Руководитель исследовательской группы Архитектор Сахаров привлекает Сервал к разработке экспериментального образца машины, подавляющей поле Фрагментума. Со старыми наработками дело движется быстро, но Сервал все равно торопится: где-то за стенами воюет ее младший брат, а внизу люди остаются в западне. Первое испытание опытного образца Сахаров предлагает устроить прямо на северной стене, там, где Фрагментум подходит к Надмирью вплотную.

Сервал долго думает, как можно агрегат из оголенных проводов и катушек сделать действительно транспортабельным устройством. У нее не так много доступных материалов, а из рук лишь свои собственные. К этой работе Сахаров запрещает подпускать даже самых лояльных подчиненных. Спустя несколько дней мучительных раздумий она помещает прибор в футляр от своей электрогитары, массивный и ударопрочный, но все еще достаточно легкий, чтобы один человек мог унести его. Когда-то Коколия заказала этот футляр, чтобы Сервал могла спокойно носить инструмент по улице.

На стене бушует ураганный ветер, такой сильный, что даже парафиновая мазь не спасает кожу. Щеки пылают от холода как в огне. С Сервал слетает капюшон легкой архитекторской мантии, волосы и ресницы мгновенно облепляет влажным снегом.

– На самом деле здесь эффект будет почти не виден, – говорит Сахаров, пытаясь перекричать ветер, – Но мы, по крайней мере, сможем зафиксировать изменения значения поля.

Сервал приходится подойти к Сахарову почти вплотную, чтобы иметь возможность говорить с ним.

– Не разумнее провести испытания силами Стражей?

– У них и так полно забот, - отмахивается Сахаров, фиксируя показания прибора-измерителя.

– О да, еще не весь снег разворошен, – не удерживается Сервал. Она все еще зла на то, что ее брат и другие воины бессмысленно рискуют жизнью там, где этот риск не нужен и не оправдан.

– Не весь, – соглашается Сахаров, – Ведь они так и не нашли машину Алисы Рэнд.

– Алисы? – переспрашивает Сервал, запуская катушку и захлопывая футляр.

– Двигатель созидания. Он был оставлен, когда мы потеряли свои последние рубежи за пределами стен.

Сахаров кричит сквозь завывающий ветер, и даже так его слова едва долетают до ушей Сервал. Она думает, что, скорее всего, испытания – только предлог. Здесь их невозможно подслушать. И он хотел сказать о машине Алисы Рэнд именно ей.

– Но это произошло, должно быть…

– Пятьсот лет назад, – кивает Сахаров.

– И вы думаете, что во Фрагментуме и мерзлоте могло хоть что-то сохраниться?

Сахаров отвлекается на показания, хмурится и задумывается на несколько мгновений. А после поворачивается к Сервал:

– Если честно, нет. Но уверен, что задумка Алисы Рэнд была каким-то образом связана со Стеллароном. Если мы поймем его природу, мы сможем переизобрести двигатель созидания.

– Это и есть ваш план?

– Да. И вы поможете мне в этом. Уже помогаете… – улыбается Сахаров. Но значения измерителя не показывает, будто специально отворачивая от Сервал экран.

– Вы просто ткнули пальцем в небо, – возражает она. Среди всех доступных исследований Сервал не нашла ни одного, которое могло бы убедительно доказать, что Стелларон возможно использовать как источник энергии.

– Это не намного эффективнее, чем искать черепки в снегу, – соглашается Сахаров, – Но все же эффективнее, не так ли?

Сахаров сообщает, что хотел бы провести подобное испытание вблизи самого Стелларона, чтобы установить или исключить его связь с полем Фрагментума. Он просит держать все в тайне: и наработки, и место назначения, и просит заполнить Сервал заявку на пропуск через Запретную зону, указав целью выхода за стены сбор грунта вблизи города. Хотя Сервал не понимает, к чему этот откровенный подлог, будто они собираются скрыть какое-то преступление, она делает все в точности, как ей сказали. Немногочисленная экспедиция готовится к вылазке. Сахаров запрещает даже брать с собой продовольствия больше, чем требуется на их согласованный маршрут, хотя они рискуют из-за этого остаться вообще без еды на обратном пути.

В день старта экспедиции они собираются в рабочем кабинете Сервал, проверяют оборудование и снаряжение и уже готовятся выходить, когда в двери врываются Стражи. Они, не церемонясь, заламывают руки ученым, переворачивают мебель, грубо достают все ящики из стола и шкафов. Сервал остается растерянно стоять посреди своего кабинета и наблюдать, как бумаги осыпаются на пол поверх побитого оборудования, и ловить вопросительные взгляды своих напуганных подчиненных. Хаос на мгновение замирает, и Стражи вытягиваются по струнке, отдавая честь, когда входит Верховная хранительница.

Сервал смотрит на Коколию и не узнает ее: этого ничего не выражающего, непроницаемого лица, этих холодных глаз она прежде не видела. И ее голос звучит резко, как металл, режущий по металлу:

– Вы все арестованы за измену Сохранению.

Сервал кажется, что это сон, липкий навязчивый кошмар. Она смотрит на опущенные забрала Стражей и ловит себя на мысли, что могла бы сейчас сорвать шлем с любого из них и назвать его по имени. Они тоже знают это, они прекрасно знают сестру Гепарда, ту самую госпожу Ландау из технического. Именно поэтому, даже скрывая лица, они отводят сейчас глаза. Именно поэтому никто не посмел прикоснуться к ней.

– Что это значит? – Сервал поворачивается к Коколии, делает шаг ей навстречу.

– Отвести всех в камеру временного содержания. До выяснения обстоятельств, – говорит Коколия, смотря в упор, но не видя Сервал, будто та стала прозрачна, как тающий лед.

– Я спрашиваю: что здесь происходит? – повышает голос Сервал. Ей никто не отвечает.

Коколия поворачивается к начальнику Стражей:

– К кабинету приставьте охрану. Мы позже обследуем улики. На этом все.

Она разворачивается и идет широким шагом по коридору, не оборачиваясь, не колеблясь ни секунды. Сервал выбегает следом. Ее никто не задерживает, не пытается остановить.

– Стой! Ты не объяснишь мне? Коколия! Хотя бы посмотри на меня! Скажи хоть что-то!

Сервал все еще пытается догнать, схватить за руку, сделать хоть что-нибудь. В конце концов, разве она заслужила такую жестокость? Но слезы душат, и ноги не слушаются. Все, что Сервал может – рухнуть на колени и смотреть вслед удаляющейся фигуре в зеленом мундире.

Справившись с собой, Сервал понимает, в каком глупом положении она находится: сидит на полу в коридоре Форта и даже не знает – арестована она как изменница или помилована заочно. Может быть, завтра по всему Белобогу будут развешаны объявления о ее розыске или, того хуже, Стражи ворвутся в дом к ее родителям. Но ведь еще глупее теперь оставаться в Форте, прийти как ни в чем не бывало в их общую спальню и делать вид, что то, что произошло сегодня, не стало концом.

Увидев состояние Сервал, мать оказывается в такой растерянности, что даже забывает разозлиться на визит без приглашения. Только торопливо стелет покрывало на софу, которая была слишком тесна еще в гимназистские годы. Но Сервал все равно – уже не до удобств. Она поджимает колени к груди и забывается беспокойным сном.

На следующий день Сервал говорит матери, что поссорилась с Коколией. Утверждать что-то еще она с уверенностью все равно не может и даже не знает – имеет ли право распространяться о том, что произошло. По лицу матери становится ясно, что она считает это все просто глупой любовной драмой, которая закончится за несколько дней. В самом деле, сколько могут обижаться возлюбленные?

Поэтому она то и дело недовольно поглядывает на дочь, которая лежит без движения, или вяло садится к столу прямо в том, в чем спала, даже не озаботившись тем, чтобы привести в порядок волосы, и вообще действует на нервы, отнимая и без того тесное личное пространство.

Через несколько дней Сервал получает официальное уведомление о том, что лишена должности и статуса Архитектора без сохранения прав.

– Видимо так и происходит, когда почти неделю к ряду не являешься на работу, – мать недовольно поджимает губы и намеревается уже уйти в другую комнату, но потом вспоминает, что таковой теперь просто нет, и возвращается с гневной отповедью, – До каких пор ты планируешь устраивать этот демарш? Город переживает худшее время на моей памяти, а ты не потрудилась сделать на благо Сохранения ровным счетом ничего! Девушка твоего статуса могла бы найти себе лучшее применение, чем занимать софу и нервировать меня!

– Коколия меня ненавидит, – с улыбкой отвечает Сервал. Пожалуй, это все, о чем она может думать в последнее время.

– Это уважительная причина, по-твоему? – всплескивает мать руками, – Я не так тебя воспитывала, знаешь ли. Ладно, я поговорю с твоим отцом. И если ты не найдешь себе занятие, я отправлю тебя вниз и, может быть, если не сестра милосердия, то хоть поломойка из тебя выйдет достойная.

Сервал думает о том, как смешны эти нотации об общественной пользе, особенно учитывая то, что сама матушка не работала и дня с тех пор, как вышла замуж. Но, видимо, с этой точки зрения и Сервал и Рысь кажутся матери безнадежными, потому она так переживает об их карьерах.

Чтобы не продолжать этот разговор, к которому мать непременно вернется, как только снова почувствует раздражение, Сервал решает выйти и погулять по городу. Удостовериться, что Стража и вправду не разыскивает ее, и небо не рухнуло, а жизнь продолжается.

Солнце, объятое яркими кольцами, светит за все снежные хмурые дни так, что больно смотреть наверх, с разогретых крыш звонко капает вода. Поздним утром на улицах почти никого: редкие караулы да сбежавшие с занятий гимназисты. Потому Сервал вздрагивает от страха, когда в одном из переулков ее окликает незнакомец. Впрочем, этот тип в малиновом пиджаке уж точно не может быть Стражем, да и сознательным гражданином – вряд ли.

– Девушка! У вас такие шикарные волосы, – начинает он, и Сервал морщится – до того нахальная ухмылка расцветает на его лице, – просто загляденье. А что если я скажу вам, что у меня есть средство, которое сделает их еще более густыми и сияющими?

На этом моменте Сервал уже хочет развернуться и уйти, не удостоив ответа этого жалкого торгаша. Наверняка у него и лицензии на торговлю нет – все приличные продавцы обитают в магазинах, а не шарахаются по улицам.

– Свежайшая маска из кристальных ящериц! Вчера еще бегали! Улучшает рост и структуру волос, лечит перхоть. Вы знали, что ящерицы умеют заново отращивать себе хвост? Представьте, какая сила регенерации содержит снадобье…

– Лжец, – не выдерживает Сервал.

– Что простите? Вы не верите, что ящерицы способны отрастить себе новый хвост? Но это, - незнакомец снова расплывается в плутоватой улыбке, – такой же научный факт, как то, что солнце идет с востока на запад.

– Солнце никуда не идет, это планета вращается вокруг своей оси, – огрызается Сервал уже просто, чтобы поставить его на место, – А доступа в Подземье нет ни у кого со времен установления Блокады. Либо ты лжешь про ящериц, либо про их свежесть. Потому что откуда бы они взялись здесь, если водятся только в шахтах? В любом случае иди-ка ты…

Она не успевает договорить грубость, как этот артист в плохо сидящем женском парике (и смеет еще продавать средства для волос?) примирительно вскидывает руки:

– Вы меня поймали! Ничего другого не стоило и ожидать, я по вашим прелестным глазам сразу увидел, что вы невероятно умны. Товар исключительно эксклюзивный, достать его было непросто. Но знаете, иногда не все пожарные ходы запирают на надежные замки. Надеюсь, вы не станете выдавать меня властям, – доверительно понижает голос проходимец, – а я сделаю вам за это щедрую скидку.

– Ты действительно можешь спуститься в Подземье? – Сервал чувствует, что где-то в груди предательски возникает крупица надежды, и теперь она начнет терзать ее изнутри и мучать, пока не будет сделано все, чтобы проверить, возможно ли связаться с подземной частью города.

– Доставки только по четвергам, но, поверьте, все в лучшем виде. Вас интересует что-то конкретное?

Сначала Сервал хочет упросить этого человека проводить ее вниз, но потом здраво решает что, во-первых, тайного хода он не покажет из своих корыстных мотивов, а потом – вдруг на подходе ее схватят Стражи? И потому она просит его узнать, что случилось с теми, кого уволили по причине отказа подниматься на поверхность. Живы ли они? Что с ними? Многих из них Сервал даже не знала, но все равно чувствует вину за то, что они оказались в ловушке.

Торговец сначала неохотно отпирается, явно набивая цену, что неудивительно, ведь нужно выяснить судьбу не одного десятка человек, но когда понимает, что Сервал не намерена торговаться, оживляется и робко заикается о предоплате, но тут получает решительный отказ. Нет, Сервал еще не настолько отчаялась, к тому же – все это может оказаться ложью, и тогда проходимец просто скроется, радостно пересчитывая легко добытые денежки.

Условившись о сумме и месте новой встречи, они прощаются, и Сервал кажется, на душе стало легче от того, что, возможно, она сделала что-то полезное.

Мать снова собирает за ужином всю семью, и обстановка становится еще более угнетающей, ведь родители со всей обстоятельностью подготовились вести серьезный разговор. Сервал вовсе не настроена говорить, наперед зная, чем все кончится.  Но выбора ей все равно не оставляют, и молчаливую трапезу прерывает вопрос отца:

– Так чем ты теперь планируешь заниматься?

«Теперь» – когда Сервал выкинули с позором из Архитекторов, оставили без жалования и возможности вернуться на службу в иной должности. Очевидно, все двери для нее отныне закрыты. И удачной партии ей тоже не найти, даже если бы она хотела – другие семьи просто побояться навлечь на себя гнев Хранительницы.

Сервал пережевывает кусок рыбы невозможно долго. Но в голове только звенящая пустота.

– Я все еще могу петь. Давно не репетировали с группой, но есть пара новых песен… – вяло отвечает она.

– Что ты несешь?! – взвивается мать, – Хочешь окончательно нас опозорить? Я надеялась, ты выбросила эту дурь из головы. Группа! Сохрани нас Клипот… Что дальше?

Сервал замечает, что глаза у матери уже на мокром месте. От гнева, конечно же. И жалости к себе. Естественно: она хотела бы сбыть непутевую дочь другой семье, убив двух зайцев. Но ни наладить отношения с кем-то из держателей капиталов, ни хотя бы избавиться от пятна на фамилии Ландау ей так и не удалось. Своеволие Сервал порушило все планы.

– Так я и думала. Вам не интересно, что я хочу делать. Вам просто хотелось бы меня куда-нибудь упрятать. И вот незадача: шкаф мне теперь маловат.

– Сервал Ландау! – рассержено повышает голос отец, – Как ты разговариваешь?

Гепард сидит с каменным лицом, будто рыбья кость встала ему поперек задницы, Рысь старательнее обычного делает вид, что отсутствует, изучая ложку. Еще бы. Даже Сервал не хочется продолжать этот бессмысленный разговор.

– Я просто сказала правду, вот и все, – шепчет она себе под нос, но в повисшей тишине эти слова все равно звучат слишком громко.

– Тебя никто бы не прятал, если бы ты вела себя нормально! – возражает мать. – Если бы мне не пришлось краснеть от каждой твоей выходки! И не удивительно, что все так закончилось с твоей карьерой, нужно понимать, когда эксцентричность вообще уместна.

По мнению матери, конечно же, никогда. Сервал чувствует, что лучше бы ей замолчать. А еще – что если она замолчит, боль и обида никуда не денутся.

– Я всего-то хотела немного поддержки, – Сервал говорит медленно, подбирая слова. Хотя понимает, что невозможно выразить свое разочарование, никого не обидев, – Чтобы хоть раз ты побыла на моей стороне. Но, видимо, зря.

– На твоей стороне? А против кого? Хранительницы? – мать взяла привычный нравоучительный  тон, – Уж прости, но Коколия едва ли давала повод усомниться в своих решениях хоть раз.

Эти слова становятся последней каплей. Она будто знает, что сказать, чтобы сделать все в десятки раз хуже. Сервал ударяет руками по столу. Приборы жалобно звякают.

– Как будто дело в этом! Не делай вид, что не понимаешь! Мне плохо! Мне! Твоей дочери! Я не прошу искать виноватых в этом. Почему ты не можешь просто пожалеть меня? Я не заслуживаю?

– Жалости? О, надеюсь, нет. Ландау никогда…

– Ландау то, Ландау это… – Сервал обвела невидящим взглядом свою семью. Никто не вступится за нее и на это, наверное, есть причина. – Может быть, вам просто стоит отказаться от меня? Сделать вид, что меня никогда не было? Так всем было бы проще.

Отец, до этого лишь хмуро наблюдавший за всей этой перебранкой, подает голос:

 – Тогда уходи.

Мать испуганно вскакивает из-за стола:

– Милый… нет, она просто не знает, что несет, ты же видишь…

– Сейчас, – припечатывает отец, и Сервал чувствует, что у нее нет сил спорить.

Она выходит на улицу и только тогда понимает, что у нее совсем нет дома и, пожалуй, нет друзей, которым она смогла бы посмотреть в глаза. Многих арестованных ученых уже выпустили из-под стражи, но это не означает, что они позабудут, из-за кого попали в такое затруднительное положение. Сервал бесцельно бредет по улицам, запорошенным мелкой крупой, размышляя о том, что, в крайнем случае сможет отогреться в первом утреннем трамвае.

Ее нагоняет Рысь и, молча обняв за локоть, тянет за собой, в дом Пелагеи, в котором сама она коротает время от вылазки до вылазки. Пела встречает их в пижаме, со спутанными волосами, будто только со сна, но в гостиной горит свет, на столе аккуратными стопками сложены служебные бумаги. Вообще-то их нельзя брать домой, но кто-то должен делать работу.

Всевозможные союзы и товарищества, созданные, кажется, только для того, чтобы терроризировать обращениями административных работников, высылают письма десятками ежедневно.  На каждое из них необходимо составить официальный ответ о предпринятых действиях. Но работа на этом не заканчивается, и по каждому прошению происходит внутренняя экспертиза, оценивающая, не распространяют ли эти сообщества или индивидуальные просители опасные идеи. Блокада только все усложнила. Это не такая уж и простая работа: с первого взгляда порой не отличить человека просто отчаявшегося из-за потери близкого, от того, кто готов всерьез перейти к диверсиям. Цена ошибки в любом случае может оказаться впечатляюще велика. Но Сервал не знает человека, который подходил бы к своей работе ответственнее, чем Пелагея.

Во всяком случае, в свободное от хобби время. Сервал не выдала бы и под пытками, что именно эта хрупкая девушка осмелилась переписать от руки в тетрадь всю рукопись из архива запрещенных книг и вынести ее за пределы Форта. И – исключительно из уважения к ее безупречной репутации – никому не рассказывает о том, что Пела до сих пор пишет короткие рассказы о любви главных двух героев этой рукописи. Ее тексты так хороши, что некоторые даже принимают их за авторские дополнения к основной книге.

Пела заваривает чай с душицей, достает яблочное варенье и мажет на черный хлеб. Какое-то время они сидят в тишине, каждая разглядывая дно своей чашки. Рысь никогда не любила смотреть людям в глаза, Пела клюет носом от усталости, Сервал старается просто не расплакаться.

– Как ты меня нашла? – спрашивает она, почувствовав, что снова владеет своим голосом.

– По следам, – отвечает Рысь буднично, будто ничего и не произошло, – было не сложно. Ты же не петляла, как снежные лисы.

Сервал усмехается. Сейчас все животные либо снежные, либо вымершие. Есть ли смысл упорно добавлять это мусорное слово, которое не значит ничего, если весь мир утонул в снегу?

– Можешь поспать в моей кровати, – подает голос Пела, – я все равно не собиралась сегодня ложиться.

Она вздыхает обреченно, кинув замученный взгляд на бумаги. В другой день Сервал предложила бы помощь. Но в эту ночь она только благодарит за гостеприимство и удаляется в спальню.

Отчаявшись как-то разрешить хоть что-то в своей жизни, Сервал решается навестить своего коллегу и вдохновителя исследования. Сервал никогда не боялась Среброгривых Стражей: семья Ландау на протяжении всей истории была тесно связана с ними, ее деды и прадеды служили на благо Сохранения, по их стопам пошел и ее младший брат. Отец работает в снабжении, но всегда охотно принимает за ужином офицеров. Со многими из них он дружен еще со времен своей учебы.

Сервал всегда считала, что боятся Стражей лишь убийцы и воры, обычные же граждане могут положиться на силу своих героев и защитников. Но в тюрьме Форта, лишенная всех регалий, она чувствует себя крошечной и беззащитной. И совершенно точно – боится. Боится их всех, звенящих решетками и замками, бряцающих оружием, беспардонно выворачивающих свертки так бережно собранной ей передачки. В ней нет ничего запрещенного или хотя бы предосудительного: сухари, чай, писчая бумага, конверты, мыло и прочие невзрачные мелочи. Но смотритель ведет себя так, будто схватил за руку контрабандистку, и сама Сервал чувствует себя едва ли не главной преступницей. 

После этого унизительного досмотра ее, наконец, пускают в комнату для свиданий с сумкой развороченных свертков в руках. В этом помещении голые стены бледно-зеленого цвета и вездесущий едкий запах хлора.

Сахаров уже ждет ее, как и положено, сидя со своей стороны стола, сгорбившийся и поблекший, но не теряющий силы духа. Тени на его лице пролегли глубже и резче, седые волосы, обычно аккуратно уложенные, теперь растрепаны и сияют в свете ламп, как солнечная корона в затмение. Но, несмотря ни на что, он улыбается ей. Может быть, от того, что этот визит стал приятным сюрпризом в череде неприятных: никто больше не пришел его навестить. То ли Сахаров не имел ни с кем настолько близких отношений, то ли другим теперь страшно привлекать к себе внимание свиданиями с диссидентом. 

Сервал ежится от холода, садясь на край железного стула. Она отводит глаза от Сахарова, не в силах видеть его таким похудевшим и осунувшимся.

– Простите. Я и подумать не могла, что эти исследования…

– Это я должен перед вами извиниться, – Сахаров добродушно машет рукой, мол, былое. – Я предполагал, что это может иметь последствия. Среди Архитекторов изучение Фрагментума – занятие не то, что непопулярное – почти опальное. Не могу сказать, что я не был знаком с положением дел. Я просто считал, что такой подход расточителен. Новые знания могли открыть перед нами возможности, о которых мы до сих пор не имели представления. Я полагал, что ваша благосклонность, с учетом вашего особого положения, послужит страховкой от давления других… членов научного сообщества, но недооценил всю серьезность ситуации.

Из сдавленного горла Сервал вырывается смешок:

– Так значит, вас не мои академические успехи впечатлили.

Больше-не-Архитектор Сахаров кривится сквозь улыбку болезненно и виновато:

– Простите.

Они снова замолкают на время, и тишина теперь давит. Сахаров запоздало, и оттого торопливо начинает объясняться:

– Не принимайте это на свой счет. Вы же знаете, как у нас все делается. Интриги, сферы влияния, прочая игра умов на поле лжи… Когда народ вверял власть в руки Архитекторов, он надеялся, что свет знания направит нас по Пути Сохранения. Вместо этого мы пустили в науку политику, и с тех пор…

Он снова замолкает. Видно, что ему тяжело критиковать действия Верховной Хранительницы и Архитекторов.  Даже сейчас, когда он несправедливо осужден и разжалован, и больше к числу Архитекторов не принадлежит. Сервал его хорошо понимает. Они оба слишком долго были частью этого механизма, слишком привыкли верить в то, что все идет по плану, просто им неизвестному. Она сжимает кулаки:

– Это нельзя так оставлять! Я обращусь в правозащитные сообщества, мы создадим петицию, соберем подписи. Правда на вашей стороне, если придать это огласке…. у меня еще есть трибуна, которую никому не отнять.

Сахаров мотает головой:

– У вас слишком много недоброжелателей в Форте Клипот. Пощадите свою семью.

– Что же мне делать? – восклицает Сервал почти в отчаянии.

– Если вас не затруднит, принесите лучше в следующий раз шерстяное одеяло. Топят тут отвратительно.

У выхода Сервал слышит разговор двух патрульных, о том, что задержали «какого-то актера» в малиновом пиджаке и с набором париков в сумке. Сердце опускается в пятки, когда Сервал представляет, что ее связного поймали прямо на выходе из Подземья. Что ему теперь грозит?

Она спешит в управление Среброгривых Стражей и сталкивается носом с Гепардом. На ее расспросы тот только вскидывает брови и тревожно усаживает сестру на скамью рядом с задержанными хулиганами:

– Сампо Коски? Этот мошенник? Человек, имени которого организовано целое общество обманутых покупателей. Ты о нем спрашиваешь? У нас уже целая гора заявлений на него. В разное время он продавал… – Гепард смотрит в папку, чтобы ни о чем не приврать, - пилюли для похудения без диет, капли в глаза, якобы способные навсегда осветлить их цвет до небесно-голубого, космический прибор для разогревания еды… обереги от засоров в печных трубах?! Клипот, кто-то вообще верит в такую чушь?

Хулиганы, греющие уши, начинают сдавленно хихикать. У Сервал кружится голова и темнеет в глазах, так ей становится нехорошо. Лжец! Это она сразу поняла, почему же позволила себя одурачить? Ни в какое Подземье он не спускался, это просто торговец воздухом.

Гепард оценивающе смотрит на сестру, чтобы понять, на что та могла польститься – пилюли для похудения или капли для яркости глаз. По его лицу пробегает тень, выдающая неприятное удивление – разве его сестра могла попасться на такие дешевые уловки?

– Что он предлагал тебе?

– Полагаю, то же, что и всем: ложную надежду, – Сервал поднимается, выдавив из себя улыбку. Это все слишком – даже для нее. Если она только еще хоть раз увидит этого мошенника – открутит ему голову против резьбы!

– Ты давала ему деньги? Можем написать заявление прямо сейчас, его приложат к общему делу…

Гепард пытается поймать ее руки и говорит ужасно приторным, призванным успокаивать буйных потерпевших тоном. Сервал мотает головой, прерывая этот поток вопросов:

– Предпочитаю чувствовать себя дурой в одиночестве.

Она решительно шагает к выходу, и Гепард кричит ей в след:

– Что бы там ни было – не ешь это! Одно Сохранение знает, что там внутри.