«Так глубоко ненавидеть мы можем только то, что является частью нас самих».

— Густав Майринк, «Голем».

Коэн молился.

Даже когда ноги подогнулись, и он упал на колени, а происходящий на экране репортаж можно было видеть только сквозь выступившие от нехватки воздуха слезы, даже когда он исторгал новые порции оскверненной болезнью крови на красивый пушистый ковер, он продолжал молиться, тихо радуясь тому, что молится он не на камнях.

Он должен найти Леви. Он должен отключить это презренное чудовище, голема, чтобы передать его двоюродному брату и умереть уже, наконец, спокойно.

Леви не имеет права получить это создание, его глупая идея о превращении голема в человека попросту опасна. И потому Коэн не сможет сделать брата своим наследником.

Эти холодные факты кипели у него в мозгу как в адском котле, пока на экране в небо вздымался черный дым.

Единственное, что спасало его разум от всепоглощающего панического огня — это молитвы.

***

Прошла неделя после взбучки, которую Ноа получила от брата за пропущенные звонки. Холодный и едва сдерживающий ярость, он сказал, что ему, возможно, придется водить ее под ручку, чтобы такие фокусы больше не повторялись. А Ноа не понимала какие еще фокусы?..

— Брат недолюбливает голема, — изливала она душу Дазаю, когда однажды тот имел неловкость спросить все ли с ней в порядке. — Можно сказать, ненавидит его и хочет побыстрее от него избавиться. И мне не отвечает, когда я спрашиваю почему…

Честное признание человеку, которого она едва знала. Но он ей, как и многие другие, очень нравился со своим сложным и непонятным характером, укрытым шутовством и изящной увертливостью. Хотя, может дело было в том, что она не помнит, когда кто-то в последний раз спрашивал ее в порядке ли она.

— Хотя я догадываюсь… но помню очень смутно. Голем — машина, он был создан для войны, для защиты нашего народа. И в какой-то момент он сделал… что-то ужасное…

В глазах потемнело, когда она снова обратилась к своей тугой памяти. Запахло свежескошенной травой, но запах быстро оставил ноздри, стоило Ноа сдаться и прекратить нащупывать воспоминания.

— Вот как? — Дазай выглядел искренне заинтересованным, как показалось Ноа. — А голем участвовал в Великой Войне?

Ноа кивнула.

— Мы тогда жили в Англии. Отца призвали, и он увел с собой голема. Забавно, но доктора Дика он встретил именно на фронте, они стали друзьями… а теперь, наверное, доктор Дик мертв… — следуя логической цепочке собственных слов, Ноа почувствовала странную пустоту в груди и опустила голову, ощутив себя уязвимой.

Дазай очень ласково похлопал ее по плечу.

— Не отчаивайтесь. Если он жив, мы обязательно спасем его, — пообещал он, подбирая слова так, чтобы не давать ей ложной надежды.

Это Ноа поняла, но все равно улыбнулась.

— Спасибо, Дазай-сан. Вы очень хороший человек.

Дазай вздрогнул. Ноа заметила, как в одну секунду его глаза удивленно приоткрылись, а рука на плече дрогнула, прежде чем сползти вниз.

— Я… ничего. Всегда пожалуйста, Ноа-чан! Я могу звать тебя Ноа-чан? — Он заулыбался, его голос зазвенел дурашливыми нотками. — Просто ты выглядишь как Ноа-чан~

Ноа склонила голову, но заулыбалась. Ей очень понравилась его фамильярность, снимающая опостылевшую девушке официозность, с которой она обращалась ко всем без разбора. Она сама не знала почему ей так надоело обращаться ко всем с причитывающей любому человеку вежливостью. От чего-то в такие моменты она чувствовала себя слугой.

— Да. Ты можешь обращаться ко мне Ноа-чан… Дазай-чан.

Веки Дазая снова качнулись в легком удивлении, а потом он рассмеялся.