***

Небеса возлагают на хрупкие плечи тягости,

Берегут и венец, и просторы твоей рукой.

А сочувствия в сердце не будет — и самой малости.

Пусть склоняются в страхе придворные пред тобой.

Но я знаю: порою не спишь, и рассвет заходится.

Искалечено тело. Душа же коснулась зла

Во змеином клубке, где и помнить уж не приходится

Вмиг сгоревшее детство. Осталась одна зола.

И нет смысла жалеть о прошедшей так рано юности:

Позабыла она отчего-то свою весну.

Не свербит, не дрожит, и не мается. Что за глупости!

Ведь покой и величье империи на кону!

Во дворце ты — слуга, пусть за верность познавший милости.

За запретной и зыбкой, но тёплой такой мечтой

Вдруг потянешься к яркой, щемящей, искрящей близости:

Только в доме друзей ты как будто слегка чужой.

Но есть я, чтоб отдать всё что можно, и что позволено.

Слив цветенье, и звёзды, и ветер, и жар зари.

Где, казалось, беспомощно-горько безвольны мы,

Не стихая, пылаем от трепета и любви.

И смятенье в глазах, что вдруг стали почти бездонными,

И так славно щекочет румянец по коже щёк.

Я же пальцы твои согреваю пока ладонями,

Понимаю, что юность струится, как мягкий шёлк.

Пусть проходят года, растекаясь рекой по времени.

Неизменна лишь сила в желанье таком простом.

Обещаю из долга отменно служить империи,

И из чувства клянусь оставаться тебе щитом.