохо скрываешься.

Оттого, насколько ожидаемо от этого по спине прокатилась волна мурашек, Айзаве захотелось отвесить себе оплеуху.

— Да? — зачем-то переспросил он, и от зазвеневшего над ухом лёгкого смеха ощутил, как к щекам прилило тепло.

Проигрывать вот так просто должно быть уже просто стыдно.

Стоило смириться, что его охотничьи навыки здесь оказывались бесполезны.

— Ладно, — снисходительно улыбнувшись, Мик, заметно празднуя победу, отстранился, — Иди. Но…

Он покосился на камин и языки пламени, мерно покачивающиеся на уже прогоревших поленьях, но Айзава перехватил его взгляд.

— Я скоро, — он приподнял угол рта. — И огонь потухнуть не успеет.

— Ловлю на слове, — Мик игриво кивнул на лежавшие в углу поленья, — Растопку мне доверять нельзя.

— Дом уж, надеюсь, не спалишь, — хмыкнул Айзава. И, бездумно коснувшись пальцами его щеки, повторил тише, — Я скоро.

— С тебя — рассказать, как вернёшься, — блеснул улыбкой Мик — ловко злоупотребляя триумфом.

— А? Да, без проблем, — моргнув, отозвался он и, опомнившись, выпустил его. Мик, прикрыв глаза, последовал за его ладонью — и так же мимолётно отстранился, выпуская его тоже.

Он слишком легко терял сосредоточенность. Набросив на плечи плащ, он кивнул Мику напоследок, проверил клинки и, плотно затворив за собой дверь, шагнул в опустившиеся сумерки.

Возможно, у него и не было особых причин скрывать своих целей. Но было бы досадно растратить все усилия зря.

***

Задумчиво подперев рукой подбородок, Мик устремил взгляд в языки пламени. Те, лениво ворочаясь в жарких углях и глухо потрескивая, как бы готовясь ко сну, навевали безмятежность.

На Айзаву это и правда было непохоже.

Покосившись на всё так же закрытую дверь, он вздохнул и, взвесив в руках металлический прут, — поддавшись какому-то шкодливому настроению, — ткнул в угли. Те недовольно вспыхнули, вздыбившись коротким всполохом искр, что, однако, быстро потухли в полумраке, и Мик, невольно улыбнувшись, убрал прут в сторону.

Он вдруг понял, что ещё никогда не был у Айзавы дома один.

Поднявшись на ноги, он задумчиво скользнул взглядом по каминной полке. Как и в прошлый раз, она была уставлена всевозможной кухонной утварью, припорошенной тонким слоем пыли. «Неужели он сам готовит? Или… готовил». Мысль сама по себе вызвала больше сомнений, чем изумления.

Там же, прячась между кастрюлей и неряшливой стопкой бумаг с вымытым временем текстом, стояла небольшая пустая склянка, показавшаяся знакомой.

Ощупав грубый рукав мантии, он вдруг вспомнил.

Он ведь ещё не переоделся.

Стащив со спинки кресла принесённую им одежду, он сбросил мантию и просунул руки в мягкие рукава, натянул брюки. Те, в противовес чересчур большой рубашке, и правда оказались коротковаты — но от обретённой свободы в них как будто сильнее хотелось жить. Как будто ли…

Застегнув последнюю пуговицу, он задержал пальцы на вороте и замер, наслаждаясь ощущением.

В уголки губ закралась непрошеная улыбка.

«Так-то лучше».

Ему, наверное, всего лишь казалось, но…

Свободная рубашка, местами потёртая и выцветшая, но на ощупь успевшая стать такой привычной — совсем немного — пахла огнём, сталью и выпивкой.

…Интересно, скоро ли он вернётся.

Стянув со стола какую-то книгу, Мик плюхнулся в излюбленное кресло и, закинув ноги на подлокотник, нашёл глазами первую строку.

«Прежде чем выходить на охоту, следует…»

Каждое слово, выведенное грубовато, но безошибочно уверенно, быстро, мощно…

В память яркой, пьянящей вспышкой врезались уверенные прикосновения горячих рук — и быстрые, мощные движения тела…

Взгляд, не двигаясь к следующей строчке, бесполезно завис на краю страницы.

«Прежде чем выходить на…»

В мыслях — опаляя осознанием реальности — на кончике языка огнём заискрились воспоминания ночи.

Подобрав под себя ноги — игнорируя заигравший в груди и на лице жар — Мик упрямо уставился в книгу.

Неудержимо сильные руки, шершавые от множества шрамов и мозолей, сжимали его бёдра — придвигая ближе резкими рывками — от одного только касания которых нездорово, дурманяще мутнело перед глазами. Двигаясь всё дальше, толкаясь всё быстрее, переполняя ощущениями, от которых хотелось только кричать, не слыша самого себя, задыхаясь, утопая в поцелуях, цепляясь руками, прижимаясь плотнее, глубже.

«Прежде чем выходить…»

…Давно уронив книгу на колени, Мик слабо выдохнул в ладони и, зажмурившись, пискнул.

Это случилось.

— Господи…

Спрятав лицо в совершенно пустом доме от самого себя, Мик попытался сделать глубокий вдох, но вместо этого всхлипнул как-то совсем жалобно и, скатившись с кресла, порывисто шагнул к камину. Огонь, не ведая, всё так же мирно покачивался на алеющих углях, то и дело пощёлкивая остатками чудом нетронутой древесины. Мик яро сгрёб угли в кучу прутом и, присев на корточки — улыбаясь во весь рот совершенно бестолково — обнял себя за колени.

Прерывая потрескивание в камине, в дверь раздался смазанный стук.

Он настороженно поднял голову от огня. Айзава ведь закрывал сам?

У него не было бы причин стучаться в дверь собственного дома.

У Мика не было бы поводов для опасений — если бы церковь не…

— А-Айзава?

Голос на секунду предал. Вместо ответа с улицы послышалось неясное копошение. В груди замерло.

Отложив прут в сторону, Мик поднялся на ноги и, касаясь пола тише, неуверенно шагнул к двери. На улицы уже опустилась тьма — и даже сквозь единственное окно, выходившее наружу, не было видно ни проблеска света.

Он нервно — и бессмысленно — убрал волосы за уши и под одежду, не поймав пальцами капюшона, и подкрался ближе. И когда он, тщетно пытаясь унять похолодевшее сердце, коснулся пальцами двери — из-за неё послышался глухой, но безошибочно знакомый голос.

— Мик? Я тут, это… — из-за двери раздалось кряхтение.

…Груз рухнул с плеч за мгновение. Мик, не дожидаясь, распахнул дверь — чуть было не сбив Айзаву с ног.

Айзаву, с ног до головы увешанного кожей, какими-то ремнями, и…

— Да, не подрассчитал я что-то масштабов, — он издал натужный смешок и, кивнув Мику, кое-как перешагнул порог. Рассеивая ночь, пламя камина выхватило его фигуру из темноты. Чуть не забыв уступить дорогу, Мик вцепился в него взглядом.

Ему кажется.

— Это…

Ему только кажется.

Айзава повёл углом рта в ухмылке и, насилу выпутав одну руку из многочисленных ремней, стащил ношу с плеча.

— Ага.

Опустив на кресло перед ним два сложенных друг на друга кожаных, гладко блестящих новизной седла.

— Откуда ты это… — сглотнув, Мик невольно протянул руки к седлу и, затаив дыхание, провёл пальцами по шелковистой поверхности. Та отдалась лёгким теплом — окутав ни с чем не сравнимым запахом свежевыделанной кожи.

— А сам как думаешь? — оскалился Айзава и, наконец, выпутавшись из всех ремней — без сомнения, упряжей — и водрузив их на кресло, отряхнулся. — Заказал.

Он закинул встрёпанные ветром и суетой волосы назад и, сняв плащ, выдохнул.

— Нам с тобой.

Оторвав взгляд от седла, Мик обернулся к нему. В груди замерло.

Нам с тобой.

— Сколько это всё… — не веря, он перебрал пальцами крепкие, добротные ремни — без сомнения, сделанные рукой мастера. — Сколько ты за это всё отдал?

Такая упряжь и такое седло бывали не у каждого гонца, что Мик украдкой провожал взглядом, завершая ночные службы. Вся эта амуниция, кричавшая о качестве и новизне одним своим внешним видом, не могла стоить мелкой меди.

Айзава, неопределённо поведя плечом, спрятал взгляд в огне.

— Неважно.

Чувствуя кожей, что за этой немногословностью скрывалось нечто большее — то, во что Айзава его посвящать не собирался — Мик втянул носом воздух. От этого свежего, пряного запаха у него, кажется, даже немного закружилась голова.

— Я, — он запнулся и, убрав руку с седла, шагнул к Айзаве, — Даже не знаю, что сказать.

— Ничего и не нужно.

Мик слабо поджал губы. Щёки свело от улыбки.

Сердце, замерев с какой-то совсем глупой наивностью, не верило.

— Это… правда для нас? — он коснулся его руки, с чего-то потеряв смелость.

Не давая шанса передумать, Айзава перехватил его за руку и, притянув ближе, хмыкнул — делясь своей собственной смелостью.

— Ну, если уж вернее — для Тени. Но, надеюсь, ездить на ней будешь ты, — он привычным движением высвободил его волосы из-под воротника, касаясь шеи, — Вторая — для Света.

Он оставил руку на его плече и, на секунду замолчав, опустил взгляд, пробормотав чуть тише:

— С упряжами, глядишь, будет сподручней. Лишними точно не будут.

С тех самых пор, как встретил и подружился с Тенью, с того дня, как влюбился в пьянящее, вмиг ставшее родным ощущение свободы, которое мог ухватить лишь верхом на лошади — он не позволял себе даже мечтать.

Даже не считая лошадей — он запрещал себе мечтать слишком о многом.

И Айзава — и не подозревая, совсем не спрашивая — одну за другой воплощал эти мечты в жизнь. Как будто бы знал всё.

Так просто… не бывает.

В уголках глаз предательски защипало. Мик упрямо запрокинул голову, возвращая себе самообладание.

И, выдохнув, обвил его обеими руками.

Крепкие руки — с извечно присущей им каплей грубоватой неловкости, что очаровывала — притянули его ближе.

— Спасибо.

— Главное, чтобы подошли — я-то не шибко разбираюсь, — вместо ответа пробормотал он себе под нос, не отстраняясь, и Мик, глупо хихикнув, ткнул его в бок.

— Не волнуйся — зато разберусь я.

От этого привычного тепла державших его рук ощутив себя прежнего, Мик живо вскинул голову. В груди вдруг всколыхнулось юношеское нетерпение. Не разжимая рук, он нашёл глазами упряжи. Блеск отполированной кожи сёдел и металлических вставок на ремнях, одним своим видом внушавших уверенность и страсть, какой он раньше в себе не находил, с каждой секундой манил всё сильнее. Оглядев его лицо, Айзава приподнял угол рта — уловив дилемму.

— Как насчёт испытать?

Мика не нужно было спрашивать дважды. Выпустив его первым, Айзава набросил на плечи плащ и подцепил оба сёдла. Поправив на себе одежду, Мик кое-как сгрёб с кресла ремни (которых и вправду оказалось немало) и, не в силах упрятать улыбки, порывисто распахнул дверь в ночь.

Сердце в груди трепыхалось чувством, что больше всего на свете хотелось назвать счастьем.

***