Она смотрит на него неотрывно, изучая каждую черту, запоминая каждое мимическое движение. Возможно, надеясь уловить хоть что-то знакомое, хоть что-то понятное, что могло бы связать их, примирить; что могло бы заставить ее полюбить его. Даже не так: не полюбить, а просто принять, чтобы свыкнуться со своей участью, чтобы боль ощущалась не так сильно. Нет ничего страшнее союза по принуждению, и ей хотелось бы заметить хотя бы один признак, который мог бы опровергнуть, что их брак именно такой.

Но Дрого сидит рядом с ней за трапезным столом, как нерушимая скала, зачарованным взглядом поедая зверское представление, разыгранное в их честь, и не обращая на нее ни малейшего внимания. Застывшее выражение на его лице кажется ей жестоким, и она боится не сдержать слез, боится, что реакция на них будет незамедлительной и бескомпромиссной. Дотракийцы, казалось, никогда не плачут. Даже лица женщин, танцующих в первобытном танце, остаются сухими, несмотря на ярко-алую кровь, хлыщущую из артерий падающих возле них мужчин, проигравших в бою.

Дрого не улыбается, но и не ужасается. Со стороны может показаться, что ему все равно, но он неизменно остается прикованным взором к этому страшному пестрому действу, потому что это традиция, нечто, без чего ни одна свадьба в Кхаласаре не проходит. Дотракийцы сражаются, как животные, и сношаются, как животные. Было бы глупо ожидать в других жизненных областях от них чего-то другого. Дэни еле сдерживает очередной порыв разрыдаться и очень кстати — настроение ее брата портится с каждой минутой все больше и больше. Слуги Кхала предлагают пищу сначала своему лидеру, затем — его жене, и только потом — родственникам. Визерис то краснеет, то бледнеет от бешенства, поскольку в глубине души считает себя неоспоримо выше Дрого и сестры.

Взгляд Дэни снова перемещается на мужа, которого она не выбирала, и ей снова хочется плакать. На этот раз от необъяснимого страха, обуревающего ее. То, как он смотрит на кроваво-влажное представление, не предвещает ничего хорошего. А с этим человеком она не просто связана узами брака. Она должна стать его женой — во всех смыслах этого слова.

Ей кажется, что деваться некуда, и, раз уже все предопределено, остается только притупить взор, притихнуть и покорно ждать закономерного финала.

***

И лишь когда долгая трапеза длиною в день заканчивается и наступает пора дарить подарки невесте, он обращает на нее внимание. Толпа расступается, раскрывая перед Дэни зрелище, которое нравится ей несравненно больше, нежели кровопролитное ритуальное сражение. Дрого идет к ней навстречу плавной поступью, ведя за уздечку молодую лошадь, серебряная грива которой мерцает, как расплавленная луна. Она приближается к ней размеренно, но уверенно, и настигает, как туча.

До глубины души пораженная и вместе с тем растерянная — о таком повороте событий ее никто не предупреждал, — Дэни нерешительно проводит пальцами по ее упругой и твердой шее, зарывается в ее шелковистые, словно тихие волны, пряди.

И Дрого что-то произносит, а Магистр Иллирио тут же переводит:

 — Серебро к серебру твоих волос.

 — Она красивая, — не сдерживает восхищения Дэни, и Кхал кладет свои руки на ее талию, осторожно и легко поднимает и сажает ее на лошадь.

Ей больше ничего не остается — животное пускается в галоп, и Дэни вдыхает пленительный аромат разнотравья, ударяющий в ее ноздри с ласковыми потоками ветра. Впервые за этот день, до того кажущийся скорбным и страшным, она чувствует себя свободной, порхающей, и страх отступает, она больше не боится ничего. Осмелившись на то, чего раньше бы она никогда не сделала, Дэни перепрыгивает через костер, разведенный празднующими дотракийцами, пролетает над его горячими потрескивающими языками и возвращается к Дрого, безмолвно ее ждущему.

 — Скажи ему, что он подарил мне ветер, — просит она Иллирио, и тот покорно выполняет ее просьбу. Именно тогда она впервые замечает улыбку, проступившую на лице Дрого.

***

Но застилающий глаза экстаз не может длиться вечно, даже тот, который возник после долгой и мучительной бури. В какой-то момент Дэни вновь ощущает, как цепкие пальцы брата сжимают до боли ее плечо, и она слышит тихий, но грозный шепот над своим ухом:

 — Удовлетвори его, милая сестренка, иначе ты увидишь такое пробуждение дракона, которого не видела раньше никогда.

Она еще совсем ребенок — глупый, неопытный, — но это Визериса едва ли волнует. Он будто бы живет в каком-то параллельном мире, в котором правят другие законы физики, и люди наделены такими возможностями, о которых Дэни даже не подозревала. Ее любимый старший брат, к ее огромной скорби, принадлежит к тем людям, которые могли бы съесть собственное потомство¹ и не подавиться. Но почему-то она до конца этого не осознает, и страх перед первой брачной ночью вновь возвращается к ней, как если бы это была приготовленная для нее гильотина.

Дрого настигает ее, как гроза в открытом поле, и ей не скрыться от него, не убежать. Она совсем не знает этого человека, хотя и поняла уже, что улыбка ему не чужда, как и… забота? Но что скрывалось в его голове, какие мысли там зарождались? Почему он избрал ее, а не любую другую девушку из своего племени, с кем у него гораздо больше ментальных соприкосновений? Кто мог бы не испытывать позывов к плачу, когда воители вокруг падали замертво на землю, кто мог бы обменяться с ним хотя бы парой слов, кто точно знал, какое будущее их ждет?

Возможно, это был захватнический инстинкт, Дэни не знала. Дотракийцы будто бы не терпели, когда что-то в округе было им не подчинено, было ими не завоевано.

И Визерис еще хочет обуздать это ни перед кем не смиряющееся пламя?..

Он дает ей знак седлать лошадь, и Дэни, нервно сглатывая, в последний раз смотрит на своего брата — настороженного, угрюмого, как будто бы злого. Возможно когда-то, думает Дэни, ты попадешь в похожую ситуацию и сполна ощутишь, каково мне. Назвать это жгучее желание ненавистью она не может — слишком уж оно слабое.

Конь Кхала нетерпеливо бьет копытами, поднимая пыль, и они молча отправляются в ночь, под покровом звездного неба, отдаляясь все дальше и дальше от лагеря. Это немного удивляет Дэни — она прекрасно осведомлена о врожденном бесстыдстве дотракийцев — и вместе с тем страшит еще сильнее. В пути он вновь не смотрит на нее, совсем ничего не говорит, а в ее мысли внедряется лишь одна мантра: «Я — кровь дракона», которую она повторяет, как ей кажется, бесконечно.

Никто никогда не бывает готов к наступлению некоторых моментов. А иногда готовность приходит только с их наступлением. Время будто бы замерло в одной-единственной точке, когда Дрого спрыгнул с коня и подошел к ней, чтобы протянуть ей руку и помочь слезть с молодой лошади.

Она устала сдерживать свои эмоции, и теперь, когда какая-то неосознаваемая ноша спала с ее плеч, она позволяет себе заплакать, по-детски обнимая себя руками и утешая. Но Кхала Дрого такое проявление эмоций не злит — он остается невозмутимым, приближается к ней.

 — Нет, — внезапно говорит он ей, вытирая ее слезы.

Дэни удивляется.

 — Ты знаешь Общий Язык?

 — Нет, — таков единственный ответ, который она слышит.

Но и этого достаточно, чтобы ей стало хоть сколько-нибудь теплее. Дрого нежно касается ее серебристых волос, начинает что-то нашептывать на дотракийском — с той же нежностью, о возможности проявления которой она даже не догадывалась. Касается ее подбородка, гладит по щеке, побуждает смотреть ему прямо в глаза, побуждает открыться. Где была эта близость в самом начале их знакомства? Где была несколько часов назад?

Дрого не думает останавливаться, но и не спешит. Будто бы знает, что время еще есть. Будто бы знает, что это еще один дар, который он должен отдать ей.

Вот — они уже сидят на земле, друг перед другом, его могучие волосы развиваются позади, словно крылья. Она в который раз зажимается, закрывается, нервно глядит в сторону, словно хочет сбежать. Но Дрого не дает. Возможно, потому, что во всем привык побеждать.

 — Нет, — вновь повторяет он, разжимая ее пальцы.

Затем касается ее рук, плеч, спускается ниже.

 — Нет? — снова обращается он к ней, но по тону Дэни понимает, что это уже вопрос.

 — Да, — с внезапно возникшей готовностью отвечает она ему.