– Ну, чё рты разинули?! Вам этот валенок объяснять пытается, а вы не слушаете нихуя!
Верят некоторые люди, что есть такая штука – любовь с первого взгляда. Хотя, наверное, правильно говорить, что влюблённость: с первого взгляда влюбляются, а не любят, и влюбляются во внешность, в прическу, походку и красивое платье; долго любить платье да волосы не получится, как ни пытайся. И, кажется, сейчас Джиро понял, что именно означало, когда про это всё говорили люди взрослые и инфантильные. Только «влюбился» он, вроде бы, в голос. Именно в кавычках, в больших таких – на любовь это и близко похоже не было, но что-то щёлкнуло, что-то заставило отвлечься от оживлённого разговора с будущим однокурсником. Не в голос даже, в интонации, кажется. Или важнее было – что именно он говорил?
– На вопрос про столовки вам ответили? Ответили. Ещё чё есть?
– У меня к вам вопрос есть...
– Да разберутся с твоей общагой, успокойся, уже даже я тя запомнил! Это всё?
Такой тишины от целой толпы новообъявленных первокурсников, ещё не разделённых на группы, всем факультетом запихнутых в одно помещение, Джиро ещё не слышал. Молча посочувствовал и парню с общагой (вернее, без неё), и «валенку», куратору с длинными крашеными волосами, с которого первокурсники спесь сбили настолько быстро, что тот едва ли не в слёзы бросился. А вот этот новый, громкий, красноволосый куратор – значит, студент-второкурсник – явно своё место уступать обратно не собирался. Обвёл толпу своим грозным горящим взглядом, выпалил:
– Всё ясно?!
И будто – пиздец, тушите свет, тут и приказ об отчислении впору до начала учебного года писать! – прямо в Джиро своими горящими янтарными глазами и упёрся. А почему именно в него-то?! Чё он, на допрос сюда пришёл? Это не кураторы, вообще-то, вопросы задавать должны! Ряды первокурсников от такого напора тоже оторопели, замерли, только потом чёт зашевелились, зашептались, закивали. Послышалось неуверенное «ага», всё чаще и с разных сторон.
А сказать-то что-то надо – когда на тебя так палят! И тем более, когда влюбился, пусть и в кавычках и не про любовь. И как-то рефлекторно абсолютно, не контролируя и не думая, Джиро встал, возвышаясь над толпой сидящих на креслах отнокурсников. Красно-янтарный куратор упёрся в него взглядом – только сейчас упёрся, и теперь Джиро понял, что до этого он куда-то совсем в сторону смотрел, и вставать нужды совсем не было. Взгляд у куратора был спокойно-выжидающий. Бесит. Отчего-то – бесит!
– Ну?
Спросить что-то надо, раз уж встал, раз уж на тебя все смотрят. И Джиро не придумал ничего лучше, чем задать единственный уместный в такой ситуации вопрос:
– Скажите, а где у вас на этом этаже можно туалеты найти?
***
Опоздать в первый же день своей университетской жизни. Это постараться надо. Хотя, справедливости ради, Джиро не слишком старался, чтобы опоздать.
Аники сказал – выйти надо в одиннадцать! Даже Сабуро Джиро ткнул, удивился, что тот всё ещё в доме торчит – Сабуро вообще, хоть от своей высокомерной манеры речи не избавился ни на йоту, стал каким-то более внимательным и почти смирившимся с существованием Джиро что ли, как только последний поступил в универ. А Джиро в одиннадцать не вышел. Потому что проглядел, потому что надеялся, что время есть, потому что в ответ на язвительное замечание младшего братика о пунктуальности старшего обязательно надо показать язык и придумать что-то не менее язвительное, а это, извините, время отнимает; потому что, в конце концов, корпуса перепутал. Спасибо хоть, бегает быстро. А всё равно получилось, что запыхался, когда влетел вроде в нужную дверь, вроде в нужный корпус, когда взлетел по лестнице и пробежал в тишине светлых коридоров несколько поворотов. Пока, естественно, не столкнулся с красно-янтарным. Не буквально столкнулся, за это тоже спасибо; просто стоял возле одной аудитории, прикрыв глаза и оперевшись на стену (хоть бы в телефон уставился, сделал бы вид, что чем-то важным занимается!); стоило Джиро появиться в его потенциальном поле зрения, глаза тут же раскрыл, словно хищная жёлтоглазая кошка, едва ли не оскалился; а вот голос звучал спокойно, лениво, и насмешка в нём тоже была какой-то сонной и словно для галочки:
– Снова ты? На этом этаже туалеты будут во-он туда и направо.
Джиро ещё одно слово придумал, как его называть, ещё вчера, дома, когда почему-то о нём думал. Колючий. Чтоб больше не красным и не янтарным, чести много. А колючим у него было всё, и волосы, и глаза кололись, и в этом его непонятном голосе тоже колючки рассыпались. Потому, наверное, так сначала и зацепило, укололо.
– Да я, не это!..
Кивает: понимает же всё, но поиздеваться надо!
– У ваших аудитория этажом ниже, но та же, что тут. Доберёшься сам, или проводить надо?
Издевается, или?.. Но вместо этого вопроса снова вырывается совсем глупый и ненужный:
– Так разве ты не у нас курируешь?
Совсем глупый – понятное дело, что не у них, раз на другом этаже, да и почему вообще Джиро это волновать должно? Но замереть его заставило другое: ещё вчера, несмотря на уговоры кураторов, обратиться к кому-то из них на «ты», пусть разница в возрасте от полугода до двух, казалось слишком непривычным. И этот самый куратор, к которому ещё вчера обращались на вы, начинает ржать – то ли от вопроса, то ли от изменений в выражении лица нелепого паренька перед ним. Должно быть, Джиро действительно кажется таким нелепым!
– Не у вас. Но если чё, ты ко мне обращайся тоже.
– Ага... Спасибо тогда!
Разговоры разговорами, но Джиро, вообще-то, опаздывает. Он разворачивается и двигается к лестнице, но что-то заставляет его развернуться всего через несколько шагов.
– А вы, это... А раз к вам... Раз к тебе обращаться так просто с вопросами можно, то дашь мне стору или какие контакты?
– А? У меня телефона нет.
Это типо... шутка такая? Чтобы девчонок отшивать?
– С собой, типо?
– Да нет, вообще.
– А как ты тогда куратором работаешь? – неуверенно спрашивает Джиро. Попасться на новую ловушку совсем не хочется. А колючий хмыкает довольно:
– Дык я ж в унике тут постоянно! Так что ко мне кто угодно обратиться может. Ты тож обращайся, я ж уже сказал. Как тя?
– Ямада Джиро.
Почему-то в этот раз Джиро сразу понял. А этот, мелкий, кивает. Ещё одно слово! Мелкий. Хоть и старше, а на голову Джиро ниже. Почему он только сейчас это заметил? И сразу – не такой страшный.
– А меня Куко зови.
Куко. Ку-ко.
– Без фамилии не узнать могу. Вдруг спутаю с кем.
– Да с кем ты меня спутаешь-то! Харай я.
Харай Куко – Куко Харай. Прав Джиро был, имя у него тоже колючее. Тоже красное и янтарное, но колючее куда больше, и совсем не мелкое, хоть и короткое.
– А вот если долго стоять тут и болтать будешь, – янтарные глазки щурятся, вот уж точно – хищная кошка, рысь, не иначе – Так я кому расскажу, что ты первый день свой прогуливаешь.
– Я не прогуливаю, я потерялся! – сообщил Джиро важно, долго выдерживая взгляд жёлтых глаз, и только когда получает одобрительный смешок, таки разворачивается, направляясь к лестнице. Опоздать в первый день так надолго действительно совсем не хотелось...
– И-и спасибо, кстати! – добавляет он позабытое. Сзади ему раздаётся смех, громкий, колючий – к таким людям и на вы не обращаются-то, но почему-то развернуться хочется.
– Ты ж говорил уже! Обращайся!
***
– Какие люди!
За две учебные недели пересекаться с красно-янтарным куратором уже стало чем-то привычным. От «экскурсий» по корпусам с длинными странными лестницами и высокими столовыми до разных мероприятий для первокурсников, в которые вписывались только глупые и излишне инициативные. Естественно, версии, к какой именно группе Джиро относился, у него с Сабуро разнились, хотя иногда Джиро задумывался: а «заинтересованные», как он осторожно заменял в своей голове слова «влюбленные в кавычках», относятся к группе слишком инициативных или глупых?
Так или иначе, странный по своей сути фестиваль или конкурс песен должен был как сплотить коллектив (чем безуспешно занимались абсолютно все мероприятия до этого), так и стать возможностью проявить себя «юным звёздочкам». Какие юные-то, если уже в универе! Но почему-то Джиро совсем не удивился, узнав, что и эту затею курирует Харай. Если б не Харай – Джиро, наверное, и не пытался бы в этом участвовать. Сам так и не понял, почему, но уже как-то смирился.
– Я гитару принёс, – громко, через весь актовый зал говорит Джиро, словно чёрный чехол за его спиной можно не заметить. Куко, возвышаясь над залом со сцены, но с такого расстояния всё ещё кажущийся каким-то миниатюрным, несмотря на расставленные в бока руки, важно кивает.
– Круть! Тащи сюда, играть будешь!
Но, вообще-то, если подумать, Джиро хватит и технической части. Джиро хватит принести гитару. И приходить на каждую тренировку, чтобы точно проследить, что с гитарой ничего не случится – а на самом деле украдкой наблюдать и за лицом янтарного. Который – за полмесяца Джиро почти уже понял, распознал его мимику, а вот интонации запомнил почти что идеально – наверняка будет наблюдать за волнующимся перваком со скучающей миной, пока не надоест, пока не наклонится вперёд, упираясь ладонями в колени, и не скажет что-то резко и громко своим колючим голосом, да так, что первак аж задрожит, весь перепуганный... Может, тут Джиро и пригодится? И драгоценную гитару уберёт куда подальше, и перепуганного парнишку (или девчонку?) по плечу похлопает. А, может, Куко даже что-то понравится? Он, может, заулыбается, скаля свои острые зубы, или громко загогочет, и теперь его колючки в голосе из иголок превратятся в маленькие бенгальские огоньки, ручной фейерверк, что осветит счастливчику путь на сцену – пусть и маленькую, университетскую, никому особо не нужную. Но Джиро отчего-то нужную, пусть и не обязательно выступать надо.
Хотя, вообще-то, и выступить было бы совсем неплохо.
– Расчехляй, глянем, – сообщает Куко, стоило только Джиро подойти ближе, садится (почти что падает) на край сцены, болтая ногами. И всё равно – сильно выше остаëтся, Джиро даже едва ли на сцену сесть с пола сможет! Ямада опирается спиной к сцене, встав рядом – достаёт гитару, проводит по лакированному красному боку, улыбается чему-то своему. Харай, не дожидаясь, когда парень достаточно насладится воспоминаниями да настроится на нужный лад, нетерпеливо стучит по сцене ногой.
– Играй! – приказывает он. А Джиро теряется:
– Что играть?
– Что хочешь, то и играй. Хотя бы гитару проверим. А ежели ты с номером пришёл, то и его хуярь, послушаем! Тя проверим тоже!
Джиро пришёл без номера, потому только качает головой. По очереди перебирает струны – звучит чисто, настроена, звук хороший, глубокий. Бьёт по всем струнам разом. Этого достаточно для проверки?
– Ты оглох, или чё? Я ж сказал, хоть что-то сыграй!
– Не оглох я! Гитару проверяю, не возникай тут, – отвечает Джиро, на что Куко только хмыкает. Бьёт по струнам снова, зажав аккорд. Нормально звучит, хорошая. Но в своей-то гитаре Джиро и так уверен. Перебирая несколько простых аккордов, он и перебор играет не слишком сложный. А Куко, хоть ногой и покачивает, снова чем-то недоволен, колется и ёршится:
– А слова-то где?
Слова ему подавай! Не прекращая щипать струны, Джиро задумывается, пытаясь вытащить из памяти хоть что-то. Несколько строчек... Почему-то в голову лезет только уже когда-то давно забытое, и теперь снова всплывшее в памяти, размеренное и неуверенное:
– Так почему, чем дальше дышим, тем чаще грустные песни пишем? Если подобное зовут мудростью, я навсегда останусь глупым и буду ждать чего-то кроме знакомых фраз и приятной боли...
Перебор попал неплохо, аккорды – с первого-то раза в минус. Джиро хмурится, стараясь подобрать аккорды точнее, негромко напевая и следующие строчки. Привыкнуть можно даже к холоду, обмануть себя другого...
А по Куко и не понять, слушает он или нет. Только говорит, не дождавшись, как Джиро подберёт аккорды получше и окончательно собьётся на неразборчивое бормотание.
– Я понял, что гитара хорошая! Я тя услышать хочу. Пой громче!
Пой громче, играй лучше, танцуй... А, нет, там наоборот было...
– Меня услышать? Я не знаю, что петь. Я ерунду петь буду. Но что вспомню, то и буду.
Да и не петь толком – так, читать. Но, наверное, так тоже можно. Никто не говорил, что зачитывать нельзя! Джиро ударяет по струнам снова, на этот раз не уходя на перебор. Ну, раз уж он начал...
– А помнишь? Солнце было ярче, сны интереснее, ближе горизонт. Я помню, слово ещё что-то значило, мы не старея, ждали у ворот.
Он и не заметил, что играть уже почти перестал – вскоре и одинокие аккорды в начале тактов стихли, оставляя только голос.
– Вот-вот – они откроются, и что-то будет! Нас озарит, что с вами строим новый Вавилон! Они открыли залп по чëрным дырам из белых орудий. Я правда помню, что когда-то тут было светло...
А вот так сойдёт? Харай хмыкает снова:
– Чем тише гитара, тем громче ты поёшь! Или говоришь. Только мрак какой-то всё.
– Мрак? – удивился Джиро тихо, хотя теперь гитары совсем не было слышно.
– Давай, Ямада, поднимайся на сцену, будем те номер подбирать!
– А ты? – выпалил Джиро как-то инстинктивно. Да как и в прошлые разы. Рядом с Куко только инстинктивно и получалось – и не потому, что думать тяжело, а потому, что иначе как рефлексами этот колючий поток энергии остановить было нельзя. Задирает голову, встречаясь со слегка раздражённым взглядом от куратора, что уже успел вскочить на ноги.
– Я? Мне тоже спеть, или чё?
– Не «или чё». Спеть. Спой что-нибудь, что захочешь. Но живое что-нибудь. И не мрак, тогда уж!
– Да я не мрак те легко найду! Ща, вспомню что-нибудь...
Харай думает не так уж и долго, улыбка-оскал снова возникает на его лице, а колючий голос пытается быть тягучим и звенит громко и уверенно, без всякой гитары:
– Мы разрисуем все заборы своими стихами; достань, пожалуйста, краску из рюкзака. Нам ни к чему учителя, мы придумаем сами правила русского языка! Когда экономят силы все остальные, мы заранее готовимся к ностальгии. Мы решили – дорога каждая минута; мы валяем дурака, и пока впечатления – наша валюта, мы сказачно богаты!
И он смеётся, словно бы действительно сказал что-то смешное или излишне жизнеутверждающее.
– Ну, может, и пооптимистичнее, – нехотя признаётся Джиро – Но и то что я пел, не такое уж оно...
– Ямада! Сюда иди, – снова обращается к нему Куко, на этот раз – протягивая руку и наклоняясь. Наивно! И всё же, Джиро протягивает руку, пытаясь при помощи такой опоры забраться на сцену. А Куко оказался крепче, чем выглядит на первый взгляд, затянуть наверх и удержать вес Джиро смог, пусть и, кажется, с бóльшим усилием, чем планировалось. Когда и гитара была затащена на сцену, Куко как-то гордо что ли кивнул и Джиро, и гитаре в его руках. Ему так нравится, когда он с гитарой стоит? Теперь и Джиро тоже сам себя отчего-то гордым почувствовал, перехватив инструмент в руках покрепче.
– А ты знаешь, что песни могут быть не слабее мантр?
– А? – совсем не понял Джиро, а Куко рассмеялся:
– Слово изначально несёт в себе и суть предмета тоже, из-за вибраций. Если б можно было к этой сути напрямую вязаться, то мантры моментально работали бы. Но они работают понемногу. Так и песни тоже накапливаются, понемногу. Я, вообще-то, считаю, что в храмах иногда и что-то из новой музыки врубать не помешало бы! Должен же Будда послушать голос нового поколения, – и Куко снова хихикает. Вот и пытайся понять, шутит он или нет. Может, разыгрывает? Или это какая-то часть шоу, как и потерянный телефон? – Хотя Будда и без храма слышит.
– Во оно что... А так ты, значит... Ты это прям всерьёз?
– Чё всерьёз?
– Ну ты, прям, из таких? Про мантры и Будду там?
– И чё, раз да? – скрещивает руки на груди Харай, глядя спокойно и сурово. Джиро поспешно машет головой:
– Да и ничего! Просто... удивился...
– Короче, песни хорошие писать надо, я вот о чём, – как ни в чём не бывало, продолжает Куко – Потому что так мы только сильнее мир преобразуем, и прочая умная хуйня. О плохом песни тоже бывают, но чтобы в конце – всё хорошо было. И про мысли так же! Если всё и плохо, то в конце должно быть хорошо, и тогда сбудется. Понял?!
А чё «понял»-то?! Снова словно на допросе! Разве Джиро ему наныл на что-то, или в чём проблема?
– А это тоже Будда сказал?
– А это я сказал! Садись давай, будем теперь нам номер придумать! – и Куко плюхается на пол. Джиро думает ещё немного, но что-то совсем не о номере.
– Если ты хорошие песни поёшь, и их кто слушает, то ты ведь и так, без всяких вибраций, сделал мир лучше, разве нет? Кому-то стало полегче от хорошей песни, а кто-то за тобой пошёл, и у них всё лучше будет!
– Дурень! Я ж об этом и говорю! – фыркает Куко, хлопает по месту рядом. И только сейчас до Джиро доходит:
– Стой, а в смысле «нам номер»? Мы разве вместе выступаем?
Смотрит так, словно его спросили что-то настолько простое, что в своей простоте аж бесило. Да почему так смотрит-то?!
– Ты не хочешь выступать со мной?
– Нет! Да! Хочу, в смысле.
– Значит, мы выступаем вместе, – пожал плечами Куко – Ну, есть идеи, что петь?
Похоже на испытание какое-то. Джиро что-то спел, и что-то спел Куко. Теперь надо подобрать что-то, подходящее для их обоих? Будь это какой-нибудь визуальной новеллой, в этот момент явно был бы выбор рута, невольно подумал Джиро, вспомнив несколько любимых игр аники. Вовсе не обязательно и романтический рут! Джиро, наверное, даже и не хотел бы на романтический выходить. На романтический – это значит, про любовь петь. А, если так подумать... разве более доверительным что ли, личным, даже, наверное – страшное слово – интимным не было бы спеть песни про себя? И, по сути, это и было тем, что они двое уже сделали. Значит, теперь они знают друг друга сильно ближе?
Джиро улыбается. А с другой стороны, теперь ему наоборот кажется, что он совсем ничего о Куко не знает. Но разве можно хорошо узнать человека за две-три недели случайных пересечений? Зато попытаться – можно точно. Джиро перехватывает гитару поудобнее, перекинув ремень через плечо, пытается вспомнить что-то подходящее. А когда в голове всплывает мелодия, он улыбается снова, медленно ударяя по струнам.
– У меня – пуленепробиваемое сердце; у тебя – улыбка разрывного типа.
И ведь совсем не про любовь, если вот так вот и в таком месте.
– У нас остались шрамы прошлой погони; сделали фото мечты во время побега.
А Куко песню знает, кажется. Улыбается, кивает, ногой что-то там топает. Даже руки приподнимает, словно имитируя, что и сам на невидимой гитаре играет.
– Давай выжжем дыру в этом городе! Проведëм разговоры с помощью лазерного луча. Сбежим из этого места в объятиях пуль – а потом сделаем это снова! Как они смеют спрашивать...
И Куко поëт тоже, вступает сразу и резко, громче и звонко:
– ... «Дженни, не могла бы ты вернуться домой?», если они все знают – ты не хочешь когда-либо возвращаться назад! Позволь мне стать тем, кто спасëт тебя...
Пальцы, тоже острые и колючие даже на вид, бегают по невидимому грифу, выдавая неизвестные аккорды, звучащие весëлым смехом в унисон, и вместе с этой гитарой и Джиро петь громче было совсем не страшно.
– Гравитация не значит слишком много для меня; я – тот, кем я должен быть; эти твари гонятся за мной, за тобой, сбегай! Беги, будто бы это было вчера, и мы могли сбежать, если бы могли сбежать, сбежать отсюда!
Джиро не сразу додумался, что стоило спросить, с чего вдруг куратор вообще решил выступать с перваком. И уж тем более, совсем-совсем не решил спросить, почему это Харай решил выступать именно с ним, хоть тупые вопросы и задавал частенько. Однако со временем, дело пошло. Куко, как оказался, на гитаре играл не слишком, на электро – тем более, но как-то собрался, и при помощи Джиро аккорды оттренировал. Учить куратора было делом странным, вот только сам Куко фыркал и ничего странного в этом не находил, хотя Джиро казалось, что уж такой-то человек точно будет играть гордость и отказываться от обучения со стороны младшего. Зато узнал, что сакадагамин гордость испытывать не должен (что бы нахуй это значить не должно было) и что синсëку тоже когда-то детьми были (в этот раз Джиро хотя бы смутно такое слово помнил, но понять смысл высказывания это ему не сильно помогло). Самому Джиро пришлось вспомнить, какого сесть за барабанную установку, и, кажется, не так уж и многое он забыл.
– Я вылетаю из этой комнаты, потому что уверен, что мне не нравится эта компания. А вы прекратите свои нравоучения прямо сейчас, потому что меня они действительно не волнуют, а затем я сделаю это снова!
– Так освободи меня из моей головы! Тут, знаешь, становится тесновато. Готовы мы или нет, как только мотор нагреется, мы сможем сделать это снова.
Другим новичкам помогать приходилось тоже. Но, на самом деле, это даже вызывало какую-то... вину, может? Стоя рядом с куратором (так ещë и на голову тебя ниже), Джиро невольно чувствовал себя куда старше и ответственнее неуверенных сокурсников, и хотя их номера были неплохими, так же абсолютно очевидно было, что большинство из них музыкой профессионально не занимались. «Не то чтоб и я где-то этому учился, – говорил Джиро громко и гордо, особенно если рядом стоял Куко, расправлял плечи и иногда даже себя в грудь бил – Но, вроде бы, своими силами выучился на достаточно высокий уровень, чтобы судить». Хотя судить особо не хотелось, если быть честным. Наоборот, потому и совестно – как бы самоуверенно это не звучало, Джиро почти точно знал, что со своим номером будет выделяться. А особенно – вместе с Куко. Не из-за самого Куко, а потому что куратор, конечно – хотя с другой стороны, Джиро себе совсем не представлял, как можно не обратить внимание на такого громкого и колючего, красно-янтарного; наверное, Куко всë внимание заберëт на себя, совсем ничего Джиро не оставит! И Джиро не был уверен, задевает это его или радует.
– В газетах пишут: «Джонни, не вернëшься ли ты домой?», хотя все знают, что ты никогда не изменишь себе. Говори правду, и Бог спасëт тебя!
Джиро всë-таки решился спросить. Не почему Куко решил с ним выступать, конечно, не настолько тупое. Но всë-таки выдал:
– А может, и не будем выступать с этим? Пускай другие выступают, а мы посмотрим. А мы так, сами попоëм, без сцены и одни.
– Мха? Ты сцены боишься, что ли? – тут же нахмурился Куко, откладывая гитару, вытирая рукой пот после тяжёлой тренировки. А Джиро теперь уже не только головой, руками тоже машет:
– Не боюсь я! Просто... не хочу. И ты сам видишь, что выступаем мы лучше многих других. Это немного нечестно, тебе не кажется? Я смогу победить только потому что со мной выступает куратор. Не круто перед другими выйдет.
– Не-а, мы с тобой вдвоём сможем победить, потому что с нами ты!
Куко подошёл ближе – Джиро так и сидел за барабанной установкой, не успел ничего сказать толком, и встать не успел тоже, когда Куко потянулся к нему. Чтобы волосы погладить?
Нет, чтобы дать щелбан. Колючий! Всё колючее! А ногти – тем более!
– Ты ж меня аккордам научил! Ну а я тя расшатал. Так что всё равно всё благодаря нам обоим, но и те-то тоже, балда! Вот мы вдвоём и выступим, и сами место первое и возьмём! Так что ты победную речь подготовь заранее!
Куко ржёт весело и уверенно, а Джиро бормочет:
– Ты только про Будду на всю школу вещать не начинай...
А вдруг Куко прав был, и Джиро сцены боится? А, может, и не сцены боится. А просто действительно хочет...
– А чего, не нравится тебе, чтобы мы сами где-то вдвоём поиграли?
Джиро готовится к новому щелбану, но Куко только смеряет его взглядом. Долгим взглядом, и молчит долго, то ли выжидая, то ли перебирая в голове, чтобы наконец, едва ли скрывая усмешку, медленно не заговорить:
– Джиро, а те другие кураторы не говорили? У нас, вообще-то, действует очень важное правило. Пока мы первый семестр курируем – никакой романтики с перваками, слыхал?
А Джиро даже не сразу понял. Когда понял... что-то, кажется, случилось. Должно быть, лицо залилось краской, потому что иного объяснения, почему температура в комнате резко повысилась, а воздуха стало не хватать, он придумать не мог.
– Да я ж и не имел в виду ничего! Почему петь вместе – так сразу встречаться?! Если мне с тобой петь круто, этот ж не значит, что я целовать тебя хочу!
Куко хмурится.
– А значит, что не хочешь?
Блять! Да чего херовит-то так?! Почему от одного глупого, глупого, в разы глупее всех-всех глупых вопросов Джиро вместе взятых, его так мутит и дышать сложнее?!
– Эй, Джиро! Помнишь, как ты меня называл?
Куко щурится весело, а Джиро замирает окончательно, окончательно дышать перестаёт – так безопаснее и почти не больно. Как называл? Это когда? Про «колючего»? Это Сабуро, скотина, донёс? Нет, не донёс бы. Джиро сам проболтал когда? Вслух сказал, или просто по секрету поделился? А Куко делает только хуже, Куко тянет руку вперёд, опуская ладонь на щёку. Не на щёку даже. Просто закрывает пол лица Джиро, родинки да зелёный глаз, и хихикает, неправильно тихо и острее любых иголок.
– Смотри, теперь ты тоже янтарно-красный!
Джиро вскакивает с места, едва ли стоит на ногах, и сам потом не вспомнит, как скачками и прыжком со сцены оказался у выхода.
И хотя я знаю, как сильно ты ненавидишь это, ты станешь тем, кто спасёт нас от этого тёмного чувства отчаяния? Ты встретишься с ним лицом к лицу, когда наступит конец? Погрузив свои сердца во тьму, увидем ли мы когда-нибудь свет, что выведет нас, или он только будет сковывать тебя?
***
– Будешь играть в затворника, спрячешься и не придёшь на какое-то важное мероприятие?
– Откуда ты знаешь, что у меня «какое-то важное мероприятие»?!
– Ну, теперь-то точно знаю. Иных причин не приходить в универ у тебя мало.
Вздыхая, Джиро откладывает телефон. Вернее, наконец позволяет Сабуро его выхватить.
– И кому пишешь? Твой янтарный-то только голубиной почтой принимает, – хмыкает Сабуро, впрочем, вопреки насмешке на лице, демонстрирует хоть какие-то остатки вежливости, телефон выключает, в экран не заглядывая.
– Не называй его так, – глухо отзывается Джиро, отворачивается ко столу, вытаскивая блокнот. А Сабуро, кажется, такому отсутствию заинтересованности в конфликте даже удивлён. Средний внимания не обращает, что-то настукивает ручкой, глядя на пустой лист.
Мне не остаться последним выжившим. Тебе не остаться последним выжившим. Нам не остаться...
– Ичи-нии расскажу!
– Так ты ж сам дома торчишь. Дай угадаю, у тебя физра первая? А ты и не в школе? Ай-яй-яй, Сабуро-о...
– Не говори ему! – выпаливает младший, с тихим цоканием выкладывая телефон брата на стол. И чего он такой тихий-то? Неужели правда что-то настолько плохое?..
– Но в следующий раз нажалуюсь, если прогуливать будешь!
Не найдя, что ещё ответить, Сабуро выходит из комнаты, едва ли не хлопнув дверью. А Джиро всё смотрит на пустой лист. Что он вообще написать-то хотел?
Гравитация не так много значит для меня; это и есть наша судьба? Мир гонится за мной, за тобой...
Джиро улыбается неуверенно, как-то рассеянно; хотелось бы улыбнуться мягко, но получается суховато. И всё же выводит единственное, что в голове крутится: у меня – пуленепробиваемое сердце, у тебя – улыбка разрывного типа.
Дописать даже не успевает. В окно что-то стучится, бьётся. На четвёртый этаж-то?.. Выглядывает – впрочем, уже заранее знает, кого увидит.
– Слыш, вылезай уже из дома! Я и сам в универ сегодня не сунусь, пускай другие с конкурсами ебутся, а то чё только мы с тобой на двоих работаем. И серенады те под окном на весь двор петь не собираюсь, так что пошли найдём какой другой двор!
Улыбнуться бы радостно – но вот сейчас получается почему-то только мягко. И не жарко становится, только тепло очень, хоть окно и открыл, впуская в комнату холодный воздух. И где он гитару эту достал? Для конкурса, значит, не нашёл, а теперь откопал?
– Ты правда кинул камень мне в окно? – отчего-то шёпотом и не переставая улыбаться спросил Джиро. Наверное, один из самых глупых его вопросов. Глупее туалетов и конкурсов.
– Я тя не пойму, если ты одними губами шевелишь! Так ты спустишься, или совсем обиделся?
Зато Куко даже и не понял, какой он глупый.
– Спускаюсь! Погоди секунду, я мигом!
Гитара у шкафа, кепка на столе, ключи в карманах. Всё собрал, всё надел да накинул. Так и ещё глупее вопрос придумал, новый уже. Можно тебя так и звать, янтарно-красным да колючим? Как спустится, так сразу и спросит. И пусть хоть сто раз краснеть будет!
– Теперь точно спускаюсь!
Готовы мы или нет, как только мотор нагреется, мы сможем сделать это снова.